В 1976 году Нобелевская премия по экономике досталась коротышке профессору Чикагского университета. Милтон Фридман подхватил идею о том, что избыточный рост предложения денег, и только он, влечет за собой инфляцию, и переформулировал ее на современный лад, на каковом достижении и зиждилась его профессиональная репутация. Был он и соавтором, пожалуй, самой важной книги по истории денежной политики США, на страницах которой ФРС прямо обвинялась в попустительстве Великой депрессии⁵⁵. К середине семидесятых его волновало другое: что не так с государством всеобщего благоденствия? В поисках ответа Фридман сел на самолет и в марте 1975 года вылетел в Чили.

За полтора года до описываемых событий, в сентябре 1973-го, танки заполонили улицы Сантьяго, возвестив о конце правления президента-коммуниста Сальвадора Альенде – тот вознамерился изменить Чили сообразно своим убеждениям, разрушил экономику и вынудил парламент призвать к военному перевороту. С балкона близлежащего отеля “Карера” противники Альенде с восхищением наблюдали за бомбардировкой президентского дворца “Ла Монеда” и пили шампанское. Во дворце скрытый от посторонних глаз президент без надежды на спасение отстреливался от врагов из АК-47 – подарка своего кумира Фиделя Кастро. Завидев танки, Альенде понял, что все пропало, и покончил с собой.

Милтон Фридман.

Чилийский переворот высветил недостатки послевоенного социального государства как такового и поставил ребром вопрос о пригодности конкурирующих экономических систем. В Чили в систему были заложены всевозможные льготы для всех и каждого и пенсии от государства, и в результате падения производства и всплеска инфляции страна фактически обанкротилась. Недолго думая, Альенде решил сделать свою родину полигоном для испытания марксистских наработок и, подобно старшим советским братьям, прибрал к рукам все ниточки управления экономикой. Мятежным генералам это было совсем не по нутру. Но одной критики не хватало – положение требовало решительных мер. Как вдруг откуда ни возьмись явился Милтон Фридман. Выкроив три четверти часа из своих преподавательских планов, он встретился с новым президентом Аугусто Пиночетом, а затем прислал тому отчет о состоянии экономики страны: причиной распоясавшейся инфляции, которая достигала 900 % в год, Фридман считал дефицит государственного бюджета и советовал немедленно этот дефицит обуздать⁵⁶. Уже через месяц чилийская хунта объявила, что остановит инфляцию “любой ценой”. Расходы урезали на 27 %, а избыточные банкноты сожгли. Свое фирменное лекарство – шоковую терапию денежной политикой – Фридман полагал недостаточным. В письме из Чикаго он уверял Пиночета, что “эти трудности” с инфляцией стали “закономерным итогом социалистических поползновений сорокалетней давности, которые все это время проникали глубже и глубже под кожу экономики и проявились наиболее полно и ужасно в годы правления Альенде”. Потом Фридман вспоминал: “Я исходил из представления о том… что корни тогдашних проблем следовало искать главным образом в сорока годах неуклонного движения в сторону коллективизма, социализма и государства всеобщего благоденствия…”⁵⁷ “Конец эпохи инфляции, – подстегивал он Пиночета, – развяжет руки рынкам капитала; заметно ускорится передача государственной собственности и иных активов частным предпринимателям”⁵⁸.

Американские журналисты за подобные советы Фридмана осудили. И действительно, экономист оказывал услуги военному диктатору, казнившему свыше двух тысяч коммунистов, в том числе мнимых, и замучившему еще тридцать тысяч. “Нью-Йорк тайме” вопрошала: “Если цена проведения чикагской экономической теории в чилийскую жизнь – политические репрессии, не ложится ли ответственность за них на плечи теоретиков?”

Одной поездкой Милтона Фридмана участие Чикагского университета не ограничилось. С начала пятидесятых молодые, жадные до знаний чилийские экономисты целыми стайками отправлялись в Чикаго в рамках академического обмена с Католическим университетом Сантьяго и возвращались домой убежденными сторонниками сбалансированного бюджета, умеренной денежной политики и свободной торговли⁵⁹. В ряду “чикагских мальчиков” из фридмановского десанта были Хорхе Кауас, министр финансов, а затем и “министр всей экономики” в правительстве Пиночета, его преемник на первом посту Серхио де Кастро, Мигель Каст, ставший министром труда, а затем и председателем центрального банка; еще как минимум восемь членов чилийского кабинета в свое время сидели на чикагской студенческой скамье. Свое видение экономических реформ они отразили в толстенном документе по прозвищу “Кирпич”, опубликованном еще при Альенде. Один студент-“католик” отправился в Гарвард, откуда вернулся с самым радикальным подходом к проблеме. Единственный в своем поколении, он вынашивал план сокрушительной силы удара по всей системе социальной защиты. Тэтчер и Рейган пришли потом. Поход на государство всеобщего благоденствия начался в Чили.

