Анна Джейн
Мой идеальный смерч. Часть II. Игра с огнем

© Джейн А.

© ООО «Издательство ACT»

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Небо успокоилось и больше не поливало дождем улицы, площади и проулки. Оно, насухо выжатое, обессиленно висело над городом, приняв снотворное из тихого, успокаивающего шелеста миллионов листьев, с которыми играл ночной ветер. Во время грозы он восторженно скрипел качелями, гнул стволы и ветви деревьев, угрожающими порывами стучался в окна, а теперь словно выдохся и вполне миролюбиво гонял мусор и осторожно дул на лужи – ему нравилось наблюдать за легкой рябью.

В луже, крохотным морем разлитой в одном из дворов засыпающего города, рябь сменилась волнами и брызгами – по темной воде, рассекая ее мощными колесами, проехал черный внедорожник.

Отражение света фонарей в дворовом море тут же обиженно задрожало, забор исказился, угол дома распался надвое. К шуршанию листьев добавился неторопливый глухой звук мотора.

Миновав лужу, громоздкий автомобиль, неспешно скользя по мокрой черной дороге, подъехал к массивному пятиэтажному дому, окутанному после ярого ливня, как и все прочие дома в округе, приползшим с реки липким туманом, и остановился около одного из подъездов. Однако выходить из внедорожника никто не спешил. И если бы кто-то смотрел сейчас в окна этой машины, он бы, правда, не без труда, разглядел в темном салоне силуэты молодой пары. А если бы мог видеть сквозь темноту, то на водительском сиденье увидел бы крепкого молодого человека, одна рука которого лежит на руле, а вторая свободно обнимает за плечо девушку, чьи длинные волосы собраны на затылке в высокий светлый хвост.

Хотя у Федора и Насти свадьба должна была состояться совсем скоро, уже в июне, они все еще продолжали устраивать себе свидания, как будто бы познакомились не три с половиной года назад, а на прошлой неделе. Будущие молодожены ездили в кино и в кафе, устраивали пикники и посещали боулинг-клубы, гуляли по набережной и по Мосту влюбленных дураков и даже ходили в походы или ездили на горнолыжную базу.

Правда, из-за того, что Федор постоянно был занят на работе, да и его невеста тоже без дела не сидела, в последнее время свидания проходили не так часто, как им обоим хотелось. Можно даже сказать, редко. К тому же молодого человека могли вызвать на службу не только во время прогулок или посещения кафе, но и посреди ночи, и он был обязан явиться по первому требованию. Бывало и так, что за ним приезжали во время законных выходных или отпуска, и даже тогда Федору волей-неволей приходилось подчиняться и уезжать на свою почти что секретную работу.

– Останешься у нас? – спросил старший брат Маши свою будущую супругу, приоткрыв окно и наслаждаясь прохладным воздухом, таким, который бывает только после ливня – в нем до сих пор еще витал свежий запах грозы.

– Ну, раз ты меня уже сюда привез, то явно останусь, – рассмеялась Настя, в этот момент большее удовольствие получающая от прикосновений, нежели от воздуха. – Ты ведь хитрый.

– Совсем немного. Мама будет тебе очень рада, – сказал Федор, с улыбкой глядя на Настю.

– Ты уверен? – заволновалась та, вспомнив, сколько времени на часах. – Я не поздно?

– Естественно, уверен. Мама рада тебе всегда. А уж как я буду рад ночью, зайка… – И он, замолчав, повернулся к невесте и осторожно коснулся широкой ладонью ее лица.

Если бы рядом с этой парочкой находилась Маша, она бы с ума сошла от удивления: при ней брат всегда вел себя так, словно ему все еще было пятнадцать лет. А сейчас был совершенно другим! Заботливым, серьезным… и взрослым.

Надо сказать, любящие братик и сестричка Бурундуковы только и делали, что с детства задирались и обзывались, устраивали разборки и жаловались родителям, изощренно «стуча» друг на дружку. Правда, в уже чуть более старшем возрасте, когда Федька всерьез начал увлекаться боксом, ему часто приходилось защищать сестренку от местных хулиганов или от мальчишек, с которыми шумная и вредная маленькая Машка частенько ссорилась, ей, видите ли, казалось, что они хотят ее обидеть, поэтому иногда она обижала первая. К тому же, малявка, как ласково звал ее Федор, постоянно хвасталась всем, что у нее есть брат-боксер, который может «здорово навалять и больно треснуть». В юношестве парня это сильно раздражало, ведь приходилось разбираться с пацанами, но сейчас, когда сестра вроде как стала девушкой, Федя был бы не прочь услышать из ее уст эту фразу вновь, только адресованную уже какому-нибудь из кавалеров. В том, что они у Маши есть или вот-вот появятся, Федор и не сомневался!

Хоть прошло уже много лет, но отношения между братом и сестрой так и остались детскими. Кому-то они казались трогательными, кому-то – глупыми, но за фасадом взаимного дурачества скрывалась прочная родственная связь, которая была сильнее многих.

А еще Федор считал, что по-прежнему ответствен за сестрицу, и продолжал ее своеобразно опекать (Машка назвала бы это «допекать»), не упуская возможности лишний раз подколоть ее. Тогда она жутко злилась и разражалась смешными тирадами – ну, прямо как в детстве. Ее брата это очень веселило.

– Пойдем, Настасья? – предложил Бурундуков. – Хорошо, что дождь кончился. Можно будет прогуляться, если хочешь. Ты же любишь по темноте.

– С тобой не страшно, вот и люблю, – отвечала его невеста, озорно глянув на Федора – парнем он был высоким, крепким. С таким не часто связываются в подворотнях.

– Надо было сказать, что не со мной любишь, а меня любишь, – пробурчал тот.

Будущие молодожены уже собирались выйти на прохладную после дождя улицу, как Настя вдруг, чуть прищурившись, подалась вперед и сказала со смехом:

– Ой, Федь, а это не твоя сестренка?

– Машка? Где? – тут же стал вглядываться в даль он. Насколько Федор помнил, Мария клятвенно обещала рассерженной маме, что все выходные будет готовиться к зачетам.

– Да вон же, на мотоцикле, с мальчиком, – улыбнулась Настя.

Около самого подъезда, действительно, в свете единственного во дворе яркого уличного фонаря виднелся красно-черный мотоцикл, в котором Федька тут же признал «Honda VFR», нехилый и дорогой байк, стоивший раза в три или в четыре дороже этого внедорожника, кредит за покупку которого Федор выплачивал уже второй год. Первый раз с балкона он марку не разглядел, а теперь был удивлен, что у друга сестрицы такой дорогой личный транспорт. Да, это и вправду дружок их малявки!

– А-а-а, мотоциклист, – прищурившись, протянул он. – И снова я тебя вижу. Не поздновато ли для вас, малыши?

Темноволосый высокий парень с широким разворотом плеч, которого Федор, хмыкнув, тут же мысленно прозвал «сопляком», стоял к сидящим в авто спиной, а вот лицо Машки было хорошо видно. Она что-то выговаривала своему другу, а тот, касаясь то ее локтя, то ладони, то плеча, изредка склонялся к левому уху и что-то говорил. Волосы и одежда обоих, кажется, промокли насквозь, словно они долго гуляли под дождем. Федька поморщился. Во-первых, он считал, что Мария не была способна на любые проявления романтики, как неспособен к глубоким душевным переживаниям австралийский кенгуру (сестра, впрочем, думала о нем точно также). А во-вторых, Федор продолжал считать ее глупой малявкой, вокруг которой крутится много подозрительных сопляков. В том числе и этот!

– А ничего так у паренька фигурка, – продолжала с интересом разглядывать мотоциклиста Настя. – Наверное, и личико должно быть милым.

В Бурундукове-младшем моментально проснулись собственнические инстинкты, передающиеся из поколения в поколения.

– Эй! Я почти твой муж, а ты пялишься на какого-то малолетку!

– Не какого-то, – живо возразила Настя, – а на друга твоей сестры и моей будущей золовки!

– Ну и что, – уперся Федор, продолжая разглядывать парня. Мотоциклист ему пока что активно не нравился. Торчит почти в полночь с сестрой под их окнами, едва ли не в обнимочку! Сейчас еще лапать начнет, вообще красота будет. Точно придется тогда идти парню «милое личико» фонарями украшать. Не теми, что во дворе, другими.

– Как что? – не поняла Настасья, дразня жениха. – А вдруг Маше он очень нравится? Хм, а есть в нем что-то обаятельное. Жесты, что ли…

– Ты что, по спине определила, что он обаятельный? На расстоянии? – постучал пальцами по рулю Федька, подавляя в себе желание раз пять посигналить парочке и ослепить их яркими фарами. – Я понять не могу, что это за фрукт. Из богатеньких мажоров? Надо бы имя его узнать и действительно по базе пробить, кто таков и чем занимается.

– Ты совсем того. Ой, смотри, а он ей все время на левое ухо что-то говорит, – явно развеселилась Настя, наблюдая за будущей золовкой и ее другом. – Знает, как найти подход к девушкам.

– Имеешь в виду, полушарную асимметрию? – вспомнилось Федьке из курсов по технологиям манипулирования, что правое «женское» полушарие отвечает за эмоции, и так как оно управляет левой стороной лица, то лучше всего говорить комплементы женщине или же петь колыбельную ребенку именно на левое ухо, чтобы активировать это самое правое полушарие. – Так, может, он этот, пикап ер?

– Да ну, брось. Маша не такая дурочка, чтобы попасться.

– Именно, что такая, – проворчал Федор. Наивность и врожденная недоверчивость каким-то мистическим образом одновременно уживались в его сестричке.

– Как мило они смотрятся… Молодцы, ребята! – вглядывалась Настя в Марию, которая смотрела снизу вверх в лицо парня, и на ее частенько недовольном или ехидном личике появилась нежная улыбка. Будущая родственница этой девушке с высоким хвостом на затылке нравилась и чем-то даже напоминала саму себя в юные годы.

– Э, парень, ты не обнаглел ли? – полушутливо-полусердито сказал Федор, глядя, как высокий, потенциально красивый, по мнению невесты, хлыщ наклоняется к сестре с вполне явным намерением – запечатлеть поцелуй. К его облегчению, этого все-таки не произошло, эти двое вдруг стали хохотать. – Не, ну вообще! И он ее еще бурундучком называет! Я сам в их переписке видел. Нет, он мне определенно доверия не внушает!

– Федя, ну что ты как маленький, мы ведь тоже у подъезда целовались, – мягко укорила жениха Настя. – И меня ты тоже по-разному ласково называл. Дорогой мой, не лезь в их отношения. И как тебе может не нравиться парень, если вы даже не знакомы?

– Сейчас мы и с ним познакомимся, – тут же загорелись светло-карие, как и у Марии, глаза Федьки. Если бы Настя вовремя не схватила жениха за руку, он бы точно выскочил из машины, чтобы досрочно начать знакомство.

– Федор! – строго велела она будущему мужу. – Оставайся в машине и не порть Маше свидание.

– А если он к ней приставать начнет? – возмутился парень.

– Не начнет.

– Я что, по-твоему, этих малолеток не знаю? Сам таким был пару лет назад, – нахохлился Федька, продолжая оглядывать скептическим взглядом Марию и хлыща.

– Вот оно что, – многозначительно произнесла ревнивая Настасья. – Ну-ка, расскажи мне поподробнее, каким ты был?

