Подмосковье, март 1995 года

…Перед ним стояла закутанная в платки девушка, прятавшая озябшие пальцы в длинных рукавах свитера, и возмущенно наблюдала за погромом, устроенным на ее аккуратной кухне Олечкиной веселой компанией. Хмуря соболиные брови, она смотрела на них, с шумом располагавшихся в непротопленных комнатах дачи. Он увидел ее глаза – темные, с длиннющими ресницами, смягчавшими негодующее выражение лица. Погружаясь, словно зачарованный, в эти два омута, думал, что пропал. Он стянул с себя пуховую куртку, накинул девушке на плечи и вскоре та отогрелась, и на ее бледных губах появилось подобие улыбки. Как ему тогда хотелось, чтобы все его друзья немедленно провалились куда-нибудь, и они могли остаться наедине… Но он был вынужден уехать с Олечкой и всей компанией, чтобы вернуться через пару дней.

…В тот мартовский вечер резко похолодало, и даже его теплая куртка не спасала от пронизывающего ветра. Он бродил по дачному поселку сначала с надеждой, а потом с отчаянием стуча в заколоченные дома. Никто не отзывался на его стук, уже смеркалось, а потом и вовсе стемнело, как-то очень быстро. Он совершенно не помнил ни улицу, ни дом – все эти старые строения казались ему похожими одно на другое, и окна таращились на него пустыми черными глазницами. Уныние охватило Андрея, и он почти готов был сдаться и вернуться обратно на станцию, как вдруг в одном из домов наконец заметил слабый свет. Ошибиться невозможно – она обрадовалась ему. На высоких скулах выступил румянец смущения, а когда он взял ее тонкие руки в свои, и она подняла на него взгляд, то он увидел в нем такую нежность, что перехватило дыхание. Они стали близки в ту же ночь, и с тех пор Орлов так и не встретил женщины, способной подарить ему большую радость, чем Катрин.

…И большее страдание. Орлов сразу понял, что и Мигель, и Булгаков тоже не остались равнодушны к ее бесконечной женственности. Они беззастенчиво раздевали ее глазами, но если Булгаков имел самообладание не делать это исподволь, то пылкий по натуре Мигель был совершенно необуздан. Спустя примерно полтора года после начала их романа Андрей узнал, причем совершенно случайно, что она уезжает вместе с Мигелем в Испанию – якобы работать. Смехотворно! Когда Катрин оправдывалась, он возмущенно спросил, почему она вообще с ним – и не получил вразумительного ответа. Он не нашел в себе сил порвать с ней прямо тогда – а видимо, следовало бы.

Но он увязал в Катрин, как в зыбучих песках, все глубже и безнадежней. Он изменял ей с изощренной жестокостью, а ее показное равнодушие к его изменам лишало Орлова покоя в течение многих лет, заставляя есть себя поедом. Человек замкнутый, он редко демонстрировал истинные чувства, но последнее время боль стала нестерпимой. Он начал непозволительно срываться и сам понимал это. Иногда думал, что Катрин – это его наказание за то, как он поступил с Олечкой…

– Да, встретив Катрин, я почти сразу расстался с Ольгой, – повторил упрямо Орлов.

– Как она восприняла ваш разрыв? – спросил майор.

– Нормально… – произнес Орлов и содрогнулся от собственной лжи.

Был летний день. Ольга приехала к нему домой без звонка. Хотя знала, как он этого не любит. Но несколько раз он отклонял ее предложения о встрече, и поэтому она решила взять инициативу в свои руки. Орлова разозлил ее визит – он собирался ехать к Катрин.

– Андрей, я имею право знать, что происходит? – Оля старалась поймать его взгляд. – Ты не звонил мне так долго. Я ждала, ждала…

– Ничего не происходит, – ответил он, пряча глаза.

– Тогда почему ты не звонишь мне?

– Времени нет… – раздраженно отмахнулся он.

– Как так? У нас же было все хорошо… Что случилось?

Может, лучше все сказать ей и разом покончить с неприятными объяснениями? Вот и случай подходящий. Пожалуй, не стоит откладывать.

– Наверно, тебе действительно лучше знать правду, – сказал он мягко.

– Какую правду? – испугалась Ольга.

– Я говорю о Катрин… Я встречаюсь с ней.

– Нет! – отшатнулась она.

– Да, – он взял ее за руку, – и пойми: это серьезно.

– Да что ты в ней нашел! – Олечка вырвалась. – Что ты в ней нашел! Кто она такая?! Катька Астахова!

– Она мне нравится. И давай обойдемся без истерик.

– А я? – закричала она. – А я тебе больше не нравлюсь? Я хороша, только чтобы спать со мной?

– Ну, насколько я понимаю, спал с тобой не только я.

Олечка ахнула:

– Андрей, что ты говоришь?

Он усмехнулся:

– Да ладно! Мне, в общем-то, плевать. Спи с кем хочешь.

Губы Ольги задрожали:

– Андрей, не надо… У меня никого нет, кроме тебя. Я думала, мы поженимся!

– Я никогда не обещал тебе этого, – криво усмехнулся Орлов, – и я никогда не собирался на тебе жениться.

– Не собирался? – ахнула Олечка. – Но как же? У нас было общее прошлое, общее настоящее и общее будущее! Разве не так? А что может дать тебе эта?!

– Мне ничего от нее не надо, кроме нее самой, – с издевкой ответил он, – и это то, чем она выгодно отличается от тебя, дорогая…

– Я люблю тебя! – в отчаянии закричала девушка.

– А еще кого? – спросил Орлов и глумливо добавил: – Кто тобой попользовался до меня – а может, и сейчас продолжает?..

Олечка отвесила ему пощечину и разрыдалась, горько и безутешно. Вся в слезах, она схватила сумочку и опрометью вылетела из квартиры. А он, с облегчением вздохнув, отправился к Катрин. «Что случилось?» – надула Катрин губки, когда он опоздал на четверть часа. «А, фигня, – махнул он рукой. – Троллейбуса долго не было».

А еще через день Ольга наглоталась тазепама – выпила целую упаковку. Очень вовремя пришел с работы ее отец и удивленный тем, что его дочь спит в неурочный час, начал ее будить. А когда на кухне он нашел пустой блистер из-под таблеток, ему все стало ясно. Ольгу спасли, а ее отец люто возненавидел Орлова.

– Господин Орлов! – голос Зубова вернул его к действительности, – Вы уверены, что нормально расстались с Вешняковой?

– Уверен, – процедил Орлов, – Иначе, полагаю, она б не пригласила меня к себе.

– Вы полагаете! – с сарказмом воскликнул Зубов. – Пригласив вас домой, она вынесла себе смертный приговор. С вас взяли подписку о невыезде?

– Да, – ответил растерянно Орлов.

– Ставлю вас в известность, что ее действие продолжается, – рявкнул майор. «Не похоже, что ему хотя бы жаль ее, – с негодованием думал Зубов, – если, только не он убил несчастную».

У подъезда их ждал капитан Зимин на служебной машине.

– Есть новости! – крикнул он им. – Вы сейчас куда?

– К Ланскому в гости, – ответил Зубов, – только они переехали – на Чистые пруды. Отвезешь нас?

– Да, за тем и приехал. А по дороге расскажу, что мне удалось узнать. Дело в том, что я навестил отца Орлова. Дома его не оказалось, но я отправился к нему на работу.

– А где он работает? – спросил лениво Глинский.

Зимин удивился его вопросу.

– Как это где? В МИДе, естественно. И отец Рыкова там же, только в другом отделе…

– И ты говорил с отцом Орлова?

