Глава 27

В Бейкерсвиль Рейни и Куинси выехали через два часа. Перед этим они наконец-то выяснили, как Дэйв Дункан выбрался из номера. Он заранее вырезал в задней стене комнаты дыру, выходившую прямо на куст рододендрона, а когда появилась полиция, вылез через нее, прихватив минимальный багаж.

Куинси был прав: их противник предусмотрителен и не оставляет места случайности.

Пока криминалисты искали отпечатки, собирали волоски и фотографировали сделанную губной помадой надпись, Куинси нарисовал более подробный профиль разыскиваемого. На основании своего опыта он пришел к заключению, что неустановленное лицо скорее всего мужчина, средних лет, неженатый. Высокий уровень планирования и организации преступления указывали на ай-кью выше среднего и наличие профессиональных навыков. Использование манипулирования означало, что он комфортно чувствует себя в компании и даже может иметь серьезные отношения, хотя партнерша, вероятно, нередко чувствует, что не вполне его понимает.

Согласно статистике, неизвестный, вероятно, пытался когда-то поступить на службу в полицию или армию, но либо не был принят, либо был уволен. Определенно мобилен и внимательно следит за ходом расследования.

Здравый смысл подсказывал, что имя Дэйв Дункан вымышленное. За номер он расплатился наличными, предъявив сомнительного вида водительские права. Теперь, возможно, ищет новый мотель в каком-нибудь более населенном месте, где обнаружить «коммивояжера» довольно трудно. Он знает, что сеть затягивается, но не бежит, потому что – и это мнение разделяли все – еще не закончил свои дела.

Местная полиция пообещала собрать всю возможную информацию по визиту «Дэвида Дункана» в город – описание, места, где он бывал, что говорил. Координацией обработки улик с криминалистической лабораторией предстояло заниматься Сандерсу.

Люк сказал, что до конца ночи продолжит наблюдение за домом Шепа, а потом съездит в Портленд – уточнить кое-какие детали у мистера и миссис Авалон. А еще он собирался показать им словесный портрет. Сесть напротив мистера Авалона, сунуть портрет ему под нос и посмотреть, какой будет реакция.

Рейни досталась самая нескучная работа – составить список прибрежных отелей. Не слишком далеко от Бейкерсвиля. Не слишком далеко от Сисайда. Может быть, комната в доме, снятая у какой-нибудь тихой старушки. Или редко используемый охотничий домик.

Рейни и не представляла, как много в окрестностях ее городка мест, где можно укрыться от посторонних глаз. Так что работа ей досталась незавидная.

День получился долгий. Все устали и едва держались на ногах. Люк и Сандерс отправились домой первыми. Рейни и Пирс ехали молча.

На въезде в город Рейни остановилась у вечернего магазина – купить упаковку пива. Потом по молчаливому уговору вместе отправились в отель Куинси.

Здесь у них случился неловкий момент. Рейни осталась на пороге с бутылкой «Будвайзера». Куинси стоял в центре комнаты, обозревая пространство с таким видом, будто лишь сейчас осознал, сколь оно мало и интимно.

Подумав, он выдвинул из-под шаткого стола два стула. Рейни демонстративно их обошла и направилась прямиком к кровати. Пирс ничего не сказал. Потом сбросил пиджак, стащил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и сел на матрас, почти рядом с ней.

С этого угла прочитать выражение его лица было трудно. Одна половина попадала под свет прикроватной лампы, другая пряталась в тени. О чем он думает после таких вот дней? Рейни не знала. Жив ли в нем еще азарт охоты? Или адреналин уже уходит, оставляя трезвое осознание того простого факта, что в мир пришел очередной злодей? Что еще одним хищником стало больше?

Устал ли он? Она устала. Она нервничала и уступала тому настроению, в котором и сама себе не доверяла. В голове эхом отдавались слова Джорджа Уокера. А как смутился Карр, когда ему поневоле пришлось упомянуть старое обвинение, что это она убила свою мать!.. Ей надо быть более толстокожей. Сегодня не получилось. Не хватало уверенности, свежести и осточертело притворяться, будто она знает, что делает, хотя на самом деле давно уже не знает, а расследование только запутывается еще больше.

Что-то она расслабилась сегодня. Что-то ее потянуло на романтику. Рейни смотрела на Куинси и видела его мускулистую грудь под рубашкой, полоску темно-каштановых волос. Сильный, надежный мужчина. Положить бы голову ему на грудь… Слушать, как бьется под ухом его сердце… Обнимет ли он ее, прижмет ли к себе, как делают герои в кино?

