Демилитаризованная зона, два километра от границы. 27 апреля 2021 года
– Не спеши…
Не знаю – то ли Спец специально мне по башке долбит, то ли еще чего. Во время подготовки спецназа такие приемы применяются: инструктор специально орет на курсанта во время выполнения упражнений, дает вводные, которые нельзя отработать, противоречивые приказы и бьет по мозгам всеми иными способами. Задача одна – вывести курсанта из равновесия, если это удается, следует отчисление, такие не спецназ. Надо понимать – мы не махра, не пехи, даже не десант. Мы спецназ. Спецназ – едва ли не единственный род войск, где солдат во многом предоставлен сам себе. Офицер, конечно, управляет боем, но обычно обстоятельства таковы, что решения надо принимать самому, причем в жестком цейтноте. Потому каждый солдат обязан уметь сам себе быть офицером и действовать, несмотря ни на что…
Мы лежали на старой-престарой линии железной дороги, в двух километрах от линии ДМЗ, оговоренной соглашением о прекращении огня. Когда-то давно, когда была другая страна, здесь были проложены рельсы и по ним ходил поезд. По всему шахтерскому краю, который пересекает границу и уходит в Россию – часть Донецкого угольного бассейна относится к России. Наверное, это было убыточно, но тогда на это мало смотрели… Если есть потребность перевозить людей, значит, будет ходить поезд. Потом прямо в степи прорисовали границу и поезд ходить перестал. Потом мародеры разобрали и сдали на металлолом все рельсы, стрелки и прочее. Осталась только насыпь…
В восьмистах метрах (я точно знал, восемьсот двадцать шесть, потому что померил) беспокойно блеял черный курдючный баран. Живой. Его мы купили прямо у дороги – сейчас так много продают, потому что с Кавказа понаехали тут стада пасти. На шашлык продают, но мы купили как приманку.
– Смотри – правее.
– Не вижу.
– Трава. Два клика.
Я чуть довернул винтовку. «Барретт» – массивная, тяжелая, но на удивление удобная винтовка с дорогим «Найтфорсом». Предыдущий ее владелец сделал мне одолжение – на прикладе была приклеена бумажка с поправками до тысячи пятисот метров. Там же была надпись – на польском языке.
Собаки. Все снайперы тренировались на собаках. И все снайперы отстреливали собак. Убить дикую собаку – значит хоть немного избавить себя и тех, кто тут остался, от ужаса, в который прекратилась эта дикая земля. Кроме того, собаки хитры, они знают человеческие повадки и умеют подкрадываться на брюхе… Говорят, есть собаки, которые, видя человека, тем более ребенка, подбегают к нему, виляя хвостом, а потом бросаются в лицо. Стрелять по собакам – почти то же самое, что и охота на вражеских снайперов. Не то что по бумаге или манекенам из магазина одежды, как в Красногорске…
– Трава…
Трава тут была жухлой, желтой. Где по колено, а где и по пояс. Здесь не было зеленой травы. Всасывая в себя отравленную воду подземелий, трава одновременно и сохла, и продолжала расти. Сухая трава крайне опасна, в ней сложно скрыться, и она очень легко загорается…
В прицел я заметил шевеление.
– Ждать?
– Решать тебе.
Я прикинул – до барашка, который чувствовал опасность и не ел, нервно бегал по кругу, собаке еще метров тридцать. Но она их преодолеет очень быстро. Надо стрелять.
Вспомнил поправки и дожал спуск…
Б-бух!
Винтовка сработала как надо. Одна из причин, почему я взял ее на пристрелку, тратя дефицитные патроны, – надо выяснить, как она работает с неизвестными мне боснийскими снайперскими патронами М33, вроде НАТОвского стандарта. Сам по себе «Барретт» не слишком точный, это больше антиматериальная винтовка, чем снайперская. Но до тысячи он должен был работать…
Пуля врезалась в густую стену травы и нашла цель. Я заметил, как взлетели вверх куски мяса – собаку разорвало пополам.
Рядом глухо стукнул «Взломщик».
– Что там…
– А ты не видел? Еще одна собака…
Спец… я не знаю, кем он был, но с самого начала было понятно, что он был авторитетом. Спецом наивысшего класса. Лет пятидесяти, сухой, как щепка, он без особого труда таскал на себе огромный «Взломщик». И несмотря на намного более худший, чем у меня, прицел – белорусский двенадцатикратник в стальном корпусе, – он видел то, чего не видел я. Он бы местным, еще в Красногорске преподавал…
– Собаки часто охотятся парами. Кобель и сука… – Спец помолчал и добавил: – Где-то у них остались щенки…
Я посмотрел в прицел на то место, куда стрелял Спец: сука была хорошо видна. Она лежала совсем рядом с обезумевшим от страха бараном, и всей задней части у нее не было – оторвало. Они охотились, как львы. Нет… кстати, у львов только львицы охотятся…
Нет… не думать. Не думать. Помни то, кем ты был, не забывай того, кем ты стал…
– Уходим?
– Торопишься?
– Да нет…
Спец был что-то вроде играющего тренера. Он готовил снайперов, командиров снайперских групп. Я не знал – то ли он был военным советником от ГРУ, то ли просто добровольцем…
– Думаете… еще придут?