– Именно. Расспросил детство сына, институтские годы. Да и о недавнем прошлом тоже.

– И что-нибудь интересное накопал?

– Да как сказать… Не уверен, относится ли эта любопытная информация к делу.

– Не томи, – раздраженно сказал Зубов. – Давай, выкладывай.

– Орлов-старший был в курсе отношений сына со Стрельниковой. Мелкий с ним поделился впечатлениями. Где-то с полгода назад они обедали вместе в каком-то кабаке. Наш приятель под градусом признался отцу, что в него влюбилась шлюха, живущая с ним в одном доме, и готова развлекать его совершенно бесплатно. Главное, как он выразился, не подцепить от нее VIP-диагноз.

Глинский заржал.

– Это теперь так называется?

– Дай закончить, – устало глянул на него Зимин, – не перебивай. Естественно, Орлов-старший поинтересовался у него, знает ли об этом Астахова.

– И что?

– Орлов-сын рассмеялся и позволил себе по этому поводу какую-то скабрезность. В отличие от матери, отцу Орлова Астахова всегда нравилась, и у них были хорошие отношения. Он всегда видел в этой женщине невестку и, соответственно, деликатно с ней обращался. Поэтому подозрительную связь мелкого не одобрил, – закончил Зимин.

– Думаю, ему глубоко плевать на все, – пробормотал Глинский.

– Да нет! – возразил капитан. – Мне он показался вполне достойным человеком.

– Достойный человек – не из лексикона сыскаря, – произнес Зубов. – Согласен с Виктором. Навряд ли отец так уж сильно отличается от сына. В конце концов, он же его воспитывал.

– Орлов заявил, что его сын находился под сильным влиянием матери, особенно, когда они жили в Вашингтоне. Сам он был слишком занят работой.

– А про семейство Рыковых он ничего не рассказывал? – спросил майор. – Все-таки они близко общались…

– Да ничего особенного, – задумался капитан, – так, ерунда всякая…

– И все же? – продолжал допытываться Зубов.

– Когда зашла речь о Рыковых, – проговорил капитан, – Орлов недвусмысленно высказался по поводу того, что Рыков – семьянин так себе.

– И что это значит?

– Он не хотел пересказывать мне сплетни. Я еле вытянул из него информацию, пригрозив ответственностью за дачу заведомо ложных показаний.

– Можно покороче? – вышел из себя Зубов. – Что ты жмешься?

– Короче, еще до отъезда в Штаты, у Рыкова была здесь, в Москве, женщина. Их связывали очень серьезные отношения. Он даже собирался разводиться с женой. У них все висело на волоске. Но Рыкову предложили долгосрочную командировку за границу. От такого в те годы не отказывались. И, естественно, если б он развелся, то никуда б не поехал. Пришлось выбирать – любовь или благополучие.

– Ясно, что он выбрал, к гадалке не ходи. А ты случайно не узнал имя той женщины?

– Случайно узнал, – ухмыльнулся Зимин. – Некая Анастасия Журавлева. В то время она работала машинисткой в МИДе. Но не это самое главное!

– А что – самое главное? – вздохнул Зубов.

– А самое главное то, что Орлов-старший встретил эту самую Анастасию около года назад в доме на Новом Арбате, когда заходил по каким-то делам к бывшей жене. Как вам совпадение?

– И что она там делала? – зевнул майор.

Зимин опешил.

– То есть как – что делала? Откуда же я знаю?

– А Орлов что говорит? – подал голос Виктор.

– Да он тоже – откуда знает? Он с ней не разговаривал. Она его не узнала – столько лет прошло. Он сам ее с трудом узнал, сказал, что ехал с ней в лифте и долго всматривался в знакомое лицо. И только когда они вышли из лифта, а потом из дома, и разошлись в разные стороны – вспомнил, кто это.

– Интересно, – произнес Зубов. – А на каком этаже она вошла в лифт?

– Я не спросил, – уныло признался Зимин. – А надо?

– Кто его знает? – Зубов с сомнением почесал в затылке. – Но уж если копнули эту историю, то надо ее повертеть. Не люблю я совпадений. Если рассмотреть ситуацию отвлеченно, то получится следующее – бывшая любовница отца одного из фигурантов оказалась в доме, где живет жертва убийства и один из подозреваемых в убийстве. Значит, она там либо проживает, либо пришла к кому-то. И в том, и другом случае этот конец незаправленным оставлять нельзя. Потому что, если она там живет, то согласитесь, господа офицеры, слишком много в этом доме на квадратный метр людей, связанных между собой близкими отношениями. А если она всего лишь к кому-то зашла…

– А какова гарантия, что роман этой женщины с отцом Рыкова не продолжается до сих пор? – спросил Глинский.

– И что? Ну и пусть продолжается, – протянул Зубов, – нам какая разница? Какое это отношение имеет к тому, что она была в том доме? Кстати, звони-ка быстро Орлову-старшему и спроси, на каком этаже эта дама вошла в лифт.

Зимин начал звонить, прижимая плечом трубку к уху и одной рукой удерживая руль, а Глинский попытался развить идею:

– Итак, предположим, их роман продолжается…

– Сомневаюсь. Женщины такое не прощают, – авторитетно заявил Зимин, отрываясь от телефона, но тут же заговорил в трубку: – Алло! Юрий Александрович! Капитан Зимин. Попытайтесь вспомнить, пожалуйста, на каком этаже вошла в лифт та дама, про которую вы мне рассказывали? Шестой или седьмой? Понятно…

– Спроси, рассказывал ли он об этой встрече Рыкову? – зашептал Зубов.

– А вы сообщили об этой встрече вашему коллеге? Нет? – Зимин выслушал объяснения Орлова-старшего, поблагодарил и отключился.

– Он ему не сказал.

– Это я понял, – кивнул Зубов. – И если она вошла в лифт на шестом или седьмом этаже, значит, она приходила не к Стрельниковой, которая, между прочим, жила в этом доме к тому моменту, получается, полгода.

– Так что ты там про женщин говорил, – повернулся он к Зимину.

– Я говорил, что женщины не прощают такого предательства.

– Ты удивишься, генацвале, что иногда прощают женщины, – возразил Глинский, вспомнив о Катрин.

– Слышь, ты, знаток женских душ, – осадил его Зубов, – нельзя ли излагать покороче…

– Пжалста… Это он меня перебивает, – Виктор мотнул головой в сторону Зимина. – Так вот. Предположим, их роман продолжается…

– Я тебя сейчас убью… – рассвирепел Зубов.

– Он просто придумать ничего не может – версию вымучивает, – ехидно вставил Зимин.

– Я вас обоих убью, – решил Зубов, взглянув на растерянное лицо Виктора и понял, что Зимин, скорее всего, прав и капитан заблудился в трех соснах.

– А даже если и так, то есть, если они до сих пор встречаются, какое это имеет отношение, во-первых, к Рыкову-младшему, а во-вторых, к нашему садисту-меломану? – с сомнением спросил Зимин.

– Никогда ни в чем нельзя быть уверенным наверняка. Никогда и ни в чем… Тормози, приехали, – глянул Зубов в окно машины. – А ты поинтересуйся, друг мой, этой Анастасией. Может быть, она все же живет в этом доме, и тогда это уже другая история.

Ланского дома не оказалось. Дверь им открыла Анна. Нельзя сказать, что она встретила их любезно. Вежливо – и только.

– А что случилось? – спросила она сухо, когда они поинтересовались, был ли Ланской дома в ту ночь.

