Глава 19
Опять мне обшлага менять, теперь на красные. Не шить же, в самом деле, новый мундир каждые четыре месяца. На кепку скрещенные пушки цеплять. Я теперь артиллерист.
И опять фотографироваться на парадный портрет, тем более что с новым званием я этого еще не сделал. Семья Оле, наверное, уже не столько гордиться будет мной, сколько надо мной же смеяться. Там в горах любят стабильность во всем. А я с места на место службы как кузнечик прыгаю.
Далековато полигон от города — двадцать километров по проселочной дороге. На автомобиле добираться — плюнуть и растереть, а вот на неторопливом стерхе? С грузом так практически целый день ушел. Ровно столько понадобилось мне, чтобы добраться до полигона с оказией. В состоянии свежее замороженного бройлера.
Старый усталый капитан — начальник полигона, в жарко натопленном бревенчатом доме напоил меня горячим чаем, по косой пробежал глазами мои бумаги и языком поцыкал.
— Савва Кобчик… Рецкий горец… Из крестьян… Деревенский кузнец… Три языка… Арифметика… Алгебра… Геометрия… Землеустроение… Черчение… Рацпредложения… Две королевские награды… Два повышения в звании… Мне офицеров качеством похуже присылали. Ладно, — подписал он отрывной лист моего направления. — Поймешь службу, Савва, сработаемся. Ничего что я к тебе по имени?
— Что вы, господин капитан, вы же мне в отцы годитесь, — несколько смутился я.
— Это ты правильно подметил, сынок, — мелко захихикал мой новый начальник. — Гожусь.
Капитан Многан был действительно, если считать по военному, в пенсионном возрасте. Уже за полтинник мужику. А служить он начал как все в двадцать один год рядовым солдатом, еще до реформы, когда солдатчину тянули четверть века. Долго проходил в унтерах и офицером стал поздно — в тридцать семь, капризом короля. Но в отставку по выслуге он не выходил принципиально, так как надеялся выслужить майора и получить дворянство. Была у него такая мечта — идея.
От этого стремления у него две семьи распалось. Это при всем притом, что в империи разводы хоть и существуют, но не поощряются, ни властью, ни общественным мнением. Но торчать в полигонной глуши его избранницы не желали. Сам он из деревни, а вот баб себе выбирал исключительно городских… балованных…
Неудовлетворенность собственным статусом у капитана выливалась в покровительстве выходцам из крестьянского сословия и излишнем цукании по службе офицеров из дворян. Они у него мухами по полигону летали и долго тут не задерживались. Но это я уже потом узнал.
Вот и меня сюда сослали на давно освободившееся место, которое не торопились занимать карьерные офицеры.
А пока капитан вызвал местного "завхоза" — сорокалетнего фельдфебеля сверхсрочной службы Эллпе и приказал ему обмундировать нового помощника как то на полигоне положено. И поселить в своем домике, а то Эллпе целый коттедж на одного — жирно. И отпустил нас.
Но нет худа без добра. Эллпе, окормлявший все полигонные склады, из мелкого подхалимажа выдал мне кроме нового мундира вполне приличную белую бекешу и белую овчинную шапку с козырьком типа финской. И бурки из толстого войлока. Теперь морозы мне не были страшны. Хотя и без больших морозов задувало на полигоне знатно. А я только — только отболел.
— Ты как к бабам относишься? — спросил меня фельдфебель, выдавая мне это овчинное богатство. — Любишь женский пол?
— Пользовать люблю, а так нет, — перефразировал я старый грузинский анекдот.
Похихикав над шуткой, Эллпе пояснил.
— Я это о том, что ко мне тут иногда женщина ночевать приходит из деревни… и вот… постирать там… подшить… сготовить…
— Если для меня подружку приведет молодую и красивую, я в претензии не буду, — выставил я встречное предложение.
— Я так и предполагал, что мы с тобой сработаемся, — обрадовался Эллпе. — Одевайся и пошли заселяться. Завтра тебя представят подчиненным, а сегодня можно и по пять капель принять в связи с морозом. Ты как питаться будешь? Отдельно или вместе с солдатами из котла?
— А как солдат тут кормят?
— Так себе… Хорошего повара из срочников у нас забрали в действующую армию и прислали вместо него мобилизованного ополченца второго срока. Готовит он — есть можно, но однообразно.
— Вода с капустой, капуста без воды, вода без капусты? — пошутил я.
