Давным-давно далеко на севере, среди скал Скавангура, где с окончанием зимы снегопады не прекращаются, а лишь отступают за холмы, чтобы вскоре вернуться почти на целый год; там, где земля, как кажется, любит холод и лед и с трудом носит скудную траву, где леса служат приютом для неистовых бурь (и кто знает, для чего еще?), а темнота скрывает столь многое, что приходится гадать, чтобы узнать хоть что-нибудь — в этом-то суровом и диком краю в длинной бревенчатой хижине жили Хаарволд и его жена Идрунга. Однажды они встали на середине своей единственной длинной и мрачной комнаты и стали вполголоса, чтобы не услышали дети, которые кучей лежали в углу на груде мехов, обсуждать что-то важное, но дети все равно поняли: случилось что-то скверное.

И бледный луч света, пробившись сквозь щель в ставне, упал на Хаарволда и Идрунгу, но дети оставались в тени, ибо все это происходило за несколько столетий до того, как стекло впервые проникло так далеко на север. В похожем на амбар доме действительно стряслась большая беда, хотя и состояла она из мелочей. Во-первых, теперь только две коровы были дойными, а ведь когда-то молоко давали все шесть. Во-вторых, их серый волкодав где-то набрался блох, и держать его в доме стало невозможно, а дом без собаки — не дом. И козы плодились не так, как должно, и куры почти перестали нестись, но хуже всего было то, что бродячий торговец из Фордхольма, — города, расположенного намного южнее, — не появлялся уже несколько недель кряду.

Раньше он приходил каждые две недели, хотя для этого ему и приходилось преодолевать горы Скавангура. С собой торговец носил большую корзину, полную разных полезных мелочей: там были ярды и ярды лент всех возможных расцветок, иголки, швейные нитки, ножи, рога для питья с аккуратной железной окантовкой по краю, соль, мед, рыболовные крючки и даже бусы. И это еще далеко не все, что было у торговца в корзине; впрочем, перечислить все просто невозможно, ибо каждый раз он приносил что-нибудь новенькое. Но вот он пропал и не приходил уже недели четыре или пять.

Хаарволд долго об этом думал и в конце концов пришел к некоему печальному умозаключению. Ни одна из перечисленных неприятностей в отдельности не могла бы заставить его сделать этот невеселый вывод: каждая из них только подводила к нему, но не была решающей. Но всё вместе — блохи, коровы, козы, куры и пропавший торговец — ясно и недвусмысленно указывало на то, что, — как объявил Хаарволд Идрунге, — некоторые звезды были не расположены к Скавангуру и, приблизившись к нему больше, чем было в их обычае, давили всей своей тяжестью на воздух над ним — или же оказывали на него какое-то другое зловредное влияние, какое могут оказывать звезды. И если на небе, добавил Хаарволд, не видно никаких других звезд, кроме обычных, находящихся на своих привычных местах, это может означать только одно: во всем виноваты другие, темные звезды, чей тусклый свет не может разглядеть никто; в конце концов, должно же что-то удерживать торговца в Фордхольме и мешать курам нестись.

— Что мне нужно сделать, — сказал Хаарволд, — это отправиться далеко на север и идти до тех пор, пока вокруг что-нибудь есть; когда же я доберусь туда, где все кончается…

— До Готтенкрейга? — вставила Идрунга.

— Да, — кивнул Хаарволд. — Когда я приближусь к богам, я вызову их и спрошу…

— Помолись им, — снова перебила Идрунга. — Богам полагается молиться.

— Хорошо, — согласился Хаарволд, — я помолюсь им и попрошу, чтобы они вернули темные звезды на подобающие пути — чтобы они двигались по небу, как прочие светила (как и положено им от Начала), и чтобы не висели они над нашим Скавангуром.

— Конечно, было бы хорошо помолиться богам, — сказала Идрунга, — вот только станут ли они тебя слушать?

— А они не станут? — удивился Хаарволд.

— Нет, — ответила Идрунга. — И еще — вдруг они не могут управлять звездами?

