12 июня 2010 года, Москва, 24°C

Сергей сделал последнюю запись в историю болезни и, потягиваясь, откинулся на спинку стула. Стоило Булгакову закрыть глаза, как он начинал проваливаться в сон. Нескончаемое суточное дежурство. Пять пулевых ранений, шесть черепно-мозговых травм в пьяных драках. Потоки крови, пролившиеся сегодня в приемном отделении Склифа, наводили на мысль о Риме эпохи Нерона и Калигулы. Хотя, какой, к черту, Рим? Ночь с пятницы на субботу всегда самая тяжелая, а с учетом грядущего праздника – ничего удивительного, что народ пошел в отрыв…

– Сергей Ростиславович, кофе хотите? – голос медсестры Алены вырвал его из полудремы. – Вода закипела.

– Спасибо, хочу, – зевнул Сергей. – И покрепче.

– Тоже засыпаете, – с пониманием откликнулась Алена. – Какое тяжелое дежурство! Я прямо с ног падаю. Скорее бы восемь, поеду домой, завалюсь спать.

– Хорошо бы, – мечтательно произнес Булгаков. – Но облом… у друга сегодня пьянка по случаю дня рождения. И поспать мне светит от силы часов пять – не больше.

– День рождения? И сколько ему?

– Сколько? – Сергей задумался лишь на мгновение: – Тридцать четыре. Ну да, правильно… Он моложе меня на три… нет, на четыре года.

– А что вы ему подарите? – поинтересовалась Алена как бы между прочим.

– Тьфу, черт, – в сердцах сказал Сергей. – Я и забыл. Вот еще за подарком ехать. Плакал мой сон…

«Подарю-ка я Ланскому, – пришло ему в голову, – тот шикарный французский галстук, ему он будет кстати, не то что мне… Для него костюм – униформа, а я в последний раз костюм надевал, дай бог памяти… На чью-то свадьбу? Ах да, еще на конференцию… На кой он мне сдался, этот галстук… Как принес из магазина, так нераспакованный и валяется. Куплю бутылку хорошего коньяка и Анне – цветы». Тут его взгляд остановился на Алене – хорошенькой, рыженькой, с россыпью мелких конопушек на курносом личике. Его осенило.

– Алена, – выпалил он практически непроизвольно. – А у тебя какие планы на вечер?

В ее зеленых глазах зажегся вопрос, а на щеках – румянец.

– Не знаю, – пролепетала она.

– Хочешь пойти со мной?

– Ой, – смутилась девушка. – Неудобно как-то…

– Ерунда, – отмахнулся Сергей. – Это просто вечеринка.

– Неудобно, – повторила девушка. – Одна в мужской компании…

– Какие глупости, – удивился Сергей. – Кто говорит про мужскую компанию? Ланской, можно сказать, почти женат, они с Анной живут вместе давно, да и еще есть одна парочка… – он поморщился. – Так что присутствие как минимум двух дам я гарантирую… если, конечно, тебе это так важно.

– Ну, если вы считаете, что это удобно…

И чего ломается? Ведь все равно поедет, он в этом не сомневался ни минуты. Надо сказать, Сергей Булгаков, один из ведущих хирургов отделения неотложной нейрохирургии Склифа, придерживался весьма невысокого мнения о женщинах вообще и медсестрах в частности. «Покажите мне женщину умную и верную, и клянусь, я женюсь на ней!» Никто не показывал Булгакову такой женщины, и его женитьба откладывалась на неопределенный срок, но не заметить влюбленность девушки он не мог никак. Алена совсем недавно работала в отделении, и угораздило же ее втрескаться в Булгакова… Она застыла с открытым ртом, впервые увидев его высокую, под два метра, фигуру с мощным разворотом плеч. Юная медсестра не могла отвести взгляда от его чеканного римского профиля и веселых васильковых глаз. Когда он смеялся, то морщил чуть широковатый в переносице нос и ерошил светлые волосы.

Способные соображать пациентки в его присутствии становились сразу же томными и кокетливыми, даже если из них хлестала кровь. Когда Булгаков появлялся в приемном покое, дамы замолкали – как медперсонал, так и пациентки. Надо отдать ему должное, Сергей Булгаков не оставался безучастным к такому вниманию. Любая хорошенькая мордашка могла рассчитывать на его благосклонность, но другой вопрос – что за этим следовало. А следовал равнодушный поцелуй на прощание и фраза типа «Пока, детка, я позвоню как-нибудь». Понятно, он не звонил.

– Сергей Ростиславович, – в ординаторскую заглянула вторая медсестра, – там девочку привезли, под машину попала. Травма черепа. На экзамен шла, наверное. В сумке конспекты…

– Где она? – спросил Сергей, нехотя поднимаясь со стула, и залпом допивая остывший кофе.

– Во второй операционной… Снимок мы сделали.

– Честно говоря, я надеялся, на сегодня все… – устало пробормотал он.

– Теперь уж точно все, – утешила его Алена, – без пяти восемь…

…– Объявляется посадка на рейс 411 Аэрофлота «Москва-Рига», – ему показалось, чувственный голос раздался прямо над ухом, заглушив музыку. Бар был почти пуст. Звучало страстное танго в исполнении Грейс Джонс – воспоминание о роковой и порочной любви. «Tu cherches quoi? À rencontrer la mort?» Молодой мужчина, лет тридцати пяти, потягивал коньяк, наблюдая за сидящей перед ним девушкой.

– Почему ты молчишь? – спросил он.

– Потому что меня раздражает выражение твоего лица, – ответила девушка, но в ее голосе звучало не раздражение, а скорее, недоумение и печаль. Девушка была невысокая, худенькая, с темно-золотистой гривой волос. Чуть косящие зеленовато-карие глаза придавали ее взгляду выражение диковатой отрешенности.

– Мне жаль, что ты едешь без меня, Лисик, – сказал он, накрывая ладонью ее пальчики, унизанные множеством тонких серебряных колец.

Девушка неторопливо сделала глоток дайкири – крепкого коктейля с ромом.

– Я предлагала тебе ехать со мной. Ты отказался. Но я не смогу поехать в другое время. Я так давно мечтала побывать у друзей в Майори.

– Сейчас – никак, – с искренним сожалением покачал головой ее визави. – У меня работа.

– Это я уже слышала, – уронила она, вставая. – Объявили мой рейс, пойдем.

– Послушай, – в глазах мужчины светились нежность и грусть. – Я не хочу, чтобы ты уезжала. Как я тут без тебя?..

Девушка, которую он назвал Лисик, снова опустилась на стул, не выпуская из рук небольшого кожаного рюкзака. Ей показалось на пару секунд – сейчас он скажет те самые важные слова. Но мужчина молчал, покачивая в руке круглый бокал, в котором плескались остатки коньяка. Он продолжал молчать, когда повторно объявили посадку на ее рейс. Наконец она поняла, что ждать – пустая трата времени.

– Ты идешь? – спросила девушка, снова поднимаясь.

– Да, иду, – ответил он, забирая у нее рюкзачок и внушительный этюдник.

Они покинули бар и направились к паспортному контролю. Она шла, и ее сандалии под длинной юбкой щелкали по гранитному полу. Каждый подыскивал слова прощания, которые не оставили бы в душе тоскливого осадка. Их отношения длились два года и оба ценили привязанность, возникшую между ними. Но была ли это только привязанность или уже что-то большее – не знали ни он, ни она. Это была их первая разлука, и оба остро чувствовали, как трудно дается им расставание.

Тут девушка повернулась к своему спутнику. Она была действительно маленькая, и ее макушка едва доходила до его груди.

– Милый, – Слезы были готовы брызнуть из ее глаз, – я не поеду без тебя. Я сейчас сдам билет. Ты действительно не хочешь, чтобы я уезжала?

Его взгляд мгновенно потеплел и на губах мелькнула улыбка.