— Ну, не совсем чтобы так… Однако баба что ко мне приходит готовит вкуснее, чем в городском ресторане. Поэтому я свой порцион сырыми продуктами беру. По мелочи еще в деревне покупаю — там дешево. Можешь влиться в кумпанство. На двоих оно дешевле выйдет.
— Извини, но сегодня я такие вопросы решать не в состоянии. Проснемся — разберемся. Оглядеться сначала надо, что почем…
— Я тебя не заставляю, — слегка обиделся фельдфебель.
— А я еще не отказался, — парировал я.
И началась служба. Нормальная строевая военная служба, не штабная, хотя и не совсем войсковая. В мое подчинение попали практически все рядовые и ефрейторы, которые делились на мишенную команду и команду обустройства полигонных сооружений — где-то два взвода организационно, по списочному составу восемьдесят три человека. Из них два старших ефрейтора и восемь просто ефрейторов, которые жили вместе с солдатами в казарме.
Второму помощнику коменданта — лейтенанту Милютину Щоличу подчинялись караульный и хозяйственный взвода.
Также на нем висела организация обучения "переменного состава", то есть пришлых, тусующихся на полигоне временно для обучения или испытаний нового оружия. На мне — материальное обеспечение этого учебного процесса: мишени и препятствия.
В настоящее время в разгаре шло строительство проволочных заграждений по царскому типу и в плане уже стояло обучение пехоты их преодолению.
Плюс имелась нехилая команда кладовщиков под началом фельдфебеля Эллпе. Но они были на полигоне государством в государстве, даже казарма у них была отдельная. Потому как относились они к полигону опосредованно только в оперативном подчинении, а непосредственное его начальство сидело в городе и здесь показывалось редко. Два ряда одноэтажных длинных складов на краю полигона занимали приличную площадь, огороженную колючкой и вышками для часовых.
Фактически вся полигонная команда (без складов) представляла собой роту, хотя ротой не называлась. Зато роту учебную, в которой все должностные категории были на ранг выше линейных армейских, что позволяло начальнику полигона продолжать мечтать о майорском чине.
Должности полигонных субалтернов были прописаны по капитанской категории. Одним из двух таких субалтерн — офицеров по должности являлся и я. Немного не понимая еще в порядке ли вещей в имперской армии замещение обер — офицеров старшими фельдфебелями, которые все проходят по категории унтер — офицеров, или я являюсь неким исключением, попавшим сюда на зримое со стороны повышение по службе в результате тонких штабных интриг. Чтобы, к примеру, генералу Штуру в имперскую столицу я не пожаловался, что со мной плохо поступили? Информации достаточной, а главное достоверной у меня не было и оставалось только гадать, что в армии совсем не продуктивно. Единственно, что меня отличало от других офицеров, так это то, что мне денщика не было положено. А так все ништяки и плюшки в наличии, в том числе и выезд: породистая рысистая лошадь, обученная ходить как под седлом, так и в оглоблях легкой двуколки.
От складского городка в одну сторону, перекрывая на него вид, стояли наш с Эллпе домик, конюшни, каретный сарай, казармы, солдатская столовая. По другую — дома офицерского состава, дом начальника полигона, штабной домик, дом — общежитие штабных унтеров и ефрейторов, гарнизонный чипок и два учебных павильона, в которых можно одновременно рассадить до ста человек. Именно в таком павильоне, как я помню, устраивался доклад Вахмурки, а во втором — банкет для начальства.
Замыкало все это пространство, образуя некое подобие плаца, казармы и хозблоки для переменного состава. Сейчас они пустовали, но в них наряд постоянно подтапливал печи, чтобы совсем уж до сосулек здания не выстужать. На отшибе, согласно уставу не меньше двадцати пяти метров от крайнего строения, имелись примитивные сортиры — солдатский и офицерский отдельно и баня, совмещенная с прачечной самообслуживания. Баня топилась круглосуточно, помывка и стирка по утвержденному графику. Между баней и казармой возвышался могучий штабель неокоренных бревен, которые наряд ежедневно распиливал и колол на дрова. Дров городок ел много. Но проблемой это не было — вокруг если не тайга начиналась, то близко к этому.
От учебных павильонов шли позиции, дальше них располагалось тактическое поле а за ним мишенные директрисы, между которыми оставили неширокие полоски леса. Директрисы постоянно удлинялись — на дрова, но выдавалось все это начальником как улучшение собственными силами материальной части полигона для возможности испытаний дальнобойных орудий.
