Книга: Срочно нужен гробовщик [Сборник]
Назад: 21. Длинная прогулка
Дальше: 23. Vive la Bagatelle![114]

22. Скользящие петли

В четверг, в день приема, устраиваемого Эвадной, Чарли Люк появился в доме Палинодов, как говорится, ни свет ни заря. Кампьен проснулся, но еще не вставал. Его разбудил вопрос. Этот вопрос был поставлен ему во сне собственным подсознанием, поставлен во всей полноте и безотлагательности. Кампьен вертел его в голове так и эдак, и ответ на него становился все более простым и самоочевидным.
Он взглянул на часы — было четверть седьмого. Уши подсказывали ему, что в доме не только началась обычная утренняя суета, но явно что-то случилось. Он накинул халат, открыл дверь, и в нос ему ударило зловоние — значит, мисс Джессика опять варит свои зелья. Внимание Кампьена на этом факте не задержалось — именно в этот миг мисс Роупер дала пощечину Чарли Люку. Она была сердита, как согнанная с насеста квочка.
Чарли Люк, серый от усталости, но в прекрасном настроении, взял ее под локотки и приподнял на фут от пола; Рене при этом что есть силы колотила ногами воздух.
— Успокойтесь, тетушка, — говорил он, — будьте паинькой, не то придется звать сюда настоящего полицейского в каске.
Мисс Роупер расслабилась, и Люк посадил ее на пол, но она все равно преграждала ему дорогу.
— Один из ваших парней пробыл у него всю ночь, и мы с Кларри после этого не знали, что с ним делать. Наконец-то он спит, будить его нельзя, он болен.
— Не сомневаюсь, что болен, но мне надо с ним поговорить.
Увидев Кампьена, Рене обрадовалась ему как избавителю.
— Дорогуша, вправь мозги этому молодому человеку. С капитаном несчастный случай. С ним это происходит редко. Но уж если происходит, дело может кончиться смертью. Чарли пришла в голову безумная мысль, что именно он писал анонимные письма, чего просто не может быть, я за него ручаюсь. Хотя в данную минуту я сама готова свернуть его старую глупую шею. Я уложила его спать. Он еще несколько часов не сможет связать двух слов. Пусть Чарли оставит его в покое. Он не стоит на ногах, так что далеко не уйдет.
В комнате у нее за спиной послышалось сдавленное стенание, что подтвердило диагноз Рене, которая затрепыхалась при этих душераздирающих звуках, как испуганная птичка.
— Уходите, пожалуйста! — обратилась она к Люку. — Его надо допрашивать, когда он начнет приходить в себя. Если он виноват, он сознается в чем угодно, только бы его оставили на минуту в покое.
Люк не знал, что делать, и Рене стала потихоньку толкать его с площадки.
— Ну и денек предстоит, — вздохнула она. — Везде надо вымыть; из больницы приходит мальчик Клайти, и его надо тут же уложить в постель. Да еще этот идиотский прием. Эвадна, конечно, пригласила пол-Лондона. Альберт, уведи, пожалуйста, мистера Люка к себе. Завтрак я вам обоим пришлю.
Из-за двери донесся агонизирующий вопль, и инспектор сжалился над поверженным воином.
— Даю ему полчаса, — сказал он и, поймав взгляд Кампьена, выразительно поднял вверх оба больших пальца. Закрыв за собой дверь спальни и решительно отвернувшись от единственного удобного кресла, прибавил: — Капитана предоставляю вам.
Кампьен был этим явно доволен.
— Женщина у вас? — спросил он.
— В камере. Исходит слезами. — Люк дернул плечами. — Мы допрашивали ее почти всю ночь, и теперь у нас наводнение. Странная все-таки вещь, на бумаге соловьем разливается, а на допросе молчит как рыба. За три часа ничего не могли из нее вытянуть, кроме «О Господи!».
Люк все-таки сдался на уговоры, сел в кресло и усилием воли открыл пошире глаза.
— Она призналась? — спросил Кампьен.
— Призналась. Мы нашли у нее бумагу, чернила и конверты, а также промокашку с отпечатком измененного почерка. Она отказалась выходить на улицу до вечера. Сидела дома, надувшись как мышь на крупу, — с этими словами он надул щеки, насупился и руками описал полушария, изобразившие поднятую корсетом грудь. — В конце концов она все-таки раскололась. И из нее как посыпалось. И все про капитана, какой он милый, какой доверчивый, как его все обманывают. Он тронул ее до глубины души, и она сделала то, чего ни в коем случае делать нельзя. Она это понимает, ведь она получила хорошее воспитание… Как только этим старикам удается вызывать у женщин такие чувства! Выворачивают, наверное, пустые карманы и жалобно хнычут.
Он удобнее уселся в кресло, поправив подушки; веки пока еще удавалось держать приоткрытыми.
