Так куда же пропал Биллингс?

Вчера за целый день Сторми так ни разу и не увидел дворецкого, и вот сегодня утром тот снова отсутствовал. Не вызывало сомнений, что с ним что-то стряслось, и пятеро пленников терялись в догадках относительно того, как им быть. Дворецкий никому из них не нравился, и все, похоже, его боялись, однако он связывал их с Домом, служил посредником между ними и жутким безличием творящихся здесь событий.

Нортон предположил, что, быть может, Биллингс выполнил свою задачу. Быть может, он должен был лишь заманить их сюда и продержать в плену до тех пор, пока Дом снова не зарядится энергией. Такое объяснение выглядело правдоподобным, однако Сторми на него не купился. Здесь не происходило ничего логичного, и даже самые незначительные и благовидные события неизбежно приобретали зловещую окраску.

Сторми предположил, что дворецкого похитила девочка.

Или убила.

Или похитила, а затем убила.

Сторми пригубил кофе. И снова завтрак они приготовили себе сами. Как и ужин вчера вечером. Им приходилось самим прислуживать себе, однако еду готовил кто-то другой – или что-то другое. Лори предложила одному из них дежурить днем на кухне, начав где-то за час до ужина, чтобы выяснить, кто или что готовит блюда, и Марк вызвался сделать это.

Все по большей части закончили завтракать, но не расходились, оставаясь в обеденном зале. Кто не спеша пил сок и кофе, кто расправлялся с хлебными крошками. Все умирали от скуки, не зная, чем себя занять, и не находя, что сказать. Встретившись с собратьями по несчастью, Сторми интуитивно проникся к ним дружескими чувствами, однако с тех пор чувства эти заметно поугасли. На самом деле это были не те люди, с кем он предпочел бы провести время, если бы у него был выбор.

Господи, как же страстно он мечтал посмотреть утренний выпуск новостей, послушать Говарда Стерна или… все, что угодно.

– Что происходит за пределами Дома? – спросил Сторми вслух. – В реальном мире? Вот что мне хотелось бы узнать. Ну почему в этом долбаном Доме нет телевизора или хотя бы радиоприемника? – Резко отодвинув стул от стола, он встал и принялся расхаживать по залу. – Это дерьмо начинает меня утомлять!

– А кому оно нравится? – спросил Нортон.

– Неужели нельзя было бы к завтраку приносить свежую газету?

– «Потусторонний вестник»? – предложил Дэниел.

– Очень смешно.

Лори встала.

– Нам пора остановиться, пока мы не начали действовать друг другу на нервы. Давайте уберем со стола. Я вымою посуду.

– Я ее вытру, – вызвался Дэниел.

– Ну а нам чем прикажете себя занять? – спросил Сторми.

– Вы вольны делать то, что заблагорассудится, – усмехнулся Дэниел.

– Замечательно, – пробормотал Сторми.

Не было никаких неотложных дел, никакой запланированной работы. Еще вчера они обыскали весь дом, и сегодняшний день маячил перед ними огромным монолитом времени. Сторми отнес чашку и тарелку на кухню. Вчера вечером он начал вести дневник – точнее, делать заметки для будущего фильма, который, возможно, когда-нибудь удастся снять, – воспользовавшись ручкой и бумагой, найденными у себя в комнате. У него имелись и другие мысли, которые неплохо было бы записать, поэтому, вместо того чтобы плюхнуться в кресло в гостиной и таращиться на проклятую стену, Сторми захватил большой старый стакан с водой и несколько кубиков льда и, извинившись, поднялся наверх.

К себе в комнату, где стоял телевизор.

Телевизор!

Ощутив восторженное возбуждение, Сторми бросился к телевизору и включил его. По каналу номер 2 на экране рябил «снег». То же самое на каналах номер 4, 5, 6, 7 и 8. Настроен был только канал номер 13, и по нему шел какой-то документальный фильм, но Сторми было все равно. На данном этапе любой аудиовизуальный контакт с окружающим миром был подобен корочке хлеба для голодающего, и Сторми был признателен даже просто физическому присутствию телевизора в комнате. До сих пор он не отдавал себе отчета, насколько сильно зависит от средств массовой информации, и сейчас мысленно дал себе слово, что если когда-нибудь снова начнет думать о том, чтобы бросить все к чертям, поселиться в уединенном домике где-нибудь в горах Монтаны и жить тем, что даст земля, как это периодически бывало с ним, когда дела шли плохо, он надерет себе задницу.