– Я действительно не хочу разлучаться с тобой, милая, – ответил он. – И мне важно, что ты сейчас сказала. Правда, важно. Поезжай, – он склонился к ней и коснулся поцелуем ее губ. – Поезжай, и ни о чем не думай. Хорошо отдохни, но поосторожнее с латышами. Я имею в виду мужчин. Боюсь, ты не устоишь.

Девушка с облегчением рассмеялась.

– У меня есть мужчина. Так что можешь быть спокоен.

– Я буду ждать тебя, Лисик, – улыбнулся он в ответ, и снова поцеловал ее. И на этот раз это был поцелуй прощания. После него следует лишь последний взмах рукой. Что она и сделала.

Катрин с трудом заставила себя подняться в десять, совершенно разбитая после ночного разговора. Но переводы могли потребовать скоро, и дальше откладывать было невозможно. Наскоро позавтракав, она села за компьютер в компании литровой кружки кофе и, испытывая тошноту от технической терминологии, в которой ничего не смыслила, к двум часам все же перевела пять страниц текста – характеристики электронасосов.

Около четырех заглянула мать. С утра Галина Васильевна, большая любительница распродаж, бегала по магазинам – на дворе стоял июнь, и почти во всех магазинах появились соблазнительные скидки – устоять было трудно. Катрин критически окинула взглядом ворох пакетов из недешевых бутиков.

– Ты не хочешь хотя бы в выходные отдохнуть? – беззлобно проворчала мать.

– Хочу, – кивнула дочь. – Но не могу. Мне скоро перевод сдавать. Я и так со своей ленью дотянула до последнего.

– А к Антону поедешь? – с утра Катрин успела поныть ей в трубку по поводу ночного звонка Орлова, и Галина Васильевна была в курсе ее сомнений. – Или решила покапризничать?

– Не знаю, – искренне ответила Катрин, и помрачнела от ее вопроса еще больше, чем от технических характеристик электронасосов.

– Ну смотри, – Галина Васильевна прошла на кухню и оттуда крикнула: – Я сварю кофе – будешь?

– Буду, – обрадовалась Катрин. – Кофе – то, что нужно, а то от этой растворимой бурды мутит. А самой варить – лень.

Тяжко вздохнув, Катрин открыла словарь синонимов и стала искать подходящее по смыслу слово, обозначающее то ли падение напряжения, то ли повышение давления… Листая словарь, она слушала, как на кухне надрывается оставленный там мобильник. Наконец, мать принесла телефон в комнату. Глянув на экран, бросила: «Это Анна».

И кинула мобильник на диван. Катрин взяла трубку.

– Работаешь? – услышала она ехидный голос подруги.

– Угу, – буркнула Катрин.

– Ты сама себя на каторгу сослала? А смысл? Медаль тебе все равно не дадут.

– Не дадут, – вздохнув, ответила Катрин. – И, что самое обидное, даже спасибо никто не скажет. Зато – вдруг денег дадут? Мне медали не надо.

– А к нам во сколько приедешь? Мне бы помощь не помешала, знаешь ли…

– Извини, – произнесла Катрин после короткого размышления. – Но скоро меня не жди. Приеду часам к семи, не раньше. Я сегодня Орлова воспитываю. Совсем, знаешь, от рук отбился.

– Понятно, – хмыкнула Анна. – Дело полезное, но совершенно безнадежное.

– Ты полагаешь?

– Ну, рискни. Хотя, как известно, благими намерениями вымощен путь в ад.

Катрин с досадой поморщилась. Надо же – у Анны, оказывается, тоже есть по этому поводу особое мнение…

– Насчет ада – поподробнее. Может, объяснишь, что ты имеешь в виду?

Анна рассмеялась.

– Да, сейчас объясню. Делать мне больше нечего – воду в ступе толочь.

– Вот так всегда, – заныла Катрин. – Любишь ты озадачить, танцорка несчастная…

– В данный момент – я не танцорка, а кухарка. Вся готовка на мне. Антон сказал, вернется к пяти. Там и народ начнет подходить. Ладно, до вечера…

– До вечера, – Катрин нажала отбой, одновременно кликнула на «сохранить», и отправилась в ванную. Электронасосы электронасосами, но в данный момент задача номер один – выглядеть безупречно. Сногсшибательно. В полном смысле этого слова.

Раздвинув дверцы бездонного шкафа, Катрин лениво копалась в нем – никакого вдохновения. И чего бы надеть – чтобы у Орлова дыханье перехватило? Хотя какая разница – он все равно не заметит, в чем она. Хоть голая иди. А может и заметит, но ничего не скажет – Орлов хвалить ее внешность не любил или не хотел, а может и то, и другое вместе. «Какого черта, – возмутилась про себя Катрин, – словно кроме Орлова, там больше никого не будет. Взять хоть Мигеля – вот уж кто не поскупится на пламенный взгляд и изысканный комплимент! Хотя иногда не по себе делается от его дерзости. Или Булгаков – красив, как бог, и я ему нравлюсь. Или когда-то нравилась. А Орлов бесится, вот уж собака на сене… сам не ам и другому не дам»

Размышляя таким образом, Катрин вытащила на свет первое, что попалось ей под руку – жемчужно-серое шелковое платье до колен, с глубоким треугольным вырезом. Платье подарила ей мама на последнее Рождество – они бегали с ней по магазинам после Нового года, и в роскошном бутике Катрин затормозила у манекена, облаченного в это самое платье, застыв, как лотова жена и потеряв дар речи. Галина Васильевна, не заметив, что Катрин безнадежно отстала, ушла вперед, а когда обнаружила, что разговаривает с пустотой, обернулась. Нашла взглядом Катрин и возвратилась к ней.

– Что? – спросила она дочь, подойдя, но та ей не ответила, а только перевела дыхание и ткнула пальцем в манекен.

– Ах, какое чудо! – Галина Васильевна любила красивые вещи и мгновенно оценила волшебное платье. – Купи себе – оно словно для тебя сделано.

– Угу, – мрачно кивнула Катрин. – Сделать-то его для меня сделали, только насчет цены посоветоваться забыли, – она кивнула на табличку рядом с манекеном, словно тот – ценный музейный экспонат. На табличке была обозначена цена, сопоставимая со средней зарплатой по Москве – за полгода.

– Ничего себе, – охнула Галина Васильевна.

– А я что говорю… – простонала Катрин.

Они постояли около манекена еще минуты три, после чего Галина Васильевна втолкнула упирающуюся дочь в кабинку с бархатной портьерой и заставила ее примерять платье, приведя обнадеживающий довод: – Может оно тебе не подойдет, тогда и страдать нечего!

Но платье, снятое с манекена, село на Катрин словно вторая кожа, как будто она родилась в нем. Идеальное в своей простоте – скромный кусок жемчужного шелка – платье приняло ее в объятия нежным любовником. Прямые плечи, высокая грудь и тонкие щиколотки молодой женщины были словно созданы для него. Галина Васильевна одобрительно оглядела дочь, не скрывая гордости.

– Мам, я не могу, – прошептала Катрин. – А что потом? Зубы на полку?

Тем временем Галина Васильевна достала из сумки карту и решительно двинулась к длинноногой продавщице, приказав той: – Выписывайте!

– Мама, – завопила Катрин. – Ты сошла с ума!

– Мне заплатили перед Новым годом за работу в МЧС, – заявила Галина Васильевна. – Признаюсь, внушительную сумму. Могу я подарить единственной дочери платье на Рождество?..

