Эпилог

Солнце светило вовсю, когда Рейни спустилась по ступенькам суда округа Кэбот. На ней были джинсы и простая, заправленная под пояс, белая футболка. Приближалось лето, и дни стояли теплые, так что, проведя в помещении четыре часа, она с удовольствием ощутила тепло на своем все еще заживающем лице. Опухоль, к счастью, уже спала, но естественный цвет пока еще терялся между разнотональными наплывами желтого и зеленого. По крайней мере полученные повреждения оказались не столь тяжелыми, как она поначалу думала. Врач заверил ее, что все нормализуется через несколько недель, и добавил, что случившееся безусловно доказывает факт ее тупоголовости. Остряк.

Все это время бейкерсвильская оперативная группа трудилась не покладая рук. Эйб Сандерс дождался-таки своего часа – дело официально перешло под его юрисдикцию. Вместе с расследованием ему досталась целая армия федеральных агентов, управлять которой было просто выше человеческих сил.

Проверка отпечатков пальцев дала ошеломительный результат. Ричард Манн оказался в действительности Генри Хокинсом из Миннеаполиса, штат Миннесота. Отец его был армейским лейтенантом и семейным деспотом, тихоня-мать – библиотекаршей. Семья часто переезжала с места на место. Судя по дневниковым записям, с оружием он познакомился рано, как и с отцовскими кулаками. Частая смена места жительства и школы способствовали развитию личности-хамелеона. А еще в нем постоянно копилась злость. На отца с его солдафонскими замашками. На других детей, считавших его чужаком. На мать, не умевшую постоять ни за себя, ни за сына.

Хокинсу было двадцать, когда родители погибли в автомобильной аварии, лишив его всяких шансов на расплату или прощение. Вот тогда и началось кровавое буйство.

Пока что ФБР удалось связать его с двумя другими школьными расстрелами. Сейчас эти дела пересматривались, шли допросы подростков, столь сильно жаждавших славы, что они пошли в тюрьму, так и не признавшись, что действовали под влиянием кого-то постороннего. Кроме того, фэбээровцы изучали еще несколько похожих эпизодов с участием детей, имевших место в то время, когда в городе проживал Хокинс. Совпадения, разумеется, не исключались, но эксперты сомневались, что только ими можно объяснить все случаи.

Хокинс оставался собственником родительского дома в Миннесоте, в котором соорудил несколько ловушек-сюрпризов и самодельных бомб, так что явившимся туда следователям скучать не пришлось. Это обстоятельство задержало их, но не остановило. Операцию возглавлял Сандерс, и в его лице Хокинс столкнулся с противником дотошным и неуступчивым.

Обработка собранных улик могла занять от нескольких месяцев до года, но для Генри Хокинса это не имело уже никакого значения. Тело никто не востребовал, и его похоронили за счет штата.

Дело Дэнни О'Грейди было направлено на пересмотр. Шеп и Сэнди работали с Чарльзом Родригесом над заключением судебной сделки. Но в любом случае Дэнни ждала долгая дорога. Он убил двух девочек, и даже смягчающее обстоятельство – действие под внешним влиянием – никак не могло изменить этот трагический факт. В каждом из нас должны быть барьеры, заявил этим утром окружной прокурор, границы, преступать которые нельзя. И один из этих барьеров – неприкосновенность человеческой жизни. У Дэнни такой барьер отсутствовал, что не могло быть оставлено без внимания.

В результате стороны пришли к определенному соглашению: Дэнни признает обвинение в убийстве при отягчающих обстоятельствах и взамен получает гарантию, что его дело остается под юрисдикцией ювенального суда. Наказание он будет отбывать в исправительном учреждении для подростков, где может оставаться до достижения двадцати пяти лет. Все это время его официальным опекуном должен оставаться Комитет по делам молодежи штата Орегон. Комитет будет обязан провести новое медико-психологическое обследование и предоставить ресурсы для лечения, а со временем принять решение относительно возможности условно-досрочного освобождения.

