Харпер
17 июля 1974

Он сжимает в кармане спортивной куртки маленькую фигурку оранжевой пластмассовой лошадки, которая от потных ладоней становится влажной. Для середины лета он одет слишком тепло, но взял себе за правило для таких случаев надевать специальную, рабочую одежду – джинсы обязательно. Он идет твердыми широкими шагами, как человек, спешащий по делам, несмотря на искалеченную ногу. Харпер Кертис лентяем никогда не был. И время не ждет. Почти никогда не ждет…

Девочка сидит на земле, скрестив ноги; ее голые коленки – белые и острые, похожие на обтянутый кожей птичий череп, – покрыты зелеными пятнами от травы. Услышав шорох гравия, она на секунду поднимает глаза. Он лишь успевает рассмотреть их цвет под шапкой густых спутанных волос – карие. Она тут же теряет к нему интерес и возвращается к игре.

Харпер разочарован. Приближаясь к девочке, он живо представлял себе, какие, должно быть, у нее пронзительно-синие глаза, словно вода на середине большого озера, вдали от невидимых берегов, где кажется, что ты в открытом море. А коричневый – цвет мутный, как жижа у берега, даже грязи на дне не разглядеть.

– Что ты делаешь? – Харпер старается, чтобы вопрос прозвучал естественно и непринужденно.

Он садится на корточки в лысоватый коврик травы рядом с девочкой. Да, таких волос у детей он еще не видел! Такое впечатление, что ее только что выбросило из пылевого смерча, где она кружилась в потоке всевозможного мусора, который теперь валялся на земле рядом. Какие-то ржавые консервные банки и сломанное велосипедное колесо с торчащими в разные стороны спицами. Девочка не отвечает: ее внимание занимает чашка. Та стоит перед ней вверх донышком; у нее отколоты края, а золотистые цветочки у ободка почти утопают в траве. Все, что осталось от ручки, – два коротеньких пенечка.

– К тебе пришли гости на чай? – Он еще раз пытается завязать разговор.

– Никакой это не чай, – бубнит девочка в округлый воротничок своей клетчатой рубашки.

«Дети с веснушками не должны быть такими серьезными, – проносится у него в голове. – Это им совсем не идет».

– Ну и хорошо. В любом случае, я предпочитаю кофе. Девушка, будьте добры мне чашечку. Черный и три сахара, пожалуйста. – Он протягивает руку к перевернутой вверх дном чашке, и девочка вдруг с криком резко ударяет его по руке. Из-под чашки доносится сердитое густое жужжание.

– О, господи! Что это?

– Это вам не чай, а цирк!

– Правда? – Он пытается сработать под простачка, растягивая губы в невинной глуповатой улыбке. А рука от удара горит…

Она смотрит на него с подозрением. Но не из-за того, что не знает, кто он и что может сделать с ней. Просто сердится на непонятливого незнакомца. Он приглядывается повнимательнее, и до него доходит: это же арена цирка. Вот большой круг очерчен пальцем в мягкой пыльной земле; сплющенная соломинка для сока, лежащая на банках из-под кока-колы, – натянутый канат; спущенное велосипедное колесо, прислоненное к кусту, подпертое камешком, чтобы не съезжало, превратилось в колесо обозрения, и там сидят пассажиры – вырванные из журналов фигурки людей, воткнутые между спицами.

Кстати, камешек этот прекрасно впишется в его ладонь. И велосипедная спица легко пройдет через глаз девочки, будто через мармеладку. Он крепко сжимает пластмассовую лошадку в кармане. Ритмичное низкое жужжание, доносящееся из-под чашки, отдается в каждом позвонке и вызывает тянущее напряжение в паху.

Чашка начинает потихоньку сдвигаться в сторону, и девочка крепко прижимает ее руками к земле.

– Але-хоп! – Она смеется, прерывая долгое молчание.

– Вот уж действительно «але-хоп»! У тебя кто там, лев? – Он слегка задевает ее плечом, и на ее нахмуренном лице вдруг вспыхивает мгновенная легкая улыбка. – Значит, ты укротительница? Твой подопечный будет прыгать через горящие кольца?

Она усмехается, крапинки веснушек на щеках сливаются в пятнышки покрупнее, и обнажаются ослепительно-белые зубы.

– Неа, Рейчел не разрешает мне играть со спичками. После того раза…

Один резец у девочки неровный, слегка находит на соседний зуб. Благодаря этой улыбке теперь и глаза перестают напоминать стоячую мутную воду, в них появляется живая искорка. Он даже чувствует легкое головокружение. Напрасно он сомневался на ее счет! Она как раз то, что надо. Одна из них, его сияющих девочек.

– Я – Харпер, – еле сдерживая дыхание, произносит он и протягивает ладонь для рукопожатия. Ей приходится перехватить руку на донышке чашки.

– А вы незнакомец?

– Так ведь уже нет, правда?

– Я Кирби, Кирби Мазрачи. Но, когда я вырасту, все будут звать меня Лори Стар.

– Это когда ты будешь в Голливуде?

Она подвигает чашку к себе, чем вызывает очередной приступ возмущения у жука, и Харпер понимает, что допустил ошибку.

– А ты точно не незнакомец?

– Я же имел в виду цирк! Кто у нас Лори Стар? Летающая акробатка? Наездница на слоне? А может быть, клоун? Или усатая дама? – Он подкручивает пальцами воображаемые усы.

