Weltkrieg[172]

В 1914 году Уинстон Черчилль был первым лордом Адмиралтейства, несущим ответственность за крупнейший в мире флот. Храбрый и нахальный военный корреспондент, заработавший себе репутацию освещением триумфа Омдурмана и позора войны с бурами, в 1901 году стал членом парламента. После краткого пребывания на задней скамье у консерваторов Черчилль пересек зал Палаты представителей и быстро поднялся в первые ряды Либеральной партии.

Никто лучше Черчилля не знал о германской угрозе положению Англии как мировой державы. Никто не стремился упрочить британское превосходство на море упорнее, чем Черчилль, независимо от того, сколько линкоров построят немцы. И все же к 1914 году, как мы видели, он был уверен в том, что “соперничество на море… теперь не может быть причиной трений” с Германией, так как, “бесспорно, теперь нас нельзя превзойти”. Казалось, что и в колониальном вопросе есть место для англо-немецкого компромисса, даже сотрудничества. Еще в 1911 году у британских стратегов господствовало мнение, что в случае войны в Европе английский экспедиционный корпус отправится в Среднюю Азию. Иными словами, считалось, что противником в такой войне будет Россия. Однако позднее, летом 1914 года, кризис в другой империи, Австро-Венгерской, неожиданно вверг Британскую и Германскую империи в губительный конфликт.

Как многие другие государственные деятели того времени, Черчилль поддался соблазну сравнить эту войну со своего рода стихийным бедствием:

Нации в те дни… подобно небесным телам, не могли сблизиться друг с другом… Если они сближались на такое расстояние, что начинали вспыхивать молнии, то в определенной точке они могли бы вообще сойти со своих орбит… и влекли друг друга к неизбежному столкновению.

В действительности Первая мировая война произошла потому, что генералы и политики с обеих сторон просчитались. Немцы не без оснований полагали, что русские сравнялись с ними в военном отношении, и, таким образом, они рисковали попасть под упреждающий удар до того, как разрыв в стратегических возможностях увеличится.[173] Австрийцы не предусмотрели того, что давление на Сербию (возможно, полезное в борьбе против балканского терроризма) ввергнет их во всеевропейскую войну. Русские сильно переоценили свою военную мощь, почти так же, как немцы. Они проигнорировали сигналы, указывающие на то, что политическая система не перенесет еще одного конфликта, подобного проигранной в 1905 году войне с Японией. Только у французов и бельгийцев не было выбора. Немцы вторглись на их территорию. Им пришлось драться.

Британцам также случилось ошибиться. В то время английское правительство считало, что вмешательство было вопросом соблюдения обязательств: немцы нарушили условия договора 1839 года, провозглашающего нейтралитет Бельгии, который подтвердили все великие державы. На самом деле Бельгия стала удобным предлогом. Либералы поддержали войну по двум причинам. Во-первых, они боялись поражения Франции. Они воображали кайзера новым Наполеоном. Может, эти страхи были обоснованными, а может, и нет. Но если это так, то либералы не сделали достаточно для того, чтобы удержать немцев, и консерваторы были вправе потребовать введения всеобщей воинской повинности. Второй причиной отправиться на войну была внутренняя политика, а не далеко идущие стратегические соображения. С момента своего триумфа в 1906 году либералы теряли поддержку избирателей. К 1914 году правительство Герберта Асквита оказалось на грани падения. Принимая во внимание провал внешней политики, направленной на предотвращение европейской войны, Асквиту и его кабинету следовало уйти в отставку, однако либералов страшило возвращение в оппозицию. Более того, они боялись возвращения к власти консерваторов. Так что либералы пошли на войну отчасти чтобы удержать тори подальше от парламента.

* * *

Первую мировую войну чаще всего представляют как “стальную бурю” на Сомме и грязный ад Пашендейля. Поскольку война началась в Сараево, а закончилась в Версале, мы все еще думаем о ней прежде всего как о европейском конфликте. Конечно, основные цели немцев были “евроцентричными”. Главная заключалась в том, чтобы нанести поражение России, и великолепный прорыв германской армии через Бельгию в северную Францию, предпринятый для того, чтобы прикрыть тылы, был просто средством достижения этой цели: разбить главного союзника царя, или хотя бы сильно его потрепать. При ближайшем рассмотрении война, однако, предстает поистине глобальным столкновением империй, сопоставимым по географическому размаху с англо-французскими войнами XVIII века.

Именно немцы первыми заговорили об этом конфликте как о Weltkriegy “мировой войне”. Англичане предпочли называть ее “европейской войной”, позднее — “Великой”. Осознавая собственную уязвимость в войне на два фронта в Европе, немцы стремились придать конфликту глобальный характер и отвлечь ресурсы противника от Европы, создавая угрозу британскому порядку в Индии. Истинным средством достижения целей этой имперской войны была не Фландрия, а Ближний Восток — ворота в Индию.

