МЮНХГАУЗЕН ИЕРОНИМ КАРЛ ФРИДРИХ ФОН

Личность остроумного рассказчика давно заинтересовала исследователей. Сегодня известно, что барон Мюнхгаузен не только существовал на самом деле, но и действительно долгое время служил в России, участвовал в сражениях и придворных балах. Он прожил долгую жизнь, достойную его литературной славы. Более того, в мире существуют как минимум два музея барона – в Латвии и Германии, – где можно подробно ознакомиться с его настоящей судьбой.

11 мая 1720 года в поместье Боденвердер недалеко от Ганновера в родовом имении обедневшего дворянина полковника Отто фон Мюнхгаузена родился пятый из восьми детей. Мальчика нарекли звучным именем – Иероним Карл Фридрих. Его детство прошло в этом маленьком уютном нижнесаксонском городке, жизнь в котором имела как свои преимущества, так и недостатки: наследнику старинного рода найти здесь достойное занятие было довольно сложно. Дворянский род Мюнхгаузенов был известен еще с XII века. Основателем его считается рыцарь Ремберт. Семейная легенда гласит, что все его потомки погибли в войнах и междоусобицах. И только один из них уцелел, уйдя в юности в монастырь. По специальному указу ему, как последнему представителю рода, было предписано вернуться в мир. С него и началась новая ветвь рода – ветвь Мюнхгаузенов, что в переводе означает «дом монаха», или «обитель монаха». Поэтому на гербах всех Мюнхгаузенов изображен монах с посохом и книгой. Среди Мюнхгаузенов были известные воины и вельможи. Например, в XVII веке прославился полководец Хилмар фон Мюнхгаузен, в XVIII – министр Ганноверского двора Герлах Адольф фон Мюнхгаузен, известный тем, что основал Геттингенский университет.

Но настоящая, всемирная, слава выпала на долю «того самого» Иеронима Карла Фридриха, который значился в родословной книге Нижнесаксонской ветви Мюнхгаузенов где-то в середине списка под номером 701. Когда Иерониму Карлу едва исполнилось четыре года, скончался отец, но мать приложила все усилия, чтобы сын не прозябал в провинциальном городишке. Сначала она отослала его в замок Беверн, одну из герцогских резиденций, где мальчику преподали кое-какие науки и галантные манеры, благодаря чему он был определен пажом в свиту Брауншвейг-Вольфенбюттельского герцога, а в 15 лет его зачислили в свиту герцога Фердинанда Альбрехта II. Будущее Иеронима Карла Фридриха было определено – его ждала военная служба в одном из брауншвейгских полков или под знаменем какого-нибудь соседнего германского государства, но эта судьба досталась трем его братьям. А перед Иеронимом Карлом открылась другая дорога – в Россию.

В это время на российском императорском престоле восседала бездетная Анна Иоанновна. Для своей племянницы Анны Леопольдовны она еще в 1733 году выбрала в будущие мужья Антона Ульриха Брауншвейгского и пригласила юного принца в Петербург, где тот был принят на военную службу. Антон Ульрих весьма серьезно отнесся к своим обязанностям, поэтому во время русско-турецкой войны 1735–1739 годов в марте 1737 года отправился в военный поход под командованием фельдмаршала Миниха брать турецкую крепость Очаков. В военных походах и сражениях, по словам Миниха, он проявил себя настоящим солдатом. В бою принц действовал с присущей молодости смелостью, хотя лошадь под ним была убита, кафтан прострелен, один из пажей убит сразу, второй смертельно ранен. Именно отсюда и берет начало крутой поворот в жизни Мюнхгаузена.

Антону Ульриху после взятия Очакова и возвращения в Петербург потребовались пажи, и он написал письмо брату с просьбой поскорей прислать замену. Дело это оказалось не из легких, так как среди дворян не нашлось охотников служить (пусть даже будущему императору) в стране, где «по улицам бродят медведи». Но два молодых человека, склонных к приключениям и авантюрам, все же нашлись. Ими стали фон Хойм и фон Мюнхгаузен. Судьба первого не исследовалась, а вот пребывание в России Иеронима Карла отслежено если не по дням, то уж по годам четко.

