Люди, поскольку они живут по руководству разума, наиболее полезны человеку (по короля. 1 пол. 35 этой части), и поэтому (по пол. 19 этой части) по руководству разума мы необходимо будем стремиться сделать так, чтобы люди жили по руководству разума. Но благо, которого желает для себя каждый, живущий по предписаниям разума, т. е. (по пол. 24 этой части) следующий добродетели, есть понимание (по пол. 26). Следовательно, блага, которого каждый, следующий добродетели, желает для себя, он будет желать и другим людям. Затем, пожелание, поскольку оно относится к душе, есть сама сущность души (по 1 опр. афф.); сущность же души состоит в познании (по пол. 11 части 2), которое заключает в себе познание Бога (по пол. 47 части 2) и без которого она (по пол. 15 части 1) не может ни существовать, ни быть представлена. Поэтому чем больше сущность души содержит в себе познания Бога, тем больше будет и то пожелание, по которому человек, следующий добродетели, желает и другим того блага, которого он желает для себя, – что и требовалось доказать.

Благо, которое человек любит и которого желает для себя, он будет любить постояннее, если увидит, что и другие его любят (по пол. 31 части 3). Поэтому (по королл. того же пол.) он будет стремиться к тому, чтобы и другие любили то же благо. И так как это благо обще всем (по пред. пол.), и все могут им наслаждаться, то, следовательно, он будет стремиться (на том же основании) к тому, чтобы все наслаждались им, и (по пол. 37 части 3) будет стремиться тем больше, чем больше он пользуется этим благом, – что и требовалось доказать.

Кто по одному лишь аффекту стремится к тому, чтобы другие любили то, что он сам любит, и чтоб они жили согласно с его пониманием, тот действует только порывом, и потому он бывает ненавистен, а особенно тем, которым нравится другое и которые поэтому также прилагают старание и с таким же порывом стремятся к тому, чтобы другие жили, напротив, согласно с их пониманием. Далее, так как высшее благо, к которому люди стремятся по аффекту, часто бывает таково, что только один может быть причастным ему, то из этого следует, что те, которые любят это благо, не уверены твердо в душе и, высказывая похвалы той вещи, которую любят, боятся, если их словам не поверят. Но кто стремится вести других по разуму, тот действует не порывом, а гуманно и доброжелательно, и как нельзя более уверен в себе в душе. Далее, все то, чего мы желаем, что мы делаем, чего сами бываем причиной, поскольку мы имеем идею Бога или поскольку мы познаем Бога, я отношу к религии. Пожелание же делать добро, возникающее из того, что мы живем по руководству разума, я называю благочестием. Наконец, пожелание, по которому человек, живущий по руководству разума, стремится к тому, чтобы соединить с собой других дружбой, я называю честью, а честным называю то, что люди, живущие по руководству разума, хвалят, постыдным же, напротив, то, что враждебно возникновению дружбы. Кроме этого, я показал и то, каковы основания гражданского общества. Далее, различие между истинной добродетелью и бессилием легко понять из сказанного выше: именно, что истинная добродетель есть не что иное, как жизнь по одному руководству разума; а потому бессилие состоит только в том, что человек позволяет управлять собой вещам, которые находятся вне его, и определяется ими к тем действиям, которых требует общее устройство внешних тел, а не к тем, которых требует сама его природа, рассматриваемая лишь сама в себе. Это и есть то, что я обещал доказать в схолии положения 18 этой части и из чего следует, что закон, запрещающий убивать животных, скорее основывается на пустом суеверии и бабьем сердоболии, чем на здравом рассудке. Ибо рассудок учит, что мы для достижения своей пользы должны входить в связь с людьми, а не со зверями или вещами, природа которых отлична от природы человеческой, но что то право, которое они имеют на нас, и мы имеем на них. Даже, так как право каждого определяется душевной мощью или способностью каждого, то люди имеют гораздо большее право на животных, чем животные на людей. Впрочем, я не отрицаю того, что животные чувствуют; но я отрицаю то, что нам по этой причине непозволительно заботиться о своей пользе, пользоваться ими по своему усмотрению и поступать с ними так, как это наиболее выгодно для нас, так как они не схожи с нами по природе и аффекты их по природе отличны от человеческих аффектов. См. схол. пол. 57 части 3. Затем, остается объяснить, что такое справедливое и несправедливое, что такое грех и что, наконец, заслуга. Но об этом см. следующую схолию.