Сюжет “Зеленой мантии” Джона Бакена на первый взгляд представляется неправдоподобным: речь идет о германском заговоре против Британской империи — провоцировании мусульман на священную войну. На первый взгляд эта история — одна из самых странных у Бакена.

— На Востоке дует сухой ветер, и выжженная трава только ждет искры. И этот ветер дует в сторону индийской границы. Откуда этот ветер, как вы думаете?… Есть ли у вас объяснение, Хэнни?

… — Кажется, ислам в этом замешан гораздо сильнее, чем мы думали, — сказал я.

— Вы правы… Готовится джихад. Вопрос в том, как?

— Будь я проклят, если я знаю, но держу пари, что это дело толстых немецких офицеров в шлемах с пиками…

— Согласен… Но, полагаю, они получили некую священную санкцию — некую священную вещь… которая сведет с ума самого далекого мусульманского крестьянина мечтами о рае. Что тогда, мой друг?

— Тогда в этих местах разверзнется ад, и довольно скоро.

— Ад, который может распространиться. За Персией, помните, лежит Индия.

Сэнди Арбетнот, товарищ Хэнни, обнаруживает, что “Германия могла бы проглотить и французов, и русских, когда ей заблагорассудилось бы, но она стремится сначала заполучить себе Ближний Восток, чтобы стать завоевателем, владеющим половиной мира”. Все это звучит совершенно абсурдно, и появление двух карикатурных немецких злодеев, садиста фон Штумма и фам-фаталь фон Айнем, усиливает комический эффект. Тем не менее Бакен построил сюжет на подлинных донесениях разведки, к которым он имел привилегированный доступ[174]. Последующие исследования подтверждают, что немцы действительно оказывали поддержку исламскому джихаду против британского империализма.

Турции отводилось главное место в глобальных планах немцев — не в последнюю очередь потому, что ее столица Стамбул (тогда город назывался Константинополем) стоит на Босфоре, узком проливе, отделяющем Средиземноморье от Черного моря, Европу от Азии. В эпоху господства военно-морских сил Босфор являлся одним из самых стратегически важных мест на планете: через черноморские проливы осуществлялась большая часть торговли с Россией, и в случае войны враждебная Турция могла бы представлять угрозу не только поставкам в Россию, но также британским линиям коммуникации с Индией. Поэтому немцы до 1914 года упорно стремились сделать Турцию своей союзницей. Кайзер Вильгельм II дважды посетил Константинополь — в 1889 и 1898 годах. С 1888 года “Дойче банк” играл ведущую роль в финансировании Багдадской железной дороги[175]. Кроме того, немцы предложили туркам услуги своих военных советников. В 1883-1896 годах германский генерал Кольмар фон дер Гольц по приглашению султана занимался реорганизацией турецкой армии. В 1914 году другой немец, Отто Лиман фон Сандерс, стал генеральным инспектором османской армии.

Тридцатого июля 1914 года — прежде, чем турки, наконец, согласились выступить на стороне немцев, — кайзер планировал следующий ход в своей характерной несдержанной манере:

Наши консулы в Турции, Индии, наши агенты… должны спровоцировать весь магометанский мир на восстание против этой ненавистной, лживой, бессовестной нации лавочников. И если мы истечем кровью, Англия, по крайней мере, потеряет Индию.

В ноябре 1914 года турецкий султан, духовный лидер мусульман-суннитов, должным образом ответил на немецкие призывы, объявив священную войну Англии и ее союзникам. Учитывая, что под британским, французским и российским владычеством находилось чуть менее половины из 270 миллионов мусульман планеты, это, возможно, был гениальный ход германских политиков. Как немцы и рассчитывали, англичане ответили на турецкую угрозу переброской войск и ресурсов с Западного фронта в Месопотамию (современный Ирак) и на Дарданеллы.

* * *

Германский Генштаб начал войну, не слишком беспокоясь о Британии. В сравнении с огромной германской армией Британский экспедиционный корпус, направленный во Францию, был, как выразился кайзер, “ничтожно” мал. Генри Вильсон из английского Генштаба признавал, что шесть дивизий — “на пятьдесят меньше, чем следовало бы”. Однако Германия воевала не только с английской армией, но и с Британией, управляющей четвертью мира. Британии на германскую мировую войну пришлось ответить беспрецедентной мобилизацией имперских сил.

