Глава 8
Нортон
Призрак Кэрол никуда не уходил.
Нортон никогда не верил в призраков, всегда считая тех, кто в них верит, наивными, доверчивыми и суеверными – у таких проще простого отнять деньги. Однако теперь он вынужден был переменить свою точку зрения.
Призрак Кэрол никуда не уходил.
Нортон помнил, как много лет назад повез группу старшеклассников в Калифорнию. Ребята побывали в «Диснейленде», в парке развлечений «Нотт-Берри фарм», океанариуме, а в Сан-Диего они посетили Уэли-хаус, первое двухэтажное кирпичное здание в Калифорнии. Считалось, что в доме обитают привидения, и уже несколько поколений очевидцев утверждали, что видели и слышали их, однако Нортон ничего не почувствовал. Кое-кто из девочек перетрусил, один мальчик наотрез отказался подниматься наверх, и все школьники впоследствии утверждали, что чувствовали «эманации» этого места, но Нортон отмахнулся от этого, приписав все силе самовнушения. Никаких привидений и призраков не бывает, сказал он своим ученикам.
Однако призраки существуют.
Теперь Нортон это знал.
Призрак Кэрол впервые появился на следующий день после ее похорон. Отпевание состоялось в пресвитерианской церкви рядом с кладбищем, и все скамьи были заполнены людьми. Пришли друзья семьи, друзья Кэрол, друзья Нортона, а также всевозможные знакомые, соседи и сослуживцы, и народу собралось чересчур много. Нортон по своему характеру не был человеком общительным – эту часть супружеской жизни взяла на себя Кэрол, – а сейчас ему меньше всего хотелось кого-либо видеть, он предпочел бы побыть один; однако ему была навязана роль хозяина, он вынужден был встречать и здороваться, принимать соболезнования и предложения поддержки, бесконечно повторять, что с ним все в порядке, у него все нормально, он справится.
Во время похорон шел проливной дождь, но над могилой натянули тент, и хотя скорбящим пришлось потесниться, они остались сухими, несмотря на ливень. Затем все последовали за Нортоном к нему домой, снова выразили соболезнования, оставили цветы и визитные карточки. Разошлись только в восемь вечера, и Нортон сразу же лег спать – не потому, что устал, а потому, что не хотел оставаться один, не хотел иметь время размышлять о случившемся.
Утром призрак Кэрол встретил его в ванной.
Вначале Нортон вообразил, что ему это мерещится. Обнаженная Кэрол стояла перед раковиной, разглядывая себя в зеркало. Внешний ее вид полностью соответствовал классическому явлению: тело видимое, но прозрачное, форма твердой материи, пропускающая световые лучи. Нортон вошел в ванную…
…и призрак исчез.
Помимо воли Нортон ощутил леденящий холодок в груди. Его неверие во все, что выходило за рамки физического, материального мира, было сильным, но встреча с Кэрол на следующий день после ее похорон вывела Нортона из себя.
Он осмотрел ванную, заглянул за занавеску душа и, удовлетворившись, что там никого нет, подошел к унитазу, чтобы справить малую нужду.
Вероятно, воображение сыграло с ним шутку. Он настолько привык постоянно видеть Кэрол, что его рассудок заполнил пробел, поместив ее туда, где он ожидал ее увидеть.
Но жена никогда не стояла голая перед раковиной. Ни разу за все годы, что они прожили вместе.
Нортон попытался убедить себя в том, что это стресс, шок. Он видит то, чего нет.
Десять минут спустя Кэрол ждала его на кухне.
По-прежнему обнаженная.
На этот раз Нортона прошиб холодный озноб. Почему-то именно нагота Кэрол придала убедительности мысли о том, что это ее призрак. Вот что всегда вызывало недоверие Нортона в рассказах о ду́хах. Люди, утверждавшие, что видели призраков, неизменно говорили, что те были одетыми. Иногда призраки даже были в головных уборах. Но с точки зрения логики это не имело смысла. Разве одежда умирает вместе с человеком, который ее носил? Или в потустороннем мире призраков-людей сопровождают призраки их вещей? А может быть, призраки каким-то образом изображают видимость одежды, чтобы не смущать тех, кто остался на бренной земле? Нортон всегда считал разумным предположить, что, если такая вещь, как призраки, существует, они должны представлять собою лишь бесформенные источники энергии, не имеющие определенного вида. Мысль о том, что человеческая душа сохраняет внешний облик тела, вмещавшего ее, казалась Нортону нелепой и абсурдной.
