Кто имеет тело, способное к многообразной деятельности, тот менее всего волнуется злыми аффектами (по пол. 38 части 4), т. е. (по пол. 30 части 4) аффектами, которые противоположны нашей природе; а потому (по пол. 10 этой части) он имеет силу располагать и связывать впечатления тела по порядку и, следовательно, производить то (по пол. 14 этой части), чтобы все впечатления тела относились к идее Бога, следствием чего будет (пол. 15) то, что он будет чувствовать любовь к Богу, которая должна занимать или составлять наибольшую часть души (по пол. 16 этой части); а отсюда (по пол. 33 этой части) он имеет душу, наибольшая часть которой вечна, – что и требовалось доказать.

Так как человеческие тела способны к весьма многому, то нет сомнения, что они могут иметь такую природу, что могут относиться к душам, которые имеют большое познание о себе и о Боге, и которых наибольшая или главная часть вечна, и потому не бояться смерти. Но чтобы яснее понять это, нужно заметить здесь, что мы живем в постоянном изменении, и сообразно с тем, изменяемся ли к лучшему или к худшему, называемся от этого счастливыми или несчастными. Кто в младенчестве или отрочестве перешел в труп, тот называется несчастным, и напротив, считается счастьем, когда кто-нибудь прожил всю жизнь со здоровым духом в здоровом теле. И действительно, кто, подобно младенцу или отроку, имеет тело, способное к весьма немногому и сильно зависящее от внешних причин, тот имеет душу, которая, рассматриваемая сама в себе, почти вполне не сознает ни себя, ни Бога, ни вещей; и наоборот, кто имеет тело, способное к весьма многому, тот имеет душу, которая, рассматриваемая сама в себе, много сознает себя, Бога и вещи. Таким образом, в этой жизни мы стремимся главным образом к тому, чтобы тело детства изменялось, насколько это допускает его природа и насколько это сообразно с ней, в другое, которое было бы способно к весьма многому и которое относилось бы к душе, способной наиболее сознавать себя, Бога и вещи, и притом так, чтобы все то, что относится к ее памяти или воображению, не имело почти никакого значения в сравнении с пониманием, как я уже сказал в схолии предыдущего положения.