Символично, что первые выстрелы на суше прозвучали 12 августа 1914 года при нападении англичан на немецкую радиостанцию в Камине (Тоголенд). Вскоре борьба распространилась на все германские колонии в Африке (Тоголенд, Камерун, Юго-Западную Африку и Восточную Африку). Хотя об этом часто забывают, Первая мировая война превратилась в Африке в “тотальную”, насколько позволяли условия. В отсутствие развитой железнодорожной сети и надежных вьючных животных было единственное решение проблемы логистики: люди. В Первой мировой войне участвовали более двух миллионов африканцев — почти все в качестве носильщиков и санитаров. И хотя эти люди были далеки от полей Фландрии, вспомогательные части, о которых часто забывают, действовали в таком же аду, как и солдаты на передовой в Европе. Мало того что они недоедали, были перегружены работой, воевали далеко от дома, но они были столь же подвержены болезням, как их белые господа. Примерно пятая часть африканцев, служивших носильщиками, погибла. Многие стали жертвами дизентерии, потрепавшей все колониальные армии, действовавшие в тропиках. В Восточной Африке 3156 белых британских служащих погибло, исполняя свой долг (менее трети — от действий противника). Если прибавить к ним чернокожих солдат и носильщиков, потери превысят сто тысяч человек.

Известное оправдание белого владычества в Африке заключалось в том, что оно несло “черному континенту” блага цивилизации. Война сделала эти притязания смехотворными. Людвиг Деппе, врач, служивший в германской восточноафриканской армии, писал:

Мы оставляем за собой разоренные поля, разграбленные склады и, в ближайшем будущем, голод. Мы уже не являемся носителями культуры. Наш путь отмечен смертью, разграбленными и опустевшими деревнями, подобно тому, как это происходило при продвижении наших собственных и вражеских армий во время Тридцатилетней войны.

Прежде считалось, что ВМФ — это основа мировой мощи Британии. Однако его участие в войне было скромным. Он оказался неспособен уничтожить германский флот в Северном море. Полномасштабное столкновение надводных сил около Ютландии стало одной из самых потрясающих в военной истории партий, окончившихся вничью.

Этот результат был отчасти обусловлен технической отсталостью британского флота. Хотя Черчилль успел до начала войны перевести флот с угля на нефть, англичане уступали немцам в точности стрельбы — не в последнюю очередь потому, что военно-морское министерство отказалось от приобретения у компании “Арго” систем управления артогнем, которые учитывали качку. Кроме того, немцы обладали превосходством в радиосвязи, хотя зачастую вели переговоры в открытом эфире или используя легко расшифровываемые коды. Королевский ВМФ пользовался сигнальной системой эпохи Нельсона. Такие сообщения на расстоянии не мог прочитать ни враг, ни их адресат.

При этом флот наносил огромный ущерб германской морской торговле за пределами Балтики. Мало того что немецкий торговый флот в течение нескольких месяцев с начала войны был безжалостно вытеснен с океана. Согласно приказу, отданному в марте 1915 года, даже нейтральные корабли, заподозренные в перевозке грузов в Германию, задерживались и досматривались, а если обнаруживалась контрабанда, то и конфисковывались. Хотя эта практика вызвала негодование за границей, германский ответ в виде неограниченной подводной войны вызвал намного больший резонанс, особенно когда без предупреждения был потоплен британский лайнер “Лузитания” с более чем сотней американских пассажиров. По общему мнению, весной 1917 года казалось, что атаки подлодок подорвут импорт продовольствия в Англию: в апреле погибало каждое четвертое судно, покидавшее британский порт. Восстановление системы конвоев, знакомой Адмиралтейству еще по временам Нельсона, вернуло Англии преимущество на море.

Намного внушительнее были сухопутные силы Британской империи. Треть войск, которые Британия собрала во время Первой мировой войны, дали заморские колонии. Новая Зеландия отправила сражаться за моря сто тысяч мужчин и женщин (в качестве медсестер) — десятую часть населения. В самом начале войны лидер австралийской Лейбористской партии Эндрю Фишер, шотландец по происхождению, пообещал отдать “все до последнего человека, последнего шиллинга, для защиты нашей метрополии”. Первый порыв был впечатляющим, хотя, следует заметить, большинство австралийских добровольцев родилось в Англии (то же верно в отношении канадских добровольцев), а введение всеобщей воинской повинности позднее было отвергнуто на двух референдумах. Дж.Д. Бернс из Мельбурна отметил преданность, которой отличались иммигранты первого поколения:

Хотя сначала британские командиры не желали положиться на солдат из колоний, они очень скоро сумели оценить их характер. Австралийцы занимали особое положение, как и шотландцы. “Диггеров”[176] противник боялся так же сильно, как и “дьяволов в юбках”.

