Глава 14
Садились в расположении бригады уже в густых сумерках. Как только аппарат не поломали… Сам удивляюсь, но из Гоффена действительно выковывается хороший летчик.
По прилету меня сразу огорошили. Вражеская разведка скрала Тортфорта. И даже подтереться ему не дала. Его денщик, стоящий на стреме майорской дефекации, убит. Ножом. Услышав эту новость, я только и подумал: «млять, а кто моего ребенка-то теперь кормить будет?»
И тут же понял, что я сам себе сморозил глупость. Так может думать фельдфебель после случки в санитарном вагоне. Фельдфебель, у которого месячное жалование чуть больше двух золотых. Но я-то давно уже штаб-офицер, камергер, помещик и фабрикант. Помочь материально баронессе мне труда не составит.
Да и не об этом нужно сейчас думать, а о том, что такого плохого нам принес этот захват языка вражеской разведкой. С учетом того, что планы мы уже поменяли, только в бригаде пока об этом не знают.
— Подробности… — приказал я своему второму квартирмейстеру.
Тот оглянулся, и под его взглядом вокруг нас образовалось пустое место метров пяти в окружности.
— Командир, — доложил он вполголоса, — мы сами себя перехитрили, когда отдали группам приказ только наблюдать. Они и наблюдали, как чье-то упакованное тело республиканские разведчики волокли по промоине под проволокой. И согласно отданному строгому приказу не вмешивались.
— Пошли в штабную палатку, — мне крайне необходима была пауза, чтобы эта шокирующая информация устаканилась в голове. — Там все решим. Чаю горячего хочется. Лучше кофе.
* * *
Большая поляна освещалась неверным светом двух десятков факелов. Прямо Голливуд со своим готическим кино. Лица солдат были видны, а все остальное тонула в лесном мраке.
Я забрался на крышу «артштурма» и оглядел свое воинство. Бронемастера, штурмовики, ремонтники… Проверенные люди из тех, что я давно знал с «кровавой тризны» и те, которых еще недавно сам готовил на полигоне «под себя», напряженно скрестили свои взгляды на мне в бегающих всполохах факелов, щедро сдобренных касторовым маслом и керосином. Несколько сотен человек, а тишина напряженная такая… Были бы в начале декабря тут мухи, мы бы их полет слышали отчетливо.
— Бойцы, — начал я свою речь.
Негромко сказал, меня и так прекрасно слышало это одно большое ухо, шестым солдатским чувством предугадавшее уже, что случилось нечто плохое.
— Соратники. Горцы. Братья мои по «кровавой тризне». Я должен повиниться перед вами, — снял я головной убор и склонил голову. — Начальство ошиблось. И в больших штабах и я вместе с ними. Мы недооценили противника. Наступать завтра здесь даже не гибельно, а уже просто глупо. Республиканское командование успело стянуть на наш участок всю артиллерию корпуса и из их тыла выдвигаются еще резервы. И все против нас.
Слушают внимательно. Не бухтят. Ловят каждое мое слово.
— Враг умен и опытен, но и мы не лыком шиты. Есть у нас козыри в рукаве. Вы все устали после трудного грязевого марша и настроились эту ночь отдохнуть как следует и завтра со свежими силами пойти в атаку. Но от вас я вместо отдыха потребую от вас сделать еще одно сверхусилие. На пределе человеческих возможностей. Требуется совершить этой ночью пятидесятикилометровый марш и ударить на рассвете врага в том месте, где он нас не ждет. А здесь мы оставим небольшой заслон, который будет только имитировать нашу атаку, чтобы враг ничего не заподозрил. Про нашу атаку, назначенную на завтрашнее утро, враг уже знает, потому как выкрал у нас «языка» — командира саперного батальона, который строил нам мосты под бронеходы через лесную речку. Мосты, которые должны быть полностью готовы к рассвету.
Я замолчал, вглядываясь в открытые горские лица, уже покрытые белесой щетиной. Внимательные льдистые глаза ловили каждое мое движение. Как же тяжело бросать людей на гераклический подвиг, самому оставаясь на месте.
— Вас поведет в ночной марш и завтра в атаку гвардии майор Вальд.
— А ты, командир? — раздалось несколько возмущенных голосов их строя. — Ты же наш вождь!