— Но справедливости ради надо признать, эта женщина обведет вокруг пальца кого хочешь. Думаю, что он понятия не имел, какую кашу заваривает, сидя перед этим шаманским кристаллом. Скорее всего, просто нес всякий бред, словом, интересничал.
— Г-м, — протянул Кампьен. — А как двигаются дела с ее братцем?
Люк нахмурился.
— Губошлепа мы прозевали, — признался он. — Пока она впускала нас в парадную дверь, он выскользнул через заднюю. — Ему, конечно, от нас не уйти. Но все-таки досадно.
— Он вдохновитель этих писем?
В красных, усталых глазах Люка зажегся интерес к этой новой идее.
— Я… я не думаю. Никакого намека на это. Мне кажется, письма — собственная инициатива прорицательницы. Это-то меня больше всего и злит. У нас как бывает — ухватишь настоящую ниточку, и дело пошло распускаться, как тетушкина кофта. А здесь? Куда нас эта нить привела? Перезрелая красотка со злокозненным характером втюрилась, как школьница, в капитана и стала брызгать ядовитой слюной. Он, конечно, был с ней не очень любезен. Это очевидно. Она, правда, сказала только, что начала у него лечиться и передумала. У нее что-то с желудком. Надо признать, он недостаточно терпелив с пациентками, склонными к истерикам. Я это давно знаю. Так что дело опять зашло в тупик.
— Ну, не скажите. Ведь письма-то не обманули. Она обвинила доктора, что он не заметил насильственной смерти. И он таки действительно не заметил. Одной злокозненности эти письма приписать нельзя.
— Это исходит от капитана, — гнул свое Люк. — Вот почему я так хочу скорее допросить его. Возможно, на сеансах она выуживала из него то, чего он и сам не подозревал. Капитан ведь приходил к ней дважды в неделю, изливал свои горести. Мог забыть, что сказал прошлый раз. А она помнила. Ну и постепенно составила себе некую картину. Ведь губошлеп-то не мог знать, что делается в семействе Палинодов.
Кампьен спорить не стал, а поспешил одеться.
— Когда мисс Конгрив предстанет перед магистратом? Вы там будете?
— В десять. С ней пойдет Порки. Проследит, чтобы ее отпустили на поруки. У вас есть для меня задание?
— Позвольте дать вам совет, — улыбнулся Кампьен. — Поспите в моей постели часок-другой. Когда проснетесь, капитан будет если не любезен, то, во всяком случае, вполне контактен. А я тем временем займусь разработкой одной идеи — сегодня ночью пришла мне в голову. Где можно найти вашего коронера?
На губах Люка замерли слова протеста. У него была отличная выучка, и он не стал ничего спрашивать. Но сейчас же выпрямился в кресле, готовый немедля действовать.
— На Барроу-роуд, 25, — выпалил он. — У меня сейчас свободны несколько полицейских. Возьмите их на помощь. Пусть делают всю черновую работу.
Из ворота рубашки появилась приглаженная голова Кампьена.
— Не придавайте значения тому, что я вам сейчас сказал. Возможно, я и ошибаюсь, — поспешил он охладить пыл инспектора.
К девяти Кампьен позавтракал и, выйдя на крыльцо, столкнулся с миссис Лав, преградившей ему дорогу с неизменным ведром в руке. В честь нового дня на ней был небесно-голубой чепец и белый комбинезон. И как всегда, она забавляла его веселым лукавством.
— Гости у нас сегодня, — прокричала она, глядя на него подслеповатыми глазками, и добавила шепотом, прошипевшим, как осыпавшийся песок. — Народу будет из-за убийства! Народу, говорю, будет! — Она рассмеялась как нашкодивший мальчишка, в ее розовом лице так и прыгали озорные чертики. — Не забудьте о празднике. Возвращайтесь пораньше. Возвращайтесь пораньше, говорю!
— Я скоро вернусь, — заверил он ее и, сбежав по лестнице, окунулся в пронизанный солнечным светом туман.
Но Кампьен ошибся. Утренний поход к коронеру занял у него довольно много времени и вылился в целую цепь визитов, потребовавших от него немалой изобретательности и такта, чем, к счастью, Бог его не обделил. Он обошел и расспросил дюжину чьих-то родственников, разыскал чьих-то приятелей, но от последних почти ничего не добился. Тем не менее возвращался он на Эйпрон-стрит, уже залитую красными закатными лучами, легким, взволнованным шагом.
Дом Палинодов, показалось ему, полыхает малиновым пламенем. Толпа возле него увеличилась. Коркердейл вместе с подкреплением в виде двух одетых в мундир полицейских держали под охраной ворота и ограду сада; парадная же дверь, к которой вели ступени, была соблазнительно распахнута. Conversazione мисс Эвадны началась.
Атмосфера внутри была необычная. Все двери в доме раскрыты настежь — самое безыскусное и наглядное гостеприимство. Кто-то — наверняка Кларри, подумал Кампьен, — поставил на стойку в начале перил старинный медный подсвечник с четырьмя рожками. Пламя свечей на сквозняке мигало и колыхалось, они быстро оплывали, но в общем вид у них был довольно веселый.