Возможно, главным достижением имперской мобилизации стал Имперский верблюжий корпус, сформированный в 1916 году. Примерно на три четверти он был укомплектован австралийцами и новозеландцами. В его состав также входили солдаты из Гонконга и Сингапура, добровольцы из Родезийской конной полиции, южноафриканские старатели, которые сражались против британцев в бурской войне, садоводы из канадских Скалистых гор и ловцы жемчуга из Квинсленда.

Все же было бы ошибкой думать, что основной вклад в мобилизацию внесли “белые” доминионы. В начале войны человек, который позднее стал самым известным политическим и духовным лидером Индии, заявил соотечественникам: “Мы — прежде всего… граждане великой Британской империи. Когда ведут борьбу, как сейчас британцы, за правое дело, во имя пользы и славы человеческого достоинства и цивилизации… наш долг очевиден: приложить все усилия, чтобы поддержать англичан, отдав этой борьбе нашу жизнь и собственность”.

Тысячи индусов разделяли чувства Ганди. Осенью 1914 года около трети британских войск во Франции составляли индийцы. К концу войны за границей служило более миллиона индийцев — почти столько же в целом дали четыре “белых” доминиона. “Война очень необычна, — писал брату с Западного фронта связист Картар Сингх. — [Она идет] на земле, под землей, в небе и на море — везде. Правильно ее называют 'войной королей' — это дело людей большого ума”. Индийцев не забривали в солдаты насильно: по сути, все они были добровольцами, притом полными энтузиазма. Картар Сингх писал:

Мы никогда не получим другого шанса восславить нашу расу, страну, предков, родителей, деревню, братьев, доказать нашу преданность правительству… Никогда больше не будет такой яростной битвы… Пища и одежда лучшие, ни в чем нет недостатка. Машины подвозят продовольствие прямо к окопам… Мы идем с песней, когда мы на марше, и совершенно не боимся того, что идем на смерть.

Это были не только выпускники публичных школ, воспитанные на Горации и Муре, которые верили в то, что dulce et decorum est pro patria mori[177]. Правда, было три мятежа, поднятых в Ираке солдатами-мусульманами, которые отказались воевать со своими единоверцами (вот еще один довод в пользу того, что у сюжета “Зеленой мантии” было основание). Но это исключение, правилом же были преданность и выдающаяся доблесть[178].

Колониальные войска подвергали сомнению справедливость требований, предъявляемых к ним империей, только тогда, когда с ними плохо обращались. Например, солдат полка Британской Вест-Индии приводило в негодование то, что их использовали прежде всего для выполнения опасной, но бесславной задачи доставки боеприпасов. В самом деле, английские офицеры проявляли к ним мало уважения. В 1918 году сержант-тринидадец жаловался:

С нами обращаются не как с христианами, не как с британскими гражданами, а как с “черномазыми” из Вест-Индии, к которым не нужно проявлять интерес либо заботу. Вместо того, чтобы приблизить к церкви и империи, нас отвращают от них.

Похожие сетования слышались почти во всех частях Британского экспедиционного корпуса[179] — международного предприятия, которое, в отличие от своего австрийского и российского аналогов, так или иначе доказало свою самостоятельность, несмотря на глубокие этнические различия и нередко неудовлетворительное командование.

* * *

Часто говорят, что в Первую мировую войну Австралия и Новая Зеландия дали империи лучших бойцов. Впервые они подверглись проверке на Галлиполийском полуострове.

Было две Галлиполийских кампании: военно-морская операция, имевшая целью прорыв турецкой обороны в Дарданеллах, и наземная операция, направленная на захват Галлиполийского полуострова. Если бы они были совмещены должным образом, они, возможно, привели бы к успеху, но этого не произошло. Человеком, ответственным за военно-морскую часть, был не кто иной, как Черчилль. Он был уверен, что турецкие форты на берегах пролива можно подавить в результате “двух-трех дней упорных боев”. Не в последний раз в своей долгой карьере он искал легкий способ выиграть европейскую войну, и не в последний раз “мягкое подбрюшье” врага оказалось тверже, чем он ожидал. Фактически атака на Дарданеллы с моря почти увенчалась успехом. Дважды — 3 ноября 1914 года и 19 февраля 1915 года — турецкие форты были сильно повреждены корабельной артиллерией. Во втором случае был успешно высажен десант из моряков и морской пехоты. Но затем произошла бессмысленная задержка, за которой последовала катастрофа 18 марта. В тот день из-за небрежного разминирования пролива три корабля утонули.

