20. Денежные дела
— Я, знаете ли, не в восторге от вашего вторжения. Отнюдь, — сказал Лоренс Палинод, всем своим видом и движениями выражая недовольство, что, правда, не замедлил сгладить открытой застенчивой улыбкой. Садясь за стол, он опрокинул чернильницу, потянулся за промокашкой, которую, видимо, всегда держал под рукой, вытер лужицу и заговорил как испорченный громкоговоритель — голос то нещадно резал уши, то совсем пропадал.
— У меня был серьезный разговор с членами моей семьи. И вы не должны вмешиваться. Не имеете права.
Его длинная красноватая шея дернулась в сторону собеседников, как будто с трудом удерживая тяжесть головы.
— У вас мое письмо, инспектор. Потрудитесь вернуть.
Чарли Люк взглянул на источавший злобу листочек.
— Так это вы писали? — резко спросил он, вертя письмо в руках.
Близорукие глаза расширились от изумления.
— Я?! В приступе помешательства, вероятно? Любопытная версия, но не выдерживает критики. Разумеется, не я. Но вернуть прошу настоятельно — в свете событий этот документ представляется мне очень важным.
— Мне тоже, сэр. — И Чарли Люк опустил листок во внутренний карман.
Бледные впалые щеки Лоренса Палинода окрасились румянцем.
— Это нечестно! — возмутился он. — У вас их хватает.
— Откуда вы знаете?
— Любезный сэр, вы что, считаете это секретом? Люди, к вашему сведению, имеют обыкновение переброситься парой слов, а иные даже читают газеты.
Но Люк не собирался сдаваться.
— Почему вы решили, что это письмо из той же серии, если тех писем не видели?
— Как это не видел? Первое-то, уж во всяком случае, видел, даже пометку на нем сделал. Доктор мне сразу показал. А когда почтальон принес это, я тут же опознал изящный слог мадам Пер-нель.
— Она-то здесь при чем? Еще пять минут назад вы обвиняли мисс Уайт.
Тень глубокой скорби, безусловно искренней, скользнула по его угловатому, лишенному растительности лицу. Но он взял себя в руки — не в его правилах было выказывать чувства.
— О, вечная загадка женской души! — воскликнул он. — Возможно, вы ее ощущаете не так остро. А я… — Он замолчал и покачал головой. — Наверно, вы правы: она действительно мадам Пернель. Единственное, в чем можно не сомневаться.
Конечно, вряд ли это был подходящий язык для разговора с полицейским. Инспектор озадаченно насупился, опять явная неудача.
И Кампьен решил, что пора вмешаться.
— На вашем месте я не стал бы так нервничать, — сказал он.
— У полиции свои проблемы. Вы ведь не знакомы с мадам Пернель, инспектор?
— Не знаком? Еще как знаком! — воскликнул Люк. — Держит забегаловку на Саффолк-стрит, рядом с церковью. Старая клуша, добродушная и толстая, как бочонок доброго пива. Двух слов толком связать не может, а написать и того меньше. Мистер Палинод уже говорил о ней, мы проверили.
Лоренс вздохнул и неуклюже пожал плечами. Кампьен устроился поудобнее и достал сигареты.
— Помнится, где-то у Мольера встречалась некая Пернель — крайне желчная и зловредная особа, — как бы невзначай заметил он.
— В «Тартюфе», школьная программа, — устало обронил Лоренс и, повернувшись к Люку, добавил мягко, но и с некоторым раздражением: — С вами невозможно разговаривать.
— Где уж! — пробурчал тот.
— Почему вы решили, что письма писала ваша племянница?
— Кампьен снял очки и приготовился слушать.
— Об этом я предпочитаю молчать.
Не обращая внимания на негодующий возглас Люка, Кампьен продолжал.
— Библиотечные? — кивнул он на книги, стоявшие на подносе.
— По большей части да. К сожалению. Мои капиталы, увы, не позволяют покупать все книги, какие хочется.
— И давно они у вас?
— A-а, понимаю, куда вы клоните. С того дня, как пришло первое анонимное письмо. Надо, знаете ли, сначала изучить предмет, а потом уже действовать.
— Безусловно. — Кампьен был по-прежнему серьезен. — Простите за любопытство, вы, кажется, все свое внимание сосредоточили исключительно на письмах?