— Я как ваш вождь, назначил Вальда командовать вами в этом непростом деле. Теперь он ваш походный вождь. Сам я остаюсь здесь и буду возглавлять имитацию нашей атаки малыми силами, чтобы враг и дальше стягивал свои войска сюда, а не там где вы должны будете ударить и прорвать его оборону. Я все сказал. Есть у кого возражения против того, чтобы именно Вальд был вашим вождем в этом рейде? Путь их выскажут сейчас или молчат до конца жизни.
Молчание мне было ответом. Вальда все же уважали.
— Нет возражений, — констатировал я. — Тогда, «железная» бригада, слушай боевой приказ…
Горская военная демократия закончилась. Началась армейская субординация.
* * *
Понтонный парк ушел в рейд первым, сразу после того как только я вошел за полог штабной палатки. Наши саперы проведут инженерную разведку маршрута и где надо обустроят понтонные мосты через возможные ручьи и реки. Затем соберут понтоны и догонят колонну. Судя по карте болот на пути следования бригады нет, но кто его знает, что может быть на самом деле. Морозец еще не настолько сковал почву, чтобы на него наедятся.
Обоз, точнее его содержимое, оставалось здесь, внавалку на грунте. На рутьеры и прицепы посадили штурмовиков, которые реально настроились протопать полста километров и после этого с ходу вступить в бой. Гвозди бы делать из таких людей. Не думаю, что в предельной тесноте кузовов, да по проселочной дороге ехать удовольствие большее, чем по той же дороге ломить пешком.
Боезапас боевые машины взяли двойной, в перегруз. Еще и на крышу разных узлов и ящиков закрепили. Людей сажать на броню, да еще ночью, я посчитал излишним — посбивает еще в темноте ветками под гусеницы. Никто и не заметит в узком луче ацетиленовых фар.
Обнялся с Вальдом на прощание.
— Может, все-таки передумаешь и сам пойдешь, а я здесь останусь, — предложил он.
— Нет, — возразил я. — Ты все, что нужно делать и так знаешь. На полигоне не раз отыгрывали. Что я, что ты разницы никакой. Разве что мне славы будет поменьше, но у меня ее и так хоть отбавляй. К тому же император опять меня призвал в авиацию, так что развивать бронемобильные войска в империи по любому придется тебе. А раз так, то твоя рука первая вести их в первый бой. Главное не давай никаким генералам дербанить коробочки. Бей всегда кулаком, а не растопыренными пальцами. Прижмут — посылай всех по матушке к фельдмаршалу. Бригада подчиняется ему напрямую. Все. Хранят тебя ушедшие боги. Время. Возвращайся генералом.
Вальд сел в БРЭМ и покатил вслед колонне. Да, по сравнению с дизелем, паровая машина можно сказать бесшумная. Это как сравнивать просто выстрел и выстрел с глушителем. Но вот лязг гусениц с присвистом нагруженных осей никуда не делся.
Я повернулся к Ягру, который все это время не отставал от меня ни на шаг. Приказал.
— Командиров в штабную палатку. Личному составу отдыхать. Интендантам приготовить утром, перед атакой, выдать каждому бойцу по сто двадцать грамм водки. И чтобы ни одно задержки в этом не было.
* * *
Самому не спалось. Мои жандармы после случая с Тортфортом уже выловили семь групп вражеской фронтовой разведки. Просто подкараулив их во всех вскрытых местах их тайного проникновения в наши тылы. Толком они ничего не знали. Послали их считать наши бронеходы, выяснить калибр орудий и вообще уточнять информацию.
Судя по всему, Тортфорт поет в плену как канарейка. Хорошо еще, что знает он мало. Но то, что их разведка не возвращается назад как раньше, врага должно навести на мысль, что мы лес закрыли и к удару готовимся.
Поднял я бойцов за два часа до рассвета и при свете факелов и фар переправились через мостки на западный берег. Всех, кто не будет участвовать в бою, оттянули дальше в тыл. Место нашей дислокации осталось пустым. Драгуны и пехота резерва также утянулась в соседние лесопосадки.
Саперы Тортфорта уже без него самого не спали всю ночь, и в ближнем тылу траншей имперских войск работая все темное время, откопали капониры под нашу технику. Так что выше бруствера оттуда торчали только стволы. Гаубицы разметили на обратных скатах высот. Отдельно соорудили снарядные погреба, куда как муравьи солдаты перетаскали ящики со снарядами.
На «коломбины» сколотили дополнительно из досок противошрапнельные козырьки. Щели-укрытия для себя и для моих штурмовиков.
Светает.
Вроде успели.