После этого Китченер решил, что работу должна выполнить армия, а не флот. Через пять недель в ходе десантной операции, напоминавшей генеральную репетицию “дня Дм следующей мировой войны, 129 тысяч солдат высадились на берега Галлиполи. Солдаты Австралийского и Новозеландского армейского корпуса (АНЗАК) были только частью огромного корпуса союзников. Она включала британские регулярные части и необстрелянных солдат территориальных формирований, гуркхов, даже французские колониальные войска из Сенегала. Замысел был прост: овладеть прибрежным плацдармом, закрепиться, а после идти на Константинополь, лежащий в ста милях к северо-востоку. Черчилль (любитель казино) в частных беседах признавал, что это была “самая большая ставка”, которую он когда-либо делал. Это была игра, стоившая союзникам четверти миллиона солдат.

На рассвете 25 апреля австралийцы и новозеландцы высадились на западной стороне полуострова, на пляже в форме полумесяца, впоследствии известного как “бухта АНЗАКа”. Вероятно, из-за сильного течения солдаты высадились приблизительно на милю севернее запланированного места. Однако турки (среди них был будущий президент страны Мустафа Кемаль) быстро прибыли на место, и вскоре на десантирующиеся войска обрушился град пуль и осколков. Только в первый день погибли пятьсот солдат АНЗАКа, еще две с половиной тысячи были ранены. Хотя есть свидетельства, что некоторые солдаты, впервые оказавшись под огнем, запаниковали, настоящей проблемой стала местность: “бухта АНЗАКа” окружена естественной стеной из мягкого коричневого камня, а в качестве укрытия был только кустарник. Люди на пляже стали легкими мишенями для снайперов. Если вы подниметесь на холм, то сможете увидеть линии траншей: АНЗАКа — спешно выкопанные в иссушенной солнцем земле, и турецкие — тщательно подготовленные по немецким стандартам.

Среди австралийских пехотинцев были Алекс и Сэм Вейнготты, двое братьев из Аннандейла, пригорода Сиднея. Они были сыновьями преуспевающего портного-еврея, который бежал из российской Польши от преследований, чтобы начать новую жизнь в Британской империи. Старший брат, Алекс, погиб через неделю. Сэм пережил первую атаку. Дневник, который он вел, ни в коем случае не является великим произведением военной литературы, однако ярко отражает ожесточенность боев в “бухте АНЗАКа”: близость врага, смертоносное действие осколков и ужасающую краткость жизни на фронте.

25 апреля, воскресенье. Достигли Галлипольского полуострова в 5 часов утра, когда линейные корабли открыли мощный огонь по врагу. Ввязались в бой с турками с 12 часов полудня вс. до рассвета понедельника. Осколок задел локоть. Наши несут большие потери.

26 апреля, понедельник. <… > Бой шел весь день. Вражеские орудия наносят ужасный урон. Кажется, большая часть наших парней погибла.

30 апреля, пятница. <… > Весь день — сильный огонь. Снайперы продолжают стрелять и положили много парней на берегу…

5 мая, среда. Ушли в передовую в 7 часов, вернулись в 1 час пополудни. Повеселились. Сам сделал около 250 выстрелов. Тяжелый ущерб наносят осколки, и я чуть не получил один. Интенсивный огонь в течение дня. У турок хороший диапазон обстрела. Ушел в траншею в 2:00. Все время стрелял. Трупы перед траншеей начали пахнуть.

17 мая, понедельник. Враг продолжает интенсивный обстрел, бьет точно в цель. Мой приятель получил пулю в сердце, когда задремал… Снаряд взорвался в нашей траншее, убив или тяжело ранив капитана Хилла.

18 мая, вторник. Турки задали жару… Ужасные картины. Людей рядом со мной разрывает в клочья. Упало более 50 снарядов. Солдаты морально подавлены. Многие не контролируют себя. Траншеи полностью разворочены, всю ночь восстанавливали.

29 мая, суббота. Враг начал сильную бомбардировку в 3. Стреляли в упор, нанеся большой ущерб нашим траншеям. Один снаряд взорвался у моего лица, и я, хотя не был ранен, потерял сознание на несколько минут. Мою винтовку переломало до неузнаваемости. Остальную часть дня не мог ничего делать.

1 июня, вторник. Артиллерия не умолкала. Инженеры взорвали некоторые траншеи врага… Минометы за ночь нанесли большой ущерб. Назначен младшим капралом, отвечающим за отделение. Очень горд.

2 июня, среда. Услышал, как лейт-т Ллойд сказал: я стал бы хорошим сержантом, поскольку я совсем не боюсь. Вражеская артиллерия довольно активна.

Это была одна из последних записей в дневнике Сэма Вейнготта. Три дня спустя он был ранен в живот. Сэм умер на госпитальном судне через несколько часов после эвакуации.