Свой дом в Бейкерсвиле Сэнди и Шеп выставили на продажу. Отбывать срок Дэнни, судя по всему, предстояло в учреждении «Хиллкрест» в Салеме, и они намеревались перебраться туда. Шеп проходил собеседование в нескольких охранных компаниях. Многие подозревали, что именно он организовал «автомобильную аварию», в результате чего Дэнни смог сбежать, но прямых доказательств нарушения им закона не нашлось, так что его послужной список остался чистым. Сэнди решила полностью сосредоточиться на детях и присоединилась к движению по реформированию ювенальной юстиции. Формально они по-прежнему были мужем и женой, но когда Рейни навещала их в последний раз, признаков оттепели в их отношениях она не заметила. Судя по всему, они достигли соглашения жить вместе, но порознь. Возможно, им казалось, что так будет лучше для Бекки.

Рейни остановилась на нижней ступеньке, решая, идти ли сразу к машине или воспользоваться чудесной солнечной погодой и прогуляться по городу. От размышлений ее отвлек голос за спиной:

– Привет, Рейни.

Она обернулась и сразу же увидела его. А увидев, машинально улыбнулась и только потом подумала, что улыбаться бы и не стоило. Но было уже поздно.

Куинси стоял у каменной стены – в дорогом костюме и консервативном синем галстуке. В последний раз они виделись две недели назад. Сразу после сцены в лесу он улетел в другой город, где в связи с открывшимися обстоятельствами открывалось новое расследование по делу по расстрелу в школе. С тех пор он так и летал по всей стране, опрашивая подростков и изучая фотографии с мест преступлений.

Теперь Куинси стоял перед ней, и Рейни, едва взглянув на него, поняла, что соскучилась.

– Привет.

– Шеп сказал, что ты здесь.

– Вот уж не думала, что он разговаривает с федеральными агентами.

– Он и не разговаривал.

Куинси кивком указал на свободное место рядом, и Рейни подошла, всячески показывая, что вообще-то делает ему одолжение. От него хорошо пахло. Надо будет как-нибудь спросить, что это за одеколон такой, решила Рейни. Запах и впрямь чертовски неплохой.

– Как дела?

– Это я собирался спросить.

– У Дэнни все не так уж и плохо. Его многие поддерживают. Попустительствовать, конечно, никто не собирается, но этот Ричард Манн, он же Дэйв Дункан, он же Генри Хокинс, перехитрил весь город, включая управление образования. Понятно, что повлиять на проблемного подростка было намного легче.

– А Бекки?

– Ей уже лучше. Как только Сэнди сказала, что Ричард Манн мертв, у девочки груз с плеч свалился. Когда началась стрельба, она побежала искать брата и, к несчастью, увидела его с Манном в компьютерном кабинете, рядом с телом мисс Авалон. Манн пригрозил убить Дэнни, если она кому-то что-то скажет, и убить Бекки, если проговорится Дэнни. Простая стратегия обычно самая эффективная.

– Ну, теперь у него есть прекрасная возможность обсудить все это с дьяволом. – Уголок его рта дрогнул в улыбке. Знакомое выражение… Ему бы еще не быть таким неловким. Ей так хотелось дотронуться до него…

– А ты как? – негромко спросил он.

Рейни пожала плечами. Врать уже не имело смысла. Новая, улучшенная Лоррейн Коннер придерживалась и нового принципа: режь правду, пока больно не станет.

– Бывало и лучше.

– Окружной прокурор намерен выдвинуть обвинения?

– Не знаю. – Она кивнула в сторону здания суда. – Нас с адвокатом приглашали выслушать варианты. Законы в нашем штате – это что-то. Я думала, что раз застрелила Лукаса, когда мне было семнадцать, то дело подпадает под ювенальную юрисдикцию. Оказывается, нет. В Орегоне в расчет принимается возраст, когда дело попало в суд. А это означает до пяти лет. Окружной прокурор говорит, что, учитывая смягчающие обстоятельства, он может согласиться уменьшить срок до года. С отбыванием на месте. Мне лишь надо признать себя виновной в тяжком преступлении. Я… если честно, я такого не ожидала.

Объяснений не требовалось. Куинси уже все понял. Осуждение по статье «Тяжкие уголовные преступления» означало бы, что ей до конца жизни закрыта дорога в правоохранительные органы. Рейни не разрешат даже работать в службах безопасности. Она не сможет носить оружие.