— Естественно.
— Почему?
Последний мужчина из рода Палинодов одарил Кампьена очередной ослепительной улыбкой.
— Потому что письма — единственная для меня загадка, — живо объявил он.
Люк покосился на коллегу. Кампьен чувствовал себя как рыба в воде.
— Я так и предполагал, — весело отозвался он. — Вы ведь перемыли все стаканы и чашки. Вымой вы только одну, было бы понятно, что я пришел бы к определенному выводу. Почему вы решили, что ваша сестра покончила с собой?
Лоренс задумался.
— Я не предполагал, что мне придется обосновывать свое мнение, — заговорил он наконец, — но раз вы так хорошо осведомлены, это облегчает дело. Гробовщик видел меня, да? Ну так вот, Руфь всегда отличалась некоторой расточительностью. И вот мы с Эвадной, нарушив заповедь невмешательства, вечером пожурили ее. Руфь очень расстроилась, легла спать, а на другой день умерла. Она просто была не в состоянии упорядочить свои траты.
— Она играла на бегах, вы хотите сказать?
Брови Лоренса поползли вверх.
— Если вам и это известно, остается только удивляться, почему вы сразу не увидели очевидное?
— Где она взяла яд?
Лоренс откинулся на спинку стула, приняв весьма неустойчивую позу, чего по рассеянности и не заметил.
— А вот это предстоит выяснить вам — подробности мне неизвестны.
— Почему вы перемыли все чашки и стаканы?
Лоренс немного помолчал.
— Сам не знаю, — наконец произнес он. — Честно говоря, я поднялся к Руфи только потому, что видел — наша милая хозяйка ожидает этого от меня. Я стоял, глядя на сестру, и думал, как жалко, что она пошла в дядюшку-математика. Математическая жилка — наследственная черта в нашей семье, она никогда не приносила никому ничего хорошего. И вдруг до меня дошло: да ведь она, скорее всего, покончила с собой. И тогда я тщательно вымыл всю посуду — не дай Бог кто-нибудь возьмет чашку с отравой и выпьет из нее.
— Прелестная сказочка! — взорвался Люк. — Значит, решив, что сестра отравилась, вы палец о палец не стукнули, а увидев анонимное письмо, забегали? Вы это хотите сказать?
Лоренс не удостоил его ответом.
— Знаете, я ведь впервые в жизни такое читал, — продолжал он, обращаясь к Кампьену. — Лютая ненависть этих писем оказала на меня физиологическое действие. Интереснейшее ощущение, достойное изучения. Вам не приходилось переживать подобное?
Кампьен прекрасно его понимал и следующий вопрос задал мягким, почти виноватым тоном:
— И вы пришли к выводу, что их написала ваша племянница?
Лоренс отвернулся.
— Вы это знаете, ведь вы подслушали наш разговор.
— Но доказательства-то у вас есть?
Лоренс посмотрел на Кампьена. Лицо его пылало.
— Уважаемый сэр, это мое личное расследование. Неужели вы рассчитываете, что я буду с кем-то делиться его результатами? Ведь речь идет о моей семье.
Кампьен какое-то время молчал.
— Хочу только заметить, — тихо сказал он, — что выбор методом исключения имеет свои опасности.
— Вы полагаете? — В глазах Лоренса зажегся интерес.
Кампьен продолжал со всей серьезностью.
— Юность всегда загадка, — заметил он. — Пусть все остальные вне подозрений, это еще не основание подозревать того, кто много моложе.
Люк решил, что с него хватит.
— О чем вы толкуете? Нельзя ли вернуться к делу?
— В двух словах дело сводится к следующему, — начал объяснять Лоренс. — Когда я понял, что письмо мог написать только кто-то из родни, я перебрал всех и остановился на племяннице — единственном существе, которое было для меня загадкой. Довольно скоро я обнаружил, что она что-то от нас скрывает. — Его лицо передернулось от отвращения. — Тогда я еще ни о чем не догадывался.
— И кто же раскрыл вам глаза? Часом, не капитан?
— Да, он. Мы говорили с ним совсем о другом. И вдруг он как ушат холодной воды на меня вылил. И в таких грубых выражениях. Я не поверил, тогда он привел меня в больницу, где лежит этот негодяй, и там… Там была Клайти.