– Да так… Обычным таким… – замялся Федька, и воинственность в нем поутихла. – Слушай, давай в супермаркет за тортиком съездим? – улыбнулся он во весь рот, совсем не горя желанием рассказывать невесте что-либо из буйного прошлого. – Ты же любишь сладкое, Настен?

– Люблю, – сердито отозвалась та. – Поехали.

«И мешать им не будем», – подумала про себя девушка.

Федор еще раз окинул взглядом мотоцикл, запоминая номер – решил пробить его на досуге, чтобы побольше разузнать о парнишке, при условии, конечно, что этот недешевый байк принадлежит ему.

Больше он не пытался познакомиться с парнем младшей сестры. По крайней мере, этим вечером. Внедорожник уехал прежде, чем Чип и Дэйл, не сдержавшись, решили, что на прощание весьма неплохо будет вновь поцеловать друг друга.

Ветер продолжал колыхать листву, заставляя шептать одной ей понятные слова, а заодно растрепал светлые пряди девушки и запутался в темных волосах обнявшего ее юноши. Не забывал он и о ряби в луже, в которой продолжали безмолвно отражаться огни. Но не успели утихнуть миниатюрные волны, вызванные колесами тяжелого внедорожника, как появились новые – от колес совсем другого автомобиля. На место машины Федора подъехала другая – серебряная дорогая иномарка, бесшумная и плавная, похожая на коварного, умеющего выждать жертву хищника. И если бы кто-то смотрел в ее окна, то не смог бы никого увидеть – тонировка надежно прятала тех, кто был в салоне.

– Это она. Это точно она, – произнес в микрофон телефонной гарнитуры человек, сидящий за рулем, глядя на Машу и Дэна. – Я все проверил, как только услышал про…

Собеседник резко перебил его, вынудив замолчать.

– Да, брат, я не промахнусь, – произнес он спустя полминуты. – Да, я постараюсь все сделать правильно.

– Чертов кретин, твою же мать, – сорвал с себя гарнитуру парень, как только звонивший отключился, и с яростью бросил на пустое сиденье рядом. – Зачем я это сказал? Почему я? Именно сейчас! – Он нервно и с силой провел пятерней по лбу и волосам, словно пытаясь убрать их назад, и вдруг неожиданно ударил по рулю кулаком. После пару минут парень посидел с закрытыми глазами, пытаясь успокоиться, а затем, резко нажав на газ, уехал в неизвестном направлении.

Дэн и Маша не обращали внимания на разъезжающие туда-сюда автомобили, они были заняты собой. Вернее, друг другом: фея и человек-ветер.

А небо так и продолжало спать, укутавшись в одеяло из облаков.

Когда я открыла дверь квартиры, я очень надеялась, что мама – жаворонок по натуре – уже спит. Но нет, она ждала меня в полутемной прихожей, закутавшаяся в теплый халат и очень недовольная. В гостиной работал телевизор – негромко раздавался голос ведущего полуночных новостей. Кажется, никого, кроме нее, дома не было. У папы, наверное, как всегда, образовалось что-то срочное на работе, братишка тоже куда-то пропал. Одно лишь котэ вылезло из шкафа, чтобы встретить хозяйку. Оно умильно смотрело на меня и облизывалось. Наверное, только что отужинало, вернее, отполуночничало. Я зачем-то помахала Ириске, и в зеленых немигающих глазах появилось вполне закономерное удивление. Мол, ты чего хозяйка, я и на кис-кис отзываюсь изредка, мне тебе что, лапой помахать в ответ или хвостом?

Мне почему-то хотелось улыбнуться – такое хорошее настроение было, хотя я понимала, что сейчас большой огненный дракон в лице мамы настигнет бедного несчастного орленка, чтобы задать ему хорошую трепку или съесть.

– Пришла? – не слишком любезно поинтересовались у меня.

– Пришла. Привет, – включила я в прихожей свет. Мама, увидев меня, ахнула и уперла руки в боки.

– Что за вид, Мария? Ты почему вся мокрая? Под дождем, что ли, бегала? Да ты с ума сошла!

– Случайно попала под дождь. Мам, все в порядке, – неуверенно улыбнулась я и принялась разуваться. Хорошо, что она меня в другой кофте не видела, насквозь промокшей!

– В порядке? Немедленно переодевайся! И чай горячий выпить не забудь, чтобы не простудилась, с медом. Ты где была так долго, красавица моя?

– В библиотеке. Я же говорила, что туда иду, – вместо того чтобы состроить смиренное выражение лица, я вдруг опять беспричинно улыбнулась, глядя в пол, а потом, испугавшись, прикрыла губы кулаком. Как же на душе хорошо!

– В библиотеке? – подозрительно спросила мама.

– Да, сидела там допоздна. Готовилась… к зачету, – почти пропела я. До сих пор это странное легкое пьянящее головокружение! Такое приятное, как поцелуи под дождем.

– Допоздна? Что ты мне лапшу на уши вешаешь. Библиотека по субботам до семи часов работает! – разоралась на меня мама тут же. Ох, и зла же она на меня была! Я бы на ее месте тоже злилась. Кому приятно, когда так нагло обманывают? – Это в какой такой библиотеке ты сидела? В ирреальной, из другого измерения?

Это она моих фэнтези-книг начиталась, вот и говорит так. У нас все книжки – на двоих, папа с Федькой только смеются. Один вообще почти не читает, второй только научную фантастику.

– Да там ночное отделение есть, – пробормотала я. – Чтобы за деньги ночью заниматься.

– Да ты что! Какая библиотека прогрессивная стала. – Меня таки окатило волной родительского гнева, смешанного с беспокойством. – Я ей звоню-звоню, а она трубку не берет!

– У меня звонок был отключен, – виновато сказала я. – Прости.

– Маша, – сердито посмотрела на меня мама, которая явно была не в духе – в очень большом «не в духе», который плавно перерастал в «драконизм» – профессиональную болезнь многих мам, беспокоящихся о своих непутевых отпрысках. – Немедленно отвечай, где и с кем ты была.

– Мам, в библиотеке, в ночном отделении, потом, правда, одногруппницу встретила, мы с ней немного погуляли и под дождь попали. А с телефоном так получилось глупо…

– Да у тебя все по жизни глупо да нечаянно получается! У твоего отца такие проблемы, у нас кадровые перестановки, у Федора скоро свадьба, все стоят на ушах, а ты делаешь, что хочешь, и в ус не дуешь! – еще больше завелась мама. Ага, я видимо, стала катализатором ее плохого настроения.

– А где, кстати, папа? – попробовала я перевести разговор. Но я не манипулятор Смерчинский – у меня этого не получилось.

– У него срочный оперативный выезд. И не заговаривай мне зубы. Ну-ка, ну-ка, неужели ты связалась с плохой компанией? Или?..

– Ты что, мама! – округлила я глаза. – Какая плохая компания? Я же говорю, одногруппницу встретила!

– Ну да, новая компания тебя не испортит. Это сделаешь ты. И переоденься уже наконец, не стой в мокром.

Я покорно прошествовала в свою комнату и облачилась в домашнее. Состояние легкого полета меня так и не покидало. Однако когда я вышла из своей комнаты, чтобы помыть руки, вновь была атакована.

– Думаешь, я не знаю, с кем ты была? – Мама окинула меня тяжелым взглядом.

– С кем же?

«Да, с кем же?» – вопрошали зеленые глаза котэ. Ему было просто любопытно.

– Со своим другом, – торжественно произнесла она. – Наврала мне, что ушла в библиотеку, к зачету готовиться.

Она нас видела из окна? Или ей уже соседка нажаловалась с первого этажа? Вот я непредусмотрительная… А вот это стремно, что мамочка так думает – больше всего она терпеть не может ложь. Ох, и достанется же мне сейчас.

– Ты же сказала, что я с плохой компанией связалась… – вздохнула я. – Где логика, мам?

– Не перебивай мать! Что это у тебя за манеры, Мария? Ты связалась с…

В это время входная дверь открылась, и в прихожую ввалились довольный жизнью брат, в руках которого был торт в большой коробке, и его девушка Настя. Мама, на время забыв обо мне, поздоровалась с будущей невесткой, выслушала ее извинения по поводу позднего визита, великодушно махнула рукой (Настю мама любит), пожурила за что-то Федора, а потом принялась жаловаться на меня и мое безответственное поведение.

– Шаталась весь вечер непонятно где, даже ни разу не позвонила! Да что там позвонила, ни разу трубку не взяла! Я весь вечер переживала. Мария, немедленно признавайся, где была и с кем? – опять взяла она меня в оборот.

– Мама, я в библиотеке…

– А в каком виде пришла! – не стала слушать меня родительница. – Вы только посмотрите на нее. Красотка! До сих пор волосы мокрые. И это она так готовится к зачету! Федя, поучи уму-разуму свою сестрицу!

– Чего ее учить? Она ж у нас тупенькая, – зевнул брат.

Я возвела очи к потолку. Котэ, задрав хвост, обнюхивало Настины туфли. Девушка только улыбалась, слушая маму. Та начала говорить что-то еще более патетическое, я же покорно слушала. А в это время на моем телефоне, лежащем на полочке в прихожей, раздался звук эсэмэс.

«Бурундукова, завтра день Икс, не забывай об обещании!» – высветилось на экранчике сообщение от Димки.

– Ага! – торжественно воскликнула мама. – Мои звонки ты не слышишь, а чужие сообщения читаешь без проблем!

– Мам, да я же звук только сейчас включила!

Я, проклиная про себя Чащина, которому так не вовремя вздумалось послать мне сообщение, быстренько переставила режим в телефоне на бесшумный, вернее, на вибрацию. Еще какое-нибудь сообщение придет, и мама вообще взбесится!

– Ты скрываешь от нас этого молодого человека! Значит, с ним что-то не так, – продолжала мама уверенно. – Из-за него ты стала врать собственной матери и ночью приходить домой в таком виде! Он что, бандит?

У нее прямо пунктик на бандитах – опять же из-за работы. Зато я поняла, что мама меня из окна не видела, иначе бы говорила про мотоцикл, а не про бандитов.

– Да не ночь же еще, так, поздний вечер, – вяло попыталась возразить я.

Наша перепалка продолжалась бы очень долго, и в результате я, скорее всего, не смогла бы завтра никуда пойти с Чащиным, потому что мама вранье терпеть не может больше, чем недобросовестных граждан. Она бы точно посадила меня под домашний арест и взяла бы под жесткий контроль, дабы я готовилась к зачету, но меня неожиданно спасли.

– Мам, – сказал вдруг Федька, который в нашу «беседу» не влезал, потому что при Насте вел себя паинькой. – Да что ты к ней пристала? Все в порядке. Я видел Машку, когда она в библиотеку шла. Мимо на машине проезжал. И… вечернее отделение там есть. Платишь деньги и сидишь хоть всю ночь.

– Да? – озадачилась мама. К словам старшего сына она всегда прислушивалась больше, чем к моим, хотя и ругала его за то, что он постоянно меня задирал. Правда, сейчас Федя мне, напротив, помог. Неслыханное дело – старший брат меня покрывает! Что это с ним? И Настя странная. Стоит за его широченной спиной, а ее голубые глаза смеются.

– Вот видишь, мам, – улыбнулась и я во все зубы, не растерявшись. – Даже Федька видел, а ты мне не веришь.