Однако призрак Кэрол выглядел в точности так же, как она сама.
И снова призрак стоял перед раковиной, на этот раз на кухне. Он был повернут лицом к двери и при появлении Нортона улыбнулся. Нортон все еще цеплялся за мысль, что это игра воображения, и все же когда он вошел на кухню, произошло ощутимое понижение температуры, и это ему не померещилось. За спиной послышалось знакомое урчащее мяуканье Херми, выпрашивающего утреннюю порцию «Вискаса». Проскользнув между ног хозяина, кот устремился к пластмассовой миске у плиты.
Посреди кухни Херми вдруг застыл как вкопанный. Уставившись на призрака, он выгнул спину дугой, зашипел и убежал прочь.
Нортон медленно попятился назад.
Херми тоже увидел Кэрол!
Значит, это не плод его воображения, не результат стресса, не галлюцинация. Это самое что ни на есть настоящее явление. Теперь Нортон в это верил, и ему было страшно. За окном пролетела птичка. Нортон увидел ее сквозь голову Кэрол, чье прозрачное тело позволяло рассмотреть мельчайшие детали происходящего на улице. В книгах внушают страх только плохие ду́хи. А призраки родных и близких якобы приносят утешение людям, становясь для них чем-то вроде ангелов-хранителей.
Ничего подобного Нортон не испытывал.
Конечно, они с Кэрол, вероятно, не были так близки и любили друг друга не так сильно, как должны были бы, но даже лютая ненависть не смогла бы объяснить то чувство, которое Нортон ощущал по отношению к фигуре напротив. Ничего подобного он до сих пор не испытывал; эмоциональное сознание того, что он находился в присутствии чего-то в корне неестественного, чего-то вопиюще неправильного, концентрированного и мощного, пропитывающего помещение и все в нем, породило в нем чувство всеобъемлющего страха. Обнаженный улыбающийся призрак напоминал тень человеческого существа, слабое отражение того человека, кем он был при жизни, однако его аура была гораздо более глубокой, гораздо более необъяснимой.
И все-таки это была Кэрол.
Нортон это знал. Он это чувствовал.
И именно это пугало его больше всего.
Не переставая улыбаться, фигура шагнула ему навстречу… и растаяла, превратившись в ничто.
Нортон взял на работе неделю отпуска, использовав два положенных дня по случаю кончины близкого человека и добавив еще три «по личным обстоятельствам», но не был уверен, правильно ли поступает. В течение всего дня он не находил себе покоя – внезапно опустевший дом казался слишком большим, и он все чаще подумывал о том, чтобы выйти на работу и занять себя, спасаясь от мыслей о Кэрол.
И о ее призраке.
На следующий день она появилась снова, только уже ночью. Нортон лежал в кровати, тщетно пытаясь заснуть, стараясь не сосредоточивать внимание на необычных звуках, раздававшихся по всему дому, стараясь не думать о смерти Кэрол и ее загробной жизни – не думать ни о чем из того, что он видел и чувствовал, и вдруг по какой-то причине он открыл глаза.
В комнате была Кэрол.
По-прежнему полностью обнаженный, призрак стоял на кровати с той стороны, где обычно спала Кэрол, и смотрел на Нортона. Матрас не проминался под ним; не было никаких признаков того, что на него давит какой-то вес, несмотря на то, что ноги призрака опирались на простыню. В такой близости подробности были просто поразительными. Нортон различил на просвечивающей насквозь коже родинку в форме сердечка прямо под правой грудью Кэрол. За прозрачными лобковыми волосами проглядывали бледно-розовые половые губы.
Нортон уселся в кровати, однако на этот раз Кэрол не исчезла.
Сердце у него гулко заколотило от страха.
– Убирайся вон! – крикнул он. – Ты умерла! Убирайся вон и больше не возвращайся!
В каком-то псевдодокументальном фильме психолог, занимающийся аномальными явлениями, высказал предположение, что призраки – это люди, которые слоняются по задворкам земной жизни, так как не знают, что они умерли, и еще не готовы двигаться дальше. Нортон рассудил, что имеет смысл попробовать.
– Ты умерла! Оставь меня в покое!