Несмотря на внезапную высадку в августе, солдаты АНЗАКа не смогли преодолеть турецкую оборону высот. И так происходило везде, где наступали союзные войска. Лобовые атаки пехоты были самоубийственны, если корабельные орудия не могли подавить турецкие пулеметы и артиллерию. Вскоре стало очевидно, что положение безвыходное, как и на Западном фронте. По словам неудачливого британского главнокомандующего сэра Иана Гамильтона, началась “ужасная траншейная война”. При этом снабжение и санитарные условия становились все хуже. В разгар взаимных обвинений и споров Черчилль умолял дать ему еще немного времени. Двадцать первого мая он написал Асквиту: “Позвольте мне выстоять или пасть при Дарданеллах — но не вырывайте их из моих рук”. Асквит ответил прямо: “Вы должны принять как решенное, что вы не останетесь в Адмиралтействе”. После того как от Черчилля отделались герцогством Ланкастерским[180], его политическая карьера казалась оконченной. Его жена Клементина думала, что он не “преодолеет Дарданеллы”. Какое-то время даже казалось, что он может “умереть от горя”[181].

Народная память о Галлиполи превозносит храбрость “диггеров” и возлагает вину за их гибель на слабых и некомпетентных офицеров-помми[182]. Это карикатура, однако в ней есть доля правды. Настоящая проблема заключалась в том, что Британская империя считала, будто имеет дело со слабой восточной деспотией, и проиграла. Турки, хорошо обученные их союзниками-немцами, быстро освоили методы ведения позиционной войны. И их моральный дух — комбинация младотурецкого национализма и мусульманского рвения — был высок. Хасан Этем служил в 57-м полку 19-й дивизии Кемаля. Семнадцатого апреля 1915 года Этем писал матери:

“Господь мой! Все, что хотят эти героические солдаты, это донести Твое имя до слуха французов и англичан. Пожалуйста, прими это наше благородное желание и сделай наши штыки острее, чтобы мы сокрушили врага. Ты уже уничтожил многих из них, так уничтожь еще больше”, — помолившись так, я встал. Не было никого радостнее и счастливее, чем я тогда. Если волею Господа враг высадится на сушу и мы окажемся на передовой, то разве не произойдет бракосочетание [единение мученика с Аллахом]?

Мятежи индийских войск в Ираке и рвение турецких солдат на Галлиполийском полуострове наводят на мысль, что германская стратегия священной войны вполне могла принести плоды.

Британцы терпели неудачу всюду, где пытались ударить по туркам в лоб. Несмотря на первые успехи — взятие Басры, продвижение по Тигру к Багдаду, — захват индийской армией Месопотамии закончился провалом. Девятитысячный экспедиционный корпус генерала Чарльза Тауншенда (две трети составляли индийцы) пять месяцев сидел в осаде в Кут-эль-Амаре. После неудачных попыток деблокировать город Тауншенд был вынужден капитулировать[183]. Несмотря на эти débâcles[184],англичане незамедлительно разработали новую ближневосточную стратегию, почти столь же фантастическую, как и германский план исламского джихада против Британской империи. Идея была в том, чтобы подстрекать к антитурецкому восстанию живущие в пустыне арабские племена под началом шерифа Мекки Хусейна ибн Али. Олицетворял эту новую стратегию Томас Эдварде Лоуренс — эксцентричный историк из Оксфорда, ставший тайным агентом, археолог, лингвист, умелый картограф и талантливый партизан, склонный к мазохизму гомосексуалист, который стремился к известности и бежал от нее всякий раз, когда она приходила. Лоуренс был незаконнорожденным сыном ирландского баронета и няньки, пламенным востоковедом, испытывавшим удовольствие от ношения арабской одежды, и человеком, который не делал тайны из того, что был изнасилован (или только мечтал об этом?) турецкими охранниками во время своего краткосрочного пленения в Дераа. Его общность с арабами можно оказалось бесценным.

Цель Лоуренса состояла в том, чтобы взорвать Османскую империю изнутри, превратив арабский национализм в новую силу, которая, как он верил, могла бы взять верх над субсидируемой немцами священной войной. Вековому турецкому правлению над Аравией время от времени бросали вызов местные кочевые племена. Приняв их язык и платье, Лоуренс намеревался обратить их недовольство на пользу Британии. Лоуренс, будучи прикомандированным с июля 1916 года к сыну Хусейна Фейсалу, решительно возражал против развертывания британских войск в Хиджазе. Арабы должны были почувствовать, считал он, что борются за свободу, а не за привилегию быть управляемыми британцами, а не турками:

Арабы должны быть первым нашим “коричневым” доминионом, а не последней “коричневой” колонией. Арабы сопротивляются, если вы пытаетесь вести их, и они столь же упрямы, как евреи. Но вы можете привести их куда-либо без насилия, якобы идя рука об руку. Будущее Месопотамии настолько блестяще, что если она всем сердцем будет с нами, мы сможем раскачать весь Ближний Восток.