Через несколько минут продавщица вручила Катрин красивый пакет с платьем, завернутым в тонкую бумагу. Все еще не веря, что она таки стала его счастливой обладательницей, Катрин заглянула в пакет и, убедившись, что вожделенное платье там, в восторге повисла у матери на шее. С тех пор прошло несколько месяцев, а оно все висело в шкафу в ожидании звездного часа. И вот – кажется, дождалось…

Надев белье и подколов длинные, ниже пояса, густые темно-каштановые волосы, она присела к трюмо. Итак, что бы ей нарисовать? Немного коричневых теней на веки, тушь на ресницы, но без подводки, чтоб не выглядеть вульгарной. Хорошо, что кожа у нее белая, чистая, не нуждается в тональном креме. Немного пудры, совсем чуть-чуть, чтобы нос не блестел. Черты Катрин строгий критик назвал бы скорее классическими, чем красивыми – высокие скулы, чуть длинноватый, но идеальной формы нос. Блеск темно-карих глаз гасился стрельчатыми ресницами.

Она с удовольствием окунулась в прохладу шелкового платья, стянула с полки бледно-розовый, шелковый же палантин. Обмотала длинное жемчужное колье вокруг узкого запястья. Получился довольно-таки массивный браслет. Теперь волосы. Может, распустить? Катрин вынула шпильки, придерживавшие ее шевелюру, пока она одевалась, и длинные пряди упали ей на спину. Нет, пожалуй, это уже слишком…

И она собрала тяжелую массу в низкий узел над самой шеей. Туфли на высокой шпильке, Serge Noire в качестве заключительного аккорда. Все костры средневековья в этом загадочном аромате… Повертелась у зеркала и осталась довольна. Мать перед уходом заглянула в комнату, одобрительно покивала и испарилась со всеми пакетами и пакетищами…

Мобильник призвал ее голосом Милен Фармер «Fuck them all». Очень вовремя и очень актуально…

– Катрин?

– Серж? – откликнулась она.

– Тебе извозчик не нужен? Или ты сама поедешь? Или за тобой Орлов заедет?

«Ой, как кстати!» – мелькнуло в голове Катрин.

Булгаков работал под началом ее матери – заведующей отделением Склифа. Галина Васильевна не возражала бы заполучить его в качестве зятя. Но Катрин и Сергей оставались всего лишь хорошими друзьями. По мнению Катрин, Булгаков вел себя отвратительно по отношению ко всем женщинам, с которыми заводил романы, и ни одну она не видела более двух раз. А когда она спрашивала Сергея про кого-либо из них, он лишь рассеянно откликался: «О ком это ты?». Сам Булгаков прекрасно сознавал, что в тот момент, когда он совершит хоть одно двусмысленное телодвижение в сторону Катрин, и она расценит его не как дружеское, их теплым отношениям придет конец.

– Мне как раз нужен извозчик, – с благодарностью произнесла Катрин и начала сбивчиво объяснять. – У меня шпильки высокие, в метро точно в дырку какую-нибудь провалюсь, за рулем каблук сломаю, а такси вызывать лень…

– Все с вами ясно, леди, – проговорил Булгаков насмешливо. – Короче, во сколько за тобой заехать?

– Полседьмого. И зайди, ладно, чтобы мне на улице не стоять, а то ты знаешь, я в таком виде, – тут она прикусила язык.

– Да ты что там, голая собралась ехать? – радостно заурчал Булгаков в трубку.

– Ага, размечтался, – фыркнула она, и на этом их разговор завершился.

…– Послушай, – говорил Булгаков, пока они спускались в лифте, – у меня в машине барышня сидит. Уж будь с ней поприветливее, а то она какая-то испуганная.

Катрин чуть не взвыла от досады.

– Я ее знаю?

– Нет. Это медсестра из нашего отделения.

– Серж, ты докатился – соблазняешь средний медперсонал, – ехидно хихикнула Катрин, дабы скрыть разочарование. До этого она предвкушала, как взбесится Орлов, когда она появится у Ланского под руку с Сержем. Ее ревнивый любовник кривился, замечая вовсе не дружеские взгляды Булгакова, обращенные к Катрин. Грех не воспользоваться возможностью прищемить ему хвост. Увы! Все ее планы рухнули из-за какой-то медсестры, невесть откуда нарисовавшейся на горизонте.

Сергей тем временем наблюдал за лицом Катрин, как на экране отразившем всю гамму обуревавших ее чувств. Он ни на секунду не обманывался насчет ее отношения к нему. «Бабы! – презрительно подумал он. – Даже лучшие из них – хитрые и расчетливые стервы!».

– Да, в таком виде на улице лучше не стоять и такси лучше не ловить, – Булгаков старался оторвать жадные глаза от глубокого выреза ее платья.

– Что-то не так? – вскинула она голову.

– Все не так, – дернулся он. – Ты вся – одна сплошная провокация.

Катрин подняла бровь и грустно усмехнулась.

– Будет мне сегодня за мою провокацию, – тихо обронила она. Выходя из лифта, Сергей пропустил Катрин чуть вперед, специально, чтобы исподволь полюбоваться на крутой изгиб, которым ее тонкая талия перетекала в бедра.

Катрин недовольно скользнула взглядом по смущенной рыженькой девушке. Но после того, как Булгаков, не колеблясь ни мгновения, пересадил ту на заднее сиденье, снисходительно ей кивнула. Н-да, как некстати… Интересно, как объяснил Булгаков новой пассии его отношения с ней, Катрин? «Сейчас мы заедем за женщиной, которая мне нравится»? Или – «Я только заберу тут одну – она живет с моим другом уже черт знает сколько лет и на потеху всей компании они все никак не могут расстаться»? Тоже ничего. Катрин мельком глянула в зеркало дальнего вида – на симпатичном личике, усыпанном веснушками, было ясно написано отчаяние.

«Почему меня должно это занимать? – спрашивала себя Катрин. – Она не моя проблема, а Булгакова. Девочку жалко, милая девочка… А собственно, что мне ее жалеть, сама виновата!», – с неожиданным раздражением подумала она. Булгаков молча вел машину. Он бы с радостью поболтал с Катрин, но мешала рыжая за спиной. Нечего посвящать ее во внутренние дела королевства…

Так, в гробовой тишине, они доехали до дома Ланского.

Этот дом построили в начале восьмидесятых, для государственной элиты в одном из самых престижных в то время районов Москвы – в начале Олимпийского проспекта. Ланские занимали отличную пятикомнатную квартиру на втором этаже. Кроме них на площадке жила только одна семья – дипломата высокого ранга.

Отец Антона – именитый ученый-нефтяник – вечно пропадал с женой то в Сибири, то за полярным кругом, то в далеких восточных странах. Антона воспитывала бабушка. Она умерла, когда тот учился в университете. Родители продолжали жить за границей, а их просторная квартира превратилась в пристанище для друзей Ланского в трудные моменты жизни.

Дверь прибывшим открыла Анна. Как всегда, вся в черном, она, однако, закуталась в огромную испанскую шаль алого шелка с длинными полуметровыми кистями. Но, против обыкновения, Анна не улыбалась гостям.

Пропустив в квартиру Сергея с Аленой, бесцеремонно оттеснила Катрин на лестничную клетку, к лифту.

– Подожди-ка! На пару слов! – с трудом разыскав под шалью карман на брючках, она достала пачку сигарет и закурила.

– Что случилось? – испугалась Катрин.

– Катрин, – Анна запустила руку в водопад светлых распущенных волос. – Ты что, опять с Орловым поругалась?

– С чего ты взяла? – удивилась Катрин, но потом растерянно кивнула:

– Ну да… поругалась… сегодня ночью. – И продолжила мямлить:

– Представляешь, позвонил заполночь, я уже спала. Нес какую-то чушь…

– Катрин! – Анна не могла сдержать досады на подругу. – Он, конечно, свинья, но ты тоже хороша! Когда-нибудь научишься держать себя в руках?

Представляешь, он снял ее где-то на улице!

– Что? – пробормотала Катрин. – Кого снял?

– Твой Орлов приволок какую-то девицу.

– Нет! – Катрин не поверила. – Не может быть!

– К сожалению, может, – отрезала Анна. – Достукалась!