Командир пехотного полка, за линиями которого мы расположились, был этим очень недоволен.
— Что вы себе позволяете, майор, Все, что вы тут накопали, надо было согласовать со мной, — брызгал он слюной.
Больше всего, наверное, его раздражало то, что самое главное он просто тривиально проспал. Мне же было не до политеса.
— Сократись, полковник, — ответил я ему предельно грубо. — Сядь на ящик и подпишись, что ознакомлен с приказом командующего фронтом.
И дал прочитать предыдущий ему приказ. То который я получил перед рейдом на эти позиции. А тот уточненный приказ, который лежал в моей планшетке поле разведывательного облета и встречи с императором я от него благоразумно утаил.
Потому как вместо полнокровной бригады, которой ранее ставилась задача прорыва этого участка фронта, у меня сейчас в руках только по взводу «артштурмов» и «коломбин» да батарея «элик». Плюс батальон огемских саперов-штурмовиков. И в поддержке не пехотная дивизия с ударным корпусом, а всего лишь полк пехоты и два полка драгун. И этот полк в траншеях.
Полковник прочитал приказ, поставил на нем свою подпись и вернул бумагу мне.
— Какие будут приказания, господин гвардии майор?
Сразу видно старого служаку. Ответственность за все он уже перекинул на меня.
— Слушай, полковник… Сейчас за твое спиной орудийных стволов больше чем у двух дивизий вместе взятых. Нет только корпусных тяжелых пушек. Так что попробуй мне только не удержи атаку республиканцев.
В небе появилась огромная черная туша дирижабля Гурвинека.
Теперь точно началось. Черные точки отделились от дирижабля и стремительно падали на ближние тылы противника.
— Ушедшие боги, спасите нас, — отогнал полковник возможные напасти ритуальным жестом.
Через секунду все загрохотало, а под ногами задрожала земля, ударяя под пятки. Мы благоразумно скатились в глубины перекрытого командного пункта, и припали к панорамам производства «Рецкого стекла». — А они точно в атаку пойдут? — спросил полковник в промежутке между сериями разрывов двухсот пятидесяти килограммовых бомб.
— Это только ушедшие боги знают, — ответил я. — Но по показаниям пленных, войск нагнали сюда республиканцы как при подготовке к атаке.
— Долго еще эта бомбардировка продлиться?
— Не думаю. Судя по всему, загружали дирижабль на фронтовом аэродроме. Это недалеко. Так что в перегруз взяли не меньше двадцати тонн. Еще повисит над нами минут пятнадцать.
— Нет. Все же бомбежка с воздуха хорошее подспорье, что ни говори, — поправил свои усы полковник.
— Ага… — поддакнул я. — Особенно когда бомбят не тебя.
— У республиканцев таких монстров нет. Прилетал тут один. Сбросил пару сотен десятикилограммовой и все. Что кидал, что не кидал. А тут мощь! Наша имперская мощь!
Полковника распирало от гордости.
Тишина наступила также как и грохот, внезапно.
Мы вылезли на открытую площадку, где мои связисты уже устанавливали под деревянным козырьком телефоны. Пять штук.
— Красиво жить не запретишь в резерве командующего фронта, — завистливо пропел полковник.
— Между прочим, я эти телефоны покупал на свои деньги, — опустил я его с небес на землю. — Мне также выдали из интендантства всего один телефон парный на бригаду.
— А еще у вас герцог есть, который любит свою гвардию, — не переставал меня подкалывать полковник.
— А ты сам-то откуда?
— Я? Из Лое.
— Так ваш князь вообще премьер-министр и канцлер всей империи. Кто бы жаловался на сюзерена… — усмехнулся я.
Дирижабль уходил на север, уменьшаясь в размерах. Вернется он, вряд ли раньше чем через три часа. Это если в темпе вальса действовать будут. И его на другой участок фронта не отвлекут.
Некоторое время на стороне противника не было никакого шевеления, а затем загрохотало, и воздух завизжал от протыкающих его больших снарядов.
— Это куда же они бьют? — озадаченно спросил полковник, слыша как в тылу стали рваться снаряды калибром не меньше шести дюймов, а то и восьми…
— Туда где еще вчера стояли мои коробочки, — пояснил я. — И если бы я ночью не перекопал твой задний двор, то сейчас бы как раз попал под раздачу. А так там уже пустое место. Булками шевелить надо вовремя.
— Майор, ты коньяк пьешь?