Но призрак только улыбнулся, глядя на него сверху вниз, поднял ногу, наступил Нортону на лицо…
…и исчез.
С тех пор Нортон встречал свою умершую жену по несколько раз на дню. Она появлялась повсюду, по всему дому, и он пробовал не обращать на нее внимания, пробовал разговаривать с ней, пробовал кричать, пробовал умолять. Чтобы избавиться от призрака, Нортон перепробовал все, что только приходило ему в голову, но Кэрол не исчезала.
Его охватило отчаяние. Он начал подумывать о том, чтобы обратиться к священнику, заклинателю ду́хов или ведущему какой-нибудь глупой телепрограммы о привидениях. Надо было что-то делать.
Этой ночью Кэрол явилась ему во сне.
Теперь призрак был добрее, ласковее. Того подавляющего чувства чего-то неправильного, которое Нортон испытывал, встречаясь с ним наяву, не было. На самом деле это была та же самая Кэрол – но только мертвая. Она стояла в поле рядом со стогом сена – таким, какие больше не складывают, – и указывала на виднеющийся далеко во мраке огонек.
– Возвращайся! – прошептала Кэрол.
Нортон понял, чего она от него хочет, и у него по коже пробежали мурашки. Кэрол призывала его вернуться домой, в дом в Окдейле, где он родился. Он не мог объяснить, как он это понял, однако никаких сомнений у него не было. И все же, принимая логику сновидения, Нортон тем не менее воспротивился.
– Нет! – решительно ответил он призраку.
– Возвращайся, – повторила Кэрол.
Его охватила паника. И виной тому был не призрак Кэрол, а перспектива вернуться в тот дом в Окдейле.
– Возвращайся!
Нортон проснулся, учащенно дыша, обливаясь по́том. Усевшись в кровати, он взял стакан с водой, который всегда держал на тумбочке, и залпом его осушил. О доме в Окдейле Нортон не вспоминал… проклятие, десятки лет. И не то чтобы он сознательно избегал мыслей о доме – по крайней мере, он так считал прежде, однако теперь ему стало ясно, что, скорее всего, именно так и обстояло дело.
Нортон не был в Окдейле с тех пор, как уехал оттуда сорок лет назад.
Закрыв глаза, мужчина тяжело вздохнул. Если он твердо стоял на земле, был таким убежденным реалистом, признавал только здравый смысл, если он не верил в привидения, почему ни разу не побывал там?
Почему он так боялся вернуться?
У него не было ответов на эти вопросы.
Встав с кровати, Нортон подошел к окну.
Кэрол была там.
Теперь она ему уже не снилась. Она стояла за окном, на траве рядом с деревом, и ее призрачная кожа не столько отражала, сколько поглощала лунный свет.
– Возвращайся, – прошептала Кэрол, и ее слова прозвучали у Нортона в голове гораздо громче, чем это должно было быть. – Возвращайся!
Объятый ужасом, он поежился и отвернулся.
На следующий день была суббота, и Нортон решил пройти пешком через весь город к Хэлу Хиксу. Хэл на протяжении тридцати лет преподавал в средней школе биологию и алгебру и вышел на пенсию несколько лет назад, когда директором стал Ральф Стрингер. Хороший человек, он был лучшим другом Нортона, и если кто и мог разобраться во всем этом безумии, так это Хэл.
Однако чем дальше Нортон отходил от своего дома, тем глупее ему все казалось, и не прошел он еще и половины пути, как уже решил не говорить другу ни слова о призраке Кэрол. Вокруг мужчины подстригали газоны, женщины пропалывали клумбы, дети катались вдоль дороги на велосипедах и роликовых коньках. Впереди на Главной улице молодые пары и женщины средних лет ходили по магазинам.
Здесь, в реальном мире, в окружении других людей Нортон снова укрепился в мысли, что все это является плодом его воображения. Никаких призраков не бывает.
Однако Херми также его видел…
Нортон прогнал из головы эту мысль.
Хэл был во дворе своего дома, поливал фруктовые деревья.
– Лето уже закончилось, – сказал Нортон, подходя к нему.
– Вода растениям все равно нужна, – усмехнулся Хэл. – Во всем, что касается биологии, ты со мною не спорь.
Нортон поднял руки, признавая свое поражение.
– Как ты, держишься? – переходя на серьезный тон, спросил Хэл.
