ЛОХОТРОН

Все — впереди. А пока о событиях весны 2003 года. Их так много, что есть из чего выбирать, чтобы подытожить выбор словами: тихий омут — тоже стабильность, но в нем водятся черти.

300-летие Санкт-Петербурга. Празднование юбилея и Международный экономический саммит в «одном флаконе». И в своей северной столице. Владимир Путин, как говорится, на коне.

Затем саммит в Эвиане, во Франции. И снова очередной успех: Россия помирилась с Америкой. И уже не понять, кто против кого дружит?

Вопрос: насколько правилен этот выбор? Мы их или они нас должны признать? И в каком качестве? Как равного, как зависимого, как сырьевой ресурс, как конкурента на рынке совершенных технологий, качественных товаров? Как и кто будет делать нашу страну востребованной ими?

В своем послании Федеральному Собранию в 2003 году президент Путин произнес одну, на мой взгляд, ключевую, хотя вполне умеренную, почти безобидную фразу. Говоря о знаковых представителях бизнеса, он сделал некое смысловое уточнение. «Надо быть попатриотичнее!» Всего три слова. Но они отражают суть главного конфликта в обществе. Новый класс, точнее сословие олигархов так и не стал носителем объединяющей государственной идеи. И это при колоссальном социальном разрыве в достатке бедного и богатого, что всегда уподоблено горящему фитилю под пороховой бочкой.

В этой идиоме «быть попатриотичнее» все: и про отмывание капитала в офшорных зонах, и лоббирование интересов западных производителей в собственной стране, и пренебрежение к социальным нуждам населения.

Начиная с горбачевских времен, всякая приходящая власть объявляет себя реформаторской. Это стало неким тестом на право быть властью. С той же последовательностью власть следующая объявляет непродуктивными, тупиковыми реформы предыдущей. Что это: российская ментальность, безграмотное реформирование или некое свойство власти, строящей свое будущее на фундаменте неблагодарности к предшественникам? Скорее всего, это и то, и другое, и третье. И, пожалуй, Путин первый, кто не стал следовать подобной логике.

Вспоминаю свою первую встречу с президентом Белоруссии Александром Лукашенко. Мы встретились в 1995 году. Прошел первый год со времени его вступления в должность. Вот что он мне рассказал. «Вы знаете, что перед президентством я директорствовал в крупном белорусском совхозе. И жена моя решила остаться там. И вот я настроился съездить в свое хозяйство, навестить своих уже совсем в другой роли. Приезжаю туда вечером. Ищу свой дом. И верите, не могу найти. Я, знаете ли, растерялся. Что за нелепость?! Еду по знакомой улице, а дома нет. Хотя я точно знаю, что он был. И тут только я сообразил, что к чему. Оказывается, вокруг моего дома, прежде открытого всем ветрам, построили высоченный забор. И сразу вся улица, не то, что дом, стала неузнаваемой. Я подзываю своих помощников, делаю им разнос: Кто позволил? Зачем вы это сделали?! А глава президентской администрации мне отвечает: «Александр Григорьевич, так надо!»

Я выслушал этот монолог и не удержался от вопроса:

— Ну и что вы ему ответили?

— А что я ему отвечу? Я в этой роли — человек новый, а они — люди тертые, им виднее, что надо, а что не надо.

Скажу, что к жене в село «батька» так и не вернулся. У него сейчас сын от другой женщины, брак с которой президент Беларуси так и не зарегистрировал даже после рождения их общего сына. А первая, «документальная» жена Галина Родионовна большую часть своего времени так и живет все в том же селе, хотя сыновья и зовут ее в Минск на постоянное место жительства.

Разумеется, Путин не Лукашенко, но власть живет по своим законам. И всяк, кто пытается менять эти законы, бывает мало удачлив в своем новаторстве. Лидеры приходят и уходят. Аппарат, свита — вечны.