Это сработало. С помощью Лоуренса арабы начали очень эффективную партизанскую войну и перерезали турецкие коммуникации вдоль Хиджазской железной дороги от Медины до Акабы. К осени 1917 года они испытали на прочность турецкую оборону в Сирии, когда армия генерала Эдмунда Алленби прошла от Синая к Иерусалиму. Девятого декабря Алленби пригласил Лоуренса присоединиться к нему, когда тот, с надлежащим смирением, вошел в Святой город через древние Яффские ворота — пешком (“Да и как можно было поступить иначе, если Он так вошел сюда?”). Это был волнующий момент. После трех долгих лет военных неудач — наконец-то настоящая победа со всеми полагающимися атрибутами: с кавалерийскими атаками, бегущим неприятелем и молодым героем впереди. Романтически настроенным людям то обстоятельство, что Иерусалим теперь был в христианских руках, напомнило о крестовых походах — несмотря на то, что из-за неразберихи сдачу города первым принял повар-кокни, спозаранку пытавшийся найти яйца для завтрака[185].

* * *

К концу лета 1918 года стало ясно, что кайзеровская стратегия глобальной войны провалилась. В конечном счете, дело было не в том, что сюжет “Зеленой мантии” был выдумкой, а в том, что немецкая стратегия оказалась далека от реальности. Мировая война, Weltkrieg,была неосуществима, как и план поставить кубанских казаков под начало австрийского офицера, который был братом митрополита Галицкого, или столь же безумное предложение немецкого этнографа Лео Фробениуса склонить на свою сторону Лиджа Иясу, императора Абиссинии. Немцам были необходимы люди-хамелеоны вроде Лоуренса, способные понимать неевропейские культуры. Но для появления таких людей требовались столетия связей с Востоком. Типично дилетантским было немецкое посольство к эмиру Афганистана, пятнадцать участников которого пробирались через Константинополь, снабженные викторианскими атласами и замаскированные под бродячий цирк. Неудивительно, что антибританский джихад не привел ни к чему, кроме временного укрепления турецкого духа, и что арабский национализм оказался сильнее.

Война 1914-1918 годов была мировой, но исход ее решился в Западной Европе. Австрийцы, как и хотели, выиграли войну против Сербии. Немцы, как и хотели, выиграли войну против России и, кроме того, победили Румынию. С другой стороны, британцы и французы взяли верх над Османской империей, не говоря уже о Болгарии. Даже итальянцы в конечном счете победили Австрию. Но не это определило исход войны. Она должна была закончиться во Фландрии и Франции: именно там немцы весной 1918 года предприняли последнее решительное наступление, но когда оно провалилось, поражение стало делом времени, и дух германской армии, прежде высокий, начал слабеть. В то же время дела Британского экспедиционного корпуса после четырех лет кровавой бойни пошли на лад. С возвращением мобильности на Западном фронте, была наконец достигнута надлежащая координация действий пехоты, артиллерии и авиации. В мае-июне 1918 года британцы взяли в плен менее трех тысяч немцев. В июле, августе и сентябре количество пленных превысило девяносто тысяч. Двадцать девятого сентября 1918 года германское Верховное командование, опасающееся бунта, предложило перемирие, предоставив грязную работу по ведению переговоров о капитуляции прежде бездействовавшим немецким парламентариям.

Отчасти поэтому многие немцы не поняли, почему проиграли войну. “Некомпетентные милитаристы” и “ноябрьские преступники”[186] винили друг друга. На самом же деле поражение было обусловлено внешними, а не внутренними причинами: это был неизбежный результат попытки вмешаться в глобальный конфликт, не будучи при этом мировой державой. Учитывая огромную разницу в ресурсах, единственная загадка заключается в том, почему Британской империи потребовалось столько времени, чтобы одолеть Германскую.

* * *

Во время Версальской мирной конференции много говорили о новом мировом порядке, основанном на самоопределении и коллективной безопасности. Однако итоговый документ не содержал ничего нового: победителю — трофеи. Как выразился историк Г. А. Л. Фишер, мирные договоры прячут “грубость завоевания” под “покрывалом этики”.