Когда к власти пришли военные под предводительством Пиночета, Хосе Пиньере не было и двадцати пяти, и приглашение вернуться на родину поставило молодого человека перед тяжелейшим выбором. Он не испытывал иллюзий касательно нового лидера и режима. Но экономист чувствовал, что вот она – возможность применить на практике идеи, что роились у него в голове с тех пор, как он прибыл в Новую Англию. Как он полагал, просто сдержать инфляцию было мало. Требовалось во что бы то ни стало укрепить ту связь между политическими правами и правами собственности, благодаря которой североамериканский опыт построения капиталистической демократии закончился удачей. Только полномасштабный пересмотр системы социальной защиты гарантировал успех, и начать следовало с устаревшей системы финансирования государственных пенсий и других пособий. Слово Пиньере:

В 1979 году министр труда (а впоследствии и министр горной промышленности) Хосе Пиньера приступил к созданию качественно новой пенсионной системы для Чили, и к 1981-му каждый работник имел право отказаться от государственной пенсии. В таком случае 10 % заработка, раньше уходившие в счет налога на заработную плату, желающие помещали на Персональный пенсионный счет, за право управлять которым боролись частные компании под общим названием Управление пенсионными фондами (Administradora de Fondos de Pensiones – сокращенно AFP)⁶¹. Достигнув пенсионного возраста, работник приобретал на накопленные средства ежегодную ренту или, если хотел, продолжал работать и откладывать деньги. Система также предусматривала премии по страхованию жизни и инвалидности. Так чилийцам давали понять, что в тяжелую минуту они могут рассчитывать на сделанные взносы. Вот как это объясняет помогавший Пинье-ре с новыми законами о социальном страховании Эрнан Бючи, впоследствии проведший в жизнь реформу здравоохранения: “Социальные программы должны поощрять усилия отдельных людей, вознаграждать тех, кто не боится брать ответственность за свою судьбу. Нет ничего хуже социальных программ, порождающих общество дармоедов”⁶².

Пиньера пошел ва-банк. Работники сами выбирали, оставить все как было или перейти на новые индивидуальные счета. И так и эдак обхаживая граждан, он не вылезал из телевизора, обещая “никому не отдавать сбережения вашей бабушки” (лежавшие на государственных счетах). Когда надо, проявлял твердость, удостаивая предложение передать выбор пенсионных фондов в руки профсоюзов лишь недоброй ухмылки. Наконец 4 ноября 1980 года его замысел стал реальностью, и торжествующий Пиньера добился вступления новых мер в силу с 1 мая следующего года, в Международный день трудящихся⁶³. Сограждане восприняли новый закон на ура. К 1990 году более 70 % рабочих обеспечивали свою старость в частном порядке⁶⁴. Каждый новобранец получал красивую книжечку для записи всех взносов и выплат. На 2006 год Персональными пенсионными счетами располагали около 7,7 миллиона чилийцев, из них 2,7 миллиона также голосовали за частное здравоохранение в рамках так называемой “системы ISAPRE”, позволявшей работникам переключаться на частных поставщиков медицинских услуг. Я понимаю, это трудно, но поверьте: в совокупности с реформами чикагского разлива преобразования эпохи Пиночета явились самой настоящей революцией, размаху которой марксист Альенде в 1973 году мог бы только позавидовать. Учтите еще, что реформы проводились в особенно трудные времена: страну лихорадило после того, как в 1979 году власти решили, что дракон инфляции издох, и привязали валюту к американскому доллару. Когда вскоре процентные ставки в США подскочили вверх, экономика Чили закрутилась в дефляционной спирали, едва не пустив под откос чикагско-гарвардский экспресс. В одном только 1982-м, на радость левым критикам Фридмановской “шоковой терапии”, ВВП потерял 13 %. Кризис не унимался вплоть до конца 1985 года. Пять лет спустя успешность преобразований стала очевидна: государственные расходы сократились с 34 % до 22 % ВВП, и как минимум наполовину это снижение было прямым итогом деятельности молодых реформаторов.