Нортон пожал плечами. Сейчас, когда он находился здесь, у своего друга, события последних нескольких дней уже не казались ему такими глупыми. Он снова подумал о том, чтобы рассказать Хэлу о своих видениях.
– Плохо спишь?
– А то как, – подтвердил Нортон.
– Вид у тебя уставший. – Положив шланг на землю, Хэл закрутил кран. – Идем, я сварю кофе.
Нортон прошел следом за другом в дом. Как всегда, на диване валялся ворох газет, на столе стояла грязная посуда. Повсюду были разбросаны книги.
У Нортона мелькнула мысль, будет ли так же в точности выглядеть через несколько лет и его дом, когда выветрится женское влияние.
Вероятно.
Друзья прошли на кухню. Нортон сел за стол у стены, а Хэл выбросил из кофеварки спитой мусор и засыпал свежий кофе.
– Ты веришь в привидения? – без обиняков спросил Нортон.
Он удивил себя самого, заговорив об этом, но отступать уже было поздно. Не желая видеть выражение лица своего друга, он уставился на его руки, отмеривающие порцию кофе.
Залив кофеварку водой, Хэл включил ее, затем подошел к столу, вытирая руки о штанины. Усевшись, он пристально посмотрел на Нортона.
– Ты ощущаешь присутствие Кэрол?
Нортон кивнул. Ему очень хотелось забрать свои слова назад, превратить все в шутку, сменить тему, но он не мог.
– Да.
Хэл вздохнул.
– Знаешь, после смерти Мариэтты мне тоже казалось, что я ощущаю ее присутствие в доме. Я никому это не говорил, никому не признавался, но я знал, что она здесь. Чувствовал это. Видеть я ее не видел, но мне постоянно казалось, что мы с ней вот-вот разминулись. Я заходил в гостиную, и у меня было такое ощущение, будто Мариэтта секунду назад ушла на кухню. Или я заходил в спальню и чувствовал, что она только что вошла в ванную. Не могу объяснить, но ты, наверное, сам знаешь, как чувствуется, что дом обитаем, что в нем еще кто-то есть, пусть в другом конце, и ты его не видишь? Вот что это было. Я ни разу не видел Мариэтту, но я знал, что она здесь.
– Почему ты ничего не говорил?
– А ты бы мне поверил?
Нортон промолчал.
– Я рассудил, что все сочтут меня сумасшедшим и отправят в дурдом. Старику-вдовцу мерещится, что к нему является призрак его жены… – Он покачал головой.
Помолчав, Нортон кашлянул.
– Я не просто чувствую Кэрол, я ее видел.
Хэл поднял брови.
– Это не просто «присутствие». Это полноценное явление, обнаженное тело; оно появляется по всему дому, в самое разное время суток, в различных местах и различных позах.
– Обнаженное, да? – усмехнулся Хэл. – Может быть, тебе просто нужно немного порнухи?
Нортон сверкнул глазами.
– Извини, – поспешно сказал хозяин дома. – Извини. Понимаю, это было бестактно и не к месту. Я не хотел тебя обидеть…
– Хэл, старина, ты меня хорошо знаешь, – махнул рукой Нортон.
– Тогда в чем же дело?
Нортон замялся.
– Кэрол просила меня об одной вещи. Она хочет, чтобы я кое-что сделал.
– То есть ты не только видел ее, но и слышал?
Нортон кивнул.
– И что она сказала?
– Ну, понимаешь, всего одно слово – «возвращайся», – но я понял, что она хочет, чтобы я вернулся в Окдейл, в дом своих родителей.
– Почему ты так решил?
– Не могу сказать.
– Ты веришь в это? Считаешь, что все это правда?
Нортон колебался всего одно мгновение.
– Да.
Хэл задумался.
– Возможно, тебе действительно лучше отправиться туда.
Нортон уже качал головой.
– Я не могу туда вернуться.
– Почему?
– Просто не могу, и всё.
– Когда ты в последний раз…
– Я не был там с тех пор, как ушел из дома.
– И давно это произошло?
– Когда я вступил в армию. Мне тогда было восемнадцать.
– Насколько я понимаю, у тебя не очень-то приятные воспоминания об этом месте.
– Я туда не вернусь.
Хэл кивнул.
Какое-то время оба молчали.