– Сдаваться не собираешься? – спросил он после короткой паузы. – Можно сослаться на ограниченную психологическую дееспособность. Или на то, что ты действовала в состоянии диссоциации, вызванном травмой, убийством твоей матери.

– То же самое говорит мой адвокат. По ее мнению, обвинению просто не на что опереться. Запуганная семнадцатилетняя девчонка. Подозреваемый в убийстве с галереей татуировок и полным отсутствием каких-либо нравственных качеств. Она считает, что дело – верняк.

– То есть виновной ты себя признавать не будешь.

Рейни невесело улыбнулась и посмотрела в небо. В деле появились кое-какие беспокоившие ее факты.

– Думаю, признаю себя виновной и смогу попросить о снисхождении, – тихо сказала она.

– Почему? Захотелось посидеть на тюремной диете?

– Мне надо высказаться. Изложить, как все случилось. То, что я сделала четырнадцать лет назад, было ужасно. И ты прав, время здесь роли не играет.

– Он тебя изнасиловал.

– Да.

– Ты пыталась обратиться к матери?

– Да.

– Но она тебе не поверила.

– Нет. И тогда я пошла к Шепу.

Куинси удивленно посмотрел на нее:

– Шеп знал?

– Я хотела выдвинуть обвинение, но Шеп мне не поверил. Он тогда только начинал, а я была семнадцатилетней девчонкой из неблагополучного района.

– И ты вернулась к матери, – заключил Куинси.

– Нет, я вернулась домой. Не представляла, что делать. Но ей, наверное, требовалось какое-то время, чтобы все обдумать. Не знаю. В тот же вечер Лукас заявился снова. Пьяный, конечно. Они сильно поцапались, и она его выставила. Кричала, чтобы держал свои грязные руки подальше от ее дочери. Я тогда впервые почувствовала гордость за нее. Впервые подумала, что, может быть, что-то изменится к лучшему. А когда я пришла на следующий день из школы, то узнала, что Лукас ее застрелил.

– Шеп, должно быть, раскаивался.

– Шеп арестовал меня. Но в Бейкерсвиле женщин-полицейских не было, так что ему пришлось отправить меня в округ. Там меня заставили раздеться, чтобы отправить одежду на экспертизу. И… В общем, вид у меня после всего этого был не самый лучший. Осматривавшая меня женщина позвонила Шепу. Сказала, что либо мой парень садист, либо я провела ночь с «Ангелами ада». Бедняга Шеп. Ему пришлось признать ошибку, а для такого, как он, это не шутка.

– Это он дал тебе дробовик?

– Нет. Тогда, думаю, он просто понял, что не рассчитал. Тут еще сосед дал показания насчет времени выстрела… Полиция объявила Лукаса в розыск. Они полагали, что он уже сбежал, но я их уверенности не разделяла. У него просто не было денег, и сукин сын всегда отличался прижимистостью. Я как будто знала, что он придет. Моя мать мертва – делай что хочешь… Никакого оружия у меня не было. Купить его законным порядком я не могла. Оставался только дробовик. Я поехала в центр. Подождала до шести, когда офис шерифа закрывается на ночь. Волонтеры были в патруле. Звонки принимал автоответчик, который давал справку, как связаться с шерифом в нерабочее время. В общем, я туда проникла.

– А сигнализация?

Рейни вскинула бровь.

– В Бейкерсвиле? Да кому ж придет в голову вламываться в офис шерифа? Мы и сейчас-то частенько забываем его запирать. Там даже кофеварки приличной нет.

– Но вещественные доказательства вы где-то храните?

– Сейчас у нас есть сейф. Прочный, надежный. В задней части офиса. А тогда, четырнадцать лет назад, был обычный абонентский ящик. Я открыла его заколкой. И забрала дробовик.

Куинси вздохнул и потер переносицу. Он уже знал, что было дальше.

– Лукас появился…

– Да. Прошел через раздвижную стеклянную дверь и только потом увидел меня. А когда увидел, ухмыльнулся – мол, вот будет веселье. И закрыл дверь. Вот тогда я и выстрелила. В упор. В грудь. И что ты думаешь? Он так и сдох с ухмылочкой на губах.