Воспоминания бередили его рану, и Кампьен снова поспешил отвлечь его.
— Я не понимаю одного, почему ваши подозрения ограничились только родными?
— Но это очевидно. — Лоренс встал, его крупные дергающиеся пальцы разжались, потревожив сложенные на столе бумаги. — Я снова и снова возвращался к письму, — выделяя слова, он почти срывался на крик. — Автор упоминает о таких подробностях, которые известны только нам одним. От этого никуда не денешься. Тут у меня есть, — Лоренс проковылял к оконной нише и остановился возле бюро, — копия письма, снял на всякий случай. — С этими словами он дернул ящик, но не рассчитал силы, и его содержимое вывалилось на паркет.
— Не ищите, — Люк все больше терял терпение, — я помню текст наизусть.
— В самом деле? — Лоренс, нагнувшись, беспомощно взирал на ворох бумаг.
— Хотите, прочитаю? — с чувством предложил Люк. — Хотя бы начало. Только, по-моему, там ничего такого нет.
— Про цветы помните? — Лоренс, явно нервничая, шагнул к нему. — Сначала поток грязи в адрес доктора за «потворство подлому убийству», а дальше слова: «Даже лилии покатились, и только дурак мог им не внять».
Невыносимое отвращение, звучащее в его голосе, выдавало ужас, который вызывали у него эти письма. Надругательство над письменным словом, святыней в его микрокосме, было само по себе страшным грехом.
Наконец-то в Люке пробудился интерес.
— Да, помню, — подтвердил он. — И когда же эти лилии покатились?
— Прямо перед началом похорон, когда никого чужих в холле не было. Даже гробовщиков.
— Лилии, наверно, были в венке? — подсказал Кампьен, чувствуя, что без него все потуги Лоренса что-то объяснить кончатся ничем.
— Да-да, именно, — обрадовался тот. — Видите ли, кто-то купил венок. Кто-то посторонний. Мы этих демонстраций не любим. Кажется, актер Грейс, который вечно увивается вокруг нашей очаровательной мисс Роупер. На ночь венок поставили на верхнюю ступеньку лестницы, прислонив к стене. Утром внизу в холле собралась вся семья. Ждали гробовщиков. Сам я на похороны не собирался, как раз заканчивал работу, а сестры хотели пойти. Приходится соблюдать декорум. Стоим мы в холле, даже эта старая нимфа — помощница мисс Роупер. Как вдруг венок возьми и соскользни со ступенек. Катится и осыпает лестницу лепестками. Нелепое зрелище! Служанка, помнится, завизжала как резаная. Мисс Роупер бросилась наверх, поймала его на полдороге и постаралась привести в порядок.
— А потом что с ним сделала? — В Люке опять заговорили недоверие и неприязнь, по его мнению, история с венком не стоила выеденного яйца.
— По-моему, поставила на стул. Да, конечно, он потом лежал поверх гроба, когда его выносили. И цветы были немного помяты. Казалось бы, пустяки, но ведь в письме на это прямая ссылка — вот что меня потрясло. Значит, автор этого сквернословия — кто-то из членов семьи. Явный случай латентного безумия.
Его передернуло, глаза смотрели загнанно и виновато.
Люка эти эмоции не трогали.
— Не вижу, при чем здесь мисс Уайт, — заметил он. — Вы знаете, как расходятся слухи. Она могла кому-то рассказать про венок Тот передать дальше. Вот и все.
— Вы хотите сказать, что они писали вместе — Клайти и этот прощелыга? — Лоренс даже изменился в лице, щеки вспыхнули от стыда и отвращения.
— Нет, сэр. Не хочу. И бросьте приплетать сюда вашу племянницу. У вас нет ни малейшего основания подозревать ее. Разболтать мог кто угодно — служанка своей тетушке, а та всему свету. Или даже мисс Роупер в мясной лавке.
— Вот уж никогда не поверю. Мисс Роупер не сплетница.
Чарли Люк глубоко вздохнул и решил не спорить.
— А почему вы следили за капитаном Сетоном? Позавчера, в два часа ночи? — резко спросил он.
Если Люк надеялся застать Лоренса врасплох, он просчитался.
