Ночь 4 августа 2010 года, Москва 30°C

…Она проснулась от ощущения страха и одиночества. В комнате было нечем дышать, запах гари забивался в легкие, и вся она с ног до головы покрылась липким потом. Рука ее коснулась подушки. Орлова не было рядом. Слезы – от мгновенно охватившей паники – колом встали в горле.

– Андрей, – позвала она охрипшим голосом. – Андрей, где ты?

Тишина текла медленно, роняя на нее тяжелые свинцовые капли, и затягивала ее в густое болото, не оставляя шанса выбраться на поверхность.

– Андрей, – позвала она погромче, ожидая, что тот появится из ванной или кухни. Но тишина стояла все такая же жуткая.

Трепеща, она ощупью нашла выключатель ночника и щелкнула им. Тусклый свет не рассеял ее страха, наоборот, темные углы комнаты стали еще непрогляднее. Катрин откинула влажную от пота простыню и встала.

– Андрей, – на нее накатил первобытный ужас, а сгустки теней по углам не сводили с нее жадных глаз, – ты здесь?

Она медленно двинулась по квартире, включая по дороге весь свет, который только можно зажечь. Орлова нигде не было – ни в ванной, ни на кухне, ни в коридоре.

– Боже мой, – прошептала она. – Он ушел… Он все-таки ушел…

Звонок городского телефона хлестнул по нервам. Катрин, шлепая босыми ногами по почти горячему полу, бросилась к нему.

– Андрей? – крикнула она, схватив трубку, но в ответ услышала короткий, сухой смешок.

– Как интересно. Почему ты так уверена в этом, любимая?.. – голос был до жути знаком ей, но она не могла понять, кому он принадлежит. – Предположим, это я. Ты успела соскучиться?

– Кто это? – мгновенно севшим голосом прошептала она. – Чьи это мерзкие шутки?

– Это не шутки, – снова раздался отрывистый смех, как будто ломали сухое печенье. – Это все о-очень серьезно, моя милая Катрин. Представь себе на мгновение – я не Андрей. Представила? Судя по молчанию – представила. Катрин, серьезно – неужели этот подонок еще не осточертел тебе за столько-то лет? Милая, тебе следует сменить мужчину. Хочешь, приеду? И тебе уже не будет страшно.

– Кто это? – пролепетала она.

– Это важно для тебя? – продолжил мягко голос. – Конечно, важно. Однажды ты узнаешь и удивишься. Не бойся, я никогда не сделаю тебе больно. Соглашайся.

– Кто ты? – повторила она.

– Твой друг. Я рядом с тобой много лет и все эти годы любил тебя.

– Любил меня? – в шоке произнесла Катрин.

– Ты удивлена? Ты догадалась, кто я? Ведь невозможно представить, чтоб ты этого не замечала.

– Мигель, это ты? – закричала она, не помня себя.

– Возможно, – голос наслаждался ее страхом. – Возможно, я – Мигель. Или Олег. Или – Булгаков. Не исключено, что я – Орлов и просто испытываю тебя на прочность. Но я точно не Антон, ха-ха. Ну что, интересно? Хочешь меня увидеть, Катрин? Я совсем рядом.

– Не-ет! – закричала она. Ее колени подогнулись, и она, изломившись, осела на пол. Телефон упал рядом и раскололся, словно ореховая скорлупа – мгновенно онемевшие пальцы оказались не в силах удержать хрупкий аппарат.

– Господи, что же делать, – пробормотала она в панике. – Что же мне делать?

«Guardian, – вспомнила она про подарок Булгакова. – Боже, куда я его дела?»

Он оказался в ящике комода, стоявшего в прихожей, она сунула его туда, сняв с руки, едва вернувшись домой после обеда с Сергеем. А сейчас, еле удерживая устройство в руках, она пыталась вспомнить последовательность кода.

Она с трудом попадала пальцем по нужным кнопкам, по несколько раз сбиваясь и начиная набирать номер заново. Наконец ей удалось ввести нужную комбинацию цифр. Она сжимала в руках маленький аппарат, как будто цепляясь за последнюю надежду выжить. И поэтому, когда ее сотовый запел голосом Милен Фармер, она только чуть вздрогнула и конвульсивно стала нащупывать кнопку ответа. Это мог быть только Булгаков.

– Серж! – Она почти рыдала. – Приезжай, Серж! Мне страшно! – Ее голос сорвался, и она могла только шептать.

