Глава VII
Ия
– Тухтур-бухтур, – пробормотал я. – Что ты здесь делаешь?
Ия рассмеялась:
– Это я должна тебя спросить.
Я не сводил с нее глаз.
Удлиненное лицо, чуть вьющиеся волосы, нежная кожа… Этого не могло быть, но Ия, кажется, помолодела. Голубые, нет, синие, типично нестеровские глаза, румяные щеки… Это в тридцать-то лет… Вязаное платье туго облегало, обтягивало грудь, бедра… Когда-то на шее Ии начинали намечаться морщинки, я хорошо это запомнил, но сейчас от морщинок не осталось и следа. Ровная, гладкая, нежно загорелая кожа…
– Иди сюда.
Я подошел.
Ия, улыбнувшись, присела на сухую коряжину, торчавшую над берегом ручья, и я мгновенно узнал пейзаж.
Заросший травой овраг, зеленые, политые Солнцем склоны, деревянная лестница с выщербленными ступенями, наклонно уходящая вверх, в белизну смыкающихся берез…
Конечно, та фотография могла быть сделана только тут.
– Что с тобой?
Я усмехнулся:
– Да так… Вспомнил…
– Ты шел так, будто боялся задавить случайного муравья, – Ия улыбнулась.
Она, как всегда, была спокойна. Ее глаза манили, радовали, но сама она ничем не выдавала своего внутреннего состояния. Если бы не копейка, лежащая в моем нагрудном кармане, я мог бы подумать – мы с нею не разлучались ни на час.
Но это было не так. Ия сказала:
– Я читала твою книгу. – Она, кстати, нисколько не удивлялась тому, что я стою перед нею. – Мне понравилось. Только почему вдруг ты взялся описывать чукчей?
В ее вопросе таился некий затаенный смысл. Я возмутился:
– В моем романе действуют не чукчи. Чукчи там появляются только в третьей части. А в основном речь идет о юкагирах.
– Это все равно… – Она улыбнулась, прощая мне мое возмущение. – Все равно семнадцатый век… Зачем ты полез так далеко? Ты же всегда писал о нашем времени.
Я усмехнулся. Я не мог понять, как Ия могла натянуть на себя такое узкое вязаное платье. Может, сзади есть молния?
И пробормотал, теряясь:
– На такой вопрос трудно ответить.
– Разве?
– Ты тоже считаешь, что вся литература о прошлом – вранье?
– Это не имеет значения, – Ия всегда отвечала прямо.
– Для кого?
– Предположим, для меня. Ты ведь не обидишься?
Я обиделся.
Ия, не вставая, потянула меня за руку и посадила рядом. Потом мягко провела ладонью по моему виску.
– Ты постарел. Или возмужал. Это тебя не портит.
– Ты помолодела. Ты стала еще красивее. Тебя это тоже не портит, – ответил я в унисон.
– Ты звонил мне?
Я кивнул.
– Наверное, ты звонил и Андрею Михайловичу?
Я усмехнулся:
– Ты же знаешь, и то и другое приводит к одному результату.
– Юренев?
– Да.
– Ему ты звонить не стал?
– Конечно. Но он пришел сам. Я его видел.
Ия кивнула:
– Я знаю. Иногда я неделями живу у Андрея Михайловича.
– У Козмина? – вспыхнул я. – Тогда почему меня все время направляли к Юреневу?
Ия мягко улыбнулась, ее прохладная рука лежала в моей ладони:
– Ты все хочешь знать сразу. Так не бывает.
И все это время она рассматривала меня. Не нагло и беззастенчиво, как Юренев, но внимательно, вникая в каждую мелочь. Что-то ее беспокоило. Она ничем не выдавала этого, но я почувствовал – что-то ее беспокоит. Потом она облегченно вздохнула и положила руку мне на грудь:
– Ты все еще таскаешь в кармане копейку?
Я растерялся, я никак не ожидал такого вопроса:
– Да.
– Можешь выбросить. Я тогда ошиблась.
Я окончательно растерялся:
– Вы что, впрямь научились читать чужие мысли?
– Это несложно, – сказала Ия со вздохом.
Она вытянула руку перед собой, и на раскрытой ладони сверкнула монетка.
Я, вздрогнув, схватился за нагрудный карман.