— Ужасное невезение, — очень спокойно прокаркал тот. — Мне послышалось, кто-то крадется за дверью, и я решил, что это Клайти. Она не шла у меня из головы. Мы незадолго до того поссорились. Я не слыхал, что она вернулась домой, а сестра предложила пойти и «проконтропить». Оказалось, что Клайти дома. Ну и, конечно, она разобиделась.
— «Проконтропить» значит «посмотреть получше»? — поспешил спросить Кампьен, опасаясь, что Люк лопнет от бешенства.
— Да, простите, это я дал маху. Вы ведь не можете знать наши семейные словечки. Хотя оно взято из «Изящных отрывков» — третье издание.
Он подошел к шкафу и достал книгу.
— Морнингтон Контроп — родственник моего деда по материнской линии. Вот послушайте. «Архидьякон Контроп не мог найти очки. Жена посоветовала ему подойти к зеркалу. «Какой смысл смотреть в зеркало? — промолвил он. — Я без очков все равно ничего не вижу». "Вот зеркало тебе и поможет, — возразила жена. — Очки-то на тебе"».
Лоренс закрыл книгу.
— Нас всегда забавлял этот эпизод, — сказал он.
Кампьен глянул на Люка и порадовался, что все-таки согласился прийти. Полицейский не сводил с Лоренса тяжелого взгляда.
— Вы говорите, вам послышалось, что мисс Уайт крадется за дверью, — наконец заговорил он.
— Да. — Лоренс с сожалением отложил книгу. — Я вышел, хотел поймать ее, но получилось недоразумение, — улыбнулся он. — Видите ли, в темноте я ничего не вижу. Вот и выставил себя на посмешище: задержал капитана Сетона. Он выходил бросить письмо, а она ускользнула.
Люк вздохнул.
— Сетон ни с кем не встречался у почтового ящика?
Лоренс снова улыбнулся.
— Не видел. Я правда ночью слеп, как крот.
— Это он вам сказал, что выходил бросить письмо?
— Нет, я сам решил. Он мне только шепнул, когда я остановил его, что он не Клайти.
— Мисс Руфь Палинод оставила капитану наследство. Оно перешло к вам. Когда?
Вопрос был задан тихо, без нажима, но в комнате, казалось, разорвалась бомба. Лоренс Палинод зашатался, стал нервно перебирать ногами и чуть не потерял равновесие.
— Кто вам сказал? — возбужденно воскликнул он. — A-а, понимаю, письмо. Там это было. Потому-то сегодня днем я и взялся за Сетона. Наверняка это он сказал Клайти. Ну, то есть если эти мерзости она писала.
Руки у него тряслись, голос дрожал.
— Там сказано, будто я его ограбил. Нелепое обвинение. Я заплатил ему пять фунтов — это большие деньги.
— Южноамериканские акции, если не ошибаюсь?
— Не думаю. Помню, это были акции каких-то приисков. Они уже давно обесценились. Сестре об этом сказал наш поверенный. И она оставила их капитану, чтобы позлить его, — он ведь вечно сидит без денег. Такое, знаете ли, у нее чувство юмора, не слишком изысканное разумеется. И я их у него сразу выкупил: он посторонний человек, с какой стати ему страдать от наших шуточек. Шутка хороша к месту. Со стороны Руфи это было просто неинтеллигентно.
Говорил он горячо, но как будто что-то скрывал. Люк оставался настороже.
— И где они сейчас?
— У меня. В целости и сохранности.
— Хотите снова продать за пятерку?
— Нет, конечно. — Лоренсу было неловко, и эта неловкость вылилась в раздражение. — Акции — часть семейного достояния.
Кампьен, сидевший до этого молча, заговорил:
— Может, вы их уже продали?
— Я их не продавал. — В его голосе послышались упрямые нотки. — И не продам. Они у меня. Есть еще вопросы, инспектор?
Люк тронул Кампьена за плечо.
— Ладно, — отрывисто бросил он. — Вы ведь никуда не собираетесь, мистер Палинод? Нам надо пройти наверх.
Лоренс опустился в кресло, опрокинув очередную чернильницу.
— Будьте добры, закройте, пожалуйста, дверь, — сказал он через плечо, второй раз вытирая стол. — Сетона будете мучить? Позволено будет спросить, зачем он вам?
Чарли Люк подмигнул Кампьену.
— Подцепили на крючок, взятый в мясной лавке, — довольно улыбнулся он.