– Сейчас, – услышала Катрин в ответ жуткий, чуть надтреснутый голос, – сейчас я приеду, querida, жди меня… Ложись в постель и жди.

Не дослушав, она шарахнув рукой сразу по всем кнопкам. Ее трясло, и зубы выбивали звонкую дробь. Ледяное оцепенение охватило Катрин. Сидя на полу напротив входной двери, она обостренным, как у раненого зверя, слухом различила звук лифта, остановившегося на этаже.

– Помогите, – в отчаянии прошептала женщина. – Помогите, ради Бога!

Отчетливый скрежещущий звук ключа, сунутого в скважину и поворачиваемого кем-то осторожным и медлительным… Дверь, словно сопротивляясь, стала открываться.

– Ты что здесь расселась, да еще голая?! – спросил Орлов, заходя в квартиру.

– Ты почему не спишь? Что ты здесь устроила?

Она молчала, прижимая к груди металлический браслет.

– Я за сигаретами выходил, – сказал он, помогая ей подняться, – сигареты у меня кончились. А это что у тебя?

– Guardian, – ответила Катрин и, проваливаясь в душную темноту, повисла на его руках.

– Послушай, не ходи туда! – Глинский встал у него на дороге. – Тебе не стоит смотреть на это.

– Она умерла? – Виктор не ответил, но одного его взгляда Сергею хватило, чтобы понять: случилось самое страшное.

– Этого не может быть! – покачал он головой. – За что – Алену?

Они стояли около лифта. Дверь в квартиру была распахнута, и незнакомые люди входили и выходили. Сергею показалось – все это происходит не с ним, что изматывающий кошмар вот-вот кончится. Алена разбудит его на работу, так как он в очередной раз не услышит будильника, и он поймет – ему никто не звонил, он не гнал, как сумасшедший, по улицам спящего города, и перед ним теперь не стоит Виктор, удерживая его на месте.

…Жена Булгакова лежала на полу около кровати. Вернее, лежало то, что от нее осталось – искромсанная плоть в жалких обрывках ночной рубашки. Копна рыжих волос слиплась в сплошную массу. Одна из домашних туфелек, слетевшая с ее ноги, валялась здесь же, в черной луже. Зубов, спешно вызванный Виктором, стоял посреди комнаты, растерянно озираясь по сторонам и чувствуя, как тоскливый гнев, словно удав, сжимает кольца вокруг горла. Всего два месяца назад эта рыженькая медсестра сидела перед ним на допросе и отчаянно защищала право хранить врачебную тайну. Как знать, если б она дала показания против Орлова – может, осталась бы жива? И кровавый маньяк не разгуливал бы сейчас на свободе? Ничего нельзя изменить.

– Действительно, был звонок на сотовый Булгакова в час три минуты, – сказал Зимин, поднимая голову от телефонного аппарата, но номер не определился. Значит, звонили либо из автомата, либо с компьютера. Скорее, из автомата – тут уж точно гарантия того, что его не смогут засечь.

– Скорее всего, из автомата где-то поблизости. Уж слишком мало времени у него было, он не мог предположить, что Булгакова задержит ГИБДД, – согласился Зубов. – Жень, – он повернулся к Зимину, – возьми ребят из отделения, они знают все телефонные автоматы поблизости. Снимите со всех отпечатки пальцев. Хотя, скорее всего, он их стер.

Глинский хмуро смотрел на помертвевшее лицо Булгакова. Не похоже, что сейчас с ним можно общаться. Белый, как мел, он, казалось, ничего не видел и не слышал. Булгаков сидел на ступеньке, вытянув длинные ноги. Виктор осторожно потряс его за плечо.

– Сергей, – позвал он, – Сергей, ты меня слышишь? Кому ты рассказывал про то, что оперировал моего отца?

Булгаков наморщил лоб, пытаясь вникнуть в суть вопроса. Видимо, не получилось, так как он мотнул головой и опустил ее на сжатые до судорог кулаки.

– Я убью эту сволочь, – глухо пробормотал он, – я найду его и убью собственными руками.

– Приди в себя, – голос Виктора звучал тихо, но настойчиво. – Я его найду, клянусь тебе. Так кому ты говорил? Не обязательно кому-то из друзей, в принципе – кому-нибудь?

– Она была беременна, капитан, – Булгаков открыл больные глаза.

– Понятно, – Глинский полез в карман за сигаретами. – Ты поэтому и женился на ней?