Не успел Кампьен ступить на циновку, навстречу ему из гостиной выскочила Рене. Одетая во все черное, она выглядела на удивление великолепно; ее наряд оживлялся только крошечным белым фартуком, украшенным розовыми бутонами. Он было подумал, что в ней проснулась актриса и она вошла в роль домоправительницы из какой-то пьесы. Но первые же слова мисс Роупер показали, что он ошибся.
— Ах, это ты, дорогой! — воскликнула она, беря его за руку. — Благодарение Богу, есть еще люди, способные соблюдать приличия. Во всем доме я одна оделась в траур. И они не бессердечны, они просто все время заняты. Так что у них даже минуты нет о чем-то подумать. Надеюсь, ты меня понял?
— Вполне, тетушка. Но как тебе идет траур. Ты сегодня прекрасна.
Рене рассмеялась, ее встревоженные глаза заблестели, как будто в каждом вспыхнуло маленькое солнце.
— Несносный мальчишка! — сказала она. — Нашел время для комплиментов. Послушай, Альберт, — понизила она голос и глянула вниз, — а правда, что полиция все уже знает и даже расставила сеть, чтобы в подходящий момент накинуть ее на преступника?
— Ничего такого не слышал, — удивился Кампьен.
— Конечно, ведь тебя весь день не было дома. Но думаю, тебя сейчас же поставят в известность. Кларри не велел мне говорить это ни одной живой душе. И я, конечно, не скажу. Но ведь все равно все видят — в доме чуть не дюжина полицейских. Они ждут только команды.
— Дай Бог, чтобы дождались.
— Глупо смеяться, дорогой. Они просто ищут последнее доказательство. Кто бы это ни оказался, я все равно буду так рада! Конечно, я их всех люблю! Но возьмите хотя бы моего капитана! Ведь надо такое натворить. Тайком исчезал из дома, якшался с этой дурой-предсказательницей. Я не унижу себя, если скажу, что старая карга лет на пятнадцать меня старше. Она этими письмами такого нагнала на него страху! Он говорит, что ничего о них не знал. Врет как сивый мерин. Я так ему и сказала. Хотя у меня фигурка как у молодой, но ведь я не вчера родилась.
Рене была настроена воинственно, что только подчеркивало ее женственность. Глаза у нее сверкали, как у разъяренной кошки.
— Разумеется, сейчас он страдает, и духовно и физически. Ему нельзя не сочувствовать. Но он ведь клялся жизнью, что понятия не имел, кто их писал. Пока она сама не призналась. Да еще имела наглость угрожать, что и Лоренсу напишет! Увидев, что Лоренс выследил его, он бросился домой, побежал наверх и в панике влил в себя целую бутылку. Я даже о ее существовании и не подозревала. Да я готова его убить за такие проделки! Могла бы.
— А что ты делаешь сейчас? — спросил он. — Следишь за тем, чтобы он опять куда не улизнул?
— Дорогуша, он не стоит на ногах, — хихикнула она злобно. — Конечно, сейчас он полон раскаяния, притих, ожидает, когда его пожалеют. Нет, я стою здесь возле лестницы и сообщаю старичкам, что внизу на кухне Кларри устроил что-то вроде бара. Есть джин и много пива. Идите наверх, но ничего не пейте, особенно желтоватую гадость в бокалах. Она готовит это зелье из пижмы, и оно имеет какое-то странное действие. Когда вам надоест наверху, спускайтесь вниз. Я не могу стерпеть, чтобы гостей в доме ничем не кормили.
Он поблагодарил ее и улыбнулся с самым теплым чувством. Вечерний свет падал в открытую дверь на ее живое лицо, скрывая моргцины, но отчетливо рисуя его благородный овал. Повернувшись к лестнице, он бросил мимолетный взгляд на комнату Лоренса — дверь туда была открыта; глаза выхватили камин, какой-то миг он смотрел в его сторону, потом глянул на Рене, и внезапно ему стало страшно.
Еще один узелок в этом запутанном клубке легко развязался; непостижимая роль Рене под этой крышей вдруг нашла естественное объяснение. Кампьен решил бросить пробный шар.
— Рене, мне кажется, я знаю, почему ты все это делаешь.
Не успел он произнести эти слова, как понял, что не надо было этого говорить. Лицо ее стало как маска, взгляд утратил открытость.
— Да, дорогой? — В ее тоне прозвучало некое предупреждение.
— Не старайтесь быть умнее всех. До встречи на кухне.
— Ну что ж. Это ваше дело, — тихо сказал он и поспешил наверх, чувствуя спиной, что она смотрит ему вслед без улыбки.
Назад: 21. Длинная прогулка
Дальше: 23. Vive la Bagatelle![114]