— Угости.
— Пошли ко мне в блиндаж, — предложил полковник. — Эта музыка надолго. Иной раз на целые сутки.
* * *
Хорошо переждали обстрел, накатили по паре стаканчиков хорошего коньяка. И блиндаж мне у полковника понравился. Сразу было видно, что помещение обживали с расчетом жить в нем долго и по возможности с комфортом.
— Как часто вас меняют с передка? — спросил я старожила траншейной войны.
— Раз в три месяца где-то. Но лучше бы меняли раз в месяц, — ответил он мне, выставляя на стол пузатую бутылку зеленого стекла.
— Откуда такое богатство в окопах? — присвистнул я.
Коньяк был десятилетней выдержки и от хорошей фирмы.
— Разведчики презентовали. У меня день рождения был недавно. Вот они и постарались, походя пошарить по вражеским траншеям, — полковник был горд за своих подчиненных. — Лейтенанта тогда еще «языком» притащили.
— За такой коньяк надо к Солдатскому кресту представлять, — пошутил я.
— Я и представил, — отозвался полковник. — Только за пленного лейтенанта, выкраденного прямо из его блиндажа.
— А где ваш начальник штаба? Я что-то его не видел на КаПэ?
* * *
— У него другой наблюдательный пункт в обороне. Это для того чтобы нас разом не накрыло «чемоданом» и полк не остался бы без управления.
— Что ж разумно. — оценил я тактическое новшество.
— Еще стаканчик? — предложил полковник.
— С удовольствием, — откликнулся я. — Такой нектар!
М-да… а стаканчики-то всего пятидесятиграммовые.
— А кто у вас самый героический из солдат. Разведка? — спросил я, когда мы выпили по второму разу.
— Нет. Посыльные. Они каждый день со смертью в обнимку ходят. С той стороны снайпера за ними охоту открыли, да и пулеметчики не отстают. Среди них самые большие потери. Закусите? Есть консервированный колбасный фарш из Лое.
Я дал добро, и мы под грохот канонады пожевали бутербродов. Пополам с пылью, сотрясаемой с потолка блиндажа близкими разрывами.
— Кажись, уже по нам бьют, а не по тылу, — заметил я. — И не шрапнелью. Надо проверить связь.
— Вот наденьте, майор, — протянул мне полковник нечто напоминающее коническую вьетнамскую шляпу только из железа.
— Что это? — удивился я.
— Стальной шлем. Помогает от косых осколков и шрапнели. Пулю, правда, держит только на излете. Во время обстрела в траншеях у меня остаются только наблюдатели. С тех пор как появился стальной шлем, смертность среди них сократилась втрое.
Покрутил я в руках эту «вьетнамскую шапку» и увидел выбитый на ней шильдик «Лозе». А вот нормального амортизатора в этой каске нет. Концерн Лозе как был, так и остался криворуким. А у меня до производства касок так и не дошли руки.
— А противник что-либо подобное использует?
— Да, но у них это больше похоже на средневековую каску лучника.
— Пора осмотреться на поле боя, — сказал я и надел эту смешную каску.
— У меня на КаПэ перископ есть.
— Я его что-то не видел.
— Обычно он закрыт деревянными щитами. На всякий случай. Вещь дорогая хрупкая. Когда еще новую пришлют? Мы вышли из блиндажа и одновременно приказали телефонистам доложить о потерях в подразделениях.
В перископ было видно, как полевая артиллерия врага активно бьет по нашим траншеям и отнюдь не шрапнелью. При этом оставляет в целостности проволочные заграждения. Как их, так и наши.
— Сегодня они в атаку не полезут, — сообщил я полковнику вывод из своих наблюдений.
— Что будем делать? — отдал мне комполка инициативу.
— Мне нужна карта выявленных вами огневых точек противника. Есть такая? — спросил я.
— Не поручусь что она точная, но мы такой журнал пытались составлять, — ответил полковник и приказал телефонисту — Начальника штаба на связь.
Пока комполка общался со своим начальником штаба, я вызвал по телефону гаубичную батарею и вставил фитиль комбату за то, что в воздухе нет до сих пор воздушного корректировщика. У нас такой джокер в рукаве и мы его совсем не используем.