– Я не жалел об этом, – прошептал Сергей. – Такая добрая и нежная. И она меня любила. А я, скотина, так и не сказал за те несколько недель, что мы прожили вместе, что я люблю ее.

– Постарайся успокоиться, – Виктор прикурил ему сигарету и сунул в сведенные пальцы. – И ответь, наконец, на мой вопрос.

– Какой тут, к чертовой матери, может быть покой! – заорал Сергей и шарахнул кулаком об стену, ободрав руку до крови. Физическая боль пронзила его, на мгновение заглушив боль душевную, и сознание чуть прояснилось. – Ланскому говорил. Больше никому.

– Где, когда, при каких обстоятельствах?

– Мы созванивались с ним вскоре после операции. Я находился дома. Никто не мог меня слышать.

– Ясно, – Виктор тяжело вздохнул. – Значит, никто, говоришь…

Он сел рядом с Булгаковым на ступеньку и тоже вытянул ноги.

– Когда мы приехали, то увидели, что дверь открыта, – произнес Виктор, – нам не понадобилось ее ломать. Скорая не успела, хотя мы ее с дороги вызвали… Она уже была мертва – примерно полчаса. Помочь ей было нельзя.

В этот момент что-то запищало в кармане шорт Булгакова. Поймав вопросительный взгляд Глинского, Сергей достал телефон. Увидев, кто звонит, он почувствовал, что у него скулы свело от ярости.

– Да? – отрывисто произнес он. – Да, я. Чего тебе надо? Понял… Я сейчас дам тебе капитана Глинского, расскажи ему. Да, у меня. Да, случилось. Это Орлов, – с досадой передал он трубку Виктору.

– Капитан Глинский, – буркнул тот. – Что?! Мы сейчас приедем, – сказал он и дал отбой. – Этот ублюдок звонил Астаховой. И судя по всему, он сейчас где-то недалеко от ее дома.

– Почему она не дала знать мне, – растерянно пробормотал Булгаков, – я же привез ей этот чертов Guardian…

– Разберемся, – Глинский сунул ему в руку трубку. – Сергей, постарайся сосредоточиться… Ты меня слышишь?

– Слышу, – как эхо откликнулся Булгаков. – Я тебя слышу.

– Ты занимался с женой сексом за последние двенадцать часов?

Булгаков закрыл глаза на мгновение, а потом произнес:

– Да, – он мельком глянул на запястье, – примерно четыре часа назад.

– Хорошо, – сказал Виктор, поднимаясь со ступеней, – сообщу медэксперту. Я поехал к Катрин. К Астаховой.

– Я с тобой, – Булгаков поднялся вслед за ним.

– Ты должен остаться здесь, – остановил его Виктор. – Это твой долг перед женой. Оставайся, я там сам разберусь…

– Подожди, – Булгаков схватил капитала за рукав, – скажи, Алену тоже… – он так и не смог выдавить из себя это страшное, гадкое слово.

– Подождем результатов экспертизы, – уклончиво ответил Глинский.

Сергей зашел в квартиру, понимая, что это уже не его дом. От стен веяло смертью – стылым холодом, в котором невозможно согреться. Мимо Булгакова, словно тени, скользили незнакомые люди, но, несмотря на их присутствие, вдруг воцарившаяся в доме пустота пожирала все вокруг. Казалось, именно она поглотила Алену – словно ее никогда и не было в его жизни. И больше никогда не будет. Проклятие! Проклятие!

– Ты оказался прав, – отчитался Зимин перед Зубовым, вернувшись с улицы. – Этот урод звонил из автомата прямо под окнами дома. Все отпечатки тщательно стерты. Трубка стерильная.

– Ясно… Он позвонил из автомата и сказал Булгакову, что это ты. Что его просил приехать Глинский. Расчет стопроцентный. Он видел, как Булгаков выбежал из дома и сел в машину. И сразу зашел в подъезд.

– А как он проник в квартиру? – недоуменно спросил Зимин.

– Тут два варианта. Либо у него есть ключи, что вполне может быть, так как этот упырь – близкий друг Булгакова. Или жертва сама открыла ему дверь.

– Как это?

– Ну, представь – раздается звонок в дверь. Она спросонья могла решить, что муж забыл ключи… или еще что-нибудь. Даже если она спросила «Кто?», то в ответ получила краткое «Я». И не разобрала, что это вовсе и не муж.

– Да, да, – торопливо кивнул Зимин, и тут его взгляд упал на музыкальный центр рядом с постелью. Зубов проследил за его взглядом, и по спине майора пробежал противный холодок. Он обратился к криминалисту:

– В музыкальный центр заглядывали?