Сев на край кровати, Сторми уставился на экран. Он не знал, что за фильм смотрит, но это определенно было что-то документальное. Чувствовалось, что кадры не поставлены в студии, и это создавало впечатление реальности, что только усиливалось безликой синтезированной музыкой, сопровождавшей фильм. Это был кинофильм, а не видео, путевые зарисовки, натурные съемки, несомненно, снятые в Нью-Мексико – Сторми узнал голубое небо и массивные кучевые облака, а также развалины Бандельера. Голоса рассказчика не было с тех самых пор, как он включил телевизор, но по ритму фильма чувствовалось, что повествование вот-вот начнется. Сторми лег на бок, подложив под голову обе подушки, и приготовился смотреть.

Однако его ожидания не оправдались. Рассказчик так и не начал говорить, и панорамные картины и прекрасно снятые руины уступили место безвкусным, примитивно снятым кадрам чахлых кустов, растущих вдоль петляющей по равнине грунтовой дороги. Музыка умолкла, и камера сфокусировалась на неглубокой размытой придорожной канаве, в которой на обнажившихся корнях юкки лежало скорченное мертвое тело.

Роберта.

При виде своей жены Сторми уселся на кровати, одним судорожным выдохом выпустив, казалось, весь воздух из своего тела. На Роберте были лишь рваные трусики и грязный лифчик. Правая рука, окровавленная, с сорванной кожей, почерневшая от запекшейся крови, была выкручена за спину под неестественным углом.

В руке был зажат кусочек сыра чеддер с воткнутой в него розой.

Камера прошлась вдоль всего тела, и Сторми увидел на лбу, между дико выпученными глазами, цепочку черных точек, похожих на…

…на сгоревших муравьев.

Сторми вскочил с кровати, намереваясь разыскать Нортона и привести его сюда, чтобы выяснить, почему вдруг перемешались между собой события, происходившие с ними. Но поймал себя на том, что не может уйти, не досмотрев фильм до конца.

Он заорал во весь голос: «Нортон, Нортон!», не отрывая глаз от экрана, на котором появился заключительный кадр – снятый крупным планом дохлый марлин, валяющийся в канаве рядом с телом его жены.

Дом задрожал.

Теперь это был не гул, не одиночный толчок, а полномасштабное землетрясение, от которого весь Дом содрогнулся до основания, а пол накренился, словно палуба терзаемого штормом корабля. Экран телевизора тотчас же погас, но свет в комнате продолжал гореть, и Сторми, по крайней мере, мог видеть происходящее. Силой толчка его сбило с ног, и он отлетел к стене, в которой когда-то было окно.

Сторми на четвереньках пополз по полу. Дверь распахнулась настежь, и он выбрался в коридор.

Все вокруг напоминало кадры землетрясения из малобюджетного, плохо поставленного фильма: изображение дрожало, расплывалось, двоилось.

Но только это было не кино. И у Сторми перед глазами все расплывалось и двоилось не вследствие какого-то оптического спецэффекта, а потому, что стены, пол и потолок, похоже, действительно физически разделялись, расщеплялись подобно клеткам, образуя близнецов, идеальные копии самих себя.

Откуда-то слева донесся крик, и Сторми повернул голову, осматривая коридор. Судя по всему, Нортон услышал его призыв и поспешил к нему, и вот теперь он стоял на лестничной площадке, крепко ухватившись за перила, чтобы не свалиться вниз в пролет.

Сторми с трудом поднялся на ноги и ухватился за дверной косяк, удерживая равновесие.

– Что случилось? – крикнул он.

– Кажется, Дома разделяются!

Ну почему он сам этого не увидел? Вокруг продолжался странный митоз. Сторми по-прежнему находился в относительно осязаемом материальном Доме, однако уже просматривались прозрачные очертания других Домов, появляющихся из него. Дверь, в которой он стоял, учетверилась, и, увидев четыре призрачных дверных проема, окруженных призрачными стенами, переходящими в осязаемую реальность этого вещественного Дома, он не просто потерял ориентацию, но и ощутил головокружение. Сторми снова повернулся к Нортону, но теперь и старик уже был прозрачным.

Матерь Божья! Он опять останется здесь в полном одиночестве! Каждый останется в полном одиночестве. Плохо было находиться пленниками в одном Доме всем пятерым. Но оказаться плененными в разных Домах…

И без Биллингса?

Сторми почувствовал, что он этого не переживет.

Адреналин, возбуждавший его сердце по причине содрогания Дома, заработал в полную силу, и Сторми, спотыкаясь и шатаясь, в отчаянии устремился к лестничной площадке в конце коридора, крича от страха. Ему хотелось ухватиться за Нортона, вцепиться в него, чтобы они не расстались, но фигура старика бледнела, растворяясь на фоне деревянной обивки стен.

– Нет! – крикнул Сторми.

Однако прозрачный Нортон его не услышал.

И тут землетрясение закончилось, и все остальные Дома исчезли.