В приложении к первой части я обещал объяснить, что такое похвала и порицание, заслуга и грех, что справедливое и несправедливое. что касается похвалы и порицания, это я объяснил в схолии положения 29 части 3, об остальном же нужно сказать здесь. Но прежде необходимо сказать несколько слов о естественном и гражданственном состоянии человека.

Каждый существует по высшему праву природы, и вследствие того каждый по высшему праву природы делает то, что вытекает из необходимости его природы; и поэтому каждый по высшему праву природы судит о том, что добро и что зло, и по своим понятиям заботится о своей пользе (см. пол. 19 и 20 этой части), защищает себя (см. короля. 2 пол. 40 части 3) и стремится сохранить то, что любит, и разрушить то, что ненавидит (см. пол. 28 части 3). Если бы люди жили по руководству разума, то каждый пользовался бы (по короля. 1 пол. 35 этой части) этим своим правом без всякого вреда для других. Но так как они подвержены аффектами (по короля, пол. 4 этой части), которые далеко превосходят человеческую мощь или добродетель (по пол. 6 этой части), то поэтому они часто увлекаются в разные стороны (по пол. 33 этой части) и бывают враждебны друг другу (по пол. 34 этой части), нуждаясь, однако, во взаимной помощи (по схол. пол. 35 этой части). Таким образом, чтобы люди могли жить согласно и оказывать друг другу помощь, необходимо, чтобы они поступились своим естественным правом и дали друг другу взаимное уверение, что они не будут делать ничего, что может повредить другому. А каким образом это может быть, т. е. каким образом люди, необходимо подверженные аффектам (по королл. пол. 4 этой части), непостоянные и изменчивые (по пол. 33 этой части), могут не лишать друг друга спокойствия и доверять друг другу, – это следует из положения этой части и 39 положения части 3, именно, что каждый аффект может быть сдерживаем не иначе как другим аффектом, который сильнее сдерживаемого и противоположен ему, и что каждый удерживается от причинения вреда боязнью большего вреда. На этом законе может основываться общество (societas), если только оно присвоит себе принадлежащее каждому в отдельности право мстить за себя и судить о том, что добро и что зло, и общество поэтому может иметь власть предписывать общий образ жизни, издавать законы и утверждать их не разумом, который не может сдерживать аффектов (по схол. пол. 17 этой части), а угрозами. Это общество, основанное для охранения себя законами и властью, называется гражданским обществом (civitas), а те, которые находятся под защитой его права, называются гражданами. Отсюда мы ясно понимаем, что в естественном состоянии нет ничего такого, что по общему согласию было бы добро или зло, так как каждый, находящийся в естественном состоянии, заботится только своей пользе и по своим понятиям и, руководствуясь только своей пользой, решает, что добро и что зло, и никаким законом не обязывается подчиняться кому-либо, кроме себя. Поэтому-то в естественном состоянии не может быть греха; но он может быть в гражданственном состоянии, где по общему соглашению определяется, что добро и что зло, и каждый обязывается подчиняться гражданскому обществу. Итак, грех есть не что иное, как неповиновение, которое поэтому наказывается только по праву общества; и наоборот, повиновение вменяется гражданину в заслугу, так как за это самое он признается достойным пользоваться выгодами общества. Затем, в естественном состоянии никто по общему соглашению не состоит владельцем какой-нибудь вещи, и в природе нет ничего, что могло бы быть собственностью того, а не другого человека, а все принадлежит всем; и потому в естественном состоянии нельзя представить желания предоставлять каждому свое или отнимать у кого-нибудь то, что ему принадлежит, т. е. в естественном состоянии не может быть ничего, что могло бы называться справедливым или несправедливым; но это есть в гражданственном состоянии, где по общему соглашению определяется, что принадлежит одному и что – другому. Из этого следует, что справедливое и несправедливое, грех и заслуга суть внешние понятия, а не атрибуты, которые выражают природу души. Но достаточно об этом.