Пажи выехали из Вольфенбюттеля вместе с направляющимся в Россию советником фон Эбеном 2 декабря 1737 года. Сообщение об их приезде в Петербург имеется в донесении из России секретаря брауншвейгского посольства Христофора Фридриха Гросса. Это письмо от 8 февраля 1738 года называет почти точно дату прибытия Мюнхгаузена: «Граф фон Эбен на днях прибыл сюда с двумя пажами». Новая страна произвела на Иеронима Карла сильное впечатление. То, что он попал в Россию в декабре, уже можно расценивать как суровое испытание – русские морозы и снежные бураны для европейцев были сущим наказанием. На склоне лет он рассказывал слушателям: «Я выехал из дома, направляясь в Россию, в середине зимы. Только в это время года мороз и снег приводят в порядок дороги, позволяя добраться до этой удивительной страны…» Мюнхгаузен представлял Россию, гиперболизируя все виденное и слышанное, чтобы подчеркнуть ее особенности. Описывая обильные снегопады, он сообщает, что вынужденно привязал коня к какой-то виднеющейся из-под снега палке, которая оказалась кончиком креста церковной колокольни, возвышавшейся над окрестными строениями. А когда снег неожиданно стаял, ему пришлось выстрелом перебивать веревку, чтобы освободить привязанного к макушке колокольни коня. Отсюда и мороз, от которого даже звук замерзает в рожке ямщика, и безмерные пространства, которые можно преодолеть разве что с фантастической скоростью.

Но в то же время далекая заснеженная страна, столь уверенно и мощно выходившая на авансцену европейской и мировой политики, была для юного барона, до того ни разу не покидавшего Боденвердер, краем, где вершилась сама История. И он спешил навстречу будущему, открывавшемуся ему в мечтах. Восемнадцатилетний фон Мюнхгаузен уехал в Россию, преисполненный юношеского честолюбия, планов и надежд, и оказался в Петербурге – городе, поражавшем даже взыскательный взгляд европейца новизной и грандиозностью. Паж молодого герцога часто бывал при дворе, восхищался фейерверками и гвардейскими парадами, видел императрицу и принимал участие в придворных обедах и праздниках. Кстати, впоследствии в одной из своих историй барон Мюнхгаузен описал гигантский паштет, поданный на таком обеде: «Когда с него сняли крышку, наружу вышел одетый в бархат человечек и с поклоном преподнес императрице на подушечке текст стихотворения». Можно было бы усомниться в этой «выдумке», если бы не точно такое же описание пира на свадьбе племянницы Петра I Анны Иоанновны (будущей императрицы) с герцогом Курляндским Фридрихом Вильгельмом. Петр I сам разрезал два огромных пирога, из которых выбежали на стол нагие карлицы и станцевали менуэт. Так что барон говорил «чистую правду», только сильно преувеличенную.

Роскошь и блеск петербургского двора не могли не поразить молодого человека, однако жизнь Мюнхгаузена состояла не только из светских развлечений. Уже в конце февраля 1738 года русские войска под командованием фельдмаршала Миниха вновь пошли на турок, и Антон Ульрих вместе со свитой отправился честно исполнять воинский долг. Это была единственная военная кампания, в которой барон Мюнхгаузен действительно принимал участие и о которой потом много и «правдиво» рассказывал. Поход оказался чрезвычайно изматывающим, турки вынудили русские войска отступать, преодолевая степи, переправляясь через притоки Днестра, и терять силы, людей и обозы. В конце концов русская армия отступила, и принц вместе с пажами вернулся в Петербург. Анна Иоанновна, наконец, назначила день свадьбы: торжественная церемония состоялась в июле 1739 года. В следующем году у Анны Леопольдовны родился сын Иван, которого императрица и назначила своим наследником.

В это же время для Мюнхгаузена, который уже «вырос» из роли пажа, открылась перспектива карьеры в русской армии. Свою военную службу он начал в 1740 году корнетом кирасирского Брауншвейгского полка, созданного специально для Антона Ульриха, который считался его командующим, поэтому офицерами туда назначались в основном иностранцы. Кирасирские полки (то есть кавалеристы-«латники») считались привилегированными и находились на особом положении. Офицеры были расквартированы в наиболее удобных местах, получали повышенные оклады, имели превосходство в чинах. А их мундиры поражали даже царствующих особ. Мать будущей императрицы Екатерины княгиня Ангальт-Цербстская, впервые увидав русских кирасир, с восторгом записала в дневнике: «Я очень хвалила виденный мною кирасирский полк, который действительно чрезвычайно красив». Кафтан из лосиной кожи, обшлага из голубого бархата, высокие тупоносые сапоги с отворотами и шпорами, черная треугольная шляпа, обшитая серебряным позументом и украшенная белым бантом и золотой пуговицей, шпага с золоченым эфесом в серебряной портупее… Этот строевой мундир русского кирасира остался навеки запечатленным во внешности литературного барона Мюнхгаузена, как его изображают иллюстраторы знаменитых похождений.

