«Особенно напряженный ход мыслей протекает более или менее в словесной форме, т.е. так, как если бы хотелось его высказать, преподать или убедить кого-либо в его правильности. Такой ход мыслей явно обращен вовне. В этом смысле для нас логическое мышление, протекающее в известном направлении, является действительным мышлением, т.е. мышлением, приспособленным к действительности <…> Мы называем такое мышление также мышлением с направленной внимательностью. Оно обладает той особенностью, что вызывает утомление, почему может быть приводимо к функционированию лишь по временам <…> есть приспособление к окружающему; частью этого приспособления является определенно-направленное мышление, которое, выражаясь биологически, представляет собой не что иное, как процесс душевной ассимиляции» (ЛМС, с. 26).

«Почти ежедневно мы переживаем при засыпании вплетание наших фантазий в сновидения, так что между сонной мечтой во время дня и во время ночи разница не слишком велика. Мы имеем, стало быть, две формы мышления: определенно-направленное мышление и мечтание или фантазирование. Первое работает в целях общения при помощи элементов речи и является трудным и изнурительным; последнее, напротив, работает без труда, спонтанно,– воспоминаниями. [Оно] отвращается от действительности, высвобождает субъективные желания и оказывается совершенно непродуктивным, когда дело идет о приспособлении» (ЛМС, с. 33).

«Любая несовместимость в характере может стать причиной диссоциации, и слишком большое расщепление между мышлением и чувствующей функцией, например, уже можно считать слабым (незначительным) неврозом. Когда вы не вполне едины сами с собой, то вы приближаетесь к невротическому состоянию» (CW 18, par. 383).

«Любой невроз характеризуется диссоциацией и конфликтом, содержит комплексы и демонстрирует следы регрессии и понижение ментального уровня» (CW 17, par. 204; КДД, с. 128).

«Неврозы, как и любые болезни, являются симптомами плохого приспособления. Как следствие появления какого-либо препятствия или мешающего воздействия – конституциональной слабости или дефекта, неправильного образования, воспитания, печального опыта, неадекватной установки и т.д. – человек избегает трудностей, которые приносит ему жизнь, стремясь, таким образом, обратно в инфантильный мир, мир детства. Бессознательное компенсирует эту регрессию, продуцируя символы, которые, будучи поняты объективно, т.е. путем сравнительного их изучения, реактивируют общие идеи, которые лежат в основе всех таких естественных систем мысли. Таким путем и происходит изменение установки, которая связывает диссоциацию между человеком таким, каков он есть, и человеком, каким он должен быть» (CW 13, par. 473).

«Я больше не ищу причины невроза в прошлом, но пытаюсь отыскать ее в настоящем. Я спрашиваю, в чем заключается необходимая задача, которую пациенту не удалось завершить» (CW 4, par. 570; КП, пар. 570).

«В психических расстройствах в любом случае недостаточно просто привести предполагаемые или реальные причины к сознанию. Лечение включает в себя интеграцию содержаний, которые оказались разобщенными, диссоциированными от сознания» (CW 13, par. 464).

«<…> сексуальная теория невроза, выдвинутая Фрейдом, базируется на истинном и фактическом принципе. Однако ошибка ее состоит в односторонности и ограниченности исключительно этим принципом, а кроме того, она совершает неосторожность, стремясь схватить неуловимый Эрос с помощью своей грубой сексуальной терминологии. Фрейд и в этом отношении является типичным представителем именно материалистической эпохи, которая надеялась когда-нибудь разрешить загадку мироздания в пробирке. Фрейд и сам в более пожилом возрасте признал, что его теория страдает неуравновешенностью, и противопоставил Эросу, который он обозначил как либидо, инстинкт разрушения или соответственно смерти» (ПБ, с. 58).