– Анна Николаевна, – поморщился Зубов. – Будьте добры ответить на наш вопрос. Поверьте, мы приехали к вам не ради удовольствия видеть вас, хотя вы человек, надо признаться, приятный. Отвечайте на наши вопросы. В свое время мы вам все объясним. Итак?

Анна с неприязнью посмотрела на них. Она чувствовала, что произошло нечто страшное, угрожающее ей и ее семье. От напряженных и непроницаемых лиц мужчин веяло бедой.

– Какое число вас интересует? – спросила она, вздохнув.

– Ночь с двадцать второго на двадцать третье июня, – уточнил Зубов.

– Он был дома, – отрезала она.

– Вы ответили, не подумав, – заметил Зубов.

– Мне не надо думать. Последние две недели я прихожу поздно, около полуночи, но Антон всегда дома. Он или спит, или работает, но всегда приезжает раньше меня. Сегодня в первый раз за две недели я дома так рано. Мы переехали сюда почти сразу после того кошмара, а я даже убраться толком не успела. Вон, посмотрите, какой бардак! – она грациозно повела кистью руки. Особого бардака опера не заметили и, как завороженные, застыли, не в силах отвести глаз от ее изящного запястья. Но вдоль стены действительно стояли несколько неразобранных сумок и больших коробок. Захлопнув рты, опера пару мгновений приходили в себя.

– А он не мог уйти, пока вы спите? Вы крепко спите? – спросил Зубов и тут же пожалел о сказанном – во всяком случае, сформулировать это следовало как-то по-другому.

– Я плохо сплю! – каменным голосом ответила Анна. – Без снотворного заснуть не могу! Вы считаете – можно спокойно спать после того, что произошло у нас дома? Я потеряла сон и покой! Вы понимаете, чем это обернулось для нас?

– И чем это для вас обернулось? – спросил Зубов.

– Вы все равно не поймете!

– Мы постараемся, – пообещал Зубов.

– Все было так хорошо! Наши друзья, которых мы так любили, приходили к нам в любое время со своими радостями и бедами. А теперь все рухнуло. Словно мы чужие, словно знать никто нас не хочет – как будто это Антон и я виноваты в том, что произошло у нас в доме. Мы остались одни.

– Что, никто так и не появился? – поинтересовался Виктор.

– Дело не в этом. Один раз заезжал Олег. Булгаков звонил несколько дней назад – по какому-то дурацкому поводу. Катрин сбрасывает мои звонки, словно все произошедшее – моя вина. Когда позвонил Мигель, я не выдержала и заплакала. Он очень сухо говорил со мной. Конечно, зря я так расклеилась перед ним.

– И кого конкретно вам не хватает? – поинтересовался Зубов.

Анне почудилась ирония в его голосе, но потом до нее начало доходить, чего именно не могут понять опера.

– Я попробую вам объяснить, – начала она. – Про себя. Я всю жизнь в балете, а он съедает целиком все время, все пространство внутри и вокруг. Я практически всегда находилась одна. Не потому, что я такая неинтересная, а потому, что я не успевала. У меня даже парня не было, пока я не встретилась с Антоном.

Зубов и Глинский внимательно слушали.

– Когда появился Антон, моя жизнь совершенно изменилась, правда, не сразу, а постепенно. Он ввел меня в свой круг, познакомил с друзьями. Я в первый раз узнала, что такое друзья – как это хорошо, когда близкие люди собираются, и им тепло и уютно вместе. Какое это наслаждение, когда есть кому позвонить, если грустно – и тебя выслушают, а то и приедут, и посидят с тобой. У меня появилась подруга, с которой можно поговорить по душам, пусть редко, потому что со временем лучше-то не стало, но теперь я знала – есть Катрин. И я ее люблю. У меня ведь никогда не было подруги, только одноклассницы, а потом – коллеги по театру. И те, и другие готовы живьем сожрать – бесконечная конкуренция и разговоры о том, кто кого подсидел и кому кто козни строил. Про битое стекло в пуантах и изрезанные маникюрными ножницами балетные пачки я вообще молчу. А с Катрин сразу стало хорошо и весело. У меня появился круг общения отдельно от театра, от этого змеиного гнезда – люди, любящие меня не за то, что я прима, а за то, что я есть. Мне было хорошо с ними. А теперь, – в голосе Анны слышалась горечь, – я снова никому не нужна.

– Анна, – Зубов старался говорить мягко, – думаю, вы преувеличиваете. Попытайтесь поставить себя на их место…

– Я пыталась!

– И значит, вы должны представлять, каково сейчас вашей подруге – она почти не выходит из дома, замкнулась в себе и своих переживаниях. Вы пробовали поговорить с ней?

– Да… – растерянно прошептала Анна. – Я долго не могла заставить себя, но потом все же позвонила. Но она сбрасывает мои звонки. Почему? Она словно обвиняет меня в чем-то. Вероятно, в том, что я разрешила Полине остаться у нас. Но ведь это несправедливо!

– Несправедливо, – согласился Глинский, – но если вы завели про это речь, Анна, поясните нам, почему все же Полина осталась?

Анна посмотрела на него так, словно он жестоко оскорбил ее.

– Я не понимаю, – произнесла она, – это что, обвинение?

– Да нет же! – воскликнул Виктор. – Но мы выяснили, что Полина не случайная знакомая Орлова.

Анна недоуменно ахнула:

– Как не случайная?

– А вот так. Он изменял с ней вашей подруге Астаховой уже давно.

– Господи, – выдохнула Анна, – какой мерзавец. Но вы уверены?..

– Еще бы! – хмуро кивнул майор. – И вот что выходит: Орлов уходит с вечеринки. А Полина остается. Что было дальше?

…Заплаканная Катрин ушла в ванную приводить в порядок макияж, а Анна вернулась к тем, кто остался в гостиной. Посреди комнаты Булгаков танцевал с Аленой, прятавшей счастливое лицо у него на груди и не замечавшей вокруг никого и ничего. Мигель и Антон у стола приканчивали бутылку коньяка. А в кресле, где за полчаса до этого восседал Орлов, Анна увидела Полину. Она выглядела печальной, но, похоже, не собиралась терять времени даром. Перед Полиной, прямо на ковре, расположился Олег и что-то вполголоса ей рассказывал, осторожно проводя рукой по ее коленке, открытой короткой юбкой. Он улыбался ей, но жест этот вовсе не походил на заигрывание. Он словно пытался ее утешить.

Спустя часа два гостиная стала пустеть. Исчезли Сергей с Аленой – незаметно, словно испарились. Антон тоже куда-то вышел. Остался Мигель, которому, казалось, откровенно лень вставать с удобного дивана. Анна опустилась рядом.

– Ну что, поедешь домой или останешься?

– А ты приглашаешь меня остаться? – он погладил пальцем ее руку на сгибе, у локтя. Анна вздрогнула – ну что за человек! «И что за мужчина, – пронеслось у нее в голове, – если от одного его прикосновения женщина тает».

– Тебе понравилась шаль? – его слова прозвучали не вопросом, а констатацией факта. Было понятно, что Анна в восторге от нее – как завернулась, так и проходила в ней весь вечер – алый шелк полностью скрыл тонкую фигуру, длинные кисти колыхались в такт каждому ее движению.

– Спасибо тебе, – улыбнулась Анна, – она великолепна. Я буду в ней танцевать.

– Надеюсь, она окажется достойной тебя, – он улыбнулся ей в ответ, – хотя, что может оказаться тебя достойным? – Он сделал паузу. – Весь вечер хотел спросить – чем от тебя пахнет?