– С годами становишься все более суеверным, – наконец промолвил Хэл. – Не знаю, то ли с приближением смерти возрастает страх, то ли ты просто становишься мудрее, но только начинаешь задумываться о духовных вещах, о том, зачем мы здесь, какой во всем этом смысл, будет ли что-нибудь дальше. На твоем месте я бы, наверное, съездил туда. Сделал бы то, о чем просит призрак. Тут должна быть какая-то причина, хотя мы ее и не понимаем, и, полагаю, нужно просто довериться.
Нортон ничего не сказал.
– Мы чувствуем это присутствие и видим призраков, потому что должны видеть и чувствовать. Мы сами не очень-то далеко от них, наше время уже почти подошло, и кто знает, может быть, именно так все и должно быть. Может быть, каждый видит призраков перед тем, как ему приходит пора уходить, но только многие, как и я, молчат, боятся об этом говорить…
Нортон молчал.
– Возможно, это предупреждение. О грядущей смерти. О загробной жизни. Не знаю, можно ли не обращать на это внимание.
– Я не могу туда вернуться, – повторил Нортон.
– Почему?
– Из-за того, что там произошло.
– В Окдейле?
Нортон посмотрел ему в лицо.
– В доме.
– А что там произошло? – тихо спросил Хэл.
– Не знаю, – сказал он, и у него в груди разлилась волна холода. – Я не помню. Но это было что-то плохое. – Поежившись, он потер руки. – Я знаю, что это было что-то плохое.
Как обычно, Нортон остался в школе единственным, если не считать охранников. В последнее время он довольно часто задерживался допоздна, но в ту пору, когда ему являлся призрак Кэрол, это стало происходить ежедневно. А теперь, когда призрак исчез, Нортон остался в школе по привычке.
Ну, по привычке, а также потому, что он не был полностью уверен в том, что Кэрол исчезла навсегда.
Призрак исчез после того, как в последний раз появился под деревом, после того, как сказал Нортону возвращаться домой в Окдейл. Казалось, Кэрол сделала то, ради чего приходила, выполнила свою миссию – и двинулась дальше.
Как это ни странно, теперь, когда она ушла, находиться в доме стало еще страшнее. Внезапное появление призрака жены пугало Нортона; он постоянно находился на взводе, зная, что она может в любой момент показаться где угодно, без предупреждения. И все же это было продолжением ее реального присутствия, и хотя они уже давно не ладили между собой, утешительно было сознавать, что Кэрол по-прежнему в доме.
Но теперь дом стал… каким?
Нортон не мог этого объяснить.
С одной стороны, дом стал пустым, полностью лишенным какой-либо деятельности, если не считать самого Нортона. С другой стороны, такое положение дел казалось лишь временным. Нортона не покидало ощущение, что призрак Кэрол может вернуться в любой момент.
И привести с собою других.
Это чувство нельзя было передать словами – возможно, речь шла просто о бредовых мыслях выжившего из ума старика, травмированного утратой близкого человека; однако теперь Нортону было находиться дома страшнее, чем раньше, когда призрак Кэрол появлялся тут и сям. Ему на нервы действовал постоянный стресс, отголоски которого затрагивали все стороны его жизни. Это даже начинало сказываться на его работе в школе.
Нортон подумал было о том, чтобы продать дом и переселиться в дешевую гостиницу или в съемную комнату до тех пор, пока он не найдет себе новое жилище, но затем рассудил, что это вряд ли положит конец его мучениям.
И еще у него из мыслей не выходил Окдейл.
«Возвращайся!»
В последнее время он много думал об Окдейле, о своем родном доме, но хотя у него было отчетливое ощущение того, что там произошло что-то ужасное, что-то такое, что навсегда отвратило его от этих мест, единственное воспоминание было хорошим – муравьи…
…а все плохое оставалось погребено под толстым слоем прожитых лет. Хотя Нортон не сомневался в том, что сможет рано или поздно открыть эту глубоко запрятанную истину, он далеко не был уверен в том, что хочет этого. Большую часть жизни он прожил вдали от Окдейла, не вспоминая о нем, и сейчас не видел проблем в том, чтобы так же в точности прожить то немногое, что ему осталось.
Вот только окажется ли это ему по силам? Ставки слишком высоки, черт возьми, раз отрядили призрака, чтобы тот его терзал…
Но кто отрядил призрака?