Ее никогда так не обнимали. Разве что похлопывали добродушно по плечу. Или пониже спины, намекая, что не прочь развлечься. Ее не ласкали, не баловали нежными прикосновениями, и она как-то обходилась без этого. До сегодняшнего дня.

Рейни взяла из упаковки две бутылки. Бросила одну Куинси, другую пристроила к краю прикроватного столика и ударила по крышке основанием ладони. Над горлышком тут же поднялось холодное облачко тумана. Рейни глубоко вдохнула, втягивая в себя горьковатый вкус хмеля, катая его на языке. Черт. Чего бы она ни отдала за один только глоток. Долгий, успокаивающий, пьянящий глоток…

Но вместо этого она прислонилась к деревянному изголовью старой кровати и прижала бутылку к животу.

Куинси так и не открыл свою. Стоял и смотрел на Рейни цепкими темными глазами.

– Поговори со мной, – тихо сказала она.

– О каком разговоре может быть речь…

– Заткнись и поговори со мной.

Он вскинул бровь, отмечая явное противоречие в ее требовании.

– Какая она, твоя бывшая?

– Господи, ты меня убиваешь.

Рейни выпрямилась. Посмотрела ему в глаза.

– Я серьезно. Какая она?

Куинси вздохнул и, решив, что она настроена серьезно, снял крышку и приложился к горлышку. Потом устроился поудобнее на середине кровати. Рейни сидела, подобрав под себя ноги, и ее пальцы почти касались его бедра. Она смотрела на его горло в открытом вороте белой рубашки и не могла оторваться.

– Бетти – хорошая мать, – сказал наконец Куинси. – И замечательно заботится о наших дочерях… дочери. Дочерях.

– Как вы познакомились?

– В колледже. Мне хотелось получить докторскую по психологии.

– Она психолог?

– Нет. Бетти из богатой семьи. Колледж был нужен ей только для того, чтобы встретить подходящего мужа. Жаль. Она очень умная.

– Красивая?

Куинси ответил не сразу и осторожно.

– Возраст ее не испортил, – бесстрастно сказал он.

– Красивая, умная, хорошая мать… Ты скучаешь по ней?

– Нет. – Твердо и решительно.

– Почему?

– Наш брак умер давно. Когда мы познакомились, Бетти нравилось, что у меня за спиной служба в чикагской полиции. Она надеялась, что я перейду на более высокий уровень, стану практикующим частным психологом. Да я и сам так думал. Но потом меня пригласили в Бюро. Я не отказался. А бедняжка Бетти получила мужа-агента. Если бы я хотел угодить ей, остался бы психологом. Но я выбрал свой путь, и брак покатился по наклонной.

– Почему ты не говоришь о ней ничего плохого?

– Потому что она мать моих детей, и я отношусь к этому с уважением.

– Джентльмен, да? – В ее голосе прорвалась резкая нотка. Она не искала конфронтации, не собиралась ссориться, но, однако ж, ступила на эту дорожку. Конфликт был ее второй натурой, мягкости и добродушию Рейни всегда предпочитала драку. Ей почему-то вспомнился Джордж Уокер, и в глазах защипало. Только этого не хватало.

– В любой ситуации важно соблюдать приличия, – негромко добавил Куинси. – Я слишком часто сталкиваюсь с жестокостью и бесчеловечностью на работе, чтобы множить их самому.

– Я не такая воспитанная.

– Ты – нет. – Куинси криво усмехнулся. – Но тебе это только на пользу.

Рейни поставила бутылку на тумбочку. Ее не оставляло какое-то неугомонное волнение. Он указал ей достойный выход. Она не могла принять его предложение. На нее что-то нашло, и в таком настроении она знала только одну дорогу – в темноту, к опасности.

– Ты ведь тоже не из бедных, а, Куинси? Хорошие костюмы, дорогой одеколон… Тебе все это не в новинку.

– У нас не было денег. Мой отец – янки до мозга костей, из тех, кого называют болотными крысами. У него приличный участок земли на Род-Айленде, который он сам обрабатывает и который унесет с собой в могилу. Это он научил меня уважению к манерам. Научил любить осень, когда меняются листья и яблоки становятся хрусткими. А еще научил никогда не говорить близким, как они тебе дороги. – Куинси едва заметно скривился. – Костюмы же я подбирал сам.

Рейни встала на четвереньки, впилась в него взглядом и подалась вперед.

– Я – белая шваль.

Он не отвернулся, не отвел глаз.

– Не говори так.

– Это правда. Я объясняю, кто я такая, чтобы ты потом не предъявлял претензий. – Она придвинулась к нему еще ближе. Он остался на месте. – Я не белая и пушистая. Терпеть не могу извиняться. У меня дурной нрав. Мне снятся кошмары. Я редко бываю бодрой и веселой. А еще мне бы не надо делать это, но я, будь оно проклято, все равно сделаю.