Мама подумала немного, прочла мне еще одну нотацию, для порядка попытала насчет парня, а потом и вовсе ее гнев, слава богам умиротворения, спал.

– Ну, раз никто еще не желает спать, тогда давайте хоть чай попьем перед сном, – решила она.

– Давайте, я вам помогу стол накрыть? – тут же вскочила Настя. По-моему, она нашу маму немного побаивается, без пяти минут свекровь, как-никак.

– Спасибо, Настенька, – умилилась мама.

– Я тоже могу помочь, – вызвалась я.

– А ты иди в ванную. Прими горячий душ, а то точно заболеешь, – сказала мама и уволокла будущую невестку за собой. Федька очень насмешливо уставился на меня. Его аура просто-таки состояла из иронии, смешанной с любопытством.

– О, спасибо, я не ожидала от тебя, обезь… братишка, – хлопнула я озадаченно Федора по плечу.

– Я что, в твоем представлении какой-то монстр? – проговорил он несколько сварливо.

– Ну, как сказать, – уклонилась я от прямого ответа. Спас меня, как-никак, мой брат родной!

– Слушай, правда, спасибо.

– Правда, пожалуйста. Только, звезда балета, постарайся отвечать на звонки и не пропадать где попало до ночи. Не беспокой мать. – Федька погрозил мне пальцем и добавил вдруг очень насмешливым голосом: – Чтобы завтра со своим парнем познакомила. Ясно? И не палитесь вы так больше перед подъездами.

– А?

Братец, увидев мое выражение лица, расхохотался на всю прихожую.

– А я завтра с Димкой встречаюсь, – пробормотала я как-то затравленно. Он нас со Смерчинским видел! Надеюсь не то, как мы целовались? Моя тонкая душевная организация этого не переживет.

Да… Вот ужас-то какой! Папа, Федька с Настей, скоро и мама до Дэнчика доберется. А потом и его родственники достанут меня – чего уж там, дедушку-то я уже знаю.

Орел стыдливо закрылся крыльями.

– У тебя еще и Димка какой-то есть? – тут же наклонился ко мне Федька и стал буравить подозрительным взглядом. – Ну, ты даешь, сестрица. Слегка непорядочно с двумя вертеть, не находишь?

– Это мой одногруппник. Мы по делу встречаемся, – одарила я нелестным взглядом старшего брата.

– Ну ладно. Я же тебя не так воспитывал. И, да, – окликнул меня он, явно гордясь своим поступком, – рабства ты не избежала.

– Фе-е-едя, – протянула я устало, – ну хватит, а? Действительно, детсад и горшки на полках.

– Ты мне на нашей свадьбе понадобишься, – загадочно произнес родственничек. – Поможешь нам кое в чем, или я тебя маме так заложу, что ты все лето будешь сидеть дома и мыть полы, как Золушка, твоя ближайшая приятельница. Усекла, мелкая? А так ты отработаешь мои слова тем, что на свадьбе и на девичнике будешь моим… шпионом. – В светло-карих глазах брата зажглись веселые огоньки. Судя по тому, как он пытался не засмеяться, брат готовил что-то фееричное.

– Федь, знала, что ты болен, но не настолько же. Я тут одну больничку хорошую знаю. Давай, я тебя туда на третий этаж определю, для душевноб… страдающих? – миролюбиво, вполне искренне предложила я.

– Я сейчас свои показания изменю, и тогда тебе наказания не избежать, – пригрозил брат.

Я тут же заткнулась и торопливо сообщила, что готова побыть и шпионом, и бароном Мюнхгаузеном, если нужно.

– Дети! – позвала нас мама, которая все никак не могла привыкнуть к тому, что мы никакие уже дети. – Идите за стол!

– Идем! – на весь дом гаркнул Федор.

– Сейчас! – крикнула и я.

– Что ты так орешь громко? – одновременно спросили мы друг у друга, а потом одновременно заржали, брат хлопнул меня по плечу (я чуть не присела), я в отместку попробовала пнуть его пониже спины, правда, не преуспела в этом, и мы дружно направились за стол. Горячий душ по настоятельному совету мамы я приняла уже после позднего чая. А потом, поболтав с Настей, все же пошла в свою комнату, прихватив телефон.

«Здорово. Чащин, я вообще никогда и ничего не забываю. Во сколько ты мне «стрелку» забиваешь?» – вспомнила я, что так и не ответила одногруппнику.

Ответ от него пришел на удивление быстро.

«На 17.00, пойдет?» – и в следующем эсэмэс он написал название неплохой пиццерии, находящейся не слишком далеко от моего дома.

«Пойдет. И не смей заказывать много, я не миллионер!!» – тут же предупредила я Дмитрия, который, между прочим, как и другие парни, кушал немало. Пару раз, когда мы большой компанией сидели в столовой, он даже таскал у меня булочки и пирожки. А однажды, недосчитавшись салата, который стремительно исчезал в чащинском рте, я от злости чуть на него чай не вылила.

Было это еще в начале второго курса, на большой перемене, и, самое обидное, на глазах у Никиты и его одногруппников, которые обедали за столиком в другом конце зала! Как же я разозлилась на Димку тогда! Так опозорил перед любимым парнем. Ведь я не просто на него чуть чай не вылила, я еще и за ним гоняться стала под смех сокурсников. Чащин от меня успешно отбился, а потом поймал, прижал спиной к себе и не больно, но обидно заломил руки. Я, используя не самые добрые выражения, поинтересовалась, за что он так со мной, собственно, поступает, а этот дурак на всю столовую сообщил с готовностью, что это за то, что я утром у него на семинаре списывала. Взрослые с виду парни-старшекурсники с эконома, проходящие мимо нас, заухмылялись и назвали малолетками. И Ник это слышал – я просто уверена! Это многие слышали. Димка тоже. Он отпустил меня и с готически-мрачным выражением лица предложил умникам выйти для разговора. Они хоть и казались взрослыми, одеты были в пиджаки, а в руках держали дипломаты, выйти согласились. Бедным парням из нашей группы пришлось бросать трапезу и вставать, чтобы поддержать Чащина. И все они действительно пошли во двор. Маринка и Лида меня едва удержали, чтобы я не бросилась следом за мальчишками. Хитрая Марина и еще кто-то тут же поскакали в деканат сообщить о том, что наглые экономисты хотят отмутузить наших несчастных парней, а к нашему столику вдруг подошел Никита, с которым мы уже были «официально» знакомы.

– Что-то с Димой? – спросил он лично у меня, и я тут же почувствовала, как предательски дрожат колени. – Нужна помощь? Я не успел подойти сразу.

Его помощь не понадобилась – охрана не дала драке даже начаться… Но с тех пор мне казалось, что Никита смелый. А еще я долго переживала – вдруг ему показалось, что я даже говорить нормально не умею – все заикаюсь.

Странно, вроде бы совсем мало времени прошло после пыльной бури в парке, а имя Кларского вспоминается без былой дрожи в коленках. Чудеса в действии. Главный кудесник – Смерчинский. Да, Дэн, наверное, посланник Аполлона или его земное воплощение. А вокруг него летает стая пухленьких купидонов – бесконечных дружков, одолженных у сестрицы Афродиты.

Представив Черри и Ланде в виде купидонов, я захихикала в подушку. Тело пухленького голенького мальчика с нежной кожей и колчаном стрел любви, увенчанное злобной зеленоволосой физией – это еще то зрелище!

– Денис, – вслух сказала я, усаживаясь на кровати по-турецки, чтобы проверить, а не дрожат ли эти самые колени, выглядывающие из-под подола короткой ночной рубашки, когда я произношу имя Смерча. – Дэн. Дэнни. Дэнв.

Ничего не дрожало, я не волновалась, мысли не путались (они скромным хороводом кружились над портретом Сморчка). Все было легко и чуть-чуть волшебно.

– Де-нис, – по слогам произнесла я, по-новому превыкая к этому имени. – Денис, Денис, Денис. Хм… Денис.

Нет, определенно, мои ноги ничего не чувствуют – никакой дрожи или мурашек. Только в груди почти незаметно разлилось тепло. И не только в груди – в правой ноге тоже. Это наглое котэ улеглось прямо на нее, тараща в темноте светящиеся зеленым глаза. Я погладила Ириску излишне нежно – она восприняла это за тисканье и сбежала в другой угол кровати, где вольготно разлеглась на подушке.

«Зато у тебя друг богатый =) Деньжат не подкидывает, что ли?», – пришло новое сообщение от ехидного Чащина.

«Мой друг больше подарками откупается, умник!» – написала я. зевая. Друг. Смерчинский – мой друг. А что, забавно получилось сегодня… Даже и не думала я о таком. А-а-а!

Вспомнив то, что произошло в парке, я, испытав неожиданный прилив адреналина, забарахталась в постели, прижимая к себе одеяло, а после резко села.

Никогда не думала, что признаюсь в том, что я без ума от чьих бы то ни было губ! А у Смерча губы властные, в отличие от мягкого взгляда.

Я захихикала, вновь вспоминая Смерчинского, и его ладони у меня на плечах и на талии, и то, как он касался своей щекой моей щеки и как ласково и легонько – как будто кружево из облаков дотрагивается кожи! – целовал виски.

Головокружение вернулось – оно как будто бы притаилось где-то в подкорке, а теперь вернулось вновь, покоряя легкостью и мое сердце.

– Дэнчик, – сказала я вслух опять. И вздохнула. – Дубина несчастная…

И с этими словами рухнула на спину, с головой укрывшись одеялом.

Телефон возвестил меня, что пришло новое сообщение.

Маша и знать не знала, что пока проверяла свою нехитрую теорию «дрожания коленок», под дверью у нее стояла крайне удивленная мама со стаканом горячего молока, в котором ею заботливо был размешан гречишный мед. Вера Петровна хотела напоить им дочь перед сном, чтобы та действительно не разболелась перед зачетами.

Сначала хранительница домашнего очага семейства Бурундуковых просто подошла к полуприкрытой двери – Маша с детства боялась запирать ее, потому что вечно ей казалось, будто злобный бабай из-под кровати ее достанет и унесет себе в логово. Феде раньше даже сторожить приходилось младшую сестренку от этого самого мифического бабая, держа в руках игрушечную саблю и пистолет: только тогда Мария и засыпала, надо сказать. Потом страх у младшей дочери исчез, а вот детская привычка не запирать дверь осталась.

Вера Павловна уже было открыла рот, чтобы позвать Машу, как услышала какую-то возню, после которой дочь отчетливо произнесла:

– Денис.

Тонкие брови Веры Павловны взметнулись вверх от удивления. А дочь продолжала:

– Дэн. Дэнни. Дэнв.

«Ничего себе, Машка влюбилась в какого-то Дениса. И не хочет меня с ним знакомить, негодница!» – со смехом подумала про себя Вера Петровна. А дочь продолжала развлекать ее дальше:

– Де-нис. Денис, Денис, Денис. Денис.

«Ничего ее заклинило, прямо как меня на первом курсе, – вдруг вспомнился первый возлюбленный Вере Петровне. – Я же тоже тогда маме врала, что в библиотеку ходила… Это, наверное, у нас семейное. Хотя Феденька же сказал, что видел Машу около библиотеки. Или он ее покрывает? А впрочем, не важно. Дома – и слава Богу».