– А чем, тебе кажется? – смущенно потупилась Анна.

– Медом, – мгновенно ответил он, – это первое, что приходит в голову.

Анна кивнула:

– Так и есть. Это Шанель Beige. Она пахнет медом.

– Это ты пахнешь медом, – он взял ее руку и поднес к лицу, – медом и какими-то цветами…

– Ты неисправим, – несколько напряженно рассмеялась она, отнимая руку, – соблазнитель… Мефистофель…

– Нельзя винить за то, что меня так тянет к тебе, – прошептал он с улыбкой, но глаза его оставались серьезны. – Ты самая красивая женщина, которую я когда-либо встречал.

– Ты говоришь это всем. И Катрин тоже, – Анна откинулась на спинку дивана.

– Катрин – это Катрин, сейчас не о ней речь. Она другая, – Мигель снова погладил ее ладонь, и у Анны вновь перехватило дыхание. – Ты вызываешь у меня иные чувства, нежели Катрин.

– А Антон? – сухо спросила Анна. – Как же быть с вашей дружбой?

– А что Антон? – Мигель поднял брови. – Если это единственное, что тебя смущает, то Антону необязательно знать, чем занимаются его подруга и его друг. Ты ему даже не жена.

– Это подлость, – вспыхнула Анна.

Мигель, внимательно глядя на нее, покачал головой.

– Нет, querida, это то, что в литературе называется классическим треугольником, – тон его стал серьезным. – Я бы никогда не стал настаивать, если б не был на сто процентов уверен в том, что я тебе нравлюсь. И ты меня хочешь.

– Давай выясним отношения раз и навсегда! Я люблю Антона и только его.

– А я и не говорил, что ты любишь меня. Ты меня хочешь, – он подчеркнул последнее слово. – И мы бы могли…

– Нет, не могли, – отрезала Анна и поднялась. – И я не буду больше это обсуждать. Ты остаешься?

– С твоего позволения, – кивнул Мигель. – Мне где располагаться? По-моему, здесь будет занято.

Анна растерянно оглянулась на танцующих посреди гостиной Олега и Полину.

– Иди лучше в кабинет, – решила она, – я сейчас туда тебе белье принесу и подушку…

Мигель кивнул и вышел из гостиной, опалив ее напоследок огненным взглядом. Пожалуй, только он умел вот так, глазами, раздеть женщину. По спине Анны пробежал легкий озноб, она чертыхнулась про себя и повернулась к Олегу и Полине.

– Я прошу прощения, Олег, – начала она, и они остановились, впрочем, не разомкнув объятий. – Я собираюсь спать. Ты можешь устраиваться здесь, если хочешь.

Она вопросительно взглянула на Полину. Та, без тени смущения, заявила:

– Я с ним останусь…

– Что, простите?..

– Уже поздно, – Олег видел, что Анна раздосадована, но только насмешливо сощурил голубые глаза.

– Так может, тебе проводить девушку домой? – спросила она, поджав губы. Бесцеремонность этой девицы ее шокировала. Еще больше ее шокировал Олег, которого она считала эстетом с изысканным вкусом. И нате вам – он собирается провести ночь с девицей подобного пошиба!

– Я вам помешаю? – Полина склонила набок хорошенькую головку и улыбнулась.

– Ань, не дури, – поморщился Рыков, – И посмотри на часы! Почти полтретьего! Дай нам пару подушек и простыню. Нам больше ничего не надо, правда, детка? – он взглянул на Полину, и та с готовностью кивнула.

– Хорошо, – тряхнула Анна головой. – Сейчас принесу. Спокойной ночи…

…Она не стала рассказывать Зубову и Глинскому о разговоре с Мигелем. Зачем? Как это поможет им? Не будет она рассказывать им и о другом событии той ночи. О нем она никому не расскажет. И будет хранить в себе это воспоминание, как в сейфе и никогда не вытащит на свет Божий… Если только кто-нибудь узнает… Если только… Но ведь кто-то знает!..

…Она рассказала Зубову и Глинскому только то, что их интересовало. Полина осталась с Олегом Рыковым добровольно, без малейшего давления. Более того, ясно изъявила желание остаться.

– Вы знали Ольгу Вешнякову?

Анна удивилась.

– Я не знала ее, но кое-что слышала, – она вспомнила то, что однажды поведал ей Антон.

В нескольких словах опера сообщили ей о смерти бывшей подружки Орлова. Анна растерянно смотрела на них и даже не пытаясь понять – до такой степени мысли ее путались. Когда же они собрались уходить, она как-то очень смущенно сказала:

– Простите, может, это не имеет отношения к делу, и мне об этом так неловко говорить, но… – Анна запнулась.

– Что? – повернулся к ней Глинский. – Что случилось?

– Мне и правда так неловко, – пробормотала она, заливаясь краской, – но после того ужасного случая, после обыска…

– После осмотра места происшествия, – поправил ее Виктор.

– Да. Так вот – помните подарки на китайском столике в гостиной?

– Помню, – кивнул Зубов.

– Так вот, – повторила Анна и наконец выпалила: – Со столика пропал шелковый клетчатый шарф, который Антону подарила Катрин.

Опера потеряли дар речи.

– Вы не подумайте, – смущенно зачастила Анна скороговоркой, – что я кого-то обвиняю в воровстве. Может, его… как это называется… забрали, в качестве вещественного доказательства?

– Изъяли как вещдок? – поправил ее Зубов. – Нет, мы его не изымали, он же не имеет отношения к преступлению.

– Простите, – совсем смешалась Анна, – наверно… Хотя что – наверно?

– А кто были понятыми при осмотре? – спросил Глинский.

– Домработница наших соседей и дворник, – сказал Анна.

– Так вероятно, понятые стащили? – предположил Зубов.

Анна покраснела.

– Помилуйте, не может быть. Она такая милая и Фархад тоже – честнейший парень… Да бог с ним, с шарфом, наверно, сама засунула куда-нибудь…

– Если хотите, мы их тряхнем, – предложил Глинский.

– Упаси Бог, – замахала Анна на него обеими руками, – как я потом людям буду в глаза смотреть…

– Мне кажется, она что-то недоговаривает, – констатировал Зубов, когда они вышли из квартиры. – У тебя нет такого впечатления?

Виктор задумался.

– А мне кажется, что она переживает не только из-за Полины Стрельниковой. И эти ее байки о том, что она скучает по друзьям – тоже сплошное фуфло. Здесь что-то еще. Неспроста она такая нервная и беспокойная. А что это за хрень с шарфиком? Ты понял что-нибудь?

– Ну да, ну да, – кивнул майор, – полная хрень.

Зубов продолжил:

– Итак, у Ланского алиби на 22 июня, весьма сомнительное, правда. Она сама призналась, что пьет снотворное лошадиными дозами. Кстати, если все же Орлов не врет, – сменил он тему, – то остаются Рыков и Кортес. Давай разделимся. Ты поезжай к Рыкову, а я отправлюсь к испанцу…

Мигель оказался дома, невыспавшийся после ночи на работе. Смуглое лицо покрывала темная щетина, воспаленные глаза устало щурились.

Это был дом холостяка. Несмотря на порядок в комнате и отсутствие грязной посуды на кухне, на всем лежала печать неухоженности – недостаток уюта, который может создать только женская рука. Просторная студия на Ленинском проспекте была стильно обставлена, в баре красовался приличный выбор спиртного, а на стене – большая фотография – вся компания, веселая и беззаботная, на фоне живописного осеннего леса. Красивые лица, сияющие от счастья, искренние улыбки. Трудно представить, что кого-то из них терзают инфернальные чувства.