– Врунья, – сказал негромко Куинси, а потом поднял руку, обнял ее ладонью за шею и притянул к себе.

Рейни приняла поцелуй, но первый контакт стал для нее шоком. Жаркое пламя и прохладный камень нашли друг друга. Она ощутила пивной вкус и жадно раскрыла губы, чтобы упиться им. Но потом его язык, сильный и требовательный, вторгся в ее рот, всколыхнув застарелую панику.

Рейни крепко, так, что ногти врезались в ладонь, сжала кулаки и постаралась взять себя в руки. Представила поля в желтых цветах. Тихие, неспешные реки. За годы она освоила немало приемов. Главное – не терять контроль, и тогда никто ни о чем не догадается.

Шершавая ладонь на ее щеке. Щекотно… И кровь вдруг прихлынула к низу живота. Рейни даже испугалась немного. Губы на ее шее. Она откинула голову. Открыла ему горло. Его дыхание, теплое и пьянящее, коснулось ключицы.

Пойдет ниже, подумала Рейни. Не забыть бы застонать. Желтые поля и плавные реки… Она чувствовала его губы, твердые, искусные. Чувствовала тьму, невидимую, но затаившуюся где-то рядом. Желтые поля и плавные реки… Он дотронется до ее груди. Она выгнется. Скорее бы. Закончить это все.

Ей вдруг стало до невозможности грустно. Она сама начала, но в конце будет не то, что ей нужно. И не надо было делать это с Куинси. Он не такой, как другие. С теми все было просто и бездумно. С ним – сродни богохульству.

Рейни опустила голову. Не надо, чтобы он увидел ее глаза. Не надо, чтобы понял, о чем она так старательно думает. О желтых полях и неспешных потоках. О Дэнни О'Грейди с дробовиком, из которого снесли голову ее матери.

Ее пронзила боль. Тупая, но такая сильная, что она уже не знала, где кончается боль и начинается Рейни Коннер.

Куинси поднял руку. Убрал с ее лица длинные, тонкие пряди. И поцеловал в уголок глаза, туда, где уже собрались ее первые слезы.

Рейни сползла с кровати.

– Ради бога, не будь же ты таким милым.

Сжав пальцами воротник, она шагнула к шаткому столику. Перевела дыхание.

Куинси медленно выпрямился. Его темные волосы спутались. Неужели она это сделала? Щека горела от его щетины. И шея тоже.

Черт. Ну и дура же… Теперь осталось только расплакаться, а потом хоть вешайся от стыда. И как только можно быть такой тупой… Она схватила куртку и шагнула к двери.

– Стой!

В притихшей комнате это прозвучало так громко, что Рейни от неожиданности замерла.

– Пожалуйста, сядь, – уже тише сказал Пирс.

Она положила руку на ручку двери, твердо решив не поддаваться.

– Да сядь же ты!

Рейни села на жесткий деревянный стул у двери.

– Извини. Не хотел на тебя кричать. И не думал, что дело зайдет так далеко. Сегодня много чего пошло не так.

Немного полегчало. Рейни изобразила улыбку, которая, наверное, разбила бы стекло.

– Ну спасибо. А теперь, мистер, если вы не против, я пойду.

– Помолчи. И уймись.

Куинси устало поднялся с кровати. Только теперь Рейни заметила, что у него дрожат руки. Морщинки у глаз проступили явственнее. Уголки губ угрюмо поникли. Ей сделалось не по себе – это все из-за нее, и он такого не заслужил.

Если бы она могла… Вот подняла бы руку и стерла с его лица эту хмурую, суровую маску.

Но ничего такого она не сделала – просто сидела, как пойманная с поличным школьница в ожидании неминуемого наказания.

– Да не смотри же на меня так, – нетерпеливо сказал Куинси. – Я не твоя мать и не муж-насильник. И бить тебя не собираюсь, хотя свернуть тебе шею иногда руки чешутся.

– Воспитание не позволяет, а, Куинси? Не умеешь пачкаться?

Пирс стиснул зубы, и она подумала – с каким-то злорадным триумфом, – что, наверное, все-таки задела его за живое. Но тут же одернула себя. Что ты делаешь, Рейни? Помолчать не можешь?

Не получилось. Она поднялась со стула, увлекаемая демонами, понять которых могла, но контролировать не умела. Медленно, чувствуя свою власть над Куинси – глаза его сузились, и губы приоткрылись, – подошла к нему. Расстегнула верхнюю пуговицу на блузке.