Реальный же барон, судя по найденной его переписке, хоть и обладал правом носить эффектный мундир, был занят более чем будничными заботами. Мюнхгаузен оказался в Лифляндии (которая вместе с Эстляндией была присоединена к России после Северной войны). Жизнь в Риге, куда направили новоиспеченного корнета, была ему близка и вполне понятна, ведь эти земли с XIII века были завоеваны немецкими крестоносцами и принадлежали остзейским баронам. Для Мюнхгаузена началась обычная служба – сохранились его отчеты в полковую канцелярию, где он докладывает о событиях армейских будней, – здесь и амуниция, и провиант, получение новых лошадей и лечение заболевших, разрешение солдатам жениться, поимка беглых и т. д. Все служебные документы написаны по-русски и лишь подписаны “Lieutenant von Münchhausen”. Известно, что и впоследствии Мюнхгаузен не мог писать на русском языке, но говорил, видимо, достаточно хорошо. Скучная рутинная работа, но барон, наверное, не один раз перекрестился, когда в России начали происходить стремительные и серьезные изменения.

Согласно манифесту, после смерти Анны Иоанновны престол переходил к ее двоюродному внуку – младенцу Ивану, до совершеннолетия которого управлять страной должен был ее фаворит герцог Бирон. Но в 1740 году – через три недели после смерти императрицы – Анна Леопольдовна произвела дворцовый переворот, отправила Бирона в ссылку и объявила себя правительницей России до совершеннолетия сына. Мюнхгаузен, вовремя сориентировавшись, послал своему бывшему господину почтительное письмо, после чего Антон Ульрих приказал произвести его из корнета в поручики. Для Мюнхгаузена это был серьезный скачок в карьере, так как на эту вакансию претендовали еще 12 человек. Но правление Анны Леопольдовны длилось, как известно, тоже недолго – дочь Петра I Елизавета Петровна считала, что у нее прав на престол значительно больше, и с помощью верных ей солдат Преображенского полка в 1741 году арестовала всю царствующую семью. Понятно, что если бы Мюнхгаузен оставался пажом Антона Ульриха, то не миновать ему участи господина, которую разделили почти все его приближенные… Так адъютант принца Геймбург провел в российских тюрьмах 20 лет, после чего был выслан из России. Но Мюнхгаузен счастливо избежал такой участи, покинув два года назад свиту Антона Ульриха, – вместо ареста и ссылки он продолжал военную службу, проявив себя честным офицером, аккуратно исполнявшим обязанности. Ему больше не пришлось принимать непосредственное участие в военных действиях, зато пришлось поучаствовать в различных торжественных церемониях.

В 1744 году Мюнхгаузен лично встречал немецкую принцессу Софью-Фредерику-Августу Ангальт-Цербстскую, ставшую впоследствии одной из важнейших фигур в русской истории, – будущую императрицу Екатерину II. Юная принцесса вместе с матерью остановилась отдохнуть в Риге, где ее с подобающей торжественностью встретил кирасирский полк. Во главе почетного караула стоял Иероним Карл Фридрих фон Мюнхгаузен. Он же сопровождал немецкую принцессу, когда она отъезжала из Риги в Петербург. Если вспомнить о моральном облике Екатерины II, то трудно себе представить, что торчащий на русском морозе под окнами будущей императрицы Мюнхгаузен остался не замечен. Когда высокие гости покидали Ригу, Мюнхгаузен сопровождал их, гарцуя в конном строю. Впоследствии он рассказывал: «Медвежьи шкуры я отослал русской царице. Царица выразила свою признательность в собственноручном письме, доставленном мне чрезвычайным послом. В этом письме она предлагала мне разделить с ней ложе и корону. Но поскольку меня никогда не прельщал королевский сан, я в самых изысканных выражениях отклонил милость ее величества…» («Восьмое приключение на море»).