Зубов разглядывал фотографию. Мигель стоял у него за спиной, сунув руки в карманы и раскачиваясь взад-вперед.

– Хорошая картинка, – одобрительно высказался майор спустя некоторое время. Мигель многозначительно хмыкнул, а затем пробормотал:

– Если друг оказался вдруг… и не друг, и не враг – а так…

– Кого это вы имеете в виду? – спросил майор.

– Никого конкретно, – ответил тот. – Согласитесь, эта фотография как нельзя лучше говорит о том, что в мире нет ничего постоянного.

«Чрезвычайно свежая мысль», – подумал Зубов, а вслух произнес:

– Все проходит со временем… Не унывайте.

– Ну, вы, наверное, сюда пришли не для того, чтобы ободрить меня, – пренебрежительно откликнулся Мигель. – Что вы хотели?

– Я хотел, чтобы вы сообщили о вашем местонахождении в ночь с двадцать второго на двадцать третье июня, – сказал майор.

Мигель нахмурился:

– Я не буду спрашивать, зачем вам, хотя наверняка что-то случилось.

Майор кивнул и приказал:

– Вспоминайте!

– Это ведь ночь со вторника на среду, так? – Мигель даже не задумался. – Могу сказать совершенно точно. Ночной клуб «Ривьера». Всю ночь напролет пил.

– В компании?

– Да нет, один, – Мигель зевнул, – как же спать хочется! Вы не возражаете против кофе, господин майор? А то я сейчас точно засну.

– Выпью, – кивнул Зубов.

– Тогда пойдемте на кухню, – Мигель сделал приглашающий жест. Через несколько минут кофе-машина услужливо приготовила два крепких эспрессо. Мигель поставил перед Зубовым чашку и подвинул ему сахарницу – сам он пил без молока и сахара.

– Итак, пили в одиночестве? – без особого доверия поинтересовался Зубов. – Что так?

– Увы, была причина…

– Можно узнать – какая?

– Нельзя, – отрезал Мигель, – сугубо личная, уверяю вас.

– К сожалению, ситуация такова, что я обязан вникать во все личные причины, – мягко произнес майор, – случилось нечто…

Он замолк. Мигель с плохо скрываемым любопытством взглянул в его сторону.

– Нечто? – переспросил он. – Можно узнать, что?

– Я вам объясню. Но сначала скажите мне, вы знали Ольгу Вешнякову?

– Знал, – прямо ответил Мигель, – и знал неплохо. Орлов начал встречаться с ней еще в школе. Ольга была недурна, но мне никогда не нравилась.

– Почему? – удивился Зубов.

Мигель скорчил гримасу, словно хлебнул уксуса.

– Откуда я знаю – почему? Не нравилась – и все. Но может, вам будет интересно – именно я лишил ее девственности.

– Неужели? – Зубов порадовался, что не успел вывалить на Кортеса известие о смерти Вешняковой. – Действительно, интересно. Как такое могло случиться?

– Элементарно. Это произошло вскоре после того, как мы познакомились в девяносто третьем. На новогодней вечеринке Орлов нажрался вдрабадан и вырубился. Олечка к тому моменту тоже хорошо набралась. Оставалось чуть-чуть добавить. Что я и сделал – влил в нее стакан коньяка. А потом отвел ее в ванную и… Назло Орлову.

– Назло Орлову – и только? Чем он вам так насолил?

– Да как вам сказать, ничем конкретно. Но обстоятельства, при которых мы с ним впервые встретились – всего за несколько месяцев до того – дали мне право поступить так, как я поступил.

– Любопытно. Расскажете?

– Рассказывать особо нечего. В октябре девяносто третьего, когда на улицах стреляли – помните? – вашего покорного слугу задела шальная пуля. Серж и Олег подобрали меня на Новом Арбате и отнесли к Орлову домой. Ну, Серж, понятно, долг свой исполнял, он у нас всегда был упертым героем. Олег ему в рот смотрел, уж не знаю, по какой причине. А Орлов, равнодушная скотина, сидел на диване и смотрел, как я истекаю кровью, – Мигель сжал зубы. – Да пошел он… Скажу только, что когда увидел рядом с этим самовлюбленным субъектом хорошенькую молоденькую девочку, а Ольга, по-моему, тогда еще в школе училась, то решил – какого черта?

– А Орлов об этом узнал?

– Понятия не имею. Мы с ним никогда об этом не говорили. Он с ней спал, что он там при этом думал – не знаю.

– А она? Она не ожидала от вас продолжения?

Мигель расхохотался:

– Да на кой она мне сдалась? Глупа, как пробка – кстати, идеальная подружка для Орлова.

– Не очень-то вы о нем высокого мнения.

– Как и он обо мне, – фыркнул Мигель, – но мы друзья.

– Оно и видно, – откликнулся Зубов, – не разлей вода. Так что там с Вешняковой?

– Да ничего. Мало того, что она была глупа, так еще и с гонором. Причем, не то, чтобы она относилась высокомерно к кому-то из моих друзей – нет. Но не дай бог кто-то со стороны, а тем паче, из другого социального слоя пытался завязать пусть не дружбу, а знакомство – о, этого человека обливали таким ледяным презрением, что несчастный превращался в айсберг. Единственный человек, с которым у нее этот номер не прошел, оказалась Катрин. Ха-ха! Нашла коса на камень…

– То есть?

– По милости Катрин Олечку отвергли. Я, честно говоря, где-то даже обрадовался. Унизить Катрин оказалось невозможным. Об ее достоинство все выпады нашей заносчивой мамзель разбивались в прах. Хотя она, надо сказать, весьма старалась. И чего добилась? В результате Орлов ушел к Катрин – ну, да вы знаете.

– Наслышан, – Зубов залпом допил кофе.

– Скажу честно, сейчас я не уверен, что хоть кто-то в данном случае оказался в выигрыше.

– То есть? – вздернул брови Зубов.

Мигель помолчал, а потом произнес:

– Каждый угол этого треугольника оказался тупым. Орлов увяз в отношениях, рвущих ему сердце, Ольга, говорят, пыталась с собой покончить, хотя, глупость, с моей точки зрения – травиться из-за Орлова. А Катрин…

– Что Катрин?.. – быстро спросил Зубов.

Мигель криво усмехнулся:

– Разве тогда, пятнадцать лет назад, я мог представить, сколько раздора и боли эта женщина принесет – и не только Орлову…

– И вам? – взглянул на него майор.

Мигель вспыхнул:

– Еще чего! Она, конечно, хороша – но я не самоубийца, чтобы заводить отношения с женщиной, которую никто, кроме ее собственной персоны, не волнует. И не волновал, по большому счету, никогда.

– Вот она, оказывается, какая, – констатировал Зубов и добавил: – В ту ночь, когда вы, по вашему утверждению, в полном одиночестве квасили, Ольгу Вешнякову убили.

– Что?!

Зубов цепким взглядом ощупывал лицо Кортеса. Нет, ничего, кажется, кроме неподдельного удивления.

– Поэтому вам придется припомнить, кто сможет подтвердить, что вы действительно всю ночь провели в клубе, – настойчиво напомнил Зубов. – Подумайте, не может быть, чтобы никто вас там не запомнил. Вы часто бываете в этом заведении?

– Относительно часто, – кивнул Мигель, все еще в растерянности от услышанного. Он глубоко вздохнул. – Ладно. Я снял там шлюху – довольны? Привел ее сюда. И до полудня мы были вместе.