– Еще не успели, – ответил криминалист и подошел к ним. На жидкокристаллической панели светилась красная точка. Система была выключена.

Криминалист подцепил шариковой ручкой крышку и попробовал откинуть ее, но та не поддалась. Тогда криминалист ткнул в кнопку «Power», и центр замигал голубыми и красными огоньками. Теперь не составило труда поднять крышку дисковода.

– Ах, мать твою! Сволочь!

В ложе серебрился диск. Зимин наклонился поближе и прочел:

– Giacomo Puccini «Madama Butterfly». La Scala. Интересно, а коробка где? – Женя огляделся и, ничего не обнаружив, немного подвинул корпус музыкального центра на себя. Раздалось шуршание, и коробка вывалилась из-за корпуса прямо ему в руку. – Ага!..

Зубов достал пачку сигарет и, закурив, отправился на кухню. Там он сел на табуретку и уставился в окно. Уже рассвело, но из-за смога ни черта за окном не было видно – одна хмарь и гарь. Мерзость разлита вокруг, мерзость царила в его душе, и Зубов поймал себя на мысли, что если б вдруг случилось чудо, и этот эстетствующий садист попал к ним в руки прямо сейчас, то он, не задумавшись ни на минуту, пристрелил бы его сам – без суда, из табельного оружия.

Но время шло, садиста не было, а оперативно-следственная бригада все еще работала в квартире. К Булгакову никто не подходил и не лез с вопросами. Зубов ждал Глинского, а тот все не возвращался. Телефон Астаховой отвечал короткими гудками. Майор собрался сам ехать туда на служебной машине, когда появился старлей из местного отделения.

– Я нашел свидетельницу, которая видела убийцу, – объявил он.

За ним, торопливо перебирая ножками, чтобы не отстать, семенила крохотная женщина, «маленькая», как бы она сама назвала себя.

– Это соседка с первого этажа, – пояснил старлей. – Мокеева Людмила Тимофеевна. Говорит, столкнулась с убийцей в подъезде.

Одного взгляда на нее Зубову хватило, чтобы понять – маленькая перепугана до полусмерти высказываниями старшего лейтенанта. Надо срочно ее успокоить, а то толку не выйдет никакого.

– Вы можете идти, – взглянул он на старлея. Тот развернулся по-строевому и вышел из комнаты.

Майор галантно протянул руку крошечной женщине. Навскидку в ней было не более метра двадцати, возраст определялся с трудом. Ей могло быть как двадцать, так и сорок. Короткая стрижка, припухшие серо-зеленые глаза. Видимо, она спала, когда местный оперативник пришел к ней в квартиру.

– Что вы видели, Людмила Тимофеевна? – осторожно спросил Зубов, усаживая ее в кресло. – Только давайте сразу забудем о том, что тут наговорил этот пугливый старлей. У него нервы не в порядке. Всюду убийцы мерещатся.

Женщина попыталась улыбнуться, но дрожащие от страха ручки выдавали ее взвинченное состояние.

– Успокойтесь, – Зубов дотронулся до ее крохотной ладошки. – И расскажите, что вы видели.

– Я подрабатываю в ларьке, здесь, неподалеку, – заговорила маленькая звонким, даже визгливым голосом. – В час ночи меня всегда сменяет мой муж – раньше он не может, ему надо выспаться после дневной работы. Он как приходит в семь, поест – и сразу спать. Полпервого встает и идет мне на смену. Так и крутимся. Вот и сегодня он пришел сменить меня в час ночи.

– И вы пошли домой?

– Не сразу. Я еще больше часа с ним сидела. Мы часто сидим вместе. Это редкое время, когда не надо никуда спешить, покупателей совсем нет. Мы мечтаем о том, как бы нам заработать побольше денег, и как бы мы хорошо жили…

– Кто ж не любит так помечтать! – с пониманием кивнул Зубов. – Сам грешен. А не припомните ли, во сколько вы ушли из ларька?

– С точностью до минуты не скажу, но в квартиру я вошла в два тридцать – в два тридцать пять, не позже. Идти от ларька десять минут – проверено не раз, – подсчитала Людмила Тимофеевна, загибая пальцы на маленьких ручках.

– Значит, к дому вы подошли примерно в половине третьего?

– Примерно, – кивнула она. – И когда заходила в подъезд, столкнулась с мужчиной.