– Почему ты не позвонила в полицию? Объяснила бы все самозащитой.

– Я была обычной девчонкой. Ребенком. Ничего в этом не понимала. И для меня это не было никакой самозащитой. Он изнасиловал меня. Убил мою мать. Я хотела стереть его с лица земли. Для этого и принесла домой мамин дробовик.

– И закопала его под верандой.

– Пришлось потрудиться.

– А потом ты сбежала.

Рейни кивнула.

– Уехала в Портленд и четыре года пыталась выкинуть все это из головы.

– А его машина? И соседи наверняка сообщили, что слышали выстрел…

– Сосед уехал на рыбалку. А больше там никто и не живет.

– Ладно, пусть так. Но все равно… Как объяснить исчезновение Лукаса? Как объяснить исчезновение из офиса шерифа дробовика и его чудесное туда возвращение? По-моему, все вполне очевидно. Шеп должен был обыскать твой участок еще до конца недели. Ты даже тело спрятать толком не догадалась.

Рейни промолчала.

Секундой позже Куинси вздохнул.

– Он просто спустил все на тормозах, да? Закрыл глаза? Что ж, будем считать, что мы с ним квиты.

– Город у нас маленький, и правила здесь немножко другие. Как аукнется, так и откликнется. Пусть не всегда, но частенько это справедливо. И для протокола – мы с Шепом никогда об этом не говорили.

– Разумеется. Иначе получился бы сговор.

– Я, в общем-то, была готова заплатить за содеянное, – тут же возразила Рейни. – Во многих отношениях так было бы лучше. Пришлось бы нелегко, открылось бы много неприятного, но зато я рассчиталась бы сполна. А вышло… – Голос ее дрогнул. – У Лукаса были жена и ребенок. Я лишила их мужа и отца. Целых четырнадцать лет они не ведали даже, что с ним случилось. Пусть я ненавидела его, но человеком-то всегда надо оставаться. Родригес прав: должны быть барьеры, переступать через которые непозволительно. Никто не может отнимать чужую жизнь.

– В ту ночь он мог прийти за тобой, – мягко сказал Куинси.

– В том-то и дело, что наверняка я этого не знаю. Я убила его первой, и теперь мне жить с этим до конца.

– Рейни…

Она подняла руку.

– Я не жалуюсь. Что сделано, то сделано – пришло время платить по счетам. Ответственность – не такая уж плохая штука. Знаешь, почему я выкопала его в ту ночь?

– Почему?

– Боялась, что его заберет у меня Ричард Манн. Когда мы получили первый звонок о ком-то хвастающем, что у него есть доказательства, что это я убила мою мать… Не знаю. Я сразу вспомнила про Лукаса, лежащего там, под крыльцом, и тот странный сон, когда мне приснился человек в черном на веранде. Я подумала, что он нашел тело, и что когда войду в номер, то первым делом увижу ухмыляющийся труп. А потом вошла, и там было пусто, но… знаешь, никакого облегчения не наступило. Скорее мне даже стало еще больше не по себе. Что, если он знает? Что, если забрал тело, и тогда у меня нет доказательства того, что я сделала, а мне оно нужно… Я должна была сделать признание. Мне это стало ясно после случая с Дэнни.

– И что теперь?

Рейни замялась. При всех ее благих намерениях ответ давался нелегко. Она откашлялась, но голос все равно прозвучал с хрипотцой:

– На прошлой неделе мэр попросил меня уйти.

Куинси болезненно поморщился.

– Знаешь, – быстро добавила она, – людям почему-то не очень нравится, когда у копа труп под крыльцом. А тут я даже на Сандерса произвела впечатление… Теперь главный – Люк. У него получится.

– Можно переехать, начать где-то в другом месте.

– Нельзя, если я признаю себя виновной. Такие вещи на собеседовании объяснить не так-то просто. «Ваша самая большая слабость?» – «Э, когда я вышла из себя в последний раз, то застрелила человека». – Она покачала головой.

– Так ты поэтому хочешь признать себя виновной? – бесстрастно спросил Куинси. – Чтобы еще сильнее себя наказать?

– Я убила человека!