– Шлюху, значит, – недоверчиво скривился майор, – имени ее, конечно, вы не знаете?

– Почему не знаю? – удивился Мигель. – Она представилась как Кристина. Но в паспорт ее я не заглядывал и поэтому гарантии дать не могу.

– Очень удобно, – буркнул Зубов, но имя в блокнот записал. Мигель тем временем, словно очнувшись, возмущенно спросил:

– Но почему из всего населения города Москвы вам понадобилось именно мое алиби?

– Не только ваше, – возразил Зубов. – Весь мужской состав вашей так называемой компании в подробностях рассказывает – где, с кем и как.

– И они тоже? – изумился Мигель.

Он замолк, словно прислушиваясь к себе.

– И что, все могут рассказать? – спросил он после непродолжительной паузы:

– И Орлов?

Зубов не знал, что ему ответить. С одной стороны, Мигель Кортес не возбуждал у него особых подозрений – несмотря на то, что алиби на первое убийство у него не было, поскольку он провел ночь один, Мигель не имел видимых причин убивать Полину. Если только не окажется, что он тоже знал ее раньше. Зубов ни за что не мог поручиться в этом мерзком деле. У него выработалось твердое убеждение, что ни один человек не говорит ему правды – по крайней мере, полной правды. Ему надоело наблюдать за тем, как они все лгут и изворачиваются. Даже Анна Королева…

Каждому из них, оказалось, есть что скрывать. А Кортес, который загорался мгновенно, словно сухая солома, ни разу не дал повода усомниться в его искренности, абсолютно откровенный в симпатиях и антипатиях. Майор встал, чтобы размять затекшие ноги и подошел к пристроенному в углу кухни музыкальному центру. Над ним – две внушительные полки с дисками. Вивальди, Моцарт, Пёрселл – это еще кто? – Верди, Доницетти.

– Да вы, никак, знаток? – ядовито уронил Зубов. Мигель проигнорировал его замечание. Зубов выдержал еще некоторую паузу, потом вернулся к столу и снова сел.

– Давайте поговорим о вашем алиби. Итак, меня интересует причина, по которой вы решили уйти в загул. И не говорите мне, что это не мое дело. Когда заваривается такая кровавая каша, любая мелочь вашей жизни – мое дело. Давайте выясним это раз и навсегда.

– Все равно, вам донесут, – процедил Мигель. – Плевать. Во вторник, двадцать второго июня, я был у Катрин. Проходил мимо ее дома и заглянул… на огонек.

– Зачем? – удивился майор.

– Я пытался поговорить с ней, – Мигель потер небритый подбородок. – Но разговор не получился.

– Не получился?.. – уточнил Зубов. – Разговор?.. Или что-то еще?

Мигель недобро оскалился.

– И разговор тоже, – он резко повернулся к Зубову. – Послушайте, майор, будем говорить как мужчина с мужчиной! Она давно мне нравилась. Очень давно. Но там царил Орлов, и я знал, что мне не светит. А теперь передо мной открылась совсем другая Катрин – и это абсолютно чужая женщина – холодная, безразличная к тому, что рядом с ней погиб человек, и мы, ее близкие друзья, только и занимаемся тем, что оправдываемся на каждом углу в том, чего не совершали. А она самоустранилась. Да, я ее давно хотел, да и можно ли ее не хотеть – я вас как мужчину спрашиваю? Но это была другая Катрин, повторяю.

Зубов пожал плечами:

– Не улавливаю сути.

– Мы не поняли с ней друг друга. Словно говорили на разных языках. В результате я высказал Катрин все, что о ней думаю. В весьма, признаюсь, жесткой форме.

– Да бросьте! – Зубов потерял терпение. – Уж если вы интересуетесь моим мнением, то я вам скажу, что случилось в тот день у Астаховой. Вы пытались уложить ее в постель, и у вас не вышло. Наверняка вы оскорбили ее и решили это дело залить в ночном клубе. Итак, вспоминайте, кто может подтвердить, что вы там были, кроме этой гипотетической Кристины, существование которой у меня, честно говоря, вызывает большие сомнения.

Лицо Мигеля исказила яростная гримаса.

– Не рассчитывайте на это! Сами ищите! Я не обязан доказывать, что я там был! Докажите, что меня там не было! И убирайтесь отсюда, я больше не желаю с вами разговаривать!

– На вашем месте я умерил бы бешеный нрав, – посоветовал Зубов, поднимаясь. – Спасибо за кофе, господин Кортес, – издевательски осклабился он на прощание. – Не провожайте меня…

Когда за ним закрылась дверь, Мигель некоторое время стоял, раскачиваясь взад-вперед, уставившись в одну точку, заложив пальцы за ремень брюк. Потом, не торопясь, снял со стены застекленную фотографию. Пару секунд он вглядывался в хорошо знакомые, еще недавно такие родные, лица. А потом с размаху грохнул ее об пол – так, что осколки разлетелись по всей комнате.

Вероника придирчиво оглядела отражение в зеркале. Что же, она готова. Одета, накрашена и морально собрана. Через час она будет богата. Ладно, пусть не богата, но ей не придется каждую минуту думать о том, что с ней и ее семьей будет завтра. Стрелки на часах показывали одиннадцать. Вера уехала на дачу к отцу и приедет только завтра. Может, следовало заранее написать текст этой чертовой долговой расписки, но наверняка это нужно делать по особой форме и подписывать в присутствии нотариуса. Все – она в последний раз заглянула в комнату отца. Он не спал и отсутствующе смотрел в потолок.

– Папа, я приду через час, – улыбнулась она с нежностью. Скоро она сможет нанять сиделку, и он перестанет быть такой обузой для нее. Она непременно купит ему подгузники для лежачих больных и ей больше не придется ворочать его и переодевать по три раза в сутки. Она будет продолжать работать, чтобы никто ничего не заподозрил. Но – в свое удовольствие и не напрягаясь.

Она закрыла дверь в комнату отца и покопалась в сумке в поисках ключей. Ключи долго не находились, и она начала нервничать. Наконец, они нашлись в коридоре, на крючке, в общем-то, на обычном месте.

Она вышла из квартиры и сунула ключ в замочную скважину. Легкий шорох за спиной заставил ее повернуть голову, но увидеть она ничего не успела. В мгновение ока ей свернули шею.

… Хорошо, что она не успела запереть дверь. Это лишние секунды, которые могут спасти все дело. Он подхватил обмякшее тело женщины и втащил его в квартиру. С трудом перекинув ее через плечо, он прошел в ванную – такую же тесную, как и сама квартирка. В ней с трудом можно было повернуться. Он заткнул сливное отверстие и пустил воду полной струей. Теперь Веронику следовало раздеть – все должно выглядеть, как несчастный случай. С этим пришлось повозиться, так как мышцы ее тела стали неуправляемо мягкими. На это ушло добрых десять минут. Но вот она раздета, и он, с облегчением вздохнув, опустил ее в воду.

Вот так. Принимала ванну, поскользнулась, упала, сломала себе шею. Ее одежду он кинул в допотопную стиральную машину, занимавшую половину ванной комнаты, а сумку аккуратно повесил в коридоре на вешалку. На всякий случай он ее обшарил, и, как выяснилось, не зря. Он обнаружил там полный список класса – с адресами, телефонами – и собственный адрес и телефон в том числе. Было бы весело, если б эту бумажку нашли. Так, что-то он забыл… Ах черт! Выпускная фотография! Где ее теперь искать?!

