Продолжим наш путь наверх. Ступени сделаны из кирпича-сырца, положенного рядами, как книги в библиотеке: такое ощущение, что идешь по книжным полкам. Чем выше мы поднимаемся, тем они выше, грязнее и облупленнее. Кто знает, как давно здесь не делали ремонт. Стены все грязнее, в пятнах и царапинах. Воздух тоже изменился: он стал затхлым, отдает гарью и стряпней, в смеси с острым запахом пота. Будто мы попали в один из кругов ада.

Поскольку свободного места мало, обжиты даже лестничные площадки. Повсюду, на веревках и на балках, развешано сохнущее белье. Погасшие жаровни, разбитые кувшины, тряпье, затоптанная, засиженная мухами кожура фруктов. Эти лестничные площадки — настоящая "аллегория жизненного пути": светильник выхватывает из полумрака силуэт то голого ребенка, тихо сидящего на полу, пристально глядя на тебя своими черными глазками, то лицо спящего старика, выступающее из складок засаленного покрывала. Начало одной жизни и конец другой объединены общим зловонием нищеты.

На каждом шагу слышны людские голоса. Двери из бросовой древесины пропускают большую часть звуков, сопровождающих жизнь внутри квартир. Всего несколько метров, и мужской смех сменяется безостановочным плачем ребенка, спор двух женщин на повышенных тонах — половым актом: ритмичные стоны, доносящиеся из-за двери, трудно с чем-либо спутать. Муж и жена? Хозяин и рабыня? На этих этажах поражает полное отсутствие личного пространства.

Толкнем прикрытую дверь. Она медленно, со скрипом, отворяется, являя нашему взору убогую, скудную обстановку. Стены окрашены в однородный охряной цвет, из мебели только стол и несколько табуретов. Ничего общего с апартаментами на втором этаже: больше похоже на простую хижину. На двух сундуках стоят терракотовые кувшины. В шкафчике-"буфете" лежат завернутые в холстину кусок сыра и ломоть хлеба. Первоначальная планировка этой квартиры нарушена перегородками и занавесками, с помощью которых "нарезано" множество крошечных "отдельных" сдаваемых в субаренду уголков. Отодвинув одну из занавесок, мы видим комнату "для одиночки" с соломенным матрасом на полу и потухшим светильником. "Шкаф" из нескольких ржавых гвоздей, вбитых в стену, на них висит соломенная шляпа, кожаное "пончо" для защиты от дождя и пара туник. Два кувшина и холщовый мешочек со съестным подвешены на других гвоздях, почти наверняка, чтобы уберечь их содержимое от мышей и насекомых. Настоящий "кухонный уголок" этой крошечной каморки…

В другом закутке-локуле сидящая на кровати женщина кормит грудью младенца. Рядом с ней примитивная колыбелька, сплетенная из ивовых прутьев, с набитым сухими листьями матрасиком.

Окна здесь не застеклены. Только жильцы второго этажа могут позволить себе такое. На верхних этажах используют полупрозрачную кожу, полотно или деревянные ставни. А это значит, что для того, чтобы впустить хоть немного света, надо открывать створки и терпеть холод и ветер. Дождливые дни — самые тяжелые, ведь приходится закрывать все окна и сидеть в потемках, зажигать множество терракотовых светильников или сальте свечи. В результате все помещения быстро пропитываются их запахом и неуловимыми частицами копоти. С годами на стенах и остальных поверхностях откладывается тонкий слой темного налета, который никто не счищает и который вносит свою лепту в антисанитарию этих помещений, и без того не блещущих чистотой.

Кто обитает на верхних этажах инсул? В основном это "мускулы" Рима, те, кто каждый день заботится о функционировании города: слуги, работники, каменщики, носильщики и поставщики товаров в лавки и на рынки. Они живут в режиме строгой экономии вместе со своими семьями. Среди жильцов также учителя и мелкие ремесленники.

Чуть ниже живут более состоятельные римляне — чиновники городской администрации или служащие частных корпораций.

На первом жилом этаже обитают только те, у кого много денег: богачи, предприниматели, разбогатевшие торговцы, застройщики, члены муниципального правительства или те, кто работает в тесном контакте с императорской или сенаторской властью. Узкая прослойка городской аристократии, которая, конечно, не диктует законы империи, но держит в своих руках реальную власть на улицах и в домах столицы.

К этой элите "первого этажа" следует добавить лавочников, которые из практических соображений часто живут в маленьких квартирках при своих лавках или в тесных антресолях над магазинчиками и мастерскими.

Таков в общих чертах социальный портрет римских инсул.

Мы почти добрались до последнего пролета, ведущего в мансарду. Здесь все деревянное, и лестницы на каждом шагу угрожающе скрипят. Ощущается зыбкость и непрочность окружающих нас конструкций. Этот этаж инсулы не был предусмотрен ее архитекторами и был надстроен позже, путем целого ряда переделок, целью которых было конечно же увеличение сдаваемой в аренду площади для получения большей прибыли. Говоря современным языком, перед нами несанкционированное строительство.