– Который изнасиловал тебя и застрелил твою мать – и все в течение сорока восьми часов. Налицо посттравматический синдром. Состояние диссоциации. Психологи воздействуют на присяжных не какими-то магическими заклинаниями. Это всё реально существующие синдромы. Они подтверждены документально и хорошо известны. Это тебе любой адвокат скажет. Тебе было семнадцать. Ты была напугана. И Лукас пришел не в гости. Твой адвокат прав – ни одно жюри присяжных не признает тебя виновной. И почему двенадцать посторонних людей должны верить тебе больше, чем ты сама?

Рейни молчала. К горлу снова подкатил комок. Опустив голову, она старательно изучала трещины в тротуаре.

– Если ты и впрямь хочешь жить и двигаться дальше, – мягко продолжал Куинси, – то так и сделай. Прости себя. Иди на суд и дай присяжным шанс также простить тебя. Ты хороший человек. Отличный работник. Любой в Бейкерсвиле так скажет. Спроси Сандерса. Спроси Люка. Спроси меня. Я – надменный федерал, и я почту за честь работать с тобой.

– А-а, заткнись, Куинси, не то я сейчас расплачусь. – Рейни промокнула уголки глаз и громко шмыгнула носом. Черт бы его побрал.

– Что ты собираешься делать?

– Ты меня почти убедил.

– Конечно. Я же эксперт.

– А вот мне еще многому надо учиться.

– Рейни…

– Нет, не говори ничего.

– Откуда ты знаешь, что я хочу сказать? – Пирс попытался дотронуться до нее – она отступила и покачала головой.

– Оттуда! Знаю, и всё. Для человека, столько всего видевшего, у тебя удивительно романтический взгляд на жизнь. Но так не бывает, так что и не говори ничего. – Рейни подкрепила свои слова решительным жестом.

– Хочу пригласить тебя на обед, – спокойно сказал он.

– Какая ж ты задница!

– Обещаю ло-мейн с зеленым чаем. Надеюсь, в этот раз поедим оба.

– Ради бога, Куинси, ты же не собирался оставаться. Ты – агент. Ты любишь свою работу. И делаешь ее хорошо. Я – всего лишь остановка на пути.

– Я могу задерживаться где хочу. У больших «шишек» есть кое-какие преимущества.

– И зачем тебе это надо? Интересно посмотреть, как я буду расплачиваться чеками по безработице?

– Рейни…

– Это правда, и мы оба это знаем! Ты… ты – Куинси. Ты знаешь, кто ты такой и куда идешь, и это замечательно. Но я – это я. И я ничего не знаю. Мне нравилось быть копом. Да, нравилось. Теперь же… Я не представляю, что делать дальше. Мне нужно разобраться. И пройти через суд. Я не могу все это делать, зная, что ты за мной наблюдаешь. Одно дело быть коллегой, и совсем другое – нахлебником.

– Рейни, – раздраженно оборвал ее Куинси и тут же заговорил по-другому, искренне и твердо, – я скучал по тебе эти две недели. Чуть с ума не сошел. Мне никто не грубил, все были вежливы, а я едва не срывался. Мне нужна была ты.

Рейни снова покачала головой. Ну как же с ним тяжело… Ее тянуло к нему. А если откровенно – влекло со страшной силой. Ее преследовал аромат его одеколона. Она хотела опереться на него. Хотела, чтобы он обнял ее. Как тогда, той ночью. Это воспоминание было одним из ее сокровищ.

Но Рейни знала – ничего не получится. У него комплекс героя, а она слишком горда, чтобы быть несчастной девицей.

Прошла еще минута. Плечи у Куинси поникли. Он покачал головой и опустил глаза. Рейни сунула руки в карманы джинсов.

– Мне пора, – сказала она, старательно избегая встречаться с ним взглядом.

Пирс не ответил, и Рейни поняла – это всё. Она повернулась и пошла по шумной, оживленной улице. От яркого солнца заслезились глаза.

Она оглянулась в последнюю минуту. Не надо бы было, но… Оглянулась.

– Куинси.

Он с надеждой вскинул голову.

– Может… может, когда-нибудь, когда ситуация прояснится… Может, я и нагряну с визитом.

– Буду ждать, – от всей души пообещал он.