Женщина подождала пару минут (в это время Машка хихикала и разговаривала с кошкой), а потом вошла в комнату, застав дочь лежащей поперек кровати, закинувшую ноги на стену и отчаянно с кем-то переписывающуюся.

– Маша, не спишь еще? Выпей молоко, – сказала Вера Петровна и попыталась подглядеть в телефон, но дочка предусмотрительно вышла из режима эсэмэс-сообщений. Женщине оставалось только, как в детстве, накрыть дочь одеялом до самого носа и выйти.

Выпив молоко, некстати принесенное мамой, которая явно решила стать полуночницей, я вновь вернулась к переписке с Димкой.

«А как поживает моя протекция?» – не преминул задать любимый вопрос Димка.

«Отлично!» – обрадовала я его. Смерч и билетики обещал мне достать. Господи, какой же он прелестный… бывает иногда.

«В смысле??» – не понял Дмитрий. Я раззевалась, как бегемот. Спать хотелось все сильнее.

Еще чуть-чуть поболтав по эсэмэс и обменявшись «любезностями», мы распрощались до завтра. А я опять вспомнила о Смерчике. Хм, интересно, где этот индюк сейчас? Дома греется, в теплой кроватке? Под одеялом, поедая, как дитя малое, что-нибудь сладкое или сидя на подоконнике с кружкой горячего чая и сигаретой? А, он же правильный мальчик, не курит. Странно, вроде бы вредная привычка, а мужчинам так идет, они такими независимыми становятся, если в их пальцах появляется сигарета.

О, мышиные божества, я назвала Смерчинского мужчиной. Это конец начала конца начал.

Вспомнив брюнетика с приветиком, я, чуть посомневавшись, набрала его номер. Однако звонить все же не стала, а написала сообщение.

То, что девушки не должны писать первыми, меня ни капли не волновало. Хочу и пишу. Интересно мне, где мой лжепарень торчит!

«Дома, надеюсь, ты тоже», – через минут десять, когда я уже исползала всю кровать, написал мне Сморчок.

«Спасибо, что довез. Ты думаешь, почему я первая тебе пишу? Есть причина! Я же обещала тебя убить, когда ты ко мне приставать стал, так вот, готовься в понедельник на кровавую расправу, потому что я, Мария Бурундукова, своих слов на ветер не бросаю!!:)» – написала я длиннющее сообщение и отправила его с улыбкой. Подумать только, а еще совсем недавно я мечтала вот так вот ночью переписываться с Ником.

«Если ты исполнишь все, что обещал, тогда подумаю! Желание, оригами, поездку…» – вспомнилось мне, и я опять зевнула, словно бы зевком подтверждая свои слова.

«А я и не боюсь. Не моя прерогатива, деточка ты моя. Когда?» – Я опять забарахталась в постели. Вроде бы всего лишь невинная переписка со Смерчем, а столько новых эмоций!!

«Закрой сессию, партнер, тогда и поговорим, идет?» Я искренне восхитилась этим словам, а потом нахмурилась.

«Ну ты и наглый!» Слово «партнер» вновь стало раздражать намного больше, чем «Бурундук».

Страдает он! Как же. Ежедневно, по пятнадцать минут, с секундомером в руках. Я перевернулась на живот и, качая головой в такт песенке про любовь, правда, какую-то мрачную и нежизнеспособную, в стиле исполнения солиста любимой группы, стала набирать ответ, в котором ясно выразила свою точку зрения относительно того, что я думаю о страданиях Смерча.

В следующем сообщении он словно прочел мои мысли и вдруг написал:

Загадочный смайлик мне не понравился. Правда, приглядевшись, я поняла, что это графическое изображение Гомера Симпсона. Пока я всматривалась в известного мультяшку, Смерч прислал еще одно сообщение:

«Я тебя в понедельник точно… того. Ну ты понял:)», – пообещала я со смехом парню. Смеха он, естественно, не слышал. Зато я испугалась, что его услышал весь дом, и временно затаилась. Пока таилась, умудрилась задремать.

«Мне все равно понравилось тебя целовать:) В понедельник, думаю, мы продолжим наше близкое знакомство. Да?».

Я, к сожалению, не расслышала вибрирующего звука последнего сообщения, пришедшего не сразу, а минут через десять. Телефон ласточкой выскользнул из руки на подушку. И я, наконец, провалилась в долгожданный глубокий сон, и снилось мне, что большой орел с гордым клювом то и дело развлекается тем, что превращается в милашку-фею. Она, явственно распространяя вокруг себя клубничный аромат каких-то невиданных мне духов из ягодной амброзии, обкладывает большими спелыми ягодами красного цвета мою постель. А затем вновь становится орлом, чистящим перышки – чтобы через пару минут вновь трансформироваться в наглоглазую фейку с замашками ехидного гопника.

А потом мне снилось что-то романтичное и очень личное, чувственное, а что именно, я так и не смогла вспомнить. Когда проснулась – солнце уже вовсю пыталось проникнуть в мою комнату, – перед глазами то и дело возникал знакомый профиль с ямочками на щеках, который манил, как магнит. И я поняла, что мне точно снился господин Смерчинский собственной невыносимой персоной.

О чем мы вчера переписывались?..

А обладатель этих самых ямочек на щеках, так и не дождавшись ответного сообщения от своего Бурундучка, лежал на теплом полу в своей комнате, свободно раскинув ноги и руки, как Витрувианский человек, вписанный в окружность. Окружностью в данном случае стал мягкий ковер, вернее, не сам ковер, а овал, вычерченный внутри него, мягкого квадрата ручной работы, выполненного из натурального шелка.

Ковер цвета топленого молока можно было считать особым украшением комнаты Дэна. Он устилал середину просторной комнаты с огромным, от пола до потолка французским окном с видом на крутой живописный берег реки и был подарен Денису мамой несколько лет назад. Текстильное изделие создавали в Иране по ее специальному заказу несколько месяцев, и выглядел он неброско, но очень красиво. По краям чудного ковра глаза радовали многочисленные коричнево-изумрудные узоры. Внутри же, в круге, были вышиты несколько сонетов Петрарки на итальянском языке – как и положено, по четырнадцать строк каждый. В самом центре ковра красовалось схематичное, но нежное изображение девушки, которая, по замыслу мамы Смерча и создателей ковра, должна была олицетворять единственную любовь жизни великого поэта – прекрасную Лауру.

Неподходящую в современном мире любовь к итальянской культуре Возрождения темноволосый парень унаследовал, вероятно, от деда. Не зря тот даже собственный клуб назвал в честь великого Данте и обустроил его в лучших традициях «Божественной комедии».

– Если бы ты не был моим внуком, я бы у тебя этот ковер экспроприировал, – однажды несколько лет назад, смеясь, заметил дед, пришедший на один из семейных праздников, зайдя в спальню к внуку. – А вкус у тебя имеется, хоть ты еще совсем мальчишка.

– Идиот, – хмыкнул Петр, как только дедушка вышел. Он терпеть не мог, когда тот хвалил кузена. – Тащишься по такой ерунде? А тебя ведь в школе крутым считают. Ты типа эстет? Мамочка подарила ковер, и ты в восторге?

– А ты типа завидуешь? – с улыбкой спросил Денис, который действительно ценил качественные вещи и уют.

– Кто? Я? Чему? – зло усмехнулся Петр. В подростковом возрасте у него был просто ужасный характер.

– Кто? Кажется… Да, кажется, это ты. – В голосе Дэна ящеркой скользнуло веселье. – Чему? Наверное, все же мне. – Он пожал плечами и добавил: – Просто у тебя настолько низкая самооценка, что рядом со мной ты чувствуешь себя… как бы это сказать… – юный Смерч подмигнул брату. – Немного неуверенно. Так ведь?

– Так ведь.

Темноволосый парень в очках, с такой же улыбкой глядя в глаза Дениса, резко схватил вазу, в которой стояли цветы, и театральным движением вылил воду на дорогой ковер. Следом на него полетели и цветы, на которых Петя хорошо, от души, потоптался. Денис жутко рассердился. Несколько секунд он смотрел на подаренный ковер, давая возможность брату почти беззвучно, но довольно посмеяться, а после схватил Петра за грудки. Тот в долгу не остался.

В общем, братья подрались, и даже гневные окрики вернувшегося деда не смогли их остановить – чтобы разнять парней, потребовалась помощь нескольких мужчин.

Кстати, почти никто из друзей, часто бывавших в доме Смерчинских, не придавал большого значения этому светлому ковру, хотя тот был самой дорогой вещью в комнате Дэнни. И одной из самых дорогих вещей во всей богато и со вкусом обставленной квартире, располагающейся в элитном жилом комплексе.

Когда Черри, который однажды едва ли не прожег сигаретой дыру на шелковом изделии, узнал от Смерча, что едва ли не ежедневно беззаботно топчется по целому состоянию – хоть и небольшому, то некоторое время пребывал в крайнем изумлении. Его он выразил с помощью не совсем приличного, но крайне эмоционального выкрика и изогнутых бровей, и с тех пор старался в районе ковра сигареты больше не смолить. А Дэна в шутку стал называть «буржуем экстра-класса».

– Ковер за пару лимонов – это ненормально, – заявил панк. – Это дерьмово!

– Нормально, – тут же сказал Ланде, один из немногих друзей Смерча, который разбирался в искусстве и в его произведениях, высоко их оценивая. – Этот ковер прекрасен. Сидя на нем, я попадаю в древнюю Персию.

– Ты в дурку попадаешь, – хмыкнул Черри, который Ланде никогда не воспринимал серьезно. – Только подумай, Дэнв, а ведь эта неваляшка всегда сидит на полу, когда приходит к тебе. В Персию пытается проникнуть!

– Сам такой, – глубоко оскорбился тогда будущий актер.

– Ну, прямо, не брутальный норвежец, а выходец из детского сада, – расплылся не в самой дружелюбной улыбке Черри. – Алло, гном, у Дэна нет выхода в параллельные миры, прикрытого ковром!

– Брейк, ребятки, – весело расставил руки в стороны хозяин квартиры. Он всегда примирял этих двоих.

Наверное, иногда он сам и Чип выглядят так же, как и Черри и Ланде, когда беззлобно цапаются. Также забавно.

Дэн озадаченно прикусил запястье. Обычно девушки на него вешаются, а вот Чип… Она старательно отталкивает. Вернее, отталкивала. А сегодня с ними что-то случилось. Но случившееся им понравилось. Ему – точно. Да и ей не могло не понравиться.

Впервые за эти годы он ощутил забытое, но такое знакомое чувство, которое и сам не мог описать.

Смерч еще раз посмотрел на широкий экран телефона. Мария пока что не ответила на его последнее сообщение. Самое важное сообщение в их сегодняшней переписке. А ведь он даже не сразу смог отправить его – пару минут размышлял на тему «А стоит ли?». И когда отправил, все с тем же волнением ждал от нее ответа.

К тому же долгие поцелуи в парке и около подъезда не прошли даром – сейчас парень желал не только, чтобы светлоглазый чертенок отвечал ему, но и находился рядом – на этом же полу, а еще лучше, на кровати.

Смерч посмотрел вверх, на звездный потолок. Звезды, переплетенные в созвездия, слабо светились в темноте. Дэн так часто смотрел вверх, что невольно запомнил не только расположение звезд и созвездий, но и их названия, подписанные рядом с каждым небесным светилом. Парень без труда находил их на ясном ночном небе, удивляя и старых друзей, и новых знакомых. Особенно большое впечатление это производило на девушек, с которыми ему посчастливилось оказаться под темным небом с разбросанными по нему звездами.