На самом деле именно в этом заключался главный вопрос. Хотя Нортон на протяжении всей своей жизни достаточно регулярно ходил в церковь, он считал себя атеистом. Ну, может быть, не совсем атеистом. Скорее деистом, как Томас Джефферсон, сторонником теории часового мастера. Он верил в то, что Бог сотворил все, привел в движение, но теперь он занят другими делами и другими планетами, считая, что творение его рук работает так, как он хотел, и не опускается до того, чтобы вмешиваться в людские дела.
Однако появление призрака Кэрол пошатнуло его веру, и впервые в жизни Нортон задумался, а не правы ли все-таки фундаменталисты? Быть может, общепринятые рай и ад существуют; быть может, Бог принимает личное участие в повседневных мелочах человечества. Быть может, это старик с длинной седой бородой, занятый только тем, чтобы наблюдать за происходящим на Земле…
Быть может, Бог пытается связаться с ним, Нортоном.
«Возвращайся!»
Нортон снова и снова приходил к этой мысли, которая, вынужден был признать он, пугала его. Хэл прав: даже если не лично Господь призывает его вернуться в Окдейл, это какая-то высшая сила, нечто такое, в чьей власти призвать сверхъестественное. И кто он такой, чтобы возражать? Кто он такой, чтобы идти вопреки воле этой силы? Может быть, речь идет о судьбах всего мира, и он своим колебанием и промедлением обрекает на гибель человеческую расу? Что произошло бы, если б Ной не выполнил предначертанное свыше? Что если б Моисей не захотел вывести свой народ из Египта?..
Нортон сознавал, что подобные мысли являются эгоцентричными. Граничащими с манией величия. Его случай совсем другой. Мир не кончится только потому, что он откажется вернуться в Окдейл.
Но можно ли идти на подобный риск?
Хэл предложил отправиться в Окдейл вместе с ним, и каким бы простым ни был этот жест, Нортон оказался глубоко тронут. Он понимал, как переживает за него друг, и был признателен за поддержку. Одно только это чуть не подтолкнуло его поехать домой.
Но все-таки не подтолкнуло.
На самом деле Нортону было страшно. Он боялся того, что может с ним произойти, боялся того, что он узнает, что вспомнит. Если его действительно призывает сам Господь, то пусть он впрыснет в это старое, немощное тело немного мужества или же подаст еще какой-нибудь знак, показывая, насколько и почему это так важно.
В противном случае он останется дома.
Нортон вздохнул. В глубине души он все-таки не верил в то, что это сам Господь стремится заручиться его помощью. Конечно, это весьма любопытное предположение, и Нортон использовал его как аргумент в споре с самим собой: но все же, если Бог действительно попытался бы с ним связаться, он выбрал бы для этого более приятного посредника. Послал бы ангела или яркий белый свет, но никак не обнаженный призрак его умершей жены. Такой подход был бы более правильным.
Так что, если это действительно призыв, он исходит не от Бога, а от… того, другого.
От дьявола.
От сатаны.
Раздался стук в дверь, и в комнату заглянул Джо Рейнольдс, старший охранник.
– Мистер Джонсон, вы закончили? Нам нужно вымыть полы.
Нортон поспешно сунул в портфель стопку тетрадей и учебник.
– Уже ухожу, Джо. Извините, что заставил вас ждать.
– Ничего страшного, мистер Джонсон. На мой взгляд, нашим ребятам было бы во сто крат лучше, если б все учителя были такие же добросовестные, как вы.
– Думаю, вы правы, – печально улыбнулся Нортон.
Он отправился домой пешком той же дорогой, которой утром пришел на работу, через поле к Пятой улице, однако все было не совсем так, и ему никак не удавалось сообразить, в чем дело.
Опять пришли холода, проезжая часть и тротуары были засыпаны желтыми и красными листьями. Солнце еще не зашло, но уже опустилось к самому горизонту, и вокруг сгустились сумерки. Поставив портфель на землю, Нортон застегнул пальто, спасаясь от холода. Наступила осень, не календарная, а самая настоящая, и это немного его взбодрило. Что бы там ни происходило, какой бы жуткой ни стала его жизнь, в мире по-прежнему есть то, к чему стремиться, от чего получать удовольствие.
Самые простые мелочи могут приносить радость.