Несмотря на обещания Лоуренса арабам, после войны было принято решение придать Ираку, Трансиордании и Палестине статус британских “мандатных территорий” (эвфемизм для колоний), в то время как Франция получила Сирию и Ливан[187]. Германские колонии Тоголенд, Камерун и Восточная Африка были присоединены к британским. Юго-Западная Африка отошла Южной Африке, Западное Самоа — Новой Зеландии, а Новая Гвинея вместе с архипелагом Бисмарка и северной частью Соломоновых островов — Австралии. Богатый фосфоритами остров Науру был разделен между двумя австралазийскими доминионами и Британией. Теперь даже у колоний были собственные колонии. Империя получила приблизительно 1,8 миллиона квадратных миль территории и приблизительно тринадцать миллионов подданных. Министр иностранных дел Артур Бальфур с удовлетворением отметил, что на карте мира стало “больше красного”. Министр по делам Индии Эдвин Монтегю сухо прокомментировал, что хотел бы услышать какие-либо возражения против британской аннексии всего мира. Год спустя министр по делам колоний Лео Эмери предъявил права на Антарктиду.

Заключив союз с турками, немцы сделали Ближний и Средний Восток театром военных действий. В итоге регион достался Британии. Еще перед войной Аден, Египет, Судан, Кипр, Северное Сомали, Договорный Оман, а также Маскат, Оман, Кувейт и Катар прямо или косвенно находились под британским владычеством. Теперь ко всему этому прибавились мандатные территории (как выразился один чиновник, без “официальной пантомимы, известной как протекторат”). Кроме того, англичане укрепили свои позиции в Иране при Пехлеви благодаря контрольному пакету акций Англо-персидской нефтяной компании (позднее “Бритиш петролеум”). В меморандуме Адмиралтейства (1922) говорилось: “Самое важное со стратегической точки зрения — Британия должна контролировать территории, где есть нефть”. Хотя в то время Ближний и Средний Восток производил всего 5% мировой нефти, британцы строили империю с расчетом.

Одних территориальных приобретений казалось мало. В 1914 году Германия была основным конкурентом Британии на море. Война, перемирие и мирный договор уничтожили Германию как морскую державу. Британцы захватили все немецкие корабли, что смогли: и военные, и торговые. Несмотря на то, что немцы затопили свой ВМФ в бухте Скапа-Флоу вместо того, чтобы отдать его, у Британии (считая только корабли класса “Дредноут” и последующие) было сорок два крупных боевых корабля против сорока четырех кораблей у всех остальных государств мира. Соединенные Штаты со своими шестнадцатью кораблями оказались на втором месте.

Известно, что в Версале было принято решение сделать Германию ответственной не только за компенсацию ущерба, нанесенного военными действиями, но также за военные пенсии и пособия семьям военнослужащих. Немцам был предъявлен огромный счет. Менее известно (британцы позднее попытались переложить вину на французов), что это было сделано в значительной степени по настоянию австралийского премьер-министра Уильяма М. Хьюза, который считал, что его страна ничего не получит, если размер репараций будет сокращен. Хьюз, амбициозный уроженец Уэльса, эмигрировавший в Австралию в возрасте около двадцати лет, подошел к участию в мирном урегулировании с деликатностью рабочих сиднейского порта, где он впервые добился политического успеха как организатор профсоюза. Пусть кайзер, заявил Хьюз, вел Германию,

однако она следовала за ним не только по своей воле, но и с охотой. Вина ложится на плечи всех классов и всех частей общества. Они все были опьянены животной страстью, надеждой на завоевание мира — и помещик, и торговец, и рабочий, — все надеялись поучаствовать в грабеже. Таким образом, ответственность за войну ложится на немецкую нацию, и она должна искупить свое преступление.

Возможно, самое яркое выражение послевоенного триумфального настроения — это грандиозная аллегорическая фреска Сигизмунда Гетце Britannia Pacifatrix,заказанная Министерством иностранных дел и законченная в 1921 году. Британия стоит, исполненная великолепия, в римском шлеме и красном плаще. Слева от нее — четыре фигуры, подобные Адонису, олицетворяющие “белые” доминионы, справа — несколько ее более экзотических союзников, Франция, Соединенные Штаты и (источник необычной республиканской формы правления) Греция. У ног Британии — дети побежденного врага. Едва различим под ногами великих белых богов чернокожий мальчик с корзиной фруктов. По-видимому, он олицетворяет вклад Африки в победу.

Однако для Британии мир оказался иллюзорен. Правда, империя никогда не была больше, но ей никогда и не приходилось платить за победу такую цену, в сравнении с которой экономическое значение новых территорий было незначительным, если не отрицательным. Ни одна держава не потратила на войну так много, как Британия: немногим менее десяти миллиардов фунтов стерлингов. Это была высокая цена даже за миллион квадратных миль, тем более что управление ими требовало больше расходов, чем они приносили дохода. Приведем пример: стоимость управления Ираком составила в 1921 году 23 миллиона фунтов стерлингов — больше, чем расходы Британии на здравоохранение.

До 1914 года большинству казалось, что прибыль от империи превышает расходы. После 1918 года расходы перевесили.