Стоила ли игра свеч? Стоило ли чикагским и гарвардским юношам заключать сделку с дьяволом во плоти – военным диктатором, который без зазрения совести убивал и мучил своих сограждан? Если вы верите, что дорога к жизнеспособной чилийской демократии была выложена усилиями этих самых мальчиков, то, несомненно, да. В 1980-м, спустя всего семь лет после прихода к власти Пиночета, новая конституция возвестила о возвращении к демократии в течение десяти лет. В 1990 году генерал вынес на референдум вопрос о доверии себе, проиграл и покинул президентское кресло (еще восемь лет он оставался командующим вооруженными силами Чили). Страна вновь стала демократической и продолжает быть таковой и поныне, чему немало способствовало теперь уже знаменитое “чилийское экономическое чудо”. Пенсионная реформа породила новый класс собственников, думающих о выходе на пенсию, но не только. Прививку получила вся экономика: к 1989 году чилийцы сберегали 30 % ВВП – больше, чем любой другой народ Латинской Америки. Поначалу ААР законодательно запрещалось размещать более 6 % (позднее 12 %) новых пенсионных средств за рубежом⁶⁵. Неудивительно, что сбережения граждан стали существенной подпиткой для домашней экономики. В январе 2008 года я побывал в Сантьяго и своими глазами видел, как деловитые служащие Банка Чили вкладывали средства соотечественников в родной фондовый рынок. Те не остались внакладе. Среднегодовая доходность Персональных пенсионных счетов за истекший отрезок времени превысила 10 %, а сами котировки акций с 1987 года поднялись в восемнадцать раз.

И у этой системы есть свои недостатки – кто бы спорил. Говорят, слишком уж дорого обходится само бесперебойное поддержание ее на плаву⁶⁶. Она обделяет вниманием тех, кто так и не обзавелся полноценной работой. Персональные пенсионные счета распределялись без оглядки на работающих не по найму, остались в стороне и обладатели случайных заработков. В итоге значительное число граждан обходится без пенсии как таковой; это касается многих обитателей столичного района Ла-Виктория – очага народного сопротивления режиму Пиночета, где со стен домов до сих пор грозно взирает команданте Че Гевара. С другой стороны, правительство всегда поможет тем, кто отслужил свои двадцать лет, если их сбережения недотягивают до минимального размера пенсии. Ну а для совсем уж обездоленных есть так называемая “стандартная пенсия солидарности”⁶⁷. После реформ “чикагских мальчиков” значительно улучшилось общее самочувствие экономики, и с этим спорить трудно. До визита Фридмана экономика пятнадцать лет росла в среднем на 0,17 % в год. А каждый из последующих пятнадцати лет приносил увеличение на 3,28 % – почти в двадцать раз больше. За чертой бедности ныне живут 15 % чилийцев – это много, но куда меньше, чем раньше, и меньше, чем в Латинской Америке сегодня (40 %)⁶⁸. Сантьяго – истинная жемчужина Анд, самый развитый и привлекательный город всего континента.

Чилийская пенсионная реформа – несомненный успех, иначе она не стала бы образцом для всего континента, да и всего мира. Боливия, Сальвадор и Мексика перенесли ее на свою почву, не изменив ни буковки. Перу и Колумбия ввели частные пенсии как альтернативу государственным⁶⁹. Чилийскому примеру последовал даже Казахстан. Шутка ли – порог кабинета Пиньеры обивали и британские парламентарии. Как это ни странно, южноамериканская страна оказалась куда смелее Америки, этой колыбели свободного рынка. Но рано или поздно реформа социального обеспечения придет и в Америку – никуда она не денется.

“Катрина” обрушилась на Новый Орлеан и обнажила такие черты американского образа жизни, о которых многие предпочитали не догадываться, а догадавшись – не замечать. Страна обладала системой социального обеспечения? Обладала. Система работала? Нет, нет и еще раз нет. Рейган, а позднее и Клинтон приняли казавшиеся тогда крутыми меры: срезали пособия по безработице и сократили их срок. Как бы хороша ни была реформа, она не в силах защитить систему: американцы стареют, а стоимость частных медицинских услуг на глазах переходит в разряд величин астрономических.

Система эта поистине уникальна. Программа “Социальное обеспечение” гарантирует определенную выплату каждому пенсионеру, а благодаря системе Medicare пожилым и нетрудоспособным можно не волноваться по поводу расходов на врачей. Государство поддерживает доходы населения на минимально приемлемом уровне, тратит деньги на их здоровье – в сумме социальное обеспечение занимает около п% ВВП США. А вот медицинское обслуживание граждан – дело в основном частных фирм. Нередко они работают очень хорошо, но почти всегда – очень дорого. А чтобы лечиться до выхода на пенсию, понадобится частная страховка – получить ее могут лишь те, кто находится на постоянной работе, и как следствие ее нет примерно у 47 миллионов американцев. Получается, что система не покрывает всех, не перераспределяет богатство в той же степени, что европейские аналоги, и к тому же ужасно дорого обходится. В 1993 году социальная сфера обогнала оборону и с тех пор своих позиций не сдавала. По государственным расходам на образование как доле ВВП (5,9 %) США опережают Великобританию, Германию и Японию. Расходы на медицину – 7 % ВВП – находятся на британском уровне, а вот частные траты на услуги врачей оставляют англоязычных друзей далеко позади (8,5 % ВВП против нечастных 1,1 % на Альбионе)⁷⁰.