Молодой человек вновь перевел взгляд на экран телефона – ответа все не было. То, что девушка не отвечает, слегка напрягало Дениса. Он был очень подвижным и, несмотря на видимое спокойствие, ожидание его невероятно нервировало и тяготило.

Он не выдержал и позвонил Бурундучку – так в последнее время он называл Чипа про себя. Она просто не брала трубку.

Хотя у Маши часто бывали самые разнообразные проблемы со связью, о том, что они вновь у нее появились, Смерч как-то не подумал. И что она и сейчас просто-напросто не слышит звонка, уснув под одеялом, ему тоже не пришло в голову. Он решил, что Бурундучок просто не хочет ему отвечать после той самой важной эсэмэски. Этот факт хорошего настроения тоже не добавлял.

– Испугалась? – прошептал он, глядя на все тот же экран смартфона с изображением смеющейся во весь рот Машки.

Фото для контакта, чтобы на экране видеть того, кто звонит, синеглазый парень сделал тайно, когда они в очередной раз занимались миссиями, выслеживая Клару и Ольгу. Надо же, к чему это привело.

– Ты же еще совсем маленькая, – задумчиво сам себе ответил парень, вспоминая поцелуй. Сначала мягкий, неловкий, удивленный, а потом задорный, яростный, на адреналине, с крепкими объятиями, сбитым дыханием и волной неизвестного восторга. И все это приправлено струями дождя.

Дэн вдруг вспомнил слова из одной песни, которая часто играла в его наушниках. Песня, по обыкновению, заканчивалась не очень хорошо, но эти строки врезались в память надолго – как кастетом нацарапали на чьей-то коже, наживо.

Да, давно он не чувствовал ничего подобного. Даже не так. Он чувствовал подобное только с одной девушкой, с той, которую звали Инна. Но ее очень давно не было рядом.

Парень потер подбородок рукой. Нет, не нужно было писать последнее сообщение. Чип наверняка не так поняла про близкое знакомство. Скорее всего, теперь она его слегка опасается. Или не слегка.

Да, наверное, девочка смутилась, испугалась его напора и решила использовать несвойственную для себя стратегию «укладывания на дно». Ведь он же сам сто раз повторял, что они всего лишь партнеры, друзья по несчастью, спутники по дороге к общей цели, и никакие отношения между ними невозможны! А когда ему захотелось этих самых отношений – к тому же все вокруг считают их парочкой, почему бы и нет? – она спасовала. Или просто поняла, что ошиблась?

Да, к тому же ведь она в полной зависимости от этого своего Клары, странного, очень странного типа, который явно ведет какую-то идиотскую игру. Да, насчет него нужно серьезно поговорить с малышкой Ольгой. А ведь он, Дэн, так и знал, что все, что удалось собрать насчет Кларского – не совсем верная информация. Искаженная. Или, скорее, неполная… Аннет, милая карманница и превосходная актриса, явно чего-то испугалась. Нет, не чего-то – кого-то. Кого-то из «объектов», и явно не Ольгу. Светловолосую девушку Дэн знал с самой школы, и очень хорошо. Не было никаких причин ее бояться.

А вот с этим Ником все оказалось совсем не просто. Причина явно в нем. Денис не совсем точно смог понять психологический портрет этого парня: да, он консервативен, вежлив, спокоен внешне, внутри же, напротив, напряжен. Привык производить хорошее впечатление, одевается хоть и строго, но со вкусом, привлекателен, доброжелателен, обходителен, не скуп, спокоен, хорошо учится, не вступает в конфликты, друзей у него не много – он интроверт, зато все знакомые о нем хорошего мнения.

Но Дэнв сделал вывод, что он – опасный противник. И при всем этом любит драться. Или ему пришлось это делать. По крайней мере, недавно точно дрался: костяшки на правой руке все еще сбиты, чуть выше сгиба локтя виднеется из-под длинного рукава глубокий тонкий косой порез, как от ножа. От природы наблюдательный Дэн случайно заметил этот порез, когда рукав спутника слегка задрался, в то время как глупая Мария пялилась на лицо Ника, а Ольга не сводила глаз с самого Смерчинского. Да и с ногой у парня было что-то не то: кажется, он немного, почти незаметно, но прихрамывал. Интересно, если у него что-то с конечностью, то зачем Никита ходил весь вечер по парку вместе с Олей, которая, к слову, любит всякого рода прогулки и вообще движение? Мужественно терпел боль из-за Князевой? Неужели у него такие сильные чувства к ней или просто не хотел показывать ей, что с ним что-то не в порядке?

Кстати, когда Дэн осторожно расспрашивал знакомого парня из потока Клары, тот растрепал, что видел как-то в раздевалке на боку Никиты рваный шрам от кастета. Тогда Смерч подумал – мало ли, драка, а теперь все стало постепенно проясняться. Мальчик совсем не прост, но о нем Дэн подумает завтра, потому что сегодня его мысли все больше и больше занимает милый Бурундучок с горячими щеками и холодными пальцами, которые он позволил греть у себя на шее.

«Длина ушей составляет одну третью длины лица», – вдруг вспомнилось ему из пропорций, описанных да Винчи в Витрувианском человеке. Он поднял руку вверх, вспоминая с улыбкой уши Марии, в которых она носила забавные сережки в виде цветов с пятью лепестками из серебра, украшенного капельками красного огненного камня, кажется, рубина. Судя по всему, у нее пропорциональное лицо. И не только лицо.

Парень вновь прикусил запястье – от нетерпения. Зачем он вообще к ней полез там, под дождем? Ответ был прост – ему захотелось сделать это, а Смерч привык делать то, что ему хотелось. Даже если это был сиюминутный порыв. Да, ему хотелось ее целовать и наслаждаться ее теплом в этот холодный вечер и ее удивлением одновременно. К тому же рядом с Чипом стало очень светло, как будто бы она действительно на время умела становиться этой своей Клубничной феей.

Из девчонки в его глазах она как-то слишком быстро превратилась самую настоящую деву, правда, строптивую, но очень привлекательную, так и норовящую самым наглым образом очутиться в его фантазиях. Черт, а она бы точно назвала его фантазии больными, как уже однажды это сделала! Ее напористость и уверенность его чертовски заводила.

Улыбнувшись ярким воспоминаниям, парень еще раз позвонил Марии.

Ее телефон почти беззвучно завибрировал рядом с головой, но девушка не расслышала вибрации мобильника, только лишь перевернувшись на другой бок, обняла подушку. В это время ей как раз начали сниться те самые «романтичные и очень личные, чувственные» сны, которые она никак не могла вспомнить на следующее утро. Если бы Дэн знал, что ей снилось, то наверняка, он тут же предложил бы ей сделать сновидение реальностью, мало того, ему бы самому очень захотелось сделать это. Но он ничего не знал, уперто продолжая считать, что Машка не берет трубку, потому что просто не знает, как ей себя теперь вести с ним: как с партнером или как с парнем?

Смерч еще несколько раз проверял, есть ли ответ от затаившегося Чипа. Последний – когда только что вышел из душа, в котором долго стоял под струями горячей воды. Но и тогда, почти через полтора часа, он не увидел от нее ответа. Дэн тряхнул головой, чтобы влажные, кажущиеся сейчас иссиня-черными волосы полукольцами не падали на лоб и не закрывали глаза, потер еще мокрое лицо ладонями, которыми совсем недавно держал лицо объекта своих фантазий – той самой девушки, которая стала ему невероятно нравиться, посмотрел в окно, на темное небо, где мутным желтым пятном выделялась луна, выглянувшая из-за туч. И за пару минут как-то внезапно решил, и что делать с Ником, и как вести себя с Бурундуком – решения всегда приходили к Смерчу быстро и довольно неожиданно, например, в том же душе или когда он брился. А потом, с размаху упав на большую низкую кровать, обзвонил Черри и еще нескольких друзей, которые были способны в это время суток отправиться куда-нибудь, где можно было повеселиться.

Парни, естественно, тут же согласились. Денис вызвал такси и переоделся. Натянув джинсы и застегнув ремень, стоя с футболкой в руке, он вдруг заметил на столе томик лучших произведений эпохи Возрождения и вспомнил вдруг, что мать, когда ей что-то хочется узнать, в шутку гадает по книге – задает вопрос и открывает книгу на любой странице.

– Ну, Мари, почему ты мне не отвечаешь? Я ведь тебе нравлюсь, правда? – чтобы отвлечься от мыслей, он взял в руки книгу и открыл ее где-то посредине. На тонкие, с теснением страницы падал свет фонаря, смешавшись с тусклыми лунными лучами. Попал Дэн не куда-нибудь, а на сонет Петрарки, посвященный возлюбленной Лауре.

– Good. Я скоро начну, как и Клара, верить в судьбу. – Стихи явно не могли быть отражением объективной реальности.

Ответ Дэна вновь не впечатлил, он поморщился, досадуя на себя, что поддался женской забаве. Отбросив книгу на кровать, он облачился в футболку и стремительно вышел из комнаты. Книга, словно бы желая доказать теорию существования судьбы, злорадно открылась на еще одном сонете Петрарки.

Заглянувшая утром в комнату сына мать подумала, что Денис вдруг увлекся великим поэтом эпохи Возрождения, как в средних классах, и тихо рассмеялась.

А Смерчинский уже через час находился в одном из лучших клубов города, который, кстати говоря, был главным конкурентом «Алигьери», ни в чем ему не уступая: ни в музыке, ни в блеске, ни в ценах. Он пожимал руки знакомым, пил безалкогольное пиво, смеялся, шутил, перекрикивал гремящий хаус.

Дэнву нужно было освободиться от напряжения – хотя бы с помощью драйва, живущего в ночных заведениях и исходящего от любителей клубной жизни. В потоке цветомузыки и шумных звуков образ Марии умудрялся расплыться, а потом и вовсе исчез.

Они веселись почти до самого утра, отрывались под громкую, бьющую по легким музыку, а потом, когда вся компания подошла к барменской стойке, ему все-таки удалось найти среди гостей девушку, которая внешне напоминала Марию: та же тонкая фигура, те же короткие прямые светлые волосы, те же порывистые движения. Только губы совсем другие, не такие, как у Бурундучка, да и в платье Чипа он никогда не видел, но для чудесной ночи и эта миловидная девочка ему вполне подойдет. Ведь, кажется, он очень ей понравился.

Утром я встала на удивление легко, с ясной головой, хорошим настроением и привкусом клубники на губах. Странно, перед сном же молоко с медом пила. Распахнула я глаза почти в семь часов, даже чуть раньше. Встала, сладко потянулась, как кошка, подошла к окну и сразу заметила, что вокруг все стало немного другим: цвета ярче, вещи объемнее…

«Доброе утро, планета!» – оказалось, огромный яркий плакат, разноцветные буквы которого вобрали в себя всю палитру радуги, всю ночь бережно готовился заботливыми головастиками, ставшими от неясного, смутного пока восторга розово-золотистыми, как вон те рассветные облака на ясном светло-голубом небе, что виднеются мне из окна.