– Хватить играть, – прошептала она. – Давай сделаем это. Как трахаются воспитанные янки? Какую позу предпочитаешь? Миссионерскую? Сверху? Снизу? По-собачьи? Позиция шесть на девять? Ох, что бы сказал твой папочка…

Она расстегнула вторую пуговицу, открыв свой застиранный белый бюстгальтер. Руки больше не дрожали. Кружилась голова. Она словно покинула свое тело и теперь наблюдала за всем происходящим откуда-то издалека, как зритель за персонажами пьесы. Сколько раз такое случалось с ней раньше? Это было уже не важно. Для сожалений всегда есть утро.

Куинси схватил ее за руку. Рейни улыбнулась и, прижавшись к нему, потерлась бедрами.

– Давай, Куинси, – проворковала она голосом, который и сама едва узнала. – Трахни меня. Как надо.

– Как его звали? – процедил он сквозь зубы. – Сколько тебе было? Твоя мать знала? Или напилась и ей было все равно? Черт!

Он отстранил ее и, словно едва сдерживая себя, прошел по комнате. Только что был рядом – и вот его уже нет. Рейни даже пошатнулась.

– Ты ведь никому не говорила, да? И вот я здесь. Чтобы помочь тебе, я должен быть беспристрастен. Но это невозможно. Я хочу выследить его. Я хочу переломать ему кости. Сколько бы этих мерзавцев я ни отправил за решетку, этого всегда мало.

– Не понимаю, ты о чем?

– Чушь.

– Ты со всеми женщинами так обращаешься? Неудивительно, что живешь скучновато.

– Что случилось четырнадцать лет назад?

– Посмотри на часы. Уже за полночь. Пора разбегаться.

– Четырнадцать лет назад. Давно, но не слишком, так?

– Ты утром придешь? У нас куча дел, но ты ведь, строго говоря, не член команды. Один звонок, и тебя здесь нет. Мы оба это знаем.

– Рейни…

– Ну так расслабься! Почему ты не можешь отвернуться и расслабиться?

– Потому что я – это я! Потому что я не дурак, и мне интересна ты! И я тебе отчасти интересен, иначе бы ты не приходила сюда ночью поговорить. Сейчас мы здесь. Давай поговорим. Тебе нужно выговориться. Мне нужно выслушать. Давай же сделаем это!

– Я не верю во всю эту чушь.

– А я не верю, что ты забыла имя человека, который убил твою мать.

Сказал, как ударил. С расчетливой жестокостью и силой. Рейни как будто задохнулась и в первый момент даже подумала, что ослышалась. Он не мог… Никто… Да как…

Сердце заколотилось молотом.

Как? Да ведь он же Куинси. Так и узнал. Куинси, один из лучших в Квантико. И она сама прилетала к нему вечер за вечером с кусочками информации в клюве.

– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, – неуверенно пробормотала Рейни.

Куинси не ответил – только смотрел.

– Я не собираюсь стоять здесь безропотно и все это выслушивать, – зашла она с другой стороны.

Он только плотнее сжал губы.

– Это все чушь! Я ухожу! – Она повернулась к двери.

Куинси не произнес ни звука.

Рейни открыла дверь. Швырнула на руку куртку. И вдруг поняла, что не хочет идти в ночь. Что бы она там ни говорила, какие бы смелые слова ни бросала, ее внимание, ее интерес был там, у нее за спиной, в этой комнате. Но Куинси стоял как столб, безмолвный и неподвижный.

Позови же меня, подумала она вдруг. Верни. Вот что мне нужно услышать. Вот что я хотела услышать, только не поняла это тогда. Позови же меня. Еще раз. Я не могу сделать это сама. Слишком долго держала все под контролем. Я устала, а прошлой ночью на моей веранде стоял человек в черном, и ты не знаешь, что со мной было.

Желтые поля и плавные реки…

Она плакала. Слезы катились по щекам, и ей было стыдно за себя. Она ненавидела себя за слезы. Много лет назад мать сказала ей, что слезами горю не поможешь, и она была права. Плачь не плачь – лучше не станет. Ничего не изменится.

Желтые поля и плавные реки…

Позови меня. Верни.

Куинси молчал. И Рейни вдруг поняла, что она уже не у дверей. Она на парковке. Одна. В куртке. И дверь номера закрыта. Подсознание снова сработало быстрее.

Ночь, холодная и густая, окружила ее. Она подняла голову и принялась считать звезды, пока не высохли слезы.

Огромная ночь в огромном мире. Во всем мире, может быть, только она одна утешалась ощущением собственной незначительности.

Позови меня…

Рейни выбралась из машины. Оторвала, отскребла листок с любовным посланием с ветрового стекла. Ночь молчала. Ни звука из комнаты Куинси.

Она поехала домой.