На его счастье, фотография лежала в ее комнате на самом видном месте – на столе, рядом с замысловатой швейной машинкой, лоскутами тканей, и коробками для рукоделия. Он представил себе, как она изучала его лицо. Доизучалась. Он с облегчением перевел дух и уже собирался покинуть квартиру, как вдруг услышал тихий стон, более похожий на вздох, который доносился из-за закрытой двери второй комнаты.

Он чуть помедлил. Кто бы там ни находился – если он не вышел до сих пор и не позвал – значит, он физически не в состоянии это сделать. И два трупа в одной квартире – это уже не несчастный случай. Ему крупно повезло, но оставаться здесь далее – опасно. Воду он выключил, а стирать отпечатки пальцев нет нужды – он всегда работал в перчатках… Здесь все чисто.

Олег Рыков жил на одном этаже с родителями. Он купил квартиру рядом с ними, когда стал прилично зарабатывать. Пока родители в добром здравии, и отец даже продолжает работать, но кто знает, как все сложится в будущем и всегда лучше быть рядом со стариками. Глинский приехал раньше оговоренного с Олегом срока, и тот еще не вернулся с работы. Тогда Виктор позвонил в квартиру напротив.

Когда замок щелкнул и дверь открылась, перед Глинским предстал высокий седой человек с явно обозначенным брюшком. Весь его внешний вид говорил, что с ним не все в порядке: глаза слезились, губы распухли и потрескались. Внимательно изучив удостоверение капитана, он кивнул.

– Проходите, пожалуйста. Меня зовут Лев Петрович. Я так понимаю, вы к Олегу по поводу того, м-м-м… прискорбного случая… Он скоро будет. Вот-вот должен прийти с работы.

– Да. Я хотел поговорить с вашим сыном. Но раз вы дома, уделите мне, пожалуйста, несколько минут. Я бы хотел задать вам ряд вопросов. – Ну что ж, если надо, давайте поговорим. Проходите в гостиную.

Все в доме Рыковых говорило о достатке. Дорогая мебель, роскошная техника. Жизнь в Штатах и дальнейшие «непыльные» должности в МИДе позволяли Рыкову-старшему обеспечивать семью достойно.

– Вы меня извините, Виктор Георгиевич, за внешний вид, но я что-то плохо себя чувствую. Конъюнктивит, так его разэдак. Аллергия. А на что – не знаю. Всю жизнь был как огурчик. Носился аки Фигаро. Даже голова никогда не болела. А тут даже пришлось взять больничный. Так что вы хотели узнать?

– Расскажите мне, пожалуйста, Лев Петрович, о вашем сыне и его друге Андрее Орлове.

– Что вам сказать? Олег – хороший мальчик. Особых хлопот нам с Мариной Михайловной никогда не доставлял. Учился в школе отлично, окончил с медалью, в институт поступил сам, без моей помощи и не куда-нибудь, а на физмат МГУ. Хотя я его прочил на дипломатическое поприще. Но он поступил как считал нужным. Может быть, и правильно сделал – чего жить родительским умом? А что касается Андрея… Они так давно дружат.

– А девушка у Олега есть?

– Со своими девушками Олег нас не знакомит. Я-то не против, как раз, наоборот, считаю, пора бы ему семьей обзавестись, но жена… Как бы вам получше объяснить. Олег ей тяжело достался: сначала лечилась, всякие женские дела, трудная беременность, тяжелые роды. Она над ребенком всю жизнь тряслась. На всех девушек Олега смотрит косо.

– А он как к этому относится?

– Спокойно. Мать он обожает, и чтобы ее не раздражать, барышень не показывает. У нас дача в Серебряном Бору. Олег ее оккупировал. Тем более сейчас, летом, частенько там ночует. А мы не возражаем. Марина дачу никогда не любила, а я на работе. Я стараюсь в личную жизнь сына не лезть – все же он уже не мальчик, а взрослый мужчина.

– Имя Полины Стрельниковой вам что-нибудь говорит?

– Нет. Это та бедняжка, которую убили?

–. Она самая. Я вижу, вы в курсе, Лев Петрович

– В курсе – громко сказано. Я знаю только то, что нам рассказывает Олег. А он не очень щедр на информацию подобного рода – наверно, не хочет нас с матерью нервировать.

– А про Андрея Орлова еще что-нибудь расскажете?

– Про Андрея? Да-да… Они с Олегом в школе вместе учились, когда мы жили в Вашингтоне. До сих пор дружат. Не знаю, право, что вы хотите узнать. Ваша задача – найти убийцу. Но при чем здесь мой сын?! Олег не мог совершить такое. Да, и Андрюша Орлов, и Антон Ланской – хорошие молодые люди. А Сережа Булгаков – это же восходящее светило в медицине! Нет, что ни говорите, не могу себе представить кого-то из них садистом-убийцей.

Виктор помялся – как бы помягче задать вопрос, который, по сути, к делу не относится, чтобы при этом не выглядеть глупо.

– Лев Петрович, хочу спросить еще про одного человека. Может быть, вам мой вопрос покажется неуместным.

– Про кого? – вяло поинтересовался Рыков-старший.

– Про Анастасию Журавлеву…

Рыков-старший поднес носовой платок к лицу. Через несколько мгновений он сказал:

– Хозяин из меня никудышный. Сижу, разговорами вас развлекаю, а даже чаю не предложил. Или, может, кофе? Или что-нибудь покрепче? А, Виктор Георгиевич?

– Спасибо. Я бы от чашки кофе не отказался.

Рыков удалился на кухню. Пока руки его автоматически занимались кофеваркой, мысли были заняты совсем другим. «Вот, черт, догадываюсь, кто все выболтал этому капитану. Не иначе, как Орлов постарался. Ну да ладно, еще посмотрим…» Но когда Лев Рыков вспоминал Анастасию, окружающий мир переставал для него существовать…

Глинский тем временем рассматривал семейные фотографии Рыковых. А вот и вся веселая компания: молодые, красивые, довольные жизнью, на одной из них Катрин улыбалась Андрею Орлову – тот, кто делал этот снимок явно ловил именно эту улыбку. Кого там нет на снимке, кто фотограф? Видимо, сам Олег. Однако на снимке нет и Ланского.

Лев Петрович вкатил сервировочный столик. По комнате разлился будоражащий аромат кофе. Глинский, пересилив смущение, вцепился зубами в бутерброд с колбасой. «Когда же я сегодня ел?! Или не ел? Или все же ел, но не сегодня?».

– Виктор Георгиевич, вот вы у меня спросили про Настю. Я не знаю, почему вас интересует моя жизнь. Догадываюсь, кто в министерстве вам об этом рассказал. Как говорили древние, аudiator et altera pars mei. Пусть будет выслушана и другая сторона. Анастасия для меня – это счастье и несчастье всей моей жизни. Я встретил ее на работе, такую молодую и красивую. Наш легкий флирт перерос в бурный роман, а затем, совершенно неожиданно для себя, я понял, что не могу жить без этой женщины. Я был женат, сыну только исполнилось семь лет. Но тогда я собирался плюнуть на все и просто стать счастливым. Только, как оказалось, это невозможно. Жена обо всем узнала. Обстановка в семье накалилась. Я готовил документы на развод, когда мне предложили долгосрочную командировку в Штаты. Жизнь дает такой шанс только однажды. В общем, пришлось выбирать: карьера или любимая женщина. Ну и выбрал. Что теперь говорить?!

– Вы с Журавлевой поддерживаете отношения?

