В один клуб, популярный среди журналистов, слетавшихся туда ближе к ночи разузнать о последних новостях для завтрашних газет, частенько хаживал один старик — с ним мало кто общался, и он сидел себе и с безмолвным удовольствием слушал чужие беседы, порой до самого рассвета. А общались с ним мало, потому что он не умел просто болтать о том о сем, у него в запасе была лишь одна шикарная история, и все, кроме разве что новичков, знали, что все равно из него и клещами ничего не вытянешь, и чем дальше, тем меньше оставалось тех, кто вообще знал о его шикарной истории, поэтому то и дело новички норовили сообщить ему, старику Госколду, всякую банальщину, которую они подцепили нынче утром и намеревались тиснуть в колонки вечерних газет. А он слушал эту чушь да посмеивался. Завсегдатаи клуба снисходительно наблюдали всю эту тщету и порой, сжалившись над юным простофилей, предостерегали: «Слушай, на твоем месте мы бы не стали травить такие байки старику Госколду».

А молодой человек спрашивал: «А что такого?»

И ему ответствовали: «А то, что он в свое время был автором самой большой сенсации».

«Да что вы! — восклицал молодой человек. — И как же это ему удалось?»

А старожилы отвечали: «А никто так и не узнал. Но мы бы не стали Госколду рассказывать всякую ерунду».

Но однажды вечером, когда все сидели в длинной зале, курили, беседовали и выпивали, а старый Госколд, как водится, молча слушал, он вдруг заговорил. Он сказал:

— Уж не знаю, задумывались ли вы когда-нибудь, друзья, как я добыл этот сюжет про Трансерину.

Понятное дело, в этом клубе если уж о чем всерьез и задумывались, то именно об этом. В воздухе повисло неловкое молчание. А потом кто-то сказал:

— Ну, да, в свое время я думал об этом.

— Видите ли, — продолжил старик Госколд, — вот не далее как вчера я прочел, что умер последний из них, — последний из тех, кому это действительно было не безразлично, и я вдруг подумал, что, поскольку всех нас это рано или поздно не минует, расскажу-ка я это кому-нибудь из