Однако вместо аэроплана в небе я дождался только пешего полусогнутого явления по тыловому ходу сообщения на КП одного из офицеров отдела второго квартирмейстера моего штаба. Фамилию его не помню совсем. Он только перед самой операцией появился да и общался я больше с самим начальником разведки, а не с его подчиненными. Приперся ко мне этот юный перец в чине лейтенанта за уточнением полетного задания. Причем заговорил сразу по-огемски, хотя рецкий язык знал, с егерями же общался как-то. А они у меня поголовно горцы.
— Ты летнабом хоть летал когда-нибудь? — спросил я его с досадой по-имперски.
Вот чем хороша армия, общаться всегда можно по чину, даже если имени не знаешь.
— Так точно, господин комбриг, на дирижабле, — заверил он меня, переходя на тот же язык межнационального общения. — У командора Плотто.
— Сойдет… Твоя задача, лейтенант. Во первых, вскрыть огневые точки напротив наших коробочек и на ближайших к нам флангах. Во-вторых, выяснить, где позиции тяжелой артиллерии в ближайшем тылу противника. В-третьих, подходящие к противнику резервы. Особенно с флангов. Ясно.
— Так точно, господин гвардии майор.
— Привезешь мне кроки и карту.
— Так точно.
— На землю не садишься, сбросишь разведданные вымпелом в расположении «элик».
— Так точно. Будет сделано.
— Затем, — перешел я на рецкую мову, которую не знал полковник, — летишь пятьдесят километров на север и привозишь мне оттуда обстановку, что там реально творится. Понятно?
— Так точно.
— Выполняй. Нет. Стой. Что снайпера?
— Как и было вами приказано, работают с момента появления дирижабля в небе. Разведгруппы также действуют по плану.
— Иди. Хранят тебя ушедшие боги. Стой. Почему до сих пор не надули аэростат?
— Так от него транспорт ночью отобрали. Вручную все перетаскивают, как налет пересидели. А там хозяйство немаленькое. За час-полтора обещают управиться.
— Налет эффективный был?
— Если бы мы остались на месте дислокации то да, накрыло бы все наши бронеходы разом. В так там только лес перепахали. Устроили бурелом, так что обходить три версты.
— Хоть что-то приятно для уха за сегодняшний день. Все. Беги. Жду кроки.
Разведчик убежал, едва разминувшись в тесном ходе сообщения с посыльным от начштаба пехотного полка, который принес мне их журнал боевых действий.
Посмотрим что тут пехота навыявляла за два месяца? У противника не так уж много мест, где можно установить грамотные огневые точки. Но как меня самого учили: позиций в обороне должно быть минимум три на один пулемет. Основная, запасная и ложная.
— Полковник, а ручные пулеметы у республиканцев появились?
— Ну как ручные?.. — пожал он плечами, наморщив погоны. — Тот же пулемет водяного охлаждения островитянский, только на сошках и с прикладом. Водяной кожух лишь только на треть заужен. Вес килограммов двадцать. А так… то же самое, что и на станке. Я отправлял такой трофей в ГАУ еще осенью. Обстрел перешел из истерического в какое-то упорядоченное состояние. Бить стали ритмично с ровными промежутками как на полигоне. Но в звуках взрывов и полета снарядов изменилась тональность. Стала тоньше что ли?
— Полковник, вроде как нас перестали обстреливать крупным калибром? — заметил я, уступая ему место у перископа.
— У противника не так много тяжелых снарядов, майор, — сообщил он мне, вперив лицо в обрезиненный визир перископа (и тут Помахас успел отметиться, многостаночник). — Через полчаса они снова дадут серию «чемоданов». Потом еще через час. Меня больше беспокоит, что у него появилось столь много снарядов с экразитом. Нас сегодня почти не обстреливают шрапнелью. Откуда у них экразит?
— Экразит ни разу не редкость, — пояснил я. — Это всего лишь желтый краситель для шерсти. Весь секрет безопасного нахождения его в снаряде в изоляции от черных металлов.
— Вы маракуете в химии? — оторвал полковник любопытствующее лицо от перископа. И как-то странно посмотрел на меня.
— Я доктор химии, — ответил я. — Изоляцию экразита оловом в прошлом году продали островитянам предатели из имперского комитета по изобретениям. Вот дошло и до их союзников. Сколько у них таких фугасов в боеукладке?
— Сейчас почти половина. Была четверть. А в начале войны сплошная шрапнель по нам била. Хотя в землю закапываться от шрапнели они начали первыми вопреки своей же военной доктрине. Подвижная война, один калибр, один снаряд. А мы как идиоты все обезъяничали с них. Дообезъянничались.