Резкий наплыв желающих получить свое от государства для такой системы смерти подобен. А ничего другого ждать и нельзя, если на пенсию начинают выходить американцы урожая послевоенного “бэби-бума”⁷¹. По подсчетам ООН, мужская продолжительность жизни в США к середине этого века вырастет с нынешних семидесяти пяти до восьмидесяти лет. За четыре десятилетия доля американцев старше шестидесяти пяти – сейчас это 12 % – чуть ли не удвоится, достигнув 21 %. Тем печальнее, что многие завтрашние пенсионеры как следует не позаботились о жизни после ухода на отдых. Вот что исследователям удалось узнать об уверенности американцев в будущем: в 2006 году шесть из десяти человек утверждали, что они откладывают хоть что-то, и лишь четыре из десяти сказали, что знают, сколько средств им понадобится. Те, кто не сберегает достаточно, надеются отыграться за счет более позднего ухода со службы.

Среднестатистический работник планирует трудиться до шестидесяти пяти лет. Правда жизни такова: истинный возраст выхода на пенсию – шестьдесят два года, и около 40 % завязывают с работой раньше, чем собирались⁷². Федеральный бюджет страдает: незадачливые прогнозисты неминуемо становятся камнем на шее налогоплательщиков. Сегодня на среднего пенсионера приходится услуг Социального обеспечения, Medicare и Medicaid на 21 тысячу долларов в год. Умножьте эту сумму на 36 миллионов сегодняшних стариков, и вы поймете, почему в бюджете от этих программ остаются такие огромные дыры. Огромные – и постоянно увеличивающиеся в размерах: численность пенсионеров растет и, ничем не скованные, вдвое быстрее цен поднимаются издержки программ вроде Medicare. Не хватало только, чтобы Medicare покрывал лекарства по рецепту – пожалуйста, с 2003-го упущение исправлено. Один из попечителей Medicare с говорящей фамилией Сейвинг прикинул, что к 2019 году на нужды программы будет уходить 24 % всех федеральных налоговых сборов. А еще данные показывают, что государственные данные раскрывают не все. Так, Главное бюджетно-контрольное управление США оценивает пока незаметные, но ощутимые в будущем расходы по Medicare и социальному обеспечению в 34 триллиона долларов⁷³. По официальным сведениям, это почти вчетверо больше долга федерального правительства.

Судьба щедра на шутки: в мире есть лишь одна-единственная страна, сильнее Америки страдающая от этой головной боли – стареющего населения. И имя этой стране – Япония. “Сверхдержава всеобщего благоденствия” была так успешна, что к 1970-м вышла на первое место в мире по ожидаемой продолжительности жизни. Рождаемость тем временем падала, и очень скоро японское общество стало самым пожилым в мире: уже сегодня каждый пятый здесь – старше шестидесяти пяти лет. По прогнозам независимой исследовательской компании “Накамае”, в 2044 году пожилые по численности догонят работающих⁷⁴. Япония зажата в тиски системного кризиса социальной политики, не рассчитанной ее авторами на так называемое “общество долголетия”⁷⁵. Государство сподобилось лишь поднять пенсионный возраст – задачка реформирования системы пособий остается нерешенной. (Тем прискорбнее, что многие работающие не по найму и студенты – не говоря уже об известных политиках – от обязательных взносов в фонды социального обеспечения воздерживаются.) С середины девяностых годов государственные страховщики не вылезают из минуса⁷⁶. Японские расходы на социальное обеспечение поглощают примерно три четверти всех налоговых поступлений. Дефицит – больше квадриллиона иен, на 70 % больше ВВП страны⁷⁷. У частных компаний дела идут не лучше. Биржевой крах 1990 года подкосил общества по страхованию жизни, и три крупных игрока не дожили до конца десятилетия. В отчаянном положении находятся и пенсионные фонды. В том же направлении двигаются теперь все развитые страны – “превращаясь в японцев”, как пелось в незамысловатой (незамысловатой ли?) песенке начала восьмидесятых. Активы крупнейших пенсионных фондов мира (среди них фонды правительств Японии и Нидерландов и Фонд муниципальных служащих Калифорнии) перевалили за 10 триллионов долларов, только за 2004–2007 годы раздувшись на 60 %⁷⁸. Кто знает, могут ли их обязательства в конечном счете перекрыть имеющиеся средства? Время.

Более длинная жизнь – радость для отдельных людей и головная боль для социального государства и пытающихся реформировать его (с позволения электората) политиков. Есть новости и похуже: жизнь в мире, населенном пенсионерами, может оказаться более опасной, чем раньше⁷⁹.