Несколько мгновений Катрин молчала, и лицо ее теряло краски. – За что?.. – наконец прошептала она. – За что он со мной так?

– Катрин! – Анна тряхнула ее за плечо. – Очнись! Какая разница теперь – за что?

К горлу Катрин подступили жгучие слезы, она ощутила себя смешной, несчастной и никому не нужной. Не ответив Анне, ринулась к лифту.

– Куда? – схватила ее за руку Анна.

– Мне лучше уйти. Не хочу быть посмешищем.

– Глупости. Ты роскошно выглядишь. Он забудет об этой девице, как только тебя увидит. Хотя он, по-моему, уже про нее забыл. Она сидит грустная и в полном одиночестве, а Орлов курит на лоджии. По-моему, тебя ждет. Скушно ему, гаду…

– Сил моих больше нет, – заскулила Катрин.

– Кончай ныть. Ну привел и привел. Мало ты от него пакостей видела – в первый раз, что ли? Сигарету хочешь?

Катрин сжала кулаки так, словно Орлов стоял рядом, и она могла вот сейчас прямо съездить ему по морде.

– Я сдохнуть хочу, Анька!

– Катрин, какая же ты идиотка. Это удивительно, что он тебя так любит.

Катрин истерически расхохоталась.

– Любит! Любит! – убеждала ее Анна.

– Ну, может, и любит! Но словно ненавидит меня за это! Пошел он к черту с его любовью!

– Пожалуй, тебя можно впускать – по крайней мере, не разревешься. Ланской мог бы выставить его вон – только что это изменило бы?

Катрин горестно закатила глаза.

– Ничего, ровным счетом, он бы притащил ее ко мне домой, я думаю…

Анна натянуто рассмеялась: «Пожалуй, у него наглости хватит!».

Катрин спросила с кислым выражением лица:

– Она красивая? Наверняка блондинка.

– Красивая, – ответила Анна, – и даже очень. И она блондинка, правда, крашеная.

– А ты натуральная? – поинтересовалась Катрин желчно.

– Ну, подруга, вперед, в бой, – с облегчением выдохнула Анна. – Ты готова.

– Я знаю эту прелестную женщину? – вдруг услышали они веселый голос и обернулись. Перед ними стоял Мигель Кортес де Сильва.

Шикарное имя ему досталось от деда, в детстве вывезенного в Советский Союз и оставшегося здесь навсегда. Связанным с секретным производством, отцу и матери не удалось вернуться в Испанию после объявленной Франко амнистии, но Мигель однажды отправился на историческую родину. Но, не прошло и пары лет, как он, удивив всех, вернулся обратно. Когда же на вечеринке, устроенной в честь его приезда Антоном, кто-то из друзей поинтересовались причиной столь скорого возвращения, выражение лица Мигеля стало таким, что остальные уже не приставали к нему с расспросами.

Антон, однако, высказал предположение, весьма правдоподобное: Кортес, самолюбивый и гордый, попросту не смог смириться с необходимостью заново завоевывать место под солнцем. Мигель был экспертом в производстве вина – виноградники Валенсии и Эстремадуры он знал, как свои пять пальцев. И рынок сбыта – Россию. Здесь его высоко ценили в определенных кругах, он успел заработать себе репутацию блестящего сомелье и опытного энолога, но в Испании оказался лишь одним из многих. И поэтому Мигель, типичный московский плейбой, предпочел вернуться в Москву, где продолжал жить в свое удовольствие, не обремененный семьей и заботами. Приличные деньги, престижная работа – как специалист по виноделию, он был нарасхват.

– Мигель! Привет, амиго, – грустно улыбнулась Катрин. – Рада тебя видеть. Как Буэнос-Айрес?

– На месте Буэнос-Айрес, что ему сделается, – ответил испанец и поцеловал ее в щеку. – Прекрасно выглядишь, принцесса! А ты, – он повернулся к Анне.

– Какого черта ты куришь? И как ты танцуешь с такой привычкой? Крутишь свои тридцать три фуэте?

– Тридцать два, – ехидно поправила Анна. – Легко! Вот тридцать три было бы проблематично…

– Что вы здесь застряли? Вас там все ждут. Булгаков сообщил, что тебя привез, – Мигель уставился на Катрин, дерзко осматривая ее с головы до ног.

– Проводим рекогносцировку! – сказала Анна. – Поможешь нам?

– Я готов, – Мигель с трудом оторвал взгляд от выреза жемчужного платья. – Что от меня требуется? Орлову по морде съездить? Так это я с радостью.

Катрин безмолвствовала, не в силах объяснять унизительную ситуацию. Но, видимо, Мигелю и не были нужны ее объяснения.

– Надо проучить этого засранца, – он протянул руку бледной Катрин. – Сеньора, не соблаговолите ли вы быть моей дамой сегодня вечером? – он сделал акцент на слове «моей». – Позвольте предложить, прелестная, вам руку… Это Гёте, между прочим… Мефистофель соблазняет Маргариту…

– Ты б полегче, Мефистофель, – поморщилась Анна.

– А что? – лицо Катрин запылало. – Накормим Орлова его собственным ядом!

Анна понимала – перед нею разворачивается какое-то подозрительное действо, которое по определению не может хорошо закончиться. Господи, во что она ввязывается? Ее милое лицо помрачнело.

– Катрин! Ты же знаешь, чем чреваты подобные сюрпризы! – она старалась остановить подругу и Мигеля, но с таким же успехом можно было попытаться остановить потерявший управление танк. Точнее – два танка.

– Ничего, пускай почувствует на своей шкуре! – у Катрин появилось ощущение, что в нее вселился бес. Бес был юрким, лохматым, с двумя острыми рожками и пятачком вместо носа. Он щурил свинячьи глазки и задорно посмеивался прямо ей в лицо. Его цепкие ладошки щекотали ей нервы.

– Катрин! Подумай о последствиях! – увещевания Анны летели в пустоту.

– Отстань! – та повернулась к Мигелю, с усмешкой слушавшему, как они препираются.

– Ну что? – он взял Катрин за локоть. – Ты готова? Пошли!

– Я готова! – Катрин мстительно улыбнулась.

– Катрин!

Но Катрин не слушала. Рука Мигеля обвилась вокруг ее тонкой талии, голова молодой женщины склонилась к нему на плечо, и вот в таком виде они предстали перед Ланским и его гостями. Это было эффектное появление.

«Ни дать, ни взять – Ротбарт и Одиллия в третьем акте» – подумала Анна, шедшая за ними. Разве что аплодисменты не прозвучали, и па-де-де грозило вступить сразу, без зажигательного испанского танца. Катрин со злорадством отметила, как перекосило лицо Орлова. Она была почти удовлетворена. И даже более того.

Катрин украдкой рассмотрела девушку, которую привел Орлов. Красивая, молодая, ухоженная. Но что-то неуловимое – то ли запах набивших оскомину модных духов, то ли манера держаться, то ли вызывающая одежда – настораживало Катрин. Как оказалось, и Анну тоже. «Я уверена, – шепнула та, улучив момент, – я уверена, она – эскорт!». «Много ты видела эскортов», – отмахнулась Катрин. «Много, не много – но приводить подобную публику в дом!» – Анна в очередной раз с досадой покосилась в сторону насупленного Орлова. Катрин не успела ответить – зазвучало танго Alcoba Azul, и Мигель потянул ее танцевать.