Барон никогда не предавался грусти из-за того, что «не разделил корону» с будущей императрицей. В тот момент все его помыслы занимала другая женщина – дочь судьи Якобина фон Дунтен. 2 февраля 1744 года произошло важное для Мюнхгаузена романтическое событие – он обвенчался с любимой и поселился в ее родовом поместье Дунте. Местные жители поселка Дунте, что на «расстоянии полета мюнхгаузенского пушечного ядра» от Риги (в полусотне километров), до сих пор рассказывают в кабачках историю о том, как барон Мюнхгаузен познакомился здесь, на берегу Балтийского моря, с Якобиной. Кстати, пресловутое ядро до сих пор бережно хранится в местном музее: гид утверждает, что именно на нем барон летал на войну. Сегодня от дома Мюнхгаузена осталось только основание, зато отреставрирован дом управляющего. Посетителям с гордостью покажут бутылки, мебель, личные записи и предметы одежды барона – все подлинное, историческое, принадлежащее великому фантазеру. А в кабачке музея Мюнхгаузена можно попробовать фирменный напиток барона и тех самых уток, которых знаменитый фантазер стрелял через дымовую трубу. Хранители же музея уже мечтают о тех временах, когда здесь будут построены отели и в поселок Дунте хлынет поток туристов из Европы, ведь Евросоюз уже обещал помочь в обустройстве исторических мест.

В этих местах барон прожил со своей женой шесть лет: охотился, вел хозяйственные дела, а вечерами, говорят, рассказывал в кабачке свои истории. Рассказы барона слушали с удовольствием. Правда, случались и казусы – какой-то офицер, услышав о стае куропаток, простреленной ружейным шомполом, решил, что рассказчик над ним издевается. Этот скандал мог легко дойти до дуэли, если бы вояке вовремя не шепнули, что господин барон болен и искренне верит в свои фантазии. Но так ли это было? Скорее всего, нет. И утвердившееся в психиатрии понятие «синдром Мюнхгаузена» (принятие своих вымыслов за реальность) непосредственно к самому барону отношения не имеет. Напротив, всю свою жизнь барон Иероним Карл Фридрих демонстрировал отменное здравомыслие, не выказывая никаких признаков душевного расстройства. Просто чинная помещичья жизнь казалась ему скучной, и он изо всех сил старался сделать ее интереснее хотя бы посредством своих историй и общения. А когда его рассказам не верили, вступала в действие оскорбленная дворянская гордость. И чем больше смеялись слушатели, тем яростнее барон утверждал, что все им рассказанное – чистая правда.

Однако рассказы рассказами, а карьера не складывалась: войны не было, обойти длинную очередь поручиков так же легко, как дюжину корнетов, не получилось. Дослужившись в 1750 году до чина ротмистра, Мюнхгаузен вместе с женой уехал на родину, чтобы уладить наследственные дела после смерти матери и старших братьев. Он написал прошение о годичном отпуске и продлевал его дважды, вплоть до 1753 года. Получив в наследство небольшое поместье, барон решил выйти в отставку, ив 1754 году его исключили из полка. На этом его служба в России закончилась.

Однако Мюнхгаузен полюбил Россию и до самых последних дней своих сохранил в воспоминаниях о ней теплоту и сердечность. Он с гордостью демонстрировал строки указа императрицы Елизаветы: «Иероним Карл Мюнхгаузен Нам верно служил, для его оказанной службе Нашей ревности и прилежности в Наши ротмистры всемилостивейши произведен 20 февраля 1750 года» (копия этого указа висит на стене боденвердерского музея). Барон очень гордился своим званием и, вернувшись в Боденвердер, решил во всех официальных документах именоваться не иначе как ротмистром российской армии.

Мюнхгаузен счастливо проживал с Якобиной в своем небогатом имении. Хозяйственные заботы, охота, сплетни и свары соседей – так текли монотонные будни. Единственной отдушиной в большом, наполненном событиями мире оставались фантазии и воспоминания, воспоминания о России. И вот по округе пошла гулять молва о боденвердеровском помещике, потчующем гостей удивительными историями. Мюнхгаузен рассказывал их талантливо и остроумно, и, чтобы послушать его, люди приезжали издалека. Только ли выдумки и забавные несуразицы манили их в Боденвердер? Конечно, нет. В рассказах Мюнхгаузена был не только вымысел. В них была жизнь страны, неведомой и загадочной для многих земляков. Его истории сокрушали предрассудки, высмеивали чванливое невежество и местечковый национализм бюргеров. В книжке о его приключениях есть очень примечательная реплика, сказанная Мюнхгаузеном по поводу его участия в походах русской армии: «У меня… нет особых притязаний на славу, добытую в крупнейших боях с неприятелем. Все мы вместе выполняли наш долг патриота, солдата и просто честного человека».