— Разве не боги повелевают звездами? — еще больше удивился Хаарволд.

— Нет, — сказала его жена. — Боги охотятся. У них и так есть все — все, что только существует на небе и на земле, принадлежит им. А раз так, почему бы им не заняться охотой на оленей?

— Неужели они охотятся вечно? — спросил Хаарволд.

— Да, — сказала Идрунга. — Ведь вечность для богов — все равно что для нас несколько послеобеденных часов.

— И все боги только и делают, что охотятся?

— Не все, — ответила Идрунга. — Один все-таки должен присматривать за звездами, пока остальные бесконечно охотятся на оленей на склонах гор. Этого-то бога тебе и нужно умилостивить.

— Это Хаал, — сказал Хаарволд. — Самый молодой из богов.

— Так говорят люди, — подтвердила Идрунга.

А Хаарволд снова задумался. Чем стал бы заниматься человек, если бы у него было все? Разве стал бы он присматривать за звездами? И тут Хаарволд понял, что жена права.

— Я обдумал то, что ты сказала, — проговорил он. — И считаю, что в главном ты не ошиблась. Я пойду в Готтенкрейг, где младший из богов управляет звездами, и принесу ему в жертву хороший кусок свежего мяса.

— Мясо в жертву одному из богов! — воскликнула Идрунга. — О чем только думают мужчины! Никакого мяса, слышишь?! Ведь боги могут выбрать любого оленя в мире, и уж конечно, после каждой охоты они приносят куски мяса тому, кто правит звездами в Готтенкрейге. Наверное, если понадобится, боги смогут достать и человеческое мясо. Нет, такое жертвоприношение богам ни к чему.

— Что же тогда принести мне Хаалу? — спросил Хаарволд.

— Масло! — заявила Идрунга.

— Но у нас его так мало, — ответил муж.

— Тем дороже оно покажется богам, — отрезала Идрунга, а Хаарволд вздохнул. Возразить ему было нечего. Уж таковы были обычаи богов, и он это прекрасно знал.

И вот они приготовили кусок масла размером с мужскую ладонь, только толще (это было масло от их лучшей коровы Златоликой), и бережно завернули его в шкуру козленка; потом Хаарволд поел и выпил немного меда, бросил в сумку полоску копченой оленины и, взяв масло, отправился на север.

Папа ушел по делам, сказала Идрунга детям, но они догадались, что Хаарволд идет повидаться с богами, ибо к северу от их дома не жил ни один человек, к которому у их отца могло быть сколько-нибудь важное дело.

Кроме оленины в сумке и масла, которое он держал в руке, Хаарволд взял с собой в дорогу топор, который когда-то давно благословил один тролль. Во всяком случае, как-то с севера появился некто в черном костюме и очень приличной шляпе, однако для Скавангура подобная одежда была чересчур аккуратной (а если говорить откровенно, в тех диких северных краях она выглядела и вовсе нелепо); словом, кто бы это ни был, он явно пытался изменить свой облик, а кто, как не тролли, больше других любят пародировать человеческое стремление к респектабельности, проделывая это с отменной дерзостью и бесстыдством? Словом, как только Хаарволд понял, что перед ним тролль, он тотчас потребовал: «Благослови мой топор!» И тролль благословил его на своем руническом языке, а Хаарволд угостил пришельца медом.

Чтобы взять с собой топор, у Хаарволда имелись веские причины, ибо из дома он вышел уже под вечер; приближалась ночь, и не исключена была встреча с волками. И как только начало темнеть, Хаарволд несколько раз взмахнул над головой топором — не столько для защиты, какую со свистом рассекшее воздух лезвие могло дать ему против тех, кто крался на четырех ногах вдоль лесной опушки, сколько ради безопасности, которую способны были обеспечить тролличьи заклинания, которые, вращаясь вместе с топором, окружали путника со всех сторон, отгоняя тех обитающих во мраке тварей, каких ни один человек никогда не видел и о чьем существовании мог только догадываться, а защититься от них можно было только с помощью колдовства.