– Если есть – то придут. Почуют запах крови и придут. Им надо питаться…
И снова – молчание. И шепот сухой травы… Осуждающий шепот преданной нами земли. Обличающие черные персты высохших, невысоких степных деревьев. И два человека – на насыпи в траве, под неприветливым небом…
– Бульки тут есть? – спросил я, чтобы хоть что-то спросить.
– Нет, скорее всего, нет. Они бывают либо там, где шахты, там, где воду откачивали. Либо рядом с речками, с ручейками. Здесь вряд ли. Воды мало…
– Понял.
Барашек почему-то не двигался… Он натянул веревку так, чтобы быть как можно дальше от разорванной пулей туши собаки с оскаленной в мгновенной агонии пастью.
Спец учил Афгана. Спец учил других командиров снайперских групп. Теперь Спец учил меня.
– Вы давно здесь? – спросил я.
– Давно. Я местный.
Ну да, удивительного мало. Из Днепропетровской области родом, например, генерал Маргелов, отец ВДВ. Это упоминается в ставших популярными стихах «Тельняшку сними, украинский каратель».
Как там…
ТЕЛЬНЯШКУ СНИМИ,
УКРАИНСКИЙ КАРАТЕЛЬ
Тельняшку сними, украинский десантник,
Носить ее точно свидомым не гоже!
Ведь это Маргелов, а он, значит, ватник
Придумал ее… и берет его тоже…
Снимите берет, не позорьте береты,
Бандиту скорее к лицу балаклава.
Ведь ваша эмблема СС и скелеты,
И в этом вся ваша дешевая слава…
Снимите с себя ордена «оккупантов»,
Ведь ленты на них – это знак «террористов».
Повесьте на грудь черно-красные банты,
Ведь вы по натуре простые фашисты!
Воюете вы со своим же народом.
Вы стали давно у врагов холуями.
Наследники вы бандерложьего сброда.
Детишек бомбить и расстреливать женщин
За то, что их сын воевал за свободу, —
Все ваше уменье. Но нет таких трещин,
Где спрячетесь вы от возмездья народа!
Вам честь офицера, увы, не знакома,
Забыты для вас и Отчизна, и совесть.
И небо для вас сотрясется от грома
И гнева народного. Так что готовьтесь
Предстать пред Богом и перед народом,
Осудят вас страшным судом тени предков.
Воюете вы, так сказать, за свободу
Спокойно пожрать европейских объедков.
За место для ваших детишек в борделях
И резать на органы их для злодеев,
За право своих дочерей на панели,
Своих сыновей добровольно стать геем.
Народного гнева наполнена чаша,
Народная кровь призывает к отмщенью.
Вас скоро начнут убивать на параше…
А впрочем, продались вы все за печенье.
За баксы, за мерсы, трусы кружевные,
За сникерс, рошен, за жвачку, помаду,
Готовы продать вы просторы родные
И Родину сдать иноземному гаду.
Вас всюду найдут, не дадут притаиться,
За вами идут волкодавы по следу…
У вас под ногами земля возгорится,
Под звуки парадного марша Победы.
Как мы дожились до такого…
Как… Ка-а-ак…
Как?
Нет. Не думать. Просто не думать, и все.
– Я здесь с первого дня. В Крыму жил.
Я ждал продолжения, но его не последовало.
– Осуждаете нас? – в лоб спросил я.
– За что?
– За то, что войска не ввели?
– Нет. Нет…
…
– В девяносто первом сколько за независимость Украины проголосовало? Девяносто процентов? Даже у нас в Крыму было за пятьдесят. Так что, кого винить? Россию? За то, что сами это г…о выбрали?
Мне ответить опять было нечего.
– За все надо платить… – сказал Спец и тут же насторожился. А потом громко крикнул: – Сзади!
Я перевернулся. У меня под рукой было второе оружие – автомат АК-74 М с прицелом «Тюльпан» и сделанным местным, ростовским мастером глушителем «под финский». Я развернулся, хватая автомат, уже снятый с предохранителя и с досланным патроном – только полная боеготовность оружия спасла мне жизнь. Прыгнувшая собака – она прыгнула, чтобы одновременно прижать меня к земле лапами и вцепиться зубами в шею сзади, – наткнулась на ствол автомата, а потом очередь прошила ее насквозь, вырывая куски мяса и кровь. Рядом Спец дал веером очередь из «МикроУзи», отгоняя других собак, если те были. Собака с глухим рыком упала между нами, лязгнула зубами и подохла…
Я перекинул магазин… Руки потряхивало.
– С…а.
Мы ведь установили растяжки. А она их обошла.
– Растяжки…
– Они их видят… – Спец встал. – Вставай. Больше здесь нельзя находиться…
Я забросил винтовку за спину, прикрепив ее к стрелковому мату, и взял автомат. Мы пошли к барану – сегодня вечером будет у нас плов.
Но подойдя к тому месту, где мы привязали барашка к вогнанному в землю колышку, мы обнаружили, что баран мертв. Он так натягивал веревку, пытаясь быть как можно дальше от разорванной пулей собаки, что задушил сам себя…
И это было плохо…