Катрин выучилась танцевать танго – не профессионально, но недурно – на московских вечеринках – милонгах, куда ее таскал Мигель, страстный милонгеро. Вот сейчас она покажет класс – да заодно Орлова поставит на место. Танго – самое подходящее для этого средство. Больше, чем танец – порыв ветра, обжигающий солнечный свет, биение сердца! Послушная и гибкая, она чутко отзывается на ритм и малейшую пульсацию в руках искусного партнера. Смуглый, с черными как смоль волосами, с хищными чертами лица и небольшим шрамом на виске, Мигель двигается вкрадчиво и чуть небрежно, точно камышовый кот. И женщина, с которой он танцует – словно мышь, с которой он играет цинично и жестоко. Его рука скользит по тонкому шелку ее платья и в тот миг, когда кажется – Катрин вот-вот вырвется из плена – цап! Она оказывается плотно прижатой к телу испанца – прижата так плотно, что между ними не остается ни миллиметра – и тут короткий взгляд – зрачки в зрачки – который не ускользает ни от кого из окружающих, и вгоняет их в краску, словно они заглянули в чужую спальню в неподходящий момент. И Мигель снова плавно выпускает Катрин из жадных объятий, осторожно, будто испытывая свою жертву – успеет ли сбежать? Нет, не успеет. Мягкая лапа кота опускается молниеносно, не оставляя никакой надежды на спасение. И вновь эта непозволительная близость – смущающая и опасная.

– Ты восхитительна сегодня, принцесса! – прошептал Мигель.

– Я старалась… – чуть слышно выдохнула она.

– Все оценили, – еще тише прошептал он и прижался губами к ее открытой шее. Катрин дернуло, как лягушку под током.

– Прекрати немедленно, – прошелестела она чуть слышно.

– Молчи, принцесса, – он стиснул ее еще крепче. – На нас смотрят. Не порть впечатление, – он резко развернул Катрин, словно вкопанный застыв в кебраде. Теперь она могла увидеть, о чем он говорит. Вернее, о ком.

Катрин могла наслаждаться победой. Орлов пристально следил за ними из угла, словно вросший в глубокое кресло, и хранил угрожающее молчание. Так же, исподлобья, он наблюдал за Катрин, когда та, собрав все свое самообладание, с любезной улыбкой здоровалась с Полиной – с блондинкой, которую он привел. Катрин прекрасно держалась – воплощенная принцесса Диана, посещающая голодающих детей Сомали. Достоинство и такт! До сей минуты Орлов не удостоил Катрин ни единым словом – только жег взглядом ее и Мигеля.

Бесстыдный танец завершился, и Катрин, не без облегчения освободившись от жарких рук испанца, гордо прошествовала к столу. Ланской налил ей вина.

– Тебе не кажется, подруга, что ты пережимаешь? – негромко спросил он.

– А тебе не кажется, мне дали чудный повод? – огрызнулась Катрин, делая глоток, и мило улыбнулась Мигелю, который картинно поклонился ей, приглашая на очередной танец.

– Прошу, Катрин, избавь меня от скандала на сегодня, – взмолился Антон.

– Я не собираюсь устраивать скандал, – с усмешкой сказала Катрин. – С чего бы это мне? Я прекрасно провожу время!

Краем глаза она заметила, как Орлов опрокинул в себя рюмку водки. Мигель потянул ее за руку, но в этот момент появилась Анна. «Катрин, умоляю, прекрати, – медленно и четко, словно Катрин плохо слышала, произнесла она, – он совсем пьян и на грани срыва – ничего не соображает. Амиго, это и тебя касается. Ну, Катрин, понятно, в бешенстве, но ты-то способен здраво мыслить?»

– Относительно способен, – хмыкнул Мигель. – Не люблю останавливаться на полдороге…

– Ты о чем? – подозрительно глянула на него Анна.

– О танце, – его лицо было совершенно непроницаемо, – о чем же еще?

– Катрин, будь благоразумной, – сказал Антон, – прекрати это безобразие с Мигелем и иди к Андрею. Вам надо поговорить.

– Да ты что? – шепотом возмутилась она. – Это уж вообще гордости не иметь. И потом, смотри – место занято… Вот пусть она с ним и разговаривает.

Ланской повернулся – на подлокотнике кресла, в котором развалился Орлов, уже сидела Полина. Обнаженные руки девушки обвились вокруг его шеи. Тут Катрин увидела нечто, от чего взбеленилась окончательно. Рука Орлова, до этого безжизненно свисавшая почти до пола, лениво скользнула Полине под короткую юбку.

– Пошли, – вцепилась Катрин в Мигеля. Он мгновенно обхватил рукой ее талию.

– Танцевать?

– Нет, пошли на лоджию, пусть думает, что мы трахаемся! – выпалив эту непристойность, она потащила его прочь из гостиной.

– Как скажешь, – пробормотал Мигель себе под нос, следуя за ней. – Трахаемся, значит…

– Антон, надо что-то делать, – прошептала Анна. – Может, мне с ним поговорить?

– Не ввязывайся, – зло бросил Ланской. – Сам разберусь.

С этими словами он направился к Орлову, который жадно и с каким-то остервенением целовал прижавшуюся к нему Полину. Ее прямые светлые волосы скрывали их лица, словно занавесью. Антон кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание.

– Друзья, – начал он. – Почему бы вам не уединиться? Комнат много.

Орлов оторвался от Полины и вытаращился на него.

– Что?!

– Я говорю – почему бы вам не пойти в спальню? – продолжал Ланской совершенно серьезно, даже с ноткой заботы в голосе. – Там вам никто не помешает. А то вы подаете дурной пример юному поколению, – он кивнул на Алену, мирно танцующую с Сергеем посреди комнаты. – Девушка совсем еще зеленая, не надо ее шокировать.

– Ну да, шокировать… – злобно хмыкнул Орлов и добавил с угрозой: – Значит, я шокирую публику! А шлюха эта – публику не шокирует?! – вдруг зарычал он в ярости, отпихивая от себя Полину так резко, что она упала с кресла на пол.

– Я тебя спрашиваю!

– Полина! – подбежала к ней Анна. – Ты не ушиблась?

– Нет… Вроде… – испуганно ответила та. – Андрей, ты с ума сошел? Что я сделала?

– Он не о тебе. Пойдем, я все объясню!

– Давай! – рявкнул Орлов. – Объясни ей! Объясни ей все про свою суку-подружку! Где она?!

Анна возмутилась:

– Ты же сам виноват!

– Не хочу ничего слушать! – заорал Орлов. – Я ухожу! Передай этой стерве, что она мне не нужна и никогда не была нужна! В гробу я ее видал! Ненавижу!

– Андрей, – воскликнула Полина, – А как же я?

Потерянная и несчастная, она попыталась взять Орлова за руку, но он в исступлении оттолкнул ее.

– И ты! Отвали от меня. Тебя только не хватало!

Девушка заплакала, не понимая, за что этот мужчина так обижает ее.

– Я – домой, – заявил Орлов, поднимаясь с кресла. – Мне тут все опротивело.

– Уже поздно, Андрюша, а ты не в себе, – ласково проговорила Анна. Орлов нервно сглотнул.

– Единственный человек в этом гадюшнике. Анька, ну почему ты не со мной? Пойдем! – он с силой потянул ее за руку.

На этом терпение Ланского иссякло, и он повернулся к Булгакову.

– Серж, mon ami, – произнес Антон. – Помоги мне транспортировать этого господина в спальню. Пусть проспится.

Вдвоем они попытались скрутить Орлова, но тот, худой с виду, отшвырнул их от себя. Однако руку Анны выпустил.

– Отстаньте от меня! Анна! Запри за мной, я ухожу! – отрывисто бросил он.

Анна в нерешительности повернулась к Ланскому.

– Пусть катится к черту! – сухо проронил Антон. – Проспишься – позвони!

Анна последовала за Орловым в прихожую. Видимо, в ее глазах мелькнула жалость, потому что он вышел, не попрощавшись и хлопнув дверью с такой силой, что Анна вздрогнула. «Вот ведь гад!» – подумала она, но отвлеклась на зеркало, вернее, на свое отражение. Пару минут девушка внимательно разглядывала себя, выискивая только ей заметные несовершенства. От этого занятия ее отвлек звонок домофона.