Мы встречаем по пути юношу, ему от силы двадцать пять. В руке у него терракотовый горшок, который он ловко держит на весу. У юноши приятный вид и живой взгляд, проходя, он улыбается нам, и мы видим, что у него не хватает многих зубов, возможно из-за плохого питания. Обитателям последних этажей инсул живется несладко, здесь требуется смекалка и умение на лету схватывать предоставляемые жизнью возможности. Даже самые простые. Парень торопливо спускается на несколько пролетов, озирается вокруг и заходит в пустующую комнату, жилец которой куда-то отлучился. Открывает окошко и выплескивает содержимое своего ночного горшка наружу…

Юноша взлетает по ступенькам наверх, подмигивая нам. Ему не придется преодолевать все пролеты, чтобы вылить горшок в большой долий на лестничной площадке первого этажа. А если кто будет жаловаться, то обвинят другого жильца… Последствия могут быть весьма тяжкими. В Риме существуют особые законы, наказывающие тех, кто выливает нечистоты из окон. И очень суровые. Тяжесть наказания зависит от исхода этой "бомбардировки", в зависимости от того, забрызгано ли платье или причинен физический ущерб (даже если и не напрямую)… Все это позволяет нам понять, что в императорском Риме такая опасность имеется повсюду и грозит любому…

Отсутствие латрин на верхних этажах объясняется тем, что до них не доходит вода. Самое большее, водопровод подведен к первому или второму этажу, а после использования (в саду, ваннах, для приготовления пищи и так далее) вода поступает в сливные системы латрин. Как следствие — шокирующая современных людей близость кухни и уборной, которые часто расположены в одном помещении, как обнаружили археологи во время многих раскопок. Как бы это ни казалось негигиеничным, римляне справляют нужду рядом с местом, где готовят пищу. Но ведь римляне понятия не имели о существовании бактерий…

Отсутствие воды объясняет еще одну характерную черту верхних этажей римских инсул: грязь. Носить воду из уличного или даже дворового фонтана вверх по лестнице так тяжело, что мало кто "транжирит" ее на мытье полов, и в результате они за годы, порой за десятилетия, буквально зарастают грязью.

И все же вода во многих случаях доставляется и на верхние этажи, силами рабов. Мы читаем об этом в одной комедии Плавта: хозяин проверяет, выполнили ли рабы свою ежедневную обязанность — наполнить водой восемь больших терракотовых сосудов. Воду держат в доме по предписанию закона: после пожара в Риме при Нероне всех обязали иметь запасы воды, чтобы можно было быстро затушить занявшееся пламя.

В инсулах есть и водоносы (aquarii). Теоретически они могли бы доставить воду любому жильцу, но на деле их услугами пользуются только богатые или обеспеченные средним достатком семейства. Социальный статус водоносов чрезвычайно низок, они считаются "последними среди рабов". Действительно, их труд очень тяжел. Вместе с привратниками (ostiarii) и дворниками (scoparii) их считают настолько неотъемлемой частью инфраструктуры многоэтажных жилых домов в Риме, что продают вместе со зданием в случай смены владельца.

Мы открываем последнюю дверь на самом верху инсулы. Она ведет в темное душное помещение. Хотя еще утро, здесь уже нечем дышать. Мы под самой черепичной кровлей: чтобы пройти, приходится наклоняться. То тут, то там сквозь щели между плохо уложенной черепицей проникают косые лучи солнца, а в дождь — струйки ледяной воды… Здесь обитает самый малоимущий жилец инсулы. На полу валяются скудные лохмотья, разбитый светильник и еще несколько предметов.

Вдруг комнатушку наполняет шум: это хлопает крыльями голубь. Он прилетел к подруге в гнездо, устроенное в просвете между черепицами, и вот они принимаются ворковать. Уже в императорском Риме голуби — обычное явление. Их стаи летают над храмами и площадями точно так же, как они делают в наше время. Жилец не стал прогонять голубей, видно, птицы составляют ему компанию.

Мы не знаем, чем занимается обитатель этой крошечной мансарды, возможно, он рабочий. Он, несомненно, самый бедный квартирант этого дома, но зато у него есть то, чем не может похвастаться никто из жильцов: великолепный вид на Рим. Через просвет, где свили гнездо голуби, видна широко раскинувшаяся столица империи. Красные крыши инсул, струйки дыма из труб разогревающихся терм, виднеющиеся между домами позолоченные бронзовые статуи, храмы с белоснежными колоннами и темно-зеленое обрамление окружающих город лесов создают такой волшебный вид, за который любое агентство недвижимости выложило бы кучу денег. Город живет, дышит, в расцвете своего величия. Туда-то мы теперь и направимся — на его многолюдные улицы.