То, что Путин не предал анафеме своих предшественников, отнюдь не иная ментальность. Во-первых, это было условие его прихода к власти. Во-вторых, он понимал, что страна переживает глубокое неудовлетворение курсом реформ и желающих критиковать ельцинское правление будет достаточно. Для себя он оставил право говорить о том, что переживает страна в настоящий момент. И об утрате своего экономического лица, об утрате национального достоинства, разбалансированного международного кредо страны. Но все это, не затрагивая никоим образом прежнее руководство, не оценивая его роли в этой «внутриотечественной неблагоприятности».

Трюизм «лексикологии», конечно, но без него не обойтись: путь к демократии — путь непростой.

6 июля 2003 года, суббота. 14.45. Теракт на Тушинском летном поле, оборудованном под фестиваль рок-музыки. На поле — где-то между 25 и 40 тысячами человек. Теракт совершили две женщины. У шахидов новая тактика. За фанатичный барьер пропускаются женщины, надевают пояс шахида, нашпигованный взрывчаткой, выбирают людные места и там взрывают себя.

Так было в Дубровке. Большинством из группы террора оказались женщины, все они предполагали взорвать себя. На каждой из них был все тот же пояс шахида. Счастье, что нашим спецназовцам удалось уничтожить эту команду до сотворения страшного убийства. Женщина — составная часть философии террора. Во-первых, она вызывает меньше подозрений. Во-вторых, больше сострадания, что притупляет бдительность правоохранительных органов. В-третьих, их жертвенность обретает крайне большое эмоциональное воздействие на окружающих, нежели террористический акт, совершенный мужчиной. Даже в случае судебного процесса впоследствии накал страстей будет иным. В-четвертых, это еще одна, пусть уродливая, но очевидная сторона равенства и эмансипации. Так что, женщины с поясом шахида, не последний оплот террора, а скорее наиболее совершенное его орудие.

В Чечне объявлена дата президентских выборов. Похоже, что шахиды к этому событию, а проще говоря, сообщению о факте выборов, приурочили свой теракт на аэродроме в Тушине. Если это так, то у наших соотечественников почти советское мышление: свои действия связывать с датами, годовщина-ми. В том же июле 2003-го — мощная атака Генпрокуратуры на нефтяную компанию «ЮКОС», крупнейшего в стране добытчика энергетического сырья и производителя нефтепродуктов. Арест второго лица в компании Платона Лебедева. Что это? И почему именно сейчас, в июле 2003 года, за девять месяцев до очередных президентских выборов и за пять — до очередных выборов в Государственную Думу?

«Пересмотра итогов приватизации не будет», — твердит, как заклинание, власть. В конце июля президент Путин делает уточнение: то, что случилось до 2000 года, т. е. до его вступления в должность, не ставится под сомнение. Ну, а уж то, что произошло и происходит в период исполнения им обязанностей, только согласно Закону. «Закон един для всех», — уточняет Путин.

Лукавое уточнение. А что делать, если закон нарушен 27 декабря 1999 года? И сумма этого нарушения исчисляется сотнями миллионов долларов? Кстати, 370 миллионов, вмененных как хищение Платону Лебедеву, имели хождение и вовсе в 1994 году. Даже облик купюр с того времени полностью изменился. Не говоря уж о том, что за это время над страной прошелестели две девальвации и одна деноминация рублей. Так в чем же дело? Надо ли пересматривать, а также подвергать ревизии приватизационные итоги? Или оставить в покое. Пусть будет все, как есть. Ну, кто в России не ворует? Так, зачем же «дело «ЮКОСа» в год выборов в Госдуму и менее чем за год до выборов президента страны? Рискну предположить, что в действиях власти, сказалась, прежде всего, «ментальность разведчика». Объединение ЮКОСа и «Сибнефти» вывело на мировой рынок сырья мощного игрока. В России ведущая нефтяная компания одновременно становится и авторитетным игроком в политике. И Путин делает безукоризненный, с точки зрения психолога, ход. Он, якобы, открывает властное пространство, начиная с 2008 года. И при этом следит, кто первым бросится в освободившийся коридор. Первым это делает М. Б. Ходорковский.