Слава богу, она хихикает: «Не-а-а-а-а».

– Укротительница львов? Метательница ножей? Глотательница огня?!

– Я буду канатоходцем. Уже тренируюсь! Хочешь посмотреть?

Она стала подниматься.

– Погоди-ка, – его вдруг охватывает отчаяние. – Можно посмотреть на твоего льва?

– Вообще-то это не лев.

– А может, ты и сама не знаешь? – Он погрозил пальцем.

– Ну ладно, только осторожно! Чтобы он не улетел. – Она на самую малость приподнимает край чашки.

Харпер прижимается головой к земле и скашивает глаза, пытаясь заглянуть внутрь. Запах смятой травы и черной земли успокаивает. Под чашкой кто-то движется: мохнатые лапы, что-то желтое с черным. В отверстии между краем чашки и землей показываются антенки усиков. Испуганно вскрикнув, Кирби резким движением крепко прижимает чашку к земле.

– Да это же огромный шмель-старикан, – он снова садится на корточки.

– Знаю! – с гордостью отвечает девочка.

– Уж больно он сердитый.

– Мне кажется, он не хочет выступать в цирке.

– Хочешь, я тебе что-то покажу? Чтобы ты поверила мне.

– Что?

– Тебе нужен канатоходец?

– Нет, я…

Но жужжащий шмель уже у него в руках. Когда крылышки отрываются, издается глухой хлопок – такой же, как когда вытаскиваешь косточку из спелой вишни. Это он помнит очень хорошо, после того как целый сезон пахал на сборе вишни в городе Рэпид. Он тогда мотался как угорелый по всей чертовой стране в поисках работы. Пока не нашел Дом.

– Что ты делаешь? – в ужасе кричит девочка.

– А теперь нам нужно натянуть между банками липучку для мух. Ходить такой большой жучина сможет, но лента не даст ему упасть. У тебя найдется кусочек липучки?

Он усаживает шмеля на край чашки. Насекомое хватается за него лапками.

– Зачем ты это сделал? – Она часто-часто бьет его по плечу открытыми ладонями.

Он сбит с толку такой реакцией:

– Разве мы не играем в цирк?

– Ты все испортил! Уходи! Уходи, уходи, уходи, уходи! – повторяет она как заклинание, сопровождая каждое слово ударом ладоней.

– Перестань. Ну хватит! – Он пытается все перевести в шутку и смеется, но она продолжает его колотить. – Хватит, я сказал. Совсем свихнулась, чертова девка? – Он перехватывает ее замахнувшуюся руку.

– А ты не ругайся! – Девочка кричит и начинает плакать.

Все пошло не так, как он планировал. Если первые встречи вообще можно спланировать. Как же он устал от вечной непредсказуемости детей! Именно поэтому ему не нравятся маленькие девочки. Лучше он подождет, когда они подрастут, и будет совсем другая история.

– Все, ну все, прости меня. Не плачь, пожалуйста! А у меня для тебя есть кое-что, только не плачь. Ну-ка, посмотри! – Расстроенный, он вытаскивает оранжевую лошадку-пони из кармана. Вернее, пытается вытащить: голова застревает, и он рывком выдергивает пластмассовую фигурку. Она как раз то, что нужно: подобные вещицы помогают наладить контакт. Хорошо, что он прихватил ее с собой! Он уже не сомневается ни секунды.

– Что это?

– Лошадка такая, пони. Разве не видишь? Получше дурацкого шмеля!

– Она не живая.

– Да знаю я! Черт, возьми! Это тебе подарок.

– Она мне не нужна! – всхлипывает девочка.

– Хорошо, это не подарок, а депозит. Я отдаю ее тебе на хранение – как мы обычно храним деньги в банке. – Солнце палит нещадно. В куртке ужасно жарко. Трудно сосредоточиться и подобрать правильные слова. Скорее бы покончить с этим!

Шмель падает с чашки и лежит на траве кверху лапками, перебирая ими в воздухе.

– Ладно, я поняла.

Ну вот и хорошо. Теперь все идет как надо.

– Отдаю ее тебе на хранение, ты уж постарайся, сбереги. Это важно! Я приду за ней. Понимаешь?

– Почему?

– Потому что она будет мне нужна. Тебе сейчас сколько лет?

– Шесть лет и девять месяцев. Почти семь.

– Это замечательно. Просто замечательно! Время идет себе и идет, год за годом, как крутится твое колесо обозрения. Увидимся, когда вырастешь. Ты же меня узнаешь, детка? Я приду за тобой.

Он поднимается, отряхивает джинсы. Поворачивается и уходит не оглядываясь, едва заметно прихрамывая. Ей видно, как он переходит дорогу, подходит к железнодорожному полотну и исчезает за деревьями в посадке. Девочка переводит взгляд на пластмассовую игрушку, липкую от его потных рук, и кричит, будто он может услышать:

– Да? Не нужна мне твоя тупая лошадь!

Она швыряет игрушку на землю, та подпрыгивает один раз и приземляется рядом с велосипедным «колесом обозрения». Нарисованный глаз лошадки уставился на шмеля, а тот уже сумел встать на лапки и потащился прочь.

Но потом она вернется за лошадкой. Обязательно вернется…