Вдохнув все еще пропитанный влагой воздух полной грудью, я вспомнила, что мне снилось что-то необыкновенное – по ощущениям еще более ласковое, чем… Чем…

Дыхание на секунду перехватило. И тут же вспомнился вчерашний вечер. То, что было во время ливня.

…чем поцелуи Смерча.

Мы не обращали внимания на Ольгу и Никиту, не обращали внимания на дождь, не обращали внимания на ветер и холод, мы вообще ни на что не обращали внимания, мы просто долго-долго и упоенно целовались… Как будто бы нам громовым голосом с неба сообщили, что если мы перестанем делать это, то в мире начнется апокалипсис, а если продолжим, вложив в это все свои тщательно скрываемые эмоции и желания, то всюду воцарится счастье. А так как мы все-таки были Чипом и Дэйлом – глупыми спасателями-бурундуками, то нам пришлось выбрать второе. Потому что они «всегда спешат туда, где ждет беда».

Лица, руки, шеи – все было мокрым от дождя, и мне казалось, что я в объятиях человека, сотворенного из воды, хотя, наверное, он думал точно также.

Прохладные капли падали на лоб, стекали из-под ресниц, попадали на щеки и губы, и даже во рту был привкус проливного дождя – такой же, как у родниковой ледяной воды, которую из ковша пьют усталые путники, проделавшие долгий путь в гору. Холодная одежда липла к телу, а мы этого не замечали, но когда мои ладони замерзли, и Дэн грел их, приложив к своей влажной шее – одна из них полностью закрыла блестящую татуировку.

Он запускал руки в мои мокрые волосы, чему-то едва заметно улыбаясь. И гладил по спине, вырисовывая замысловатые узоры. И позволял мне обнимать себя так сильно, как мне в тот миг хотелось, и я касалась его плеч, просовывая пальцы под ворот его футболки, цеплялась за них, поднималась на цыпочки, требуя нового поцелуя.

Я не знаю, сколько это продолжалось, может быть, десять минут, может быть, час. Но все происходило очень просто, само собой, как будто бы так и должно было быть. Ни тени сомнения, ни смущения, а только лишь упоительный восторг. Простой, безыскусный человеческий восторг в чистом, неразбавленном виде. Концентрированный восторг. Истинный.

Я вспоминала все это, и образы, звуки дождя и дыхания, прикосновения друг за другом просыпались в моей памяти. Мне все больше хотелось смеяться.

Если бы Маринка и Лида пристали ко мне с вопросом: «Расскажи, как это было?!», я бы ничего им не сказала. Лишь загадочно бы поухмылялась, как сова, и многозначительно посмотрела бы на подружек, поиграв бровями.

Я бы промолчала не потому, что стеснялась или потеряла дар речи, а просто потому, что думала – эти воспоминания могут принадлежать только двум людям: мне и ему. И делить их с кем-то еще совсем не хотелось. Мой Смерчинский, мой поцелуй и мои воспоминания. Мои и больше ничьи.

Наверное, я бы просто сказала девчонкам, что мы долго целовались, не вдаваясь в подробности и не описывая свои истинные ощущения, которые я, кажется, буду хранить долго – в специальном потаенном сундучке души. Я бы добавила, что это было круто, и похвасталась, что у Смерча широкие плечи, ловкие и ласковые пальцы и удивительно наглые губы, и добавила, что он в этом деле – целовательном – настоящий профи!

Наверное, куда бы подробнее я рассказала подругам о том, как мы бегали по дорожкам парка друг за другом по пузырящимся от дождя лужам, весело смеялись и хором ругали недоумевающего Черри, которого Анька отправила вон из парка, как только вернулась с «задания». Она написала сообщение Помойке, чтобы они резко делали ноги, и парни послушали ее! А еще мы фотографировались на цифровик Смерчинского, который оказался водонепроницаемым. Обнимались, строили уморительные рожицы, улыбались, и я все пыталась незаметно заснять Дэна с рожками, то и дело ставя за его головой, но он каждый раз замечал это и ловил меня за руки.

Чуть позднее Дэн догнал меня у детского розового паровозика, в котором обычно катались совсем уж малыши и который стоял сейчас неподвижно, обнял одной рукой и уставился на меня каким-то шальным взором. Он не спешил отпускать меня, смотрел прямо в глаза, а наши носы касались друг друга, как будто мы со Смерчинским оба были эскимосами, решившими попрактиковать свой необычный поцелуй.

– Что? – осторожно спросила я тогда, глядя то на мелькавшую в небе, справа, тонкую белую молнию, то на него. Губы у Смерча были полуоткрытыми, как у ребенка, увидевшего новую игрушку, которую злая мама долго не покупала ему, а потом раз – и подарила на Новый год.

– Ротик закрой, муха залетит, – не поленилась сказать я, не отпуская его плеч – о да, моя душа добралась до них и заставила пальцы крепко-крепко в них вцепиться.

– Просто смотрю, – отозвался он полушепотом, который я с трудом расслышала из-за шума дождя, бьющего в асфальт тяжелыми струями с маниакальным упрямством. И почти тут же в который раз раздался гром – но не пугающий, а приглушенный, отдаляющийся.

– В глаза? – спросила я, разглядывая его мокрые слипшиеся ресницы.

– В глаза, – согласился Смерч.

– Зачем? – удивилась я, сильнее его обнимая. Дэн, не отрывая немигающего взгляда, откинул назад свои потемневшие и потяжелевшие от воды волосы.

– Хочу запомнить их выражение, – серьезно ответил он.

– Ты сможешь их сфотографировать, – важно разрешила я.

– Отличная идея!

Миг, и мое лицо осветилось вспышкой – Дэнни достал фотоаппарат отработанным движением фокусника.

Не знаю уж, как это смотрелось со стороны, но мы, обескураженные друг другом, мокрые уже едва ли не насквозь, но одинаково довольные происходящим, фотографировались и дурачились, и нам казалось, что мы знаем друг друга тысячу лет.

Веселье закончилось в тот момент, когда я вдруг достала из кармана телефон, чтобы посмотреть время, и увидела с десяток пропущенных звонков от мамы. Пришлось ей перезванивать, выслушивать ее гневные крики, объясняться, врать, говорить, что я бегу домой из библиотеки, косясь при этом на тихо смеющегося Смерча.

– Если я не приду домой в ближайшие полчаса, мама меня убьет, – загробным голосом сказала я ему, когда связь отключилась. Мама обещала меня собственноручно задушить, когда я приду домой. Она, оказывается, звонила мне уже несколько часов и совершенно безрезультатно – у меня был отключен звук.

– Я довезу тебя, Чип, – тут же сказал Дэн. По идее, это должно было звучать, как предложение, но мне показалось, будто бы он просто ставит меня в известность о принятом решении.

– На твоем «Выфере»? – обрадовалась я, тут же вспоминая красно-белого красавца. – А ты ведь обязан мне одну поездку!

– На нем. Раз обязан, то повезу, – согласился парень.

– Какой-то ты странный, – сказала я, решив попереживать из-за гнева мамы непосредственно дома.

– Я? Я обычный. А ты… тебе нравится…

– Мой букет! – перебила я его вдруг, сама не зная почему. – В кафе мы забыли мой букет! Его стопудово кто-нибудь да спер!

– Я подарю тебе новый. – Денис протянул мне руку и сказал: – Побежали до байка, Чип?

И мы действительно побежали.

Дождь неожиданно закончил свое сольное выступление, как только мы покинули опустевший парк под удивленный взгляд контролера на выходе. Он просто взял и перестал идти, как будто кто-то на небе вырубил его, нажав на панели «Погода» кнопочку «Остановка дождя». Странно, но как только гроза кончилась, на улице стало прохладно, и даже мне, которая умудрялась не мерзнуть в двадцатиградусный мороз зимой, захотелось оказаться около какого-нибудь костра или еще лучше камина, закутанной в шерстяной плед, с бокалом согревающего красного вина в руке. Наверное, во всем была виновата мокрая одежда, которая противно липла к телу. А может быть, действие концентрированного восторга кончилось, и мы вернулись в свое нормальное состояние.

От ветра по рукам пробежали мурашки. Я зябко поежилась, уже жалея, что мы так беспечно гуляли во время грозы. И что на нас нашло? Это было наваждение майской грозы или порыв двух душ, которые устали от одиночества? А может, это всего лишь игра? И станет ли этот вечер точкой невозврата?

Сегодня Дэн оставил свой байк не на улице, а на платной стоянке, и до нее мы добрались за пять минут.

– А чего ты попросту его не бросил? Тебе же всегда везет, – несколько глумливо спросила я, когда мы подходили к стоянке, перепрыгивая через лужи. Честно сказать, Дэн через них перешагивал, а вот мне приходилось прыгать. Зато мы шли, держась за руки. Кроме нас, народа на обычно многолюдной, шумной улице не было. Только проезжали туда-сюда редкие автомобили со все еще работающими дворниками.

– Тут нигде нельзя оставлять транспорт, вот и все. Черт, холодно, – произнес синеглазый, закусывая губу. Его пальцы в моей ладони действительно стали холодными. Я, чуть подумав, остановилась и с улыбкой запасливого человека, вещи которого, несмотря на всеобщие смешки, все-таки принесли пользу, вытащила из рюкзака на свет любимую оранжевую кофту с высоким горлом, длинными рукавами и широким металлическим замком. О ней я вспомнила только сейчас. Обычно у меня еще и обувь запасная есть – сейчас она пришлась бы крайне кстати, но именно сегодня я ее выложила, чтобы рюкзак не был тяжелым.

– Давай, я тебе на плечи накину? Теплее будет, Дэн, – искренне предложила я спутнику, так как знала, что ему действительно холодно. Пару раз Смерч говорил, что с трудом переносит холод и вообще часто мерзнет (тогда я обозвала его девчонкой, но он не обиделся и сказал, что все равно крут).

Синеглазый очень странно на меня посмотрел, чуть помешкав, взял из моих рук кофту, явно согревая в ней пальцы, и скомандовал:

– Я отвернусь, а ты переоденься.

– Чего-чего? – показалось мне, что я ослышалась, и я даже ладонь к уху приложила. С Ветерком явно что-то не то. Может, ему мозг продуло?

– Мы сейчас поедем на скорости, тебя может продуть, заболеешь, – отозвался парень, потирая ладони. – Переоденься. Все равно на улице никого нет.

– Так это тебе же жутко холодно!

– Я могу потерпеть, а вот ты точно простынешь. – Он одарил меня обаятельной улыбкой, огляделся, как воришка на вокзале, и поволок меня под узорчатую арку дома напротив.

– А сам? – сердито спросила я у него, оглядываясь по сторонам. С двух сторон меня закрывали стены, с третьей – Дейл. А четвертая все равно выходила в пустынный двор.

– У меня сильный иммунитет. – Он наклонился ко мне, погладил по щеке и в очередной раз напомнил о своей замечательной удачливости.

Я, почти растаяв от прикосновений, все же заставила его отвернуться и, зорко проследив за тем, чтобы он не подглядывал, переоделась в сухую теплую кофту.

Кажется, он и правда, не поворачивался в мою сторону, но улыбка у Дэна была шикарная, в смысле, веселая, как у пингвина-хохотуна.

– Почему ты на меня так подозрительно смотришь? – весело спросил меня он.

– Да так, – уклончиво произнесла я.

