Первым тревожным звонком для политики «перезагрузки» стало дело Сергея Магнитского, которое стало раскручиваться в США в 2010 году. Магнитский, юрист инвестиционного фонда Hermitage Capital, скончался за год до этого в московском СИЗО Матросская Тишина, не получив необходимой медицинской помощи. Он подозревался в том, что помогал инвестфонду разрабатывать схемы уклонения от налогов. Однако, по версии правозащитников, истинной причиной заключения Магнитского был конфликт с сотрудниками силовых структур, которых он обвинял в рейдерском захвате компаний, принадлежавших Hermitage Capital.

29 сентября в американский Конгресс был внесен законопроект, получивший название «Правосудие для Сергея Магнитского», в котором предлагалось закрыть въезд в США для 60 российских чиновников и заморозить их счета в американских банках (похожие санкции американцы уже вводили против иранцев, имеющих отношение к ядерной программе ИРИ, и лиц, подозреваемых в террористической деятельности, так что партнеры по перезагрузке попали в хорошую компанию). Авторами инициативы стали два весьма уважаемых демократа. Один из них – сенатор Бенжамин Кардин, председатель Хельсинкской комиссии конгресса и вице-президент Парламентской ассамблеи ОБСЕ. Второй – конгрессмен Джеймс Макговерн, глава Парламентской комиссии по защите прав человека. Законодатели были убеждены, что в том случае, если конгресс поддержит их инициативу, Соединенные Штаты и дальше смогут вмешиваться во внутреннюю политику России, «наказывая ее за чиновничий произвол, коррупцию и несовершенную правовую систему».

«Законопроект Кардина – Макговерна, как и поправка Джексона – Вэника, предполагает экономические санкции за нарушение прав человека, и это может вызвать в России настоящую бурю», – писала The Guardian. Российский МИД, действительно, довольно жестко отреагировал на инициативу американских конгрессменов, заявив, что «их желание устроить политическое шоу может внести серьезный раздражитель» в двусторонние отношения.

Российские власти отмечали, что в «списке Кардина» присутствует много случайных людей, которые были включены в него благодаря лоббистским возможностям Hermitage Capital. Этот инвестиционный фонд был одним из крупнейших инвесторов в российскую экономику и являлся миноритарным акционером некоторых стратегических компаний и предприятий. Ряд экспертов даже отстаивали версию, согласно которой дело Магнитского – банальная месть со стороны предпринимателей, лишившихся своего бизнеса в России.

Нельзя не отметить, что каждый раз, когда политика перезагрузки приносила плоды, в США начиналась антироссийская кампания. После того как Обама и Медведев в июне 2010 года встретились в Вашингтоне и поели гамбургеров в арлингтонской закусочной, американские СМИ принялись раскручивать весьма сомнительную шпионскую историю. Когда же Россия пошла навстречу США, отказавшись от поставок ракетных комплексов С-300 в Иран, всплыло дело Магнитского. Причем, многие отмечали, что законопроект был разработан однопартийцами Обамы.

Политологи объясняли это предвыборными интересами демократов, которые рисковали с треском проиграть ноябрьские выборы в конгресс и предпочитали привычную для электората русофобскую риторику перезагрузочным играм президента. Однако возникла и версия о том, что команда Обамы возрождает политику предыдущей администрации, которая была зациклена на проблеме прав человека и отказывалась рассматривать Россию в качестве серьезного партнера. Ходили слухи, что в Белом доме было с интересом воспринято выступление бывшего заместителя госсекретаря по правам человека Дэвида Крамера на страницах The Washington Post. В статье с характерным названием «Молчание Америки делает ее соучастницей российских преступлений» человек из команды Буша-младшего призвал Обаму «поставить развитие двусторонних отношений с Россией в зависимость от ситуации в области прав человека». Он отмечал, что у Вашингтона есть мощные рычаги влияния на Москву. «Если бы российская элита, – писал Крамер – была лишена возможности посещать Америку, давать здесь своим детям образование и прятать свои «грязные» деньги, это поставило бы русских на уши, вынудив их прислушаться к мнению США».

Еще более туманной стала судьба «перезагрузки» после триумфальной победы республиканцев на промежуточных выборах в Конгресс в ноябре 2010 года. Было не совсем понятно, готовы ли демократы ломать копья на Капитолийском холме ради того, чтобы продолжить сближение с Москвой. Республиканцы с самого начала с иронией относились к идее Обамы. Звезда Чайной партии Марко Рубио обвинял демократическую администрацию в «принебрежении друзьями и умиротворении врагов». И триумф чаевников в России восприняли как второе пришествие Буша. Однако Обама призвал Москву не нервничать и пообещал принять знаковые перезагрузочные инициативы еще до того как соберется новый состав Конгресса.

Однако было очевидно, что с 2011 года внешнюю политику на Капитолийском холме будут формировать конгрессмены, которых никак не отнесешь к числу друзей Москвы. Комитет по международным делам Палаты представителей возглавила Илеана Рос-Лихтинен – этническая кубинка и страстная антикоммунистка, которая по-прежнему видела в России «империю зла» и отказывалась участвовать в парламентских контактах с Госдумой. Лидером республиканского большинства стал Эрик Кантор – политик, тесно связанный с еврейским лобби и критикующий Кремль за дипломатические игры с Тегераном. В Сенате усилились позиции противников ратификации договора СНВ-3, который являлся на тот момент главным достижением перезагрузки. «Если это соглашение подвесят, и тем более похоронят, – отмечал редактор журнала «Россия в глобальной политике Федор Лукьянов, – тогда, к сожалению, становой хребет перезагрузки будет разрушен и все остальное начнет расползаться. Потому что перезагрузка – это такая пакетная сделка, в которую включено несколько смежных, но не совпадающих тем. Из этой сделки нельзя вынуть элемент, чтобы все не посыпалось».

Конечно, основным приоритетом для Обамы оставалась внутренняя политика. И ему намного проще было уступить республиканцам в таких вопросах, как отношения с Россией. С другой стороны, американский президент к тому моменту слишком сильно связал свое имя с идеей перезагрузки, и изменить внешнеполитическую концепцию, не потеряв при этом лицо, было для него проблематично.