– Орлов, иди домой, – произнесла Анна в микрофон.

– Это не Орлов, Аннушка, – услышала она в ответ. – Это я, Олег.

– Ах, Олег, – живо откликнулась она. – Входи. Наконец-то.

Анна искренне обрадовалась его приходу, надеясь, что он разрядит обстановку. Олег это умел.

Через минуту из лифта появился Рыков. Все в этом холеном молодом мужчине было немного слишком – слишком долговязый, слишком худощавый, слишком длинные золотисто-русые волосы, густые и волнистые, забранные в пышный хвост. Светло-голубые глаза с ироничным прищуром за дорогими круглыми очками в золотой оправе, высокий лоб без единой морщины, прихотливо очерченный рот, всегда готовый мягко улыбнуться и продемонстрировать отличные ровные зубы. Безукоризненный смокинг и безупречные манеры. Он умудрялся не вступать ни с кем в конфликты – но никто бы не смог вспомнить случая, чтобы Рыков вышел из спора побежденным. Айтишник c блестящим образованием и IQ под 200 баллов, он являл собой желанную добычу для хедхантеров.

– Привет, Аннушка, – Олег переступил порог и вручил Анне крупную багровую розу на длинном стебле. Со словами «Осторожно, не уколись», он наклонился и поцеловал ее в щеку. – Где Тоха, где все?

Анна неопределенно махнула рукой в сторону гостиной:

– Все там! Спасибо за розу – прелесть. А что ты так поздно?

– Прости, раньше никак не мог. А Орлов почему ушел? Я его встретил у лифта – пьян в хлам, злой как собака!

– С Катрин поцапался, – ответила Анна, не вдаваясь в подробности.

– Ну, с кем же еще, – фыркнул Рыков и, вытерев ноги в идеально чистых ботинках, проследовал в гостиную. Через несколько мгновений Анна услышала оттуда дружный смех и, покачав головой, отправилась в так называемую «родительскую» спальню. Там на лоджии она обнаружила Катрин, которая курила крепкую сигарету, позаимствованную у испанца, и плакала, размазывая тушь по щекам. Мигель обнимал ее за плечи, посмеиваясь.

– Он ушел, – сообщила Анна.

– Как?! – ахнула Катрин.

– Уймись, он ушел один и совершенно взбешенный. Обзывал тебя шлюхой и сукой. Велел передать, что он тебя ненавидит. Передаю. Можешь быть довольна. Ты довольна?

Мигель хмыкнул, но от комментариев воздержался.

– Я его тоже ненавижу, – произнесла Катрин с чувством. – Пусть провалится.

Она сделала паузу. А потом спросила:

– А эта?..

– Осталась, – кивнула Анна. – Как это в духе Орлова! Бросить ее на нас! – и она, не удержавшись от сарказма, высказалась: – Устроили вы Антону день рождения… Спасибо, родные. Фу, навоняли тут своим Голуазом.

– Я не виновата, – пробурчала Катрин, – не я первая начала.

– Детский сад какой-то, – устало покачала головой Анна. – Ведь взрослые люди…

– А роза откуда? – мрачно спросила Катрин.

– Олег подарил. Прелесть, правда?

Мигель оживился.

– Пойду, поздороваюсь. Сто лет его не видел. Я тебе еще нужен, Катрин? – он взял ее руку и поднес к губам.

– Спасибо, дорогой, – всхлипнула Катрин.

– Спасибо, дорогой! – передразнила ее Анна. – Иди, иди. Все, что мог, ты уже совершил!

– Надеюсь, не все… – пробормотал испанец и ушел.

– Ну что? – резко спросила Анна. – Добилась, чего хотела?

– Я ничего подобного не хотела, – мотнула головой Катрин. – Но почему я должна все это терпеть?

– Пойди умойся, и приведи себя в порядок, – раздраженно посоветовала Анна.

– На кого ты похожа… У меня в ванной косметика лежит. И перестань ныть!

– Что же мне делать, Анька?! Я люблю его… Я жить без него не могу… – Катрин снова расплакалась.

Анна, ничего не ответив, вздохнула. А что она могла сказать – «Как вы мне оба надоели»?

Спустя несколько часов все разбрелись по комнатам спать. Катрин злорадно отметила, что Олег Рыков, не будучи свидетелем безобразной сцены, разыгравшейся перед его приходом, оказался очарован новенькой, совершенно свободной девушкой. И предложил ей, недолго думая, разделить с ним роскошный, размером с небольшую комнату, диван в гостиной. «Так этому козлу и надо» – подумала Катрин, имея в виду, конечно, Орлова, и отправилась на кухню.

Нашпигованная современной техникой и обставленная дорогой итальянской мебелью темного дерева, просторная кухня Ланских не была похожа на типичную московскую кухню, где обычно собираются близкие друзья – ее совсем не приспособили для этого. Ни удобного диванчика, ни кресел, где можно, расслабившись, поболтать с приятелями – ничего такого. В центре возвышался гигантский стол для разделки и готовки с гладкой мраморной столешницей черного цвета.

Катрин сбросила высоченные шпильки и, не помня себя от злости, швырнула их в угол кухни. Примостилась на высоком барном табурете, стараясь не касаться ногами холодного мраморного пола. Макияж она подправила, но если б так же легко, с помощью туши и помады, можно было привести в порядок чувства – припудрить любовь, подкрасить нежность…

Три года назад она бросила курить, но тут, не справившись с переполнявшими ее горечью и унижением, выпросила пачку у Анны. Жадно затягиваясь, Катрин курила сигарету за сигаретой, щедро заливая алкоголем еще тлевшую обиду. На столе возвышалось серебряное ведерко со льдом и бутылкой, а прямо перед Катрин – высокий стакан цветного венецианского стекла.

Старинные часы в холле пробили три. Катрин повертела в руках пустой стакан. Зачерпнув льда прямо из ведерка, вновь до краев наполнила его мартини. Закурила очередную сигарету, взяла стакан, соскользнула с табурета, немного поежилась – пол прохладный – и подошла к окну. На улице начинался сильный ветер – деревья оглушительно шумели листвой, а по небу гнались друг за другом облака, время от времени закрывая собой ярчайший узкий серп луны. Катрин прислонилась лбом к оконной раме, стараясь сдержать наворачивающиеся слезы. Но тщетно – вот они уже текут по лицу.

Одним глотком махнув половину высокого стакана, она тыльной стороной ладони вытерла щеки и выглянула за окно. Облака опять на какое-то время рассеялись, и стало настолько светло, что, казалось, можно спокойно читать. Тоска охватила Катрин с такой силой, что ей захотелось завыть на эту луну, как голодной волчице.

«Может, уехать домой?.. – подумала она. – Нет, безумие… так поздно… Я совсем пьяная… А, может, все же уехать?.. Надо вызвать такси. Но пока это такси приедет, я напьюсь до положения риз. Не хочу здесь оставаться. Что это там, внизу?.. Кто это там расселся?.. Ой!»

Она перегнулась через подоконник, и порывы ветра стали трепать ее волосы. Она пыталась удержать их рукой, но у нее это плохо получалось. Локтем она задела стекло, и человек на скамейке около дома, поднял голову. Ну вот, теперь можно праздновать настоящую победу. Он вернулся. Иначе и быть не могло.

Орлов увидел ее, стоящую у окна. Катрин подняла руку и, чуть помедлив, поманила его. Сначала он резко отвернулся, но потом медленно, словно нехотя, встал и зашел в подъезд. Отперев дверь, Катрин подождала, и, когда из лифта показался Орлов, не сказав ни слова, бесшумно прошла обратно на кухню. Орлов последовал за ней, прикрыв за собой дверь с затейливым цветным витражом.

– Ну, и?.. – уронил он, подойдя к ней вплотную. Она повернулась и подняла на него торжествующие темные глаза. То, что она увидела, Катрин не понравилось. Выражение его лица было жестким и презрительным. Он разглядывал ее, словно уродливое экзотическое насекомое.