На следующем перекрестке Нортон повернул направо, на Кловер-стрит. Впереди на тротуаре были рассыпаны подгорелые тосты, и Нортон застыл как вкопанный, глядя на цепочку почерневших квадратиков.
И тут он вспомнил. Не мысли, но чувства. Не образы, но ощущения.
Холодный ветер скользнул по его щеке.
Сплошная линия сожженных тостов уходила до самого конца квартала, покуда хватало глаз, и хотя их, конечно, могли рассыпать разбаловавшиеся дети, Нортон чувствовал, что на самом деле все гораздо серьезнее. Для того чтобы нажарить такое количество тостов, даже в самом большом тостере, потребовалось бы несколько часов, и это было бы совершенно бессмысленно. Слишком много усилий, слишком много труда ради такого глупого и бессмысленного результата.
Нортон вдруг осознал, что именно так обстояло дело в Окдейле. Именно такие вещи происходили дома. То был мир внезапных странностей, несовместимых сочетаний, мир, в котором иррациональное составляло повседневную реальность.
Нортон стоял, уставившись на тротуар.
Это не детская проделка.
След из горелых тостов был выложен специально для него.
«Возвращайся!»
Ему в лицо дул пронизывающий ветер, однако холод, захлестнувший его, не имел никакого отношения к погоде. Этот холод исходил изнутри, и хотя Нортон по-прежнему не мог вспомнить подробности своей жизни в Окдейле, у него возникло более отчетливое ощущение общей картины, и это пугало его гораздо сильнее, чем прежде.
Что-то пыталось установить с ним контакт, и, несмотря на охватившую его дрожь, Нортон двинулся вперед, следуя за тостами.
Черная линия привела его к пустующему дому на Стерлинг-авеню, в двух кварталах от Кловер-стрит. На крыльце дома напротив женщина звала на ужин своих дочерей, играющих с подругами в классики. Вдоль обсаженной деревьями улицы прогуливались местные жители с собаками, обмениваясь друг с другом приветствиями.
Казалось, никто не замечал ровную линию сожженных кусков хлеба. Собравшись с духом, Нортон поднялся по ступеням и шагнул в распахнутую дверь.
Обстановки в доме уже не было. Цепочка тостов обрывалась на крыльце, однако на полу в прихожей, в коридоре, на кухне были разложены красные кучки, похожие на клубничное варенье. Нортон предположил, что такая же картина продолжается в спальне и ванной.
Переступив порог, он огляделся по сторонам. Никакого движения, никаких признаков людей, призраков или каких-либо иных существ, но атмосфера была насыщена напряжением, и у Нортона возникло такое ощущение, будто на него вот-вот внезапно набросятся. Лучше всего было бы развернуться, уйти, покинуть дом, но ему нужно было узнать, зачем его привели сюда, поэтому он двинулся дальше.
Девочка ждала его в пустой спальне.
Ей было лет десять-одиннадцать, не больше; грязная белая рубашка болталась на ее худеньком тельце, угрожая при каждом движении сползти с плеч. Спутанные волосы ниспадали на лоб чувственным локоном: не пародия, не желание изобразить взрослую девушку, а небрежная свободная естественность, сексуальная, несмотря на юный возраст.
Девочка стояла перед окном, освещенная со спины светом из дома напротив, и Нортон поймал себя на том, что видит сквозь тонкую ткань рубашки ее ноги, и его взгляд неудержимо тянет к месту встречи бедер.
Черт побери, что с ним творится? Эта девочка годится ему во внучки…
Во внучки?
В правнучки!
Девочка улыбнулась, и было в ее улыбке что-то такое плохое, такое неестественное и развращенное, что Нортон без раздумья развернулся и бросился бежать. Это была инстинктивная животная реакция. Объятый бесконечным ужасом, Нортон выскочил из комнаты и побежал по коридору так быстро, как не бегал никогда в жизни.
Перепрыгивая на бегу через кучки клубничного варенья, разбросанные в коридоре, прихожей, у входа, он видел копошащихся в них жучков – сотни копошащихся черных насекомых, стремящихся выбраться из липкого месива.
Слетев вниз по ступеням крыльца, Нортон оказался на бетонной дорожке среди рассыпанных квадратиков сожженных тостов. Сердце у него колотилось так яростно, что он испугался, как бы его не хватил удар, и все же он бежал и бежал до тех пор, пока не остановился в двух домах от заброшенного дома, совершенно запыхавшийся.