«Если сама фиксация была в самом деле реальной (т.е. первичная причина), то мы можем ожидать обнаружить действие ее влияния постоянным; другими словами, невроз длится на протяжении всей жизни, но очевидно, что это не тот случай. Психологическая детерминация невроза является только частично обусловленной реальной инфантильной предиспозицией (реальным инфантильным предрасположением). Но также она должна быть обусловлена и некоторой причиной в настоящем, и если мы внимательно посмотрим на сам вид инфантильной фантазии и тот случай, с которым связано само невротическое проявление, то нам придется согласиться, что в них не существует ничего, что было бы специфически невротично. Нормальные индивиды имеют весьма много тех же самых внутренних и внешних переживаний и могут с поразительной степенью быть привязаны к ним, но без развития невроза» (CW 4, par. 564; КП, пар. 564).

«Целым слоям населения и в голову не приходит – несмотря на их явную бессознательность – становиться невротиками. Те немногие, которые отмечены такой судьбой, и есть, собственно, „высшие люди“, по каким-либо причинам, однако, слишком задержавшиеся на первобытной ступени. Их природа не смогла в течение длительного срока пребывать в неестественной для них тупости. Вследствие узости своего сознания и ограниченности своего существования и жизни они сэкономили энергию, которая бессознательно постепенно скопилась и, наконец, взорвалась в форме более или менее острого невроза. За этим простым механизмом вовсе не обязательно скрываться какому-то „плану“. Для объяснения за глаза хватило бы вполне понятного порыва к самоосуществлению. Можно было бы говорить и о запоздалом созревании личности» (ПБ, с. 248–249).

«Всякий раз, когда возникает ощущение моральной неполноценности, оно обозначает не только потребность в ассимиляции бессознательного компонента, но также в самой возможности такой ассимиляции» (CW 7, par. 218; ПБ, с. 190).

«Интерес к знанию о себе – это захватывающее приключение, которое с присущей ему неожиданностью тащит нас все дальше и глубже. Даже не вполне исчерпывающее знание тени может вызвать серьезное замешательство и помрачение ума, поскольку ведет к таким личностным проблемам, о которых человек прежде и вовсе не догадывался. Уже по одной этой причине можно понять, почему алхимики называли нигредо меланхолией, „черной, чернее, чем черное“ ночью, душевным бедствием, частичным затемнением сознания и т.д., или более многозначительно „черным вороном“. Для нас ворон кажется всего лишь забавной аллегорией, но для средневекового адепта это была <…> хорошо известная аллегория дьявола» (CW 14, par. 741; M С, пар. 741).

«Ночное плавание по морю это своего рода спуск в ад descensus ad inferos – спуск в Гадес (Ад) и путешествие по земле духов где-то за пределами этого мира, за пределами сознания, следовательно, погружение в бессознательное» (CW 16, par. 455; ЮПП, пар. 455).

«Герой – символический представитель движения либидо. Вход в дракона представляет регрессивное направление, а путешествие на Восток („ночное плавание по морю“) со всеми сопровождающими его событиями символизирует усилия приспособиться к условиям психического внутреннего мира. Полное заглатывание и исчезновение героя в чреве дракона представляет полное смещение (уход) интереса и уход его из внешнего мира. Победа над чудовищем изнутри является достижением адаптации, приспособления к условиям внутреннего мира, и появление („выскальзывание наружу“) героя из чрева чудовища с помощью птицы, которая как бы случайным образом появляется в момент восхода солнца, символизирует новое наступление прогрессии» (CW 8, par. 68).

«<…> numinosum – то есть динамическое существование или действие, вызванное непроизвольным актом воли <…> Оно охватывает человека и ставит его под свой контроль; он тут всегда скорее жертва, нежели творец нуминозного. Какой бы ни была его причина, нуминозное выступает как независимое от воли субъекта условие. И религиозные учения, и consensus gentium всегда и повсюду объясняли это условие внешней индивиду причиной. Нуминозное – это либо качество видимого объекта, либо невидимое присутствие чего-то, вызывающее особого рода изменение сознания» (АС, с. 133).