Следует отметить, что барон, в отличие от своего книжного собрата, был красив. Среди экспонатов музея бережно хранится портрет молодого человека в форме русского офицера елизаветинских времен, в стальной кирасе, с белым шарфом на шее, шпагой на боку. Букли уставного парика из-под треуголки, высокий лоб, прямой нос, губы в легкой усмешке и большие, тщательно выписанные глаза, в которых читаются и ум, и пытливое внимание. Вопреки сложившемуся стереотипу, именно таким был Мюнхгаузен в 30 лет. Именно таким – молодым, обаятельным и симпатичным, а не тщедушным старичком с закрученными на кайзеровский манер усами – знали его друзья, собиравшиеся в Боденвердер со всей округи, чтобы послушать рассказы об удивительных приключениях барона.

В маленьком Боденвердере (тогда – 1200 жителей) барон вел жизнь небогатого помещика, развлекаясь охотой, редкими поездками в соседние города Ганновер, Геттинген, Гамельн да рассказывая в кругу друзей за бутылкой вина у камина о своих удивительных подвигах. Впрочем, Мюнхгаузен не стеснялся и более широкой аудитории. Геттингенцы ждали приезда барона, который обычно рассказывал забавные истории в ресторанчике гостиницы «Король Пруссии». Современник так описал свои впечатления: «Обычно он начинал рассказывать после ужина, закурив свою огромную пенковую трубку с коротким мундштуком и поставив перед собой дымящийся стакан пунша… Он жестикулировал все выразительнее, крутил руками на голове свой маленький щегольской паричок, лицо его все более оживлялось и краснело, и он, обычно очень правдивый человек, в эти минуты замечательно разыгрывал свои фантазии». Кстати надо сказать, барон Мюнхгаузен был весьма остроумен и чаще всего начинал повествование в ответ на слишком уж невероятные россказни охотников или рыболовов об их выдающихся «подвигах». Его слава рассказчика росла, но дальше устного творчества литературные претензии барона никогда не простирались. Так и катилась бы его жизнь к спокойному концу, однако в старости Мюнхгаузена подстерегли приключения погорячее, чем полет на ядре.

Сначала его рассказы стали распространяться по Нижней Саксонии; их повторяли другие когда-то слышавшие Мюнхгаузена люди. И как правило, им удавалось вызывать и интерес и хохот слушателей этого «вранья вруна всех вралей». Затем в Германии стали появляться сборники веселых нелепых историй, которые якобы рассказывал некий «М-г-з-н», а в конце 1785 года имя барона было напечатано полностью на титульном листе книжечки, изданной в Лондоне. Уже в следующем 1786 году она переиздавалась четыре раза! Первые сборники издавал в Англии Р. Э. Распе, сам некогда бывавший в компании барона и слышавший его рассказы. Затем они были переработаны и изданы другим известным литератором Готфридом Августом Бюргером под названием «Удивительные приключения барона фон Мюнхгаузена на воде и на суше, походы и веселые приключения, как он обычно рассказывал о них за бутылкой вина в кругу своих друзей». Эта книга была куда остроумнее книги Распе, поскольку ее автор, поэт Бюргер, лучше знал немецкий фольклор. Его Мюнхгаузен вызывал симпатию как неисправимый романтик и мечтатель. Книжки обоих авторов на всех языках мгновенно распространились по Европе.

После выхода этих книг барон Мюнхгаузен лишился покоя. Его засыпали письмами самого грубого и нелестного содержания. Многие несведущие всерьез считали, что барон занимается плагиатом, то есть заимствует свои истории… у Распе и Бюргера. В маленький тихий городок стекались толпы любопытствующих – поглазеть на живого персонажа анекдотов и глуповатых шуток, ставшего при жизни всеобщим посмешищем, на легендарного вруна. Слуги Мюнхгаузена даже патрулировали поместье и лупили зевак палками.

Барон воспринял свою непрошеную фантастическую литературную известность как оскорбительную насмешку, счел свое доброе имя опозоренным, собирался даже судиться, но изменить уже ничего не мог. Барон Мюнхгаузен даже подал в суд за клевету, но первое издание, вышедшее в Лондоне, было анонимным, и суд отклонил иск (о том, что «Повествование барона Мюнхгаузена…» опубликовал Распе, стало известно много позже).