Называлось все это "Королевский артиллерийский полигон". Он имел все права отдельной части, включая знамя, возле которого постоянно стоял вооруженный часовой в штабном домике.
Рядом со знаменем на простой тумбе располагался металлический денежный ящик, вскрывать который наш полигонный писарь, одновременно местный начфин, имел право только вместе с караульным начальником, для чего в ящике имелось два замка. А у начфина в звании унтер — офицера в наличии только один ключ. Второй передавался начальниками караула друг другу при смене.
Именно эту сцену я и застал, явившись утром в штаб.
Мне показали кабинет субалтерн — офицеров, довольно просторную комнату, в которой сиротливо стояли всего два стола с простыми мраморными чернильными приборами, и представили сидевшему за своим столом Щоличу. Тот после дежурного "рад знакомству" показал мне мой стол и мой шкаф, и отправился снимать пробу с завтрака на кухню.
После завтрака — чай, сахар, хлеб, масло, крутое куриное яйцо и пшенная каша, на плацу построили весь свободный от нарядов личный состав полигона и представили меня как второго помощника начальника. После этого капитан Многан отпустил подчиненных Щолича и сам ушел в штаб, бросив напоследок.
— Командуйте, фельдфебель.
Осмотрел я свои восемь десятков подчиненных, явно недовольных стоянием на морозе. В основном дядьки в возрасте из мобилизованных второго разряда. Оно понятно, кого помоложе на фронт отправляют. А вот ефрейтора все как на подбор не старше двадцати пяти. Как я потом выяснил, их оставили тут как обученных специалистов, когда солдат — срочников с полигона отправили в маршевую роту.
Прошелся вдоль строя, осмотрел своих новых подчиненных и сказал.
— Отложим все знакомства — представления на послеобеденное время. В казарме. В тепле. Сегодня всем заниматься по утвержденному ранее плану. Разойдись!
Заслужив довольные улыбки "отцов" сам направил свои стопы в штаб. Всевозможные инструкции читать, заодно посмотреть внимательно какие бумаги остались тут от моего предшественника. А также выяснить главное, чем я сам обязан отчитываться, и с какой периодичностью.
Первым делом, стрельнув у писаря две толстые тетради, похожие на амбарные книги завел себе журнал движения личного состава и журнал — как его назвать? — боевых действий, в общем. С российской армии знаю, что главное это учет и контроль на бумаге. Если нет залетов любимого личного состава, проверки бумагами и ограничиваются. Главное не лениться.
В журнале учета личного состава ввел непредусмотренную графу — гражданская специальность. Это чтобы в случае необходимости не устраивать каждый раз опрос в спешке.
А там и писарь попросил меня зайти к себе через штабного вестового. Я грешным делом подумал, что "штабной придурок" оборзел не по чину, но моментом сократился во взбухании, когда разговор пошел о деньгах.
Выдали мне подъемные, полевые на месяц вперед, расписался также за кормовые рационы для лошади и порционы за себя.
— С начала следующего месяца, господин старший фельдфебель, вы должны определиться, как вы будете питаться, — писарь сильно походил на киношного солдата Швейка, разве что баек не рассказывал по каждому поводу. — Из общего котла, брать паек на дом сырыми продуктами или деньгами вообще. Предупреждаю сразу, что деньгами невыгодно. Продуктовый паек у нас больше, чем в городе, а вот денежная компенсация наоборот меньше — сельская местность… Хотя до ближайшей деревни от нас совсем не близко. Да и деревень тут не так много. Все больше хутора. А пока до конца месяца я вас прикрепил к общему котлу, чтобы отчетность не портить. Давняя традиция. И еще… если поедете в город, то сообщите заранее, чтобы я вас на время отпуска или командировки снял с довольствия и выдал вам деньгами. В том числе и на рацион для вашей лошади.
Похоже, для первой встречи мы другу понравились, и никто из нас пальцев гнуть не стал. К чему? Нам вместе еще служить и служить.
Затем первым делом проведал на конюшне свою кобылу, угостив ее подсоленной горбушкой. С ней также надо дружить.
Старший конюх, похлопывая высокую кобылку по черной шее, все ее мне нахваливал.
— Ласку вместе со мной с графского ипподрома мобилизовали. По возрасту, — улыбнулся он в короткую бородку, — Мне сорок, ей — тринадцать с хвостиком. Из племенного разведения она уже выбывает, рекордов больше ей не ставить, на то молодняк по брони остался, а так она еще очень даже резва, господин старший фельдфебель, особенно в санках. Это же отогузский рысак! У нее родословная длиннее, чем у нашего графа была. Главное ее больше получаса на максимальных аллюрах не гнать. Давать роздых. Тогда она целый день в оглоблях бегать может.