– Эта она, не ищи, – сказала Ия печально. – Ты тогда здорово нам помешал. Там, на Алтае. Но сейчас и это не имеет значения.
– Помешал? – не понял я. – На Алтае?
Она кивнула, все так же печально рассматривая монетку.
– Чем помешал?
– Не надо об этом…
Она медленно вытянула руку над тихим ручьем. Монетка блеснула и исчезла в воде.
– Фокусники… – пробормотал я, но впервые за последние сутки мне было в Городке хорошо, впервые я не пожалел, что остановился здесь.
– Оставь… – Ия обхватила колени руками и внимательно посмотрела на меня. – Почему ты все же взялся за чукчей?
– За юкагиров, – терпеливо поправил я. – За первых сибиряков. За первых русских в Сибири.
– Но и за чукчей тоже, – почему-то для нее это было важно.
– О них там совсем немного.
Не знаю, почему я спросил:
– Знаешь, сколько страниц занимает история освоения Сибири в школьном учебнике?
– Не знаю.
– Всего одну. Ермак, разумеется. Дежнев, Хабаров, кажется, Атласов.
– Этого мало?
– А ты как думаешь? – удивился я.
Она пожала круглыми вязаными плечами:
– У меня не государственный ум. Я не историк.
Снова заболело сердце. Равнодушие Ии к истории ничуть не удивило меня, и все равно это было неприятно.
– Как ты себя чувствуешь?
Я тоже пожал плечами. Я чувствовал себя скверно. Стоило мне заговорить об истории, как вернулась боль. Эта боль пульсировала в висках и в сердце.
– Сейчас легче? – Ия прохладными узкими ладонями сжала мне виски.
– Легче…
Я задыхался:
– Сейчас отпустит…
Меня действительно отпустило.
– Часто у тебя так?
– Часто. Но обычно ночью. Днем это впервые… Наверное, недоспал сегодня… – Я настороженно прислушивался ко все еще бьющемуся с перебоями сердцу. – Наверное, не выспался.
– На тебе лица нет.
– Ничего… Все прошло…
Ия ласково провела рукой по моему горячему, вмиг взмокшему лбу:
– С тобой давно так?
– Два года.
– Два года… – откликнулась она как эхо.
– Только не впадай в задумчивость, – попросил я. – Когда ты впадаешь в задумчивость, ты куда-то исчезаешь. Я не хочу, чтобы ты исчезла.
– Я не исчезну.
Мы засмеялись.
– Как это у тебя получилось? – спросил я. – С монеткой. Как она оказалась у тебя в руке?
– Ты ведь сам говоришь – фокусники. Мы здорово на этом поднаторели.
Она улыбнулась, глядя на меня так, как умела глядеть только на Алтае.
– Хорошо, что ты приехал. Мы ждали тебя.
– У вас тут крыша поехала, – я опять почувствовал приступ упрямства. – Я не собирался сюда приезжать. Я приехал совершенно случайно. Никто из вас не мог знать, что я приеду.
Мне хотелось обнять Ию. Потому я и грубил.
Она засмеялась.
Просто засмеялась, и мне сразу стало легче.
Я видел Ию, я к ней прикасался, – это было хорошо.
Я не знал, увижу ли ее завтра, позволит ли она себя поцеловать, – это было плохо.
И еще…
Я не знал, говорить ли ей о странных фотографиях, особенно о той, где мы с нею изображались целующимися именно в этом овраге.
Я невольно осмотрелся. Наверное, надо сказать.
И сказал.
Ия не удивилась:
– Фотографии в гостинице?
Я не стал крутить:
– Помнишь Славку? Ну, фотокор, с тощей шеей. Выглядит, как пацан, но на самом деле он мастер. Я отдал фотографии ему. Он обещал проверить – не подделка ли?
– Не подделка, – сказала Ия. – Фотографии надо забрать.
Она вдруг улыбнулась:
– Перепугал, наверное, мальчишку. «Мастер»… И вообще… – Ее синие глаза притягивали, смеялись. – Хорошо, если в таких случаях ты будешь сперва советоваться со мной или с Юреневым.
– С тобой, – сказал я быстро.
– Ну, пусть со мной, – послушно откликнулась Ия. Но, подумав, добавила печально: – Но лучше все же с Юреневым. Он сильней.