И мы поспешили к стоянке. Приехали домой быстро – почти все дороги были пусты. Зато дождь начался вновь, правда, уже не такой сильный. Дэн остановился около самого моего подъезда, продолжая глядеть на меня все также странно – и это заставляло меня нервничать. С ним что-то происходило, и я никак не могла понять, что именно. Из-за этого я даже в полной мере не могла наслаждаться нашей поездкой, да и в этот раз парень не спешил набирать скорость – ему явно не нравились скользкие дороги.

– Малыш мой, ты мне обещал кое-что рассказать! – вспомнилось мне в общем-то самое главное, когда я снимала шлем и отдавала его в руки Смерчу. А еще вспомнились слова Черри про сестру Ольги. – Что еще за тайны мадридского двора, поведаешь?

– Обещание есть обещание, Бурундук, – кивнул он совершенно серьезно, глядя не на меня, а на яркий фонарь.

– Жалеешь? – неожиданно спросила я самым добродушным тоном, но обожгла брюнета яростным взглядом сумасшедшей ревнивицы. Подумать только, и откуда что взялось? Наверное, мой взгляд говорил Дэну, что если его ответ будет положительным, то кое-кто – и это явно буду не я – вновь станет мерзнуть – только уже в ближайшей луже. Вон, неподалеку от нас целое море раскинулось.

– Нет, – совершенно спокойно и, как мне кажется, искренне ответил он. – А ты?

– О чем? – не сразу сообразила я, потому что в душе возликовала – совершенно неожиданно для самой себя.

– О Кларе, о ком еще?

Я посмотрела под ноги, наклонилась к земле, выдернула замызганный и грязный одуванчик, повертела его в руках и ответила наконец беспечным тоном:

– Не-а.

– Не-а? – Голос Смерча был недоверчивым.

– Не-а, – повторила я и на какое-то время замолчала, собираясь с мыслями, а потом продолжила чуть хрипловатым голосом: – Он, конечно, клевый, умный, стильный, красивый, обворожительный и обаятельный – короче, он намного лучше тебя, Сморчок, но сегодня я кое-что поняла.

– И что же? – вежливым тоном спросил мой собеседник и по совместительству личный водитель.

– Кажется, я сдалась, – ответила я и, глядя на несколько растерянное выражение лица Дэнва, пояснила как-то совершенно спокойно: – Ну, не сможем мы быть вместе, и все. Я это сегодня поняла окончательно и предельно ясно. Я жутко завидую Троллю, что у нее есть возможность быть с Ником. – Я вновь повертела цветок в руках – на подушечках пальцев осталась грязь. – Но сам посуди, я три года боялась подойти к нему, не предпринимала почти никаких попыток, чтобы быть вместе, лишь следила за Кларским издалека и мечтала, – все же призналась я. – Я вела себя в его присутствии, как настоящая дурочка: цепенела, краснела, смущалась… Только сегодня я на удивление вела себя более или менее адекватно в его присутствии! И я говорила себе: «Ничего страшного, Маша, надо просто привыкнуть, и тогда в следующем семестре ты сможешь его завоевать». А через семестр бездействия твердила опять: «Ничего страшного, в следующем году вы точно будете вместе!» И вновь ничего не происходило, потому что Никита и не думал обо мне, а я сама ничего не делала. И все это опять повторялось. Круг за кругом. Наверное, за три года вошло в привычку. – Я усмехнулась. – В общем, я пораскинула остатками мозга, который ты мне еще не успел выесть, доставала со стажем, и поняла. Поняла, что между мною и Никитой не может быть никакого будущего, разве что кроме дружеского. Я бы хотела с ним дружить и знать, что у него все хорошо. Знаешь почему? – спросила я. – Наверное, даже не потому, что он влюблен в другую, а потому, что у меня любовь ненастоящая. В смысле, я, правда, его люблю, но, кажется, как идеал, а не как человека. Поэтому мне и страшно всегда было рядом с ним. Кому не страшно будет рядом с идеалом? Вдруг идеал подумает, что ты какая-то не такая – трагедия всей жизни.

Дождь вновь закончился – уже насовсем.

– Я долго думала, почему Ник? Почему именно он так запал в мое сердце? И однажды поняла, что он похож на одного человека, которого в детстве я считала героем.

После всей этой тирады на сердце стало легче.

– Вот как? – Смерч мягко взял у меня из рук одуванчик. Он ничего не говорил, просто слушал, но мне казалось, что Дэн полностью поддерживает меня. Я удивленно на него взглянула, покачала головой, а парень вдруг, как всегда, не говоря ни слова, пересек дорогу, отбежал на несколько метров в глубь детской площадки, и уже через полминуты вернулся с красивым здоровым одуванчиком яркого желтого цвета в руках.

– Возьми, мучай его, – радостно произнес он.

– Спасибо, господин Забота. Мне в общем-то было хорошо и с тем одуванчиком. Но все равно спасибо. Ты странный, – чуть помедлив, сказала я.

– Наверное. Бурундук, обещай, что не будешь ругаться? – спросил он.

– За что? – насторожилась я.

– Просто не будешь, и все. Что бы я тебе ни сказал сейчас. – Он близко-близко приблизился ко мне. А я, совсем забыв, что дома меня ждет собственный дракон – мама, подалась вперед. К нему, как будто бы Дэн мысленно приказал мне это сделать.

– Что, – подозрительно уставилась я на брюнета, – осуждаешь меня? Хочешь сказать, что ты от Князя никогда не отступишься, так? Хм, неужели решил наш разнесчастный договор разорвать? Ну, валяй. Не буду злиться, – сказала я сердито. И чего ему эта Ольга далась? Не видит, что она другого любит?

– М-м-м, – он очень наглым образом провел носом по моим волосам, – я хочу сказать немного не то. Бурундук, нет, Маша… Мари, Мария, Марья…

– Да говори уже!

– Это похоже на детский сад, и я даже не знаю, как правильно тебе объяснить, и чувствую себя глупо, но, ты знаешь… Ты знаешь, я не люблю Олю. Я немного пошутил. – Это было сказано таким милым тоном нашкодившего ребенка, что я сначала остолбенела, явив собой статую удивления, а потом ткнула одеревеневшим пальцем в его солнечное сплетение.

– Насчет чего ты пошутил, борода драная? – хрипло спросила я, скривив губы в подобии глупой ухмылки. Я ему душу свою наизнанку вывернула, а он издевается!

Улыбка сделалась еще краше, в синих глазах Дэнни, которые в темноте казались темно-серыми, засветились опасные манипуляторские огоньки, замаскированные под детский наивный взгляд. Он виновато взглянул на меня и сказал:

– Маш, я, правда, хотел, чтобы малышка Ольга рассталась с Кларой, но насчет того, что она – моя любовь, я слегка преувеличил. – И он беззащитно и вместе с тем горько рассмеялся. У моего орла глаза мигом запеленало тьмой, он со злорадным криком спикировал на Дановскую башку, выставив острые цепкие когти.

– М? Чего? Немного пошутил? Слегка преувеличил?! – отшатнулась я от парня, чувствуя, как от гневного дыхания, заполнившего легкие, грудная клетка просто-таки ходит ходуном! – Да ты меня за нос водил, лягушка безмозглая? Об этом ты хотел мне рассказать?!

И с размаху пнула его по колену, так, что, не ожидавший этого Смерч аж согнулся. И тут же замахнулась на него снова. Не зря, не зря меня брат мучил в детстве, когда приемы показывал! Вот козел! Обманывал меня! Использовал! Издевался!

Обида застелила глаза, и хотелось крушить все, до чего дотянусь. Как же так?

– Эй-эй! Прекрати! – крикнул Смерчинский, не ожидавший такой бурной реакции. – Маша, успокойся! Ты же девочка, а не боксер!

– Я кикбоксер, – попробовала я еще раз достать его ногой, но Смердяк ловко уклонился и одним махом оказался за забором, на территории цветника.

– Нет, ты девочка, милая и умненькая. Прекрати себя так вести!

– А ну, вернись, поганец, – прошипела я ему вслед, злясь и одновременно… и радуясь? Радуясь?! Невероятно! – Вернись! Ты мне врал! Я тебя пришью, сукин ты сын!

Сукин сын возвращаться не захотел – мало того, он еще и засмеялся! Мне стало еще обиднее, хотя эта странная, едва различимая в гремучем вареве других эмоций радость не проходила.

– Чип, я обманывал, но ничего плохого тебе не сделал. Слово даю, от нашего сотрудничества ты только выиграла бы, – попытался он меня убедить.

– Ты, гном, я тебя поймаю и прикончу, – кровожадно пообещала я, надвигаясь на Смерча, как зомби, только руки вперед не выставила. Забор я тоже преодолела.

– Не надо. Я пока еще хочу жить, – изрек Дэнв, прислонившись к дереву, верхушки которого как раз достигали окна нашей кухни, и добавил лукаво: – Желательно, с милой девушкой. Не с Ольгой, – поторопился добавить он.

– А твои желания не учитываются, Сморчок. Врать надо меньше. К тебе расплата пришла, – шла я на него. Парень бесстрашно следил за моими движениями. Ему до сих пор было весело. А я, как всегда, не вовремя запнувшись за какую-то корягу, остановилась.

И вдруг до меня в полной мере дошло. Вот это новости! Он не любит ее, зеленую нежить! Нет, лучше так: «Господи, спасибо, что он не любит ее!» Я вдруг так обрадовалась этой новости, что вся моя злость по поводу того, что Дэнни меня обманывал, испарилась вместе с туманом. Я, обозвав Смерча еще парой нецензурных выражений, вернулась назад и пнула пару раз колеса ни в чем не повинного «Выфера», но добилась только того, что на первом этаже с шумом распахнулось окно, из которого вылезла по пояс сонная и очень злая соседка – тетя Клава, заревевшая белугой:

– Наркоманы несчастные! Хватит свои разборки устраивать под моими окнами! Я сейчас полицию вызову, выродки эдакие! Все вокруг своими шприцами закидали! Вон из палисадника. Вон! Ворье, хулиганы, жулики! – обозвала она нас напоследок, явно с кем-то спутав.

– Мы не такие, что вы, – произнес Смерчинский очень спокойно, но из палисадника все же вылез. Я поспешила за ним.

– Такой красивый, статный, здоровый, – сильнее высунулась из окна тетя Клава, – а наркоман! Где совесть-то потерял, парень?

– Зачем вы так, я добропорядочный, – отозвался Дэнни.

Тетка, глядя на него, орать стала меньше. Видимо, таких интересных нариков давно не встречала.

– Да-а-а?

– Да. Знаете ли, я даже не пью, – серьезно сказал парень. – И не курю. А своей будущей жене верен уже сейчас.

– Ну-ну, неужели? А чего по полисаднику нашему прыгал и орал как резаный?

– Да кого вы слушаете? – не выдержала я, вспомнив, как меня оболгали в парке, выставив беременной. – Да он только что с зоны откинулся! Ограбить вас хочет. Медвежатник он.

– Медвежатник… Бурундукова? – пригляделась ко мне тетя Клава. – Матери завтра доложу, с кем ты тут шляешься! Совсем уже обнаглела – с преступниками связалась. Ох уж мне эта милицейская семейка!

И она захлопнула окно с шумом не меньшим, с которым его открывала.

– Это про тебя она сказала – выродки, – злорадно сообщила я Дэну, вернувшемуся ко мне все с тем же виноватым взглядом широко раскрытых глаз. Эмоции меня между тем почти отпустили. – Ну, ты и сволочь.