– Где Кортес? – спокойно произнес он, но в его безразличном голосе Катрин услышала что-то зловещее.

– Спит, я полагаю… – прошептала она.

– А ты?

– Я? – растерялась Катрин. – Я тут мартини уничтожаю.

– Алкоголичка, – пригвоздил Орлов и сухо добавил: – Ты же не сомневалась, что я вернусь?

– Я не думала об этом. – Катрин была почти уверена, что говорит правду. Его возвращение говорило ей о многом. А прежде всего о том, что она для него – главное. Хотя, наверно, не сама Катрин, а то, что она – не в постели Мигеля.

– Не думала?!

Неожиданно Орлов толкнул Катрин к кухонному столу, прижав ее к нему своим телом. Край столешницы впился ей в поясницу. – А о чем, с твоего позволения, ты думала? О чем ты думала, когда разыгрывала свой омерзительный спектакль? Ты уверена – я схожу с ума от ревности?! Дорогая, ты глубоко заблуждаешься! Да мне плевать, трахаешься ты с этим кретином или нет!

– Плевать? – уронила ядовито Катрин. – О да, я обратила внимание – тебе плевать! Так, знаешь, бросается в глаза. А ну, отпусти меня, – Катрин попыталась освободиться. Хоть она и храбрилась, ее сердце колотилось с такой силой, что ей казалось – он должен слышать его удары. С одной стороны, ситуация ее забавляла – дразнить его было интересно, а с другой – в воздухе разливалась опасность – так нарастает удушливая тяжесть перед грозой.

– Отпусти, – повторила Катрин и искоса посмотрела на Орлова из-под длинных ресниц. Этот возможно и неосознанно манящий взгляд взбесил его окончательно.

– Сейчас, – глухо откликнулся Орлов. Он запустил палец за вырез ее платья и слегка потянул. Катрин замерла, польщенная щекочущей самолюбие мыслью – ну, может, и не покорный раб, но все же оторваться от нее не в силах, как бы ни грызла его проклятая ревность.

– Значит, плевать? – Ее насмешка уже не маскировалась под невинность.

Он помедлил лишь одну секунду, а потом рванул вниз декольте. Тонкий шелк моментально треснул.

– Ты порвал мне платье! – завизжала Катрин в гневе. – Убери руки, скотина! Уматывай к своей проститутке!

Лицо Орлова перекосила язвительная ухмылка.

– Что, Кортес делает это лучше меня? Аккуратнее? – пробормотал он. – Но если он притомился и спит, почему бы тебе не дать мне?

– Дать тебе?! – ее губы свела нервная гримаса. – Это что за тон?.. Пошел вон!

Она уперлась руками ему в грудь и попыталась отстраниться – не получилось. Но тут произошло нечто, чего Катрин совсем не ожидала. Орлов ударил ее по лицу, настолько сильно, что у нее зазвенело в голове. Такое он позволил себе впервые за долгие годы их связи.

– Скотина, – она держалась рукой за немеющую щеку, – пьяная скотина.

– Да, я скотина, – он выламывал ей плечи с такой силой, что она вскрикнула:

– Мне больно!

– Больно? Ах, тебе больно? – хищно оскалился он и засмеялся. – Ты еще не поняла – как тебе сейчас будет больно, прекрасная и гордая Катрин… Ты ведь гордая? Тогда ты заткнешься и будешь терпеть. А впрочем, можешь орать – все равно тебя никто не услышит.

Как ни печально, но Катрин знала, что он прав. Кричать бесполезно – отец Антона давным-давно отгородился от шумной компании сына идеальной звукоизоляцией, угробив на нее уйму денег. Витражная дверь кухни – единственная брешь в этом бастионе, но с учетом остальных преград практически бесполезная. Катрин чуть не расплакалась. Плохи ее дела. Но возможно, ей удастся образумить его?

– Андрей, давай поговорим, – дрожащим голоском произнесла она, но он ее не слышал. Орлов был занят. Его рука оказалась у нее под платьем, и он опять злобно ухмыльнулся.

– Ого, принцесса! Что у тебя здесь? Для кого ты это нацепила? – он начал сдирать с нее чулок.

– Пусти! – Катрин попыталась лягнуть его ногой, но неудачно. Тончайшая паутинка неслышно упала на мрамор. Потом туда же полетело и ее белье.

– Так-то лучше! Ближе к твоей сути… Так и кто же здесь, с позволения сказать – про-сти-тут-ка? – последнее слово он произнес с видимым удовольствием, отчеканив его по слогам прямо ей в лицо. – Давай, Катрин, ноги раздвинь. У тебя это хорошо получается.

– Да как ты смеешь! – оскорбилась Катрин, все еще пытаясь отпихнуть его. – Я уж и чулки надеть не имею права без того, чтобы меня обозвали шлюхой?!

– О правах ты хорошо помнишь. А как насчет обязанностей? Ты собираешься выполнять обязанности? Обслужила Кортеса? Теперь моя очередь.

– Андрей, что ты говоришь, ради бога! – взмолилась Катрин. Наконец до нее дошло, что в стремлении отплатить ему она явно перестаралась. У Орлова, похоже, помутился рассудок. Грубость любовника не просто удивляла, Катрин по-настоящему испугалась. Она не знала его таким. Ироничный и язвительный, он никогда не был жестоким, словно революционный матрос. Его взгляд, неподвижный и ледяной, в котором вообще отсутствовали какие-либо чувства, приводил Катрин в ужас.

– Не надо… – прошептала она без всякой надежды, что он ее услышит. Но он услышал и злобно рассмеялся.

– Не надо? То есть как? Ну ты и лицемерка, Катрин! Весь вечер вела себя, как течная кошка – так сейчас получишь по полной!

– Тебе следует поучиться хорошим манерам, – процедила она. – Мне осточертело твое хамство.

– Неужели?..

Тут он ударил Катрин в грудь и опрокинул ее на холодную мраморную столешницу – прямо обнаженной спиной, грубо задирая на ней платье. Что-то с грохотом упало на пол и разбилось. Ее колье, намотанное на руку, порвалось, и жемчуг фонтаном разлетелся по кухне, щелкая по мрамору и рикошетя от всего подряд, словно пулеметная очередь. Несколько жемчужин хрустнули под его ногами.

– Пусти меня, – вновь рванулась она, но он держал ее крепко, будто в тисках.

– Не дергайся, – прохрипел Орлов. – Может, еще на помощь позовешь, устроишь представление для всей компании? Ну, давай, зови! Они прибегут и спасут тебя… Мне надают по физиономии. Не-ет, не прибегут. Никто тебя не услышит.

Катрин отчаянно пыталась освободиться из его рук, понимая – он унижает ее намеренно и безжалостно.

– Ты только бесишь меня, идиотка, – тихо сказал Орлов, зажимая Катрин так, что она с трудом могла дышать. – Я же тебе сказал – не дергайся. Тогда, может, будет не так больно…

От его холодных слов Катрин стало совсем страшно. Но к страху примешалось гадливое ощущение постороннего присутствия. Ей удалось немного повернуть голову, и сфокусировать мутный взгляд на двери. Жаркая волна стыда затопила Катрин, когда она различила неясный силуэт, замерший в темноте за полупрозрачным пейзажем в кухонной двери. Кто-то осмелился наблюдать за тем, как Орлов мучает ее. «Помоги-и…» – с губ сорвался невнятный крик, и тут же был впечатан в ее рот железной рукой.

– Пшел вон, урод, – прорычал Орлов. – Я здесь мою женщину люблю…

И тень растаяла в глубине темной квартиры, не издав ни звука, словно тот, кому она принадлежала, был бестелесным призраком…

– Ты вот это называешь любовью? – прорыдала она.