Прижизненная слава рассказчика и выдумщика принесла Мюнхгаузену лишь одни огорчения и неприятности. Родственники, обвинив барона в том, что он опозорил их имя, отвернулись от него. Но этой беды оказалось мало: барон совершил поступок, достойный его литературного однофамильца. Судьба вновь сыграла с ним злую шутку – Мюнхгаузен влюбился! Его любимая супруга Якобина, с которой он прожил 46 лет, к тому времени умерла, детей у них не было, и барон Мюнхгаузен решил жениться снова. Семнадцатилетняя Бернардина фон Брун, дочь отставного майора, согласилась выйти за него замуж, ив 1793 году состоялась их свадьба. Говорят, брачную ночь 73-летнему старцу пришлось коротать одному – новобрачная загуляла с гостями. Через полтора года разразился скандал: Бернардина родила от писаря из ближнего городка ребенка, которого барон отказался признать своим.

Барон затеял судебную тяжбу и дело о разводе. Однако суд требовал больших издержек и колоссального терпения. Разбирательство затянулось. История последней любви Мюнхгаузена имела печальный финал: оплачивая бесконечные заседания, он полностью разорился и остался в одиночестве. Ребенок умер, юная жена сбежала за границу, прихватив скромные сбережения Мюнхгаузена. На старости лет привыкший к многолюдному окружению барон оказался в полном одиночестве. Другой на его месте отчаялся бы или впал в уныние, но барон Мюнхгаузен до самой смерти оставался верен себе: когда ухаживавшая за ним женщина спросила, почему у него не хватает двух пальцев на ноге (их он отморозил в России), барон Мюнхаузен гордо сообщил, что их откусил белый медведь…

Не выдержав злоключений, барон Иероним Карл Фридрих фон Мюнхгаузен скончался в нищете 22 февраля 1797 года.

Литературный же Мюнхгаузен быстро завоевал Европу, а затем и весь мир. Не раз ему удавалось выходить победителем из самых невероятных передряг, о которых сегодня знает каждый школьник, и даже после смерти он перехитрил судьбу. Понятно, что и в России его встретили как своего. Первый русский перевод «Приключений Мюнхгаузена», сделанный Н. П. Осиповым, вышел в Петербурге в 1791 году под заглавием, которое лучше всего подходило устному творчеству барона, – «Не любо – не слушай, а врать не мешай». Книги Распе и Бюргера, великолепный детский пересказ Корнея Чуковского издавались за два столетия на десятках языков многими миллионами экземпляров. В «мюнхгаузиады» вкладывали различное содержание: от простой развлекательности до политической сатиры или даже философских идей. Наконец, «новый Мюнхгаузен» научился даже странствовать во времени: например, во время Первой мировой войны неизвестный автор сочинил «Приключения барона Мюнхгаузена на Мировой войне». Впоследствии перемещения Мюнхгаузена во времени стали довольно частым литературным приемом.

Лучшие «мюнхгаузиады» связаны не с «дополнением» приключений Мюнхгаузена, а с переосмыслением образа главного героя. Если ранние «мюнхгаузиады» словно уводили читателя от реального прототипа, то в XX веке авторы сближали «своего» барона с реальным Мюнхгаузеном. Такое сближение придает главному герою жизненную достоверность, репутация враля сменяется образом романтического мечтателя, а то и правдолюбца. Таковы роман Пауля Шербарта «Мюнхгаузен в Берлине», повесть Сигизмунда Кржижановского «Возвращение Мюнхгаузена», пьеса Вальтера Хазенклевера «Мюнхгаузен», пьеса и киносценарий Григория Горина и поставленный по ним художественный фильм «Тот самый Мюнхгаузен».

Знаменитый барон стал героем всеми любимых книг, пьес и кинофильмов. Дом Мюнхгаузенов в Боденвердере стоит и поныне, в нем сейчас расположена городская администрация. А по соседству – небольшой музей Мюнхгаузена. Городок на реке Везер украшают скульптуры знаменитого земляка и литературного героя. В Боденвердере есть оригинальный памятник-фонтан, который изображает барона восседающим на половинке лошади, жадно приникшей к колодцу, и, точь-в-точь как в его рассказе, взору обернувшегося всадника предстает поток воды, выливающейся у него за спиной. В 2004 году в Москве был открыт памятник «Барону Мюнхгаузену – Человеку, способному вытащить себя и других из болота». Самый правдивый человек в мире вернулся и в Калининград, где российскому офицеру и литературному герою открыли памятник: почти трехтонный металлический барельеф установлен в парке у Театра кукол. На нем изображен полет Мюнхгаузена на пушечном ядре.

На родине барона принято считать олицетворением лживости. А в стране, которой Мюнхгаузен служил верой и правдой, искренне верят как человеку, у которого на каждый день запланирован подвиг!