– Хорошо, хорошо, пусть про меня, – вновь поднял он руки вверх. – Маш, ты простишь меня, такую вот сволочь?

– Нет. Тебя, такую вот сволочь, я не буду прощать, – отказалась я и скрестила руки на груди.

– Я думаю, что простишь. Сволочь ведь честно раскаивается. Чип, а у тебя будут проблемы из-за этой женщины?

– Моя мама тетю Клаву не переваривает. Она вечно на Федьку жаловалась… – хмуро отозвалась я. – Эй, не переводи разговор! Вы что, с Ником сговорились надо мной поиздеваться?

– С ума сошла, партнер? Он вообще ничего не знает. – Смерчинский попытался меня коснуться, но я так грозно на него поглядела исподлобья, что Дэн убрал руку и просто встал рядом со мной.

Я, потерроризировав его еще немного и для порядка как следует обругав, только уже тише, потребовала объяснений насчет его наглого, беспринципного вранья.

– Моей целью было расставание Ольги и Клары, – вновь повторил Денис, став совершенно серьезным.

– Отлично! А я тебе зачем была нужна в таком случае? – взвилась я.

– Я рассудил, – хмуро сказал он, глядя не на меня, а в темное небо, – что в помощники мне нужна девушка, которая будет бороться. За Ника. Если борешься – есть надежда на успех, если действуешь просто из интереса – ее становится меньше. В бою лучше дерутся не наемные солдаты, атакующие чужие края, а патриоты, обороняющие родную землю. Поэтому мне показалось, что если работать вместе с тобой, то у нас все получится. И мы сделаем так, чтоб ты осталась с Кларским, а он оставил в покое Ольгу.

Он ловким движением убрал листик с моей головы.

– Бред какой. Может, ты действительно употребляешь? И я что в твоем понимании – патриот Кларского? А почему твердил, что влюблен в Князеву? – поинтересовалась я сердито. – Сказал бы, что просто хочешь их разлучить, и не строил бы из себя влюбленного.

– Для твоего психологического комфорта, – было мне ответом.

Я ушам своим не поверила.

– Да-да, именно так, Чип, – вздохнул парень и взъерошил подсыхающие темные волосы. – Нам надо было оказаться в одинаковых условиях, иначе ты бы не согласилась на всю эту… – Он замолчал, подбирая нужное слово.

– Аферу, – вставила я.

– Пусть так. Ты должна была думать, что тоже знаешь о моем секрете – о том, что мне тайно нравится девушка, которая общается с твоим Ником. Тогда бы мы, с твоей точки зрения, были в равных положениях. Психологически ты была бы защищена знанием моей тайны, – заковыристо выразился Смерчинский. – Я просто хотел, чтобы у нас получилось добиться нашей общей цели, Маша. И в уме не было тебя обидеть или навредить. Хотя я и не предполагал, что мы настолько сблизимся, что мне захочется самому рассказать тебе обо всем.

Я нервно подергала за металлический замок кофты. Может, он и прав, но это все равно не оправдывает его лжи! Или… оправдывает?

– Знаешь, Смерчинский, то, что ты говоришь – чистой воды идиотизм, – честно высказала я свою точку зрения, но почему-то веря в его слова. – А зачем тебе надо разлучить Тролля и Ника? Если тебе Олечка не нравится, может быть, к Нику интерес есть? – подозрительно поглядела я на Смерча. Тому мои слова не особенно понравились.

– Я расскажу тебе однажды, – пообещал он.

Я недовольно фыркнула.

– Она тебе реально не нравится? – вдруг вырвалось у меня.

– Ну, она скорее для меня как сестра, – задумчиво отвечал парень.

– Как сестра, вы только подумайте! Хорошо хоть, что не как брат. Но ведь ты на Князиху иногда… так влюбленно смотрел! – вспомнилось мне.

– Да? – слабо улыбнулся парень. – Тебе показалось. Она, честно говоря, напоминает мне ту, которую я люблю, любил, вернее. Глагол в прошедшем времени – так будет правильнее.

– А это не Лазурная ли… – озадаченно протянула я. И увидела, как тени на лице Дэна стали вдруг более острыми, резкими, а глаза стали похожи на моря, в которых тонут корабли. Нет, я это не видела, это было лишь игрой воображения, но все же я почувствовала необъяснимую тоску, которая исходила от Дэна. И затаенную глубокую боль. Мне стало не по себе.

– Маш, не спрашивай об этом. Сейчас не спрашивай.

– Но…

– Пожалуйста.

И я не стала задавать этих вопросов. Даже злиться перестала. Просит – помолчу. Вдруг буду я Сморчка расспрашивать, а он как заплачет у меня на руках, что я тогда делать буду?

– А зачем ты за все это взялся? Какая тебя нужда заставила «развести» Ольгу и Ника? – угрюмо спросила я после недолгого молчания.

– Об этом я расскажу тебе потом. Прости, я дал обещание тому, кто попросил меня это сделать, что я все оставлю втайне. – Опять не стал ничего прояснять этот обнаглевший тип, словно бы невзначай дотрагиваясь до моего локтя. Я и сама не замечала, как его нехитрые прикосновения успокаивают меня. И сколько бы я ни пыталась развести его на правду, он молчал и играл в партизана. Правда, пришел в себя, и я не чувствовала больше его этого душевного холода, случайно прорвавшегося наружу. Зато он так осмелел, что даже попытался меня поцеловать – конечно же в знак примирения, но я, правда, вовремя отстранилась и с удовольствием пронаблюдала, как на его лице с правильными приятными чертами появилось недовольное выражение. А после заявил, что мне надо быть сдержаннее и не давать своим эмоциям брать верх над разумом.

– Ты меня окончательно вывести решил? – сердито спросила я, зорко следя за его рукой. Ха! Ну, хоть теперь мне Князева не конкурент! Раз ее этот дебил не любит.

– Да, – отозвался Дэн, вновь наклонился ко мне и все же сделал, что хотел – поцеловал. Сначала в висок, потом в нос, затем в щеку, и только потом уже его губы коснулись моих вновь: очень мягко, медленно, неторопливо. Дэн умел делать так, чтобы девчонки рядом с ним таяли. Но я была бы не сама собой, если бы не проследила за тем, чтоб его глаза закрылись первыми!

А еще я жалела, что у меня нет длинных ногтей – чтобы до крови вцепиться в его мерзкие плечи.

– Мне пора, – сказала я через несколько минут, с явной неохотой отстраняясь. Еще бы каплю сумасбродства в наш коктейль чувств, и я бы сделала все, что он меня попросил. Наверное, если бы Дэн не сказал мне правду об Ольге и не утаивал бы от меня свое прошлое, сумасбродства с моей стороны было бы куда больше, чем одна капля. – Мне пора, меня мама ждет.

Он сглотнул, подняв голову вверх (я не сдержалась, пощекотала его под подбородком, как свое котэ), и только кивнул растерянно, на прощание осторожно поцеловав в скулу.

– Что, Смерчинский, я тебе так понравилась? – лукаво глядя на парня, спросила я напоследок, чувствуя, что взяла маленький реванш за ложь.

– Конечно. Но, по-моему, это ты не могла от меня оторваться, – весело отвечал он мне, гладя по волосам – не себя, меня, естественно. Понятно теперь, почему мое котэ любит, когда его по башке гладят…

– Н-да?

– Ага, точно. Я классно целуюсь. Правда? – самоуверенности ему было не занимать. Вот на кого мне надо равняться!

– Неправда. И сегодня я ненавижу тебя куда больше, чем всегда, парень, – сказала я злорадно, взяла его руку и без стеснения положила прохладную ладонь Дэна чуть выше уровня собственного сердца, припечатав ее сверху своей ладонью. – Чувствуешь, мерзавец, как мое сердце бьется от ненависти?

«Почу-у-увствуй это!» – набросали тут же игривые головастики на большой стене, а орел в подтверждение пару раз покачал головой.

– Чип, а потом ты скажешь, что я тебя лапал, – деланно укоряющее произнес Денис.

И он поспешно вырвал руку, а я захохотала, увидев его большие глаза и тупую улыбку, и смылась в подъезд, на ходу обзывая себя озабоченной особой и думая, что со мной не так. Перед тем как захлопнуть дверь, я все же крикнула парню пару добрых слов о том, что он все-таки редиска и слизняк.

– А ты очень миленькая, – отозвался он, надевая шлем, и помахал мне.

Я слышала, как быстро он уезжает, словно бы испугавшись чего-то. Не надо было его руку к себе едва ли не на грудь класть. Не думала, что наш Дон Жуан от этого так смутится. А это оказывается чертовски приятно – смущать людей!

Вот так вот и прошел тот вечер, насыщенный событиями настолько, что дух захватывало. Столько эмоций за столь короткое время я давно не получала. А все он виноват, кто же еще.

Я осторожно подошла к зеркалу, висящему напротив кровати, и вгляделась в свое отражение: сонная, со взлохмаченными волосами и стоящей дыбом челкой, почему-то бледная, зато с довольной улыбкой на устах, взявшейся непонятно откуда.

Интересно, я нравлюсь Дэну?

Вспомнив о нем, я машинально провела пальцем по губам и сама перед собой засмущалась, как девочка-ромашка. Нет, точно, нравлюсь, чего бы он меня, такую милашку, стал просто так целовать – и не один раз?

«Жизнь прекрасна», – гирляндами загорелись огромные фиолетовые буквы где-то на подкорках сознания. Даже несмотря на то, что он мне солгал, я была в хорошем настроении. Я расчесала волосы, протерла лицо освежающим тоником и даже намазалась кремом, недавно презентованным мне Настей. Все это время думала о Дэнве, не уставая улыбаться – дремлющее на стуле котэ явно удивилось моему поведению: с утра я обычно бываю злая, как не кормленный трое суток дикий кабан.

Потом я вспомнила о нашей переписке и схватила с подушки телефон, попутно заграбастав подаренного мне Денисом музыкального синего тигренка с зеленым сердцем. Ого, наш малыш мне пару раз звонил, да и что за дивное эсэмэс мне Смерчинский прислал! Я, пару раз прочитав текст сообщения, тут же набрала ему радостный ответ, но, к сожалению, не смогла отправить – оказалось, у меня закончились деньги на счету. От разочарования я даже застонала и пнула кровать.

Ну, как всегда! Я мобильный неудачник, девчонки правы! Ладно, положу деньги, тогда и отвечу ему. Но я хочу пообщаться со Смерчем прямо сейчас…

Может быть, мне удастся отловить парня в «аське»? Я тут же включила комп, однако онлайн Дэна не было, чему я искренне расстроилась. Зевая, я выползла из комнаты, поплетясь на кухню, чтобы попить водички, столкнулась с мамой, которая уже с утра пораньше что-то готовила на плите и одновременно слушала радио. Виджей, излишне сильно радующийся раннему утру, призывал всех проснуться и «начать жить бодро!». Обычно такие лозунги ни свет ни заря меня раздражали, сегодня же я против них ничего не имела.

– Чего-то ты рано встала, – сказала я, с интересом суя нос в кастрюли.

– Мне сегодня нужно много успеть приготовить! – как-то нервно отозвалась мама, одной рукой листая книгу с рецептами, а другой доставая что-то из холодильника.