– Он входил или выходил из подъезда?

– Он выходил. И страшно торопился, чуть меня не снес – а меня с ног сшибить особо и стараться не надо, – хихикнула маленькая. – Я еще вслед ему посмотрела. Сел в машину и уехал.

– В машину? Какую машину? – насторожился Зубов.

– Ну я не больно разбираюсь. Темная машина. Кажется, наша, отечественная.

– А как он выглядел?

– Высокий такой… В джинсах, – стала припоминать женщина, наморщив лоб.

Зубов подумал, что такой крохе и среднего роста Кортес показался бы великаном. Он задал еще один вопрос и понял, что прав.

– А насколько высокий?

Она смущенно улыбнулась.

– Высокий. Очень высокий… выше, чем метр семьдесят. Хотя двигался он быстро – могу и ошибиться.

Метр семьдесят! В том же испанце никак не меньше метра восьмидесяти! Ну и ну!

– А кроме того, что он высокий, какие еще у него приметы? – разочаровано спросил майор.

– А никаких, – покачала она головой. – Он был в фуфайке с капюшоном. Так он этот капюшон глубоко надвинул – лица не видать. Руки в карманы спрятал – чистый кенгуру. И как ему не жарко в такой фуфайке! И сумка на плече висела.

– Какая сумка? – спросил Зубов.

– Типа саквояжа, только на длинной ручке. А больше ничего я не видела. Это что, и вправду был убийца?..

Зубов подумал, что он сильно удивится, если это не так… А вслух произнес:

– Спасибо. Вы нам очень помогли.

– Ну и какой смысл в ее показаниях? – кисло спросил Зимин, когда Мокеева вышла из булгаковской квартиры. – Везет же нам! Единственный свидетель – и такой облом!

– Во-первых, нет стопроцентной гарантии, что Мокеева видела именно убийцу. Даже если опросить все квартиры, не приходил ли к кому-нибудь человек с подобной внешностью, и даже если окажется, что это не чей-то гость, все равно, такой гарантии нет. Представь, если он зашел в подъезд отлить – здесь консьержа нет, это тебе не хоромы нефтяного академика! Только кодовый замок, а код шариковой ручкой на двери написан.

– А если провести следственный эксперимент? – Зимин никак не хотел примириться с очередной неудачей. – Попробовать провести опознание.

– Как ты себе это представляешь?

– Одеваем всю эту компанию из пяти человек приблизительно одинаково, а потом предъявляем их Мокеевой. Сначала всех вместе, а потом каждого в отдельности.

– Грош цена такому опознанию, – отмахнулся майор. – Ни один суд его не примет. Мокеева не видела лица. А арестовать человека только из-за того, что его рост показался подозрительным случайной прохожей, причем самой – нестандартного роста – просто смехотворно, Сергеев нас с тобой в порошок сотрет и над Петровкой развеет. В торжественной обстановке, в присутствии всего оперсостава.

В квартире появился Глинский, мрачнее тучи. Он вкратце изложил итоги визита к Астаховой – о звонках садиста и о неработающем гаджете.

– Все рассказала и свалилась замертво. Орлов ее успокоительным накачал еще до моего приезда, она еле на ногах держалась. Я даже не успел ей рассказать про то, что случилось.

– А Орлов? – спросил Зубов.

– А Орлов носился по квартире и орал, что мы ни хрена не делаем, и вообще он ни при чем. Вовремя он за сигаретами вышел, нечего сказать. Невменяемый, короче. Я его на сегодня вызвал. А потом по району бегал, окрестности осматривал, думал, может, что нарою. Пусто.

– Так что же нам делать? – капитан Зимин смотрел на майора с недоверием и злостью. – Ждать, пока этот Джек-Потрошитель убьет еще кого-нибудь?

– Послушайте, вот у меня в голове не укладывается, – Зубов задумчиво почесал в затылке, – ведь если убийца – Орлов, тогда, в принципе, все выглядит почти идеально: пока Астахова спит, он уходит, убивает Булгакову, потом звонит Астаховой из автомата, чтобы попугать ее, и возвращается к ней домой. Легенду с сигаретами легко проверить, но она сути не меняет: сигареты купить – десять минут. А вот если убийца не Орлов, то откуда он знал – первое – что Орлов у Астаховой, а второе – что Орлов вышел купить сигареты и можно ее пугать тем, что ее мужик – и есть кровавый душегуб. Не складывается паззл.

– А вот завтра и послушаем, что он нам расскажет…