– Прости, оговорился, – он с треском разорвал ее дорогое платье, а вернее – окончательно превратил его в жалкие лохмотья. – Следовало сказать – я тебя здесь… – гнусная брань завершила хамскую фразу.

Катрин оцепенела. Ее вдруг охватила апатия. Осталось одно лишь вялое желание – чтобы этот кошмар поскорее остался позади. Она закрыла глаза и постаралась выбросить из памяти всю мерзость, исторгнутую им, все оскорбления, ей нанесенные. В конце концов, она любила этого человека долгие пятнадцать лет и любит до сих пор – если только жалкий страх перед ним можно назвать любовью…

– Я умоляю тебя, Андрей, – выдавила она. – Остановись. Не надо так…

– Ты иного не заслуживаешь, – прохрипел Орлов. – Только чтобы с тобой обращались, как со шлюхой. Сама напросилась. Так что заткнись.

Он сипло дышал ей прямо в лицо, и Катрин начала задыхаться от перегара и острого запаха его пота. Еще немного и ее стошнит. Нет, она не может, не должна терпеть, ей надо избежать этого любыми средствами. Она вцепилась зубами в его плечо – как разъяренный зверь, которому уже нечего терять, кроме своей шкуры.

– Сука! – взвыл Орлов и ударил ее наотмашь. – Ты пожалеешь!

Он швырнул Катрин на черный мраморный пол, так, что она стукнулась затылком. В последней отчаянной попытке защититься она выставила перед собой руки, но безуспешно – он несколько раз ударил ее ногой, целясь в лицо. Кровь ручьем хлынула из разбитого носа. Орлов, обрушившись на Катрин, распластал ее по полу, словно бабочку, наколотую на булавку. Он выворачивал ей бедра под невозможным углом, так что слышался хруст суставов, впивался жестокими пальцами в ее тело, не обращая внимания на потоки алых слез. Катрин кусала губы и старалась сдерживать рвущийся из груди крик, когда металлическая молния его джинсов вгрызалась в нежную кожу. Жалобно, чуть слышно, она скулила: «Не надо, пожалуйста, не надо». Это продолжалось бесконечно долго, словно он никак не мог утолить свою злобу. Наконец, тяжело переводя дыхание, Орлов скатился с нее и произнес:

– Вот так. Сама виновата…

Казалось, безумие постепенно отпускало его, как отпускает болезненная судорога. Он окинул взглядом Катрин – кровь все еще текла из носа и разбитой скулы. Дыхание хрипло срывалось с ее пересохших губ. Катрин повернулась со спины на бок, закрыла окровавленное лицо руками и со стоном сжалась на мраморных плитах. Ее объял невыносимый холод, а низ живота свело тянущей болью.

Орлову стало неуютно. Все его торжество – удалось же подчинить эту женщину, заставившую задыхаться от столь оскорбительной для него ревности – все торжество улетучилось, и от мстительного чувства не осталось и следа. Он повторял в уме все доводы в пользу совершенного им насилия, но омерзение к самому себе не отпускало.

– Послушай меня…

– Я тебя ненавижу, – он еле разобрал ее шепот.

– Неправда, – лениво возразил он. – Ты меня любишь. Просто ты шлюха.

– Я тебя ненавижу, – повторила она, и горло ее перехватил спазм.

– Ну, ну, – буркнул Орлов, поднимаясь и застегивая молнию на джинсах. Пару мгновений он смотрел на нее, раздавленную и смятую, у его ног, а потом, взяв с барной стойки стакан, плеснул туда мартини и опрокинул в себя одним махом. Скривился – фу, гадость…

– Вставай! – приказал он.

– Я тебя ненавижу, – вновь услышал он в ответ – словно это были единственные слова, оставшиеся в ее лексиконе.

– Я сказал, вставай, – упрямо повторил Орлов, пытаясь заглушить в себе страх, поднимавшийся в груди холодной волной. Больше всего ему хотелось повернуться и уйти, причем как можно скорее, из этой квартиры, но он не мог оставить ее так лежать. – Поднимайся, иначе я тебя понесу.

Он потянулся к Катрин, но она в ужасе отпрянула: – Не трогай меня!

– Тогда вставай, – уже довольно грубо велел он.

Катрин попыталась – ее влажные пальцы скользили по мраморному полу, не давая даже приподняться. Чудом ей удалось встать на подламывающихся ногах – она качалась, словно былинка. Орлов метнулся поддержать ее, но Катрин вновь отбросила его руки, – Прочь!

И, согнувшись пополам, побрела с кухни. Орлов медленно шел за ней. За порогом она смогла сделать всего несколько шагов и стала оседать на пол – Орлов еле успел подхватить ее. И потащил в спальню родителей Антона. Часто оставаясь ночевать у друга после вечеринок, Андрей и Катрин в отсутствие родителей, обычно занимали именно ее, и Анна по привычке постелила подруге там.

К спальне примыкала отдельная ванная. Затолкав Катрин в душевую кабинку, Орлов сорвал с нее лоскуты, оставшиеся от платья, и открыл воду.

Она вскрикнула и опустилась на корточки, мгновенно сжавшись, и струи воды били по ее телу, смывая кровь и слезы. Катрин смотрела в одну точку, и продолжала трястись в ознобе под горячим душем. Орлов стоял рядом и наблюдал за ней, пока ему это не надоело, и тогда он, схватив Катрин за руку, выволок ее из кабинки.

Оказавшись на кровати, Катрин повернулась к Орлову спиной. Она не хотела его видеть, не хотела его слышать, не хотела чувствовать его запах. Орлов был растерян – он не представлял, что ему делать дальше. Выключив свет, лег рядом, осторожно обнял ее за талию и прижался лицом к узкой спине. Женщина содрогнулась от его прикосновений, и он понял, что она все же плачет.

– Катрин, – позвал он шепотом. Она не ответила.

– Катрин, – повторил он, – поговори со мной.

– За что? – бесцветным голосом произнесла она. – Боже мой, за что? Что я сделала?

– А ты так и не поняла? – спросил он, искренне удивляясь. – Неужели так и не поняла? Сама же спровоцировала меня. Ты прекрасно осознавала, на что идешь.

– Неправда, – всхлипнула Катрин, – это неправда.

– Правда, – сухо сказал Орлов. Ему не хотелось оправдываться, но он не мог просто лежать рядом и слушать, как она плачет. Он чувствовал сожаление, что применил свое жестокое право сеньора, но не чувствовал вины, поскольку искренне полагал, что это его право.

– Надеюсь, случившееся послужит тебе уроком, – холодно проронил он, словно подводя итог. Орлов старался, чтобы голос его звучал максимально уверенно – главное не показать ей, что он сожалеет, что ему тревожно.

А Катрин казалось, что если она сейчас начнет перечить ему, то он вновь придет в ярость. Еще одной вспышки его гнева ей не выдержать. Больше всего хотелось освободиться от обхвативших ее грубых рук – и немедленно. Но на это тоже нужны были силы – а она была словно убитый и освежеванный зверь. В конце концов выпитый мартини сделал свое дело – она заснула тревожным, пьяным сном.

…Ей снился тяжкий кошмар – она, маленькая девочка, бредет по незнакомым улицам, прижимая к себе плюшевую собачку. Ей страшно и неуютно – она заблудилась, а улицы темны и безлюдны: одни только черные подворотни и заколоченные подъезды. И ее неотступно преследует ощущение, что кто-то крадется за ней, она слышит чужие шаги, но посмотреть назад страшно… а шаги все слышнее и отчетливее… кто-то зовет ее маняще и бархатно: «Катрин… Катрин…». А шаги по асфальту все ближе и ближе… А у липкого ужаса, сжимающего ее сердце, такие холодные пальцы… Она хочет обернуться, но обернуться не может, понимая, что когда увидит того, кто крадется за ней и зовет ее этим мягким низким голосом – это будет последняя минута в ее жизни…