У него в мыслях по-прежнему стоял образ грязной сексуальной девочки, с порочной улыбкой на лице. Он никак не мог от него избавиться, и это заставило его бежать дальше, чтобы как можно быстрее убраться отсюда, однако тут взбунтовались легкие и ноги, и каким бы сильным ни был обуявший его страх, Нортон понял, что ему необходимо хоть немного передохнуть, иначе он вообще отсюда не выберется.
Супружеская пара, выгуливающая собаку на противоположной стороне улицы, остановилась, уставившись на него, несомненно, гадая, почему этот старик убегает сломя голову из заброшенного дома, в котором ему нечего делать. Посмотрев на нее, Нортон состроил гримасу и помахал рукой. Пара смущенно отвернулась и двинулась дальше.
Наклонившись, Нортон уперся руками в колени, стараясь отдышаться. Солнце к этому времени уже почти зашло, и сумерки сменились темнотой. Он не хотел оставаться на улице, однако у него не было сил идти дальше. Глубоко выдохнув, он сделал такой же глубокий вдох, пытаясь упорядочить и успокоить дыхание.
Господи, в какой же он плохой форме!
Наконец Нортон выпрямился. Сердце по-прежнему гулко колотилось, однако дыхание несколько успокоилось, и он решил рискнуть. Перейдя через улицу, Нортон направился к Окроуд и Главной улице. Он шел медленно, но не останавливаясь, и через пять минут оказался на своей улице, перед своим домом.
У него перед глазами все еще стоял образ грязной девочки, и Нортон задумался, где мог видеть ее раньше. Сначала он не обратил на это внимание, однако теперь, оглядываясь назад, вспоминал свою первую реакцию и явственно видел, что в девочке было что-то смутно знакомое.
Определенно он ее уже видел.
Подойдя к своему дому, Нортон достал из кармана ключи, отпер дверь и, войдя внутрь, зажег свет. Он буквально ожидал снова увидеть призрак Кэрол или какое-либо другое явление, однако дом оставался пуст, чему он был признателен.
Оставив портфель в прихожей, Нортон прошел на кухню.
Донна.
Вот кого напомнила ему девочка.
Муравьи.
Ну почему он сразу же не заметил сходство? Теперь, задним числом, это было так очевидно… Сходство просто пугало.
Подойдя к буфету, Нортон достал стакан и бутылку виски.
Донна.
Воспоминания нахлынули неудержимым потоком. Они с Донной дружили. По крайней мере с этого все началось. Вместе играли в игрушки, выдумывали игры, сочиняли приключения. Но затем где-то что-то изменилось. Нортон вспомнил, как они вместе с Донной избивали других детей, и те плакали. Они закопали в землю живого хомячка. Освежевали собаку.
Муравьи.
Это было весело, Нортон получил огромное удовольствие, но затем все изменилось.
Они с Донной дошли до секса.
Это ему также понравилось. Ничего подобного Нортон не знал, и ему было известно, что у его друзей этого еще нет. Секс не только доставлял физическое наслаждение; свою роль играл также ореол запретного плода, и еще то, что Нортон чувствовал свою исключительность.
Но затем…
Затем все зашло чересчур далеко.
Хоть и младше его, Донна была гораздо искушеннее, и со временем она попробовала уговорить Нортона перейти к извращениям. Предложенные ею формы секса были противоестественными; ему и в голову не могло прийти, что такое возможно. Напуганный, он пошел на попятную, но что произошло дальше, не помнил. Его воспоминания оставались туманными. Донна переехала в другое место? Или их отношения просто закончились?
Нортон не мог это вспомнить.
Но даже сейчас, только думая об этом, он испытал эрекцию, и впервые за много лет, с тех давних пор он позволил себе вспомнить, чем занимались они с Донной.
Поставив стакан и бутылку, Нортон вышел из кухни и поспешил в ванную.
Он думал не только о том, чем они занимались, но и о том, чем предлагала заняться Донна, о тех извращениях, которые она от него хотела. Ему вспомнилась девочка в заброшенном доме, на фоне освещенного окна, то, как сквозь тонкий материал грязной рубашки проглядывала ее промежность.
Нортон представил себе, как девочка выглядела без рубашки. Учащенно дыша, он спустил штаны и опустился на колени перед унитазом.
И начал мастурбировать.