Он проводит пресс-конференцию, посвящая ее не экономическим взглядам олигарха, не проблемам нефтяного бизнеса, что было бы естественным после объединения компании, а проблемам сугубо политическим: бизнес и выборы в Государственную Думу, бизнес и власть. Ходорковский на этой пресс-конференции говорит о своих политических симпатиях, а точнее, как ЮКОС намерен формировать будущий законодательный орган. Ходорковский назвал три партии, которые он намерен поддержать финансами: СПС, «Яблоко» и, что казалось сверхневероят-ным, КПРФ. Иначе говоря, ЮКОС намерен взять на себя составление подконтрольного думского баланса, перебрасывая в результате действия парламента силы с одной чаши на другую, финансируя как реформы, так и популизм, способный, если за ним не приглядывать, взорвать любой рынок, любую стабильность. Нельзя исключить, что Путин умышленно своим шагом спровоцировал активность противостоящих друг другу сил.

Поведение Ходорковского, одного из наиболее уравновешенных олигархов, по-своему симптоматично. Если так повел себя осторожный Ходорковский, значит мы — второй пояс кремлевского окружения, были неправильно сориентированы. И мы до сих пор не знаем полнообъемных амбиций противостоящих нам сил. Таким образом, силы, противостоящие Путину, в определенном смысле допустили фальстарт, что добавило нервозность в надвигающиеся выборы. И если выборы президента вполне предсказуемы, то выборы в Думу при консолидации оппозиции, а Ходорковский намерен ее консолидировать деньгами, могут превратиться в большой вопрос. Как говорят охотники в таких случаях, раньше времени подняли стаю уток с озерной глади.

Бесспорно, это стало сигналом для второй составляющей президентской команды. Было девять нефтяных компаний, к концу года после слияний и объединений их осталось пять. И не просто так, а «спарившихся» с западным капиталом. «British Petroleum» (BP) уже наготове. Чего вы ждете?! И, вообще, какая власть без собственности? Изберем более лояльную формулу — передел не нужен, а ревизия собственности необходима. И прокуратура могла бы обозначить начало такой ревизии. Государство должно вернуть себе рычаги, регулирующие должностные и финансовые потоки по стране. Разумеется, история с ЮКОСом лишь подтверждает факт неугасающей борьбы двух группировок в окружении президента Путина. Говоря «расхожим» языком, «чекисты» готовы заявить свое право на часть собственности, которая сегодня в руках олигархов.

Правильно ли все рассчитал Путин? Хотя можно предположить и другое: все случилось чисто спонтанно. Владимир Владимирович красиво сыграл открытого и искреннего политика, приверженца демократических норм. На Западе это должны оценить. Что ж, может быть. Президент высказался, и оппоненты проявились мгновенно.

Честно говоря, такого количества питерцев в центральной власти не было со времен переезда большевистского пра-вительства в Москву в течение почти семидесяти лет. Москва ставила Питер на место. Давала понять, что, лишившись однажды столичных функций в силу капризности царского двора, а, проще говоря, капризности государя-императора, она испила горькую чашу. Как коренной питербуржец и человек, много лет связанный с миром политики и в советские, и в постсоветские времена, подтверждаю: это унижение было повседневным. Ленинград надлежало приучить к настроениям и судьбе рядового областного центра.

Путин это помнит и понимает, и где-то внутренне для себя упростил задачу, посчитав, что объединение людей «одной группы крови» (и те, и другие — питерцы), пройдет и быстро, и безболезненно. Возможно, все бы так и произошло, не вмешайся в этот процесс еще одна вполне сформировавшаяся политическая сила — ельцинская Семья, которая заявила свои права на питерских «первопроходцев».

Да и что спорить! Она, Семья, через Ельцина сотворила их и была убеждена, что всем сущим они обязана именно ей.

Ну, а путинский призыв силовиков и управленцев по убеждениям вроде как соответствовал целям, но по профессионализму оказался в своем подавляющем большинстве менее масштабен, нежели цели и идеи, должные в тот момент объединить страну.