И пока Хаарволд шел, справа от него тянулся лес; с северной же стороны долина постепенно повышалась, и чем дальше он заходил, тем выше становились горы вокруг. Если какие-то звезды и были крайне не расположены к Скавангуру, то этой ночью ни одна из них не появилась, ибо с севера дул пронизывающий ветер, с огромной скоростью гнавший перед собой причудливой формы темные облака, которые, смыкаясь все теснее, затянули собой все небо.

Уже давно стемнело, когда в кромешном мраке Хаарволд вдруг услышал приближающийся с севера частый стук копыт — такой частый, что сразу было понятно: животное мчится во весь дух. Хаарволд встал как вкопанный, и тут же мимо него — почти вплотную — пронесся обезумевший от страха огромный олень. В том, что оленя кто-то преследует, Хаарволд ни секунды не сомневался. Потом над самыми вершинами утесов он увидел огромные облачные тени, мчавшиеся вслед за оленем под рев ветра, и понял, что это боги вышли на свою вечную охоту.

Разобрать, где были облака, а где — недоступные нашему знанию существа, в такой темноте было немыслимо. И все же страх оленя, его отчаянный галоп и то, что бежал он с севера, были признаками, по которым можно было безошибочно угадать истину. Правда, довольно скоро Хаарволд встретил волка, который, высунув язык, трусил по оленьим следам, однако он ни на миг не усомнился в своих первоначальных выводах, зная, что никакому волку не под силу внушить добыче столь сильный ужас и заставить ее мчаться с такой невероятной скоростью. И кроме этого Хаарволд так толком ничего и не рассмотрел, однако несколько лет спустя он очень подробно и обстоятельно рассказывал, как видел божественную охоту. Должно быть, то, что не разглядел в темноте человеческий глаз, живой ум смог различить даже сквозь дымку лет.

Больше Хаарволд не мешкал. Убедившись, что дела обстоят именно так, как говорила Идрунга, он двинулся дальше, шагая в ту сторону, откуда прискакал олень, так быстро, как только мог, и в руках он крепко держал сверток с маслом. Так, борясь с сильным встречным ветром, Хаарволд шел час или, может быть, два, и когда место, где он повстречался с оленем и волком, осталось далеко позади, он, наконец, добрался туда, где кончалась земля. Ошибки быть не могло, ибо справа от него громоздились высокие, тонущие во тьме скалы; местность слева тоже круто уходила вверх, стремясь сравняться с вершинами справа, а прямо перед Хаарволдом долина упиралась в черный неприступный утес невероятной высоты. Дальше пути не было. Это был Готтенкрейг.

Подойдя к нему вплотную, Хаарволд встал на цыпочки и принялся шарить рукой по холодному камню, пока пальцы его не нащупали на гладком боку Готтенкрейга широкий уступ. Тогда он осторожно положил на него кусок отличного масла, который Идрунга приготовила из молока Златоликой.

И, сделав это, Хаарволд трижды позвал Хаала по имени, а потом рассказал ему и о злых звездах, что висели низко над Скавангуром, и о том, что бродячий торговец со своими бусами вот уже пять недель не приходит из Фордхольма, и о курах, которые перестали нестись, о блохах в шкуре волкодава, о козах, которые не плодятся как должно, а также о том, что из шести коров молоко дают только две.

Закончив свой рассказ, Хаарволд повернулся и, оставив драгоценное масло на каменной полке, зашагал по долине в обратную сторону, и поскольку ветер теперь был попутным, уже к рассвету вступил в Скавангур.

И Хаал наверняка услышал его, ибо пока остальные боги охотились, ему было совершенно нечего делать, кроме как следить за звездами да слушать молитвы людей. Тот, кто правил звездами над Норроуэем, исполнил молитву Хаарволда, ибо в тот же день, когда он вернулся домой, из Фордхольма явился торговец с полной корзиной лент, пуговиц, бус и других важных мелочей, которых не было при нем в прошлый раз, и среди них оказались и куриные яйца — такие крупные, каких никогда прежде не видели в Скавангуре, и даже надежное средство от блох.