Харпер
13 июня 1993

Вспышка ослепляет. Ударом его отбрасывает к стене.

Харпер трогает дырку в груди, где расползается темное пятно. Первое мгновение он не чувствует вообще ничего. Затем приходит боль: оживился и заныл каждый нерв вокруг оставленного пулей отверстия. Харпер хочет рассмеяться, но вдох переходит во влажный хрип, потому что легкие начинают заполняться кровью.

– Ты не сможешь, – хрипит он.

– Правда?

Как же она красива! На губах улыбка, глаза блестят, волосы на голове как нимб. И светится…

Она снова нажимает на курок, непроизвольно вздрагивая от удара. А потом еще и еще раз. И еще. Пока не раздается щелчок опустевшего барабана. Но тело на пули почти не реагирует, будто он уже отделяется от него.

Кирби в отчаянии швыряет пистолет Харперу на грудь, опускается на колени и закрывает лицо руками. «Лучше бы покончила со мной, безмозглая сука», – думает Харпер. Он пытается подвинуться к ней, но тело ему больше не повинуется.

Перед глазами все размыто, перекошено и смещено под тупым углом. Комната начинает сдвигаться вниз, словно он поднимается на ней.

Девушка сидит, ее плечи трясутся; пламя обнимает стул, занавески, тотемы, и все окутывает черный едкий дым.

Крупный мужчина лежит на полу, ловит ртом воздух; его глаза закрыты, руки прижаты к животу и груди, по пальцам течет кровь.

Харпер видит, как стоит у стены. Как он может видеть себя со стороны? Он на все глядит с высоты, будто парит под потолком, хотя и связан с куском плоти внизу на полу. И вот его ноги подкашиваются, тело начинает медленно сползать по стене. От головы на кремовых обоях остаются сгустки крови и мозгового вещества.

Он чувствует, что связь ослабевает. И отключается.

Он не может поверить, кричит, ногтями цепляется, чтобы остаться. Но ухватиться нечем, рук уже нет. Он мертв. Лишь кусок плоти на полу.

Он вытягивается, стараясь уцепиться за что-нибудь. И находит Дом.

Напольные доски вместо костей. Стены вместо плоти.

Он еще может все вернуть и начать сначала. Вернуться назад. И не будет этого жара от пламени, удушающего дыма и вопящей ярости.

Это была не одержимость, а скорее инфекция.

Дом всегда принадлежал ему.

Он и был Домом.