– Нет, – Рыков грустно покачал головой. – Настя родила девочку. Я узнал об этом, приехав в Москву в один из отпусков. Я хотел увидеться с ней, но она не пожелала. Ее можно понять. Могу предположить, как ей было трудно – и морально, и материально. Но если б не ее упорное нежелание иметь со мной дело, я бы охотно стал помогать ей и деньгами, и в воспитании ребенка. А так что получилось? Я всего несколько раз видел дочь – издалека. Я даже не говорил с ней ни разу. А потом Анастасия вышла замуж, и ее супруг удочерил мою девочку, – в голосе Рыкова явственно слышалась тоска. – Она обо мне и не знает ничего – более чем уверен.

– А Олег знает, что у него есть сестра?

– Я ему, во всяком случае, ничего не говорил. Зачем травмировать мальчика? Есть вещи, о которых лучше ничего не знать. Например, о том, что твой отец – человек… скажем так – не особо нравственный.

– А ваша жена знает про внебрачного ребенка? – задал Виктор самый неприятный вопрос.

– Не знаю, – Рыкова передернуло. – Мы не говорили с ней на эту тему, но всегда найдется какая-нибудь кумушка-доброжелательница…

Было очевидно, что воспоминания давались Рыкову-старшему нелегко. Перед Глинским сидел немолодой человек, совесть которого была обременена сознанием совершенной подлости по отношению к собственным детям. Внезапно он поднял голову.

– Да, кстати, Виктор Георгиевич, я тут вспомнил один случай. Возможно, вам будет интересно. Мой сын с Андреем Орловым учились, как вы знаете, в одном классе, когда мы жили в Вашингтоне. Но после того, как вернулись, они продолжали дружить. Вокруг них образовалась целая компания. У Андрея тогда была девушка, и он ее бросил, завел себе другую. Так она пыталась отравиться сильнодействующим снотворным. Еле откачали. Меня поразило тогда, насколько равнодушно это воспринял Андрей, словно его не касалось то, что она с собой сделала. Бросил – и все, забыл… Вам не кажется это ненормальным?..

Виктор слушал его и не мог отвести глаз от последнего бутерброда на тарелке. Тот соблазнительно подмигивал ему кусочками сала, вкрапленными в розовую колбаску, и зазывно помахивал веточкой укропа. Чтобы отвлечься от заигрывания с бутербродом, Виктор встал и, сунув руки в карманы, подошел к окну.

– Капитан, почему вы спросили про Настю? – услышал он голос Льва Петровича. – При чем тут она?

– Дело в том, что она живет в одном доме с жертвой преступления, – отозвался Виктор, – и с Орловыми. Этажом ниже них.

Рыков ничего не сказал. Когда Виктор повернулся к нему, то увидел, что губы того трясутся, а в глазах стоят слезы – то ли тоски, то ли аллергии.

В это время в дверь позвонили. Пока Лев Петрович открывал, Глинский допивал кофе и размышлял об услышанном. К чему Рыков-старший вдруг вспомнил ту старую историю с Ольгой Вешняковой? Для того, чтобы бросить тень на Орлова? Зачем? «И сам-то чем лучше?» – мелькнуло в голове Виктора.

В гостиную заглянул Олег. Увидев Глинского, он улыбнулся.

– Я так и знал, что вы здесь! Извините, опоздал немного – пробки. Пойдемте ко мне, я вас кофе напою. Ну и жара…

– Да меня ваш папа и напоил, и накормил. Спасибо, Лев Петрович, вы спасли меня от голодной смерти.

Жилище Олега удивило капитана художественным хаосом, словно хозяина мало заботил порядок в доме. Повсюду книги, в основном на иностранных языках – они лежали на полках, на столе, на подоконниках – даже на полу. Вешалки с одеждой висели – при наличии внушительного зеркального шкафа-купе – повсюду, где только можно зацепить крючок от плечиков.

Стационарный компьютер с гигантским монитором на рабочем столе, лэптоп на диване, да еще планшет, который валялся на паркете – Виктор чуть не наступил на него. Среди разбросанных вещей он увидел много фотографий. Все те же веселые молодые лица, среди которых он заметил и Ольгу Вешнякову, и более поздние, где царила Катрин. Но более всего его удивил белый кабинетный рояль, который занимал ровно треть всего пространства – заваленный книгами и нотами. Ноты стояли и на пюпитре.

– Вы играете? – спросил Виктор, кивнув на инструмент.

– Да, – без всякого хвастовства ответил Олег, – и, как говорят, недурно. Матушка одно время мечтала, что я поступлю в консерваторию.

– И что же?

– Да какая консерватория, помилуйте! – в усмешке Олега не звучало сожаления, а только ирония. – Для полноценной музыкальной карьеры мало одного слуха и кисти на полторы октавы. Этим надо жить. Музыкант – раб, если хотите.

– А вы любите свободу, – улыбнулся Виктор.

– Да, люблю. А еще я люблю нарушать правила, – Олег наблюдал, как капитан, не церемонясь, взял с пюпитра рояля ноты.

– Скрябин? – произнес Виктор.

Олег кивнул:

– Сонаты. Увлекаетесь?

– Совсем нет, – покачал головой Виктор, – он какой-то… странный.

– Да, – Олег пробежал правой рукой по клавиатуре, вырвав из нее изломанную, беспокойную мелодию и, спустя мгновение, спросил: – Зачем я вам понадобился?

Итак, короткий разговор о музыке окончен. Виктору дали ясно понять, что пора приступать к делу. Ну, что ж, Олег Львович, извольте…

– Где вы были ночью с двадцать второго на двадцать третье июня?

– Это какие дни недели? Вторник-среда? Жара стояла страшная. Я уехал на дачу.

– Кто-нибудь может это подтвердить?

– А что, скажите, произошло? Почему вы спрашиваете?

– Потому, что в ночь с двадцать второго на двадцать третье погибла Ольга Вешнякова.

– Ольга?! – на лице Рыкова промелькнуло неподдельное изумление. – Та самая, с которой Андрюха когда-то мутил?..

– Она самая…

– Боже, как это произошло?

Глинский держал паузу. Олег тоже молчал некоторое время, затем, словно очнувшись, тряхнул великолепной шевелюрой.

– Это, надо полагать, не несчастный случай, раз вы здесь и спрашиваете об алиби. А с чего вы решили, что я могу иметь какое-то отношение к ее смерти? Мы не встречались много лет. Могу даже сказать, когда я видел ее в последний раз – в день рождения Антона, пятнадцать лет назад. Тогда Ольга еще была с Орловым. Или считалась, что она еще с Орловым. Катрин, кажется, постеснялась прийти и закрепить свои, так сказать, официальные позиции.

– Олег, дело серьезное, и касается всех вас, потому что Ольга убита точно так же, как Полина Стрельникова, в ее квартире, ночью.

– То есть? – нахмурился Олег, но потом до него дошло. – И надпись… Виктор кивнул.

– И вы сразу побежали ко мне…

– Мы проверяем алиби всех. Спрашиваю еще раз, кто может подтвердить, что вы ночевали на даче в Серебряном Бору?

– Не знаю… Разве что соседи… Да я вроде и не выходил вечером. Кабы знать, что тебе понадобится алиби, я бы уж постарался… А так… Представления не имею. Извините. Могу показать квитанцию с заправки. Я как раз машину отогнал из ремонта и заправлялся на подъезде к Серебряному Бору примерно часов в девять вечера.

– Давайте вашу квитанцию, – кивнул Глинский. – Это хоть что-то… В таком случае, у меня все. Пока все. Но встретиться нам еще придется.

– Что ж, тогда до встречи, господин капитан, – вежливо кивнул Олег.