— А верхом?
— Выучена. Но в оглоблях она лучше. Призы брала.
Масть у лошадки была нечастая — караковая. То есть вся лошадь вороная, но с подпалами, как у добермана в пахах и на морде. Разве что не так ярко выражена граница этих подпалов. Кобыла во время разговора все иронично косила на меня фиолетовым глазом, типа, видали мы карликов и покрупнее.
Ухожены все лошади в конюшне все были хорошо, о чем не преминул похвалить старшего конюха.
— А как оно могло быть иначе, если я с десяти лет на ипподромной конюшне, — с достоинством ответил он.
Осмотрев подковы, только покачал головой.
— Они все тут фабричные?
— Других нет, господин фельдфебель, — пожал плечами конюх. — Вот на ипподроме рецкого горца в кузнецах держали, тот знатные подковы ковал. Легкие и прочные.
— А кузня есть?
— Кузня есть. За конюшней на отшибе.
— Показывай.
Кузня была хоть и невелика, но все необходимое в ней было. Только выморожена очень. Видно, что давно ей не пользовались. Подумал, что первым делом я откую своей красавице нормальную зимнюю обувь железную. И трензеля перекую на более щадящие лошадиные губы.
Зашел в каретный сарай, где мою двуколку три кренделя уже переставляли на полозья. Спросил про полость…
— Нет такой, да и не было, — ответили.
Непорядок. Так и вымерзнуть в дороге недолго. Надо будет Эллпе потрясти на предмет старых тулупов. Не ходить же, в самом деле, из-за такой ерунды на медвежью охоту.
После обеда прохаживался фазаньим шагом в казарме перед строем своей полуроты.
Порядок, чувствуется, ефрейтора за утро навели. Уставной. По сравнению с помещением другой полуроты, что напротив, разительная разница.
А то, как же? Начальник он ведь демон, никогда не знаешь, какая вожжа ему под хвост попадет. Тем более начальник новый, неизведанный. Так что по уставу не промахнуться. Да и придраться мне не к чему: все чисто, кровати стоят по ниточке, шинели и полушубки на вешалках выровнены. Дощатая "взлетка" крашеная марганцовкой натерта с мастикой. В сушилке печка топится. Умывальник чист. В каптерке относительный порядок. Дневальный на тумбочке стоит вместе с телефоном. Ого! Тут прогресс, однако.
Была еще одна моя хитрость, почему я перевел эту встречу с открытого воздуха, кроме того как посмотреть на что похожа казарма после ударного аврала. Ненавязчиво показать личному составу свои награды, которых под полушубком не видать. Ведь на нижнем луче "Креста военных заслуг" выбита дата начала текущей войны. Как это обаятельно для тех, кто понимает…
В общем, по разным мелким признакам понял я, что дядьки в моей полуроте на фронт совсем не стремятся и за место свое на полигоне держаться будут. И это главное. Остальное все приложится в рабочем порядке. Сработаемся.
Я тоже на фронт не рвусь. Это чужая для меня война.
Без раскачки втянулся я в службу и единственное новшество, которое на первых порах внедрил, так это, отобрав в своей полуроте пару жестянщиков и лудильщика, смастерили мы из медного листа большой четырех ведерный цилиндрический тульский самовар. Все же на морозе работа и кипяточком погреться солдатам самое оно. Топили самовар как положено — древесным углем и шишками, благо их в окрестных лесах видимо — невидимо.
Дядьки заботу о себе оценили и трудились на совесть.
Затем и для себя сделал полуведерный самоварчик — дома вечерком чайком побаловаться. Эллпе от радости чуть не танцевал, когда в технологию автономной варки воды въехал. Он в самовар просто влюбился и все его мелом надраивал, чтоб, значит, блестел как золотой.
А потом пошли делегация за делегацией и трое моих помощников только этим все время в кузне и промышляла.
В штаб самовар надо?
В караулку надо?
В казармы надо?
Это святое.
А вот частные заказы я не торопился исполнять, кроме командирского. Тому просто из моего уважения. А остальные путь свои предложения на обмен приносят. А мы посмотрим…
А тут еще и олово у лудильщика закончилось.
В город надо…
Вот так лишняя увольнительная и образовалась.