— У вас минометы в полку есть? — поинтересовался я.
— Рабочих осталось два и по сотне мин к каждому. Но я их берегу. Остальные мне враг подбил.
— Минометчики умелые?
— Откуда? Так… краткие фронтовые курсы.
— Я дам вам наводчика. Классного. С полигона. Инструктора. Вот только цели выявим.
В небе появился аэроплан которого нас в земном грохоте совсем не было слышно. Если бы я его не ожидал, то и сам пропустил бы. Я задрал голову. Полковник взял с меня пример.
— Что это? — спросил он. — Вчера вроде такой же странный аппарат над нами уже летал.
— Аэроплан, — пояснил я. — Летательный аппарат тяжелее воздуха. Ведет для нас уточнение целей у противника. Не все же им по нам стрелять.
— А у вас научный подход к делу. Теперь верю что вы доктор химии. Кстати, какого университета? Где вы защищались?
— Швицкого. За периодический закон элементов. Без защиты.
— Так вы и есть тот самый рецкий самородок, о котором писали в газетах?
— Кобчик. Савва Кобчик. Барон Бадонверт. К вашим услугам.
— Зиг Лестверт. Приятно познакомиться. А я вот недоучившийся студент-химик. У меня рано умер отец, и пришлось идти служить. Иначе сестры остались бы без приданого. А так я не хотел быть военным.
— Я тоже не хотел, — усмехнулся я. — Но пришлось. Война.
— Так не хотели, как я посмотрю, что уже Имперский рыцарь, — засмеялся полковник.
— Просто я, полковник, исповедую жизненный принцип: если начал что-то делать — делай это хорошо. Вы «-верт» в первом поколении?
— Во втором. Отец дослужился до генерала, — честно ответил он. — А вы?
— Я в первом, — ответил я честностью на честность. — А так я деревенский кузнец по жизни.
— Да ну?.. — не поверил он.
Тут аэроплан пролетел над замаскированной батареей «элик» и, скинув на нее длинный ярко-желтый вымпел, развернулся на север.
— Теперь осталось только ждать, — произнес я и вынул из кармана часы. — Час туда… час обратно… Возможно там посадка… ориентируемся, что прилетит он к нам через два-три часа.
— И все это время ваши орудия будут молчать?
— Именно, — ответил я. — Потому как бить надо не абы как, а точно и согласованно. Вы готовы пойти в атаку?
— На столько рядов проволоки? Я не мясник как некоторые командиры.
— Проволоки не будет, — пообещал я. — Пробежитесь как по проспекту. Но как я понимаю, пообещать еще не значит жениться. Ждем.
— Чего ждем? — буркнул полковник, которому надоели мои недомолвки.
— Много чего ждем… К примеру, того момента когда мои снайпера перебьют весь командный состав противника. Но об этом можно только мечтать.
За разговором я продолжал в перископ изучать позиции противника, время от времени сверяясь с журналом боевых действий и делая пометки в блокноте.
А выше наката укрытий все не унималась канонада. Буран огня и стали гулял поверху наших траншей, в которых жались к земле одни только редкие наблюдатели. Остальные все солдаты давно попрятались по блиндажам и «лисьим норам». Мать Сыра Земля не выдаст, защитит…
Ждал я и результатов воздушной разведки, но, видимо, не пробиться сейчас ко мне посыльному с батареи сквозь такой плотный огонь. Забился где-нибудь боец в щель, судорожно сжимая медную капсулу вымпела, и молится всем ушедшим богам разом.
И все думал я, переживал: как там Вальд справляется? Нормально ли бригада добралась? Правильно ли я поступил, отправив его вместо себя на направление главного удара?
Вальд со мной с первого дня сколачивал бригаду и на полигонных учениях он чаще играл за наступление, чем за оборону. И в забавную военную игру «командир убит». Опыт вождения подразделений бронетехники у нас одинаковый. К тому же майор храбр, умен и решителен.
Так что должен, соседушка, справиться.
Не может не справиться.
Именно сейчас, в это самое время, он должен вести «коробочки в бой». Первый танковый бой в этом мире. «Гремя огнем, сверкая блеском стали…»
Так мы с ним этот мир и поделим. Ему землю, а мне небо.
Но этот бой на земле для меня еще не кончен. И как знак свыше над нашими головами в забитом дымом и пылью небе с востока снова появилась большая черная туша «гурвинека», закрывая нам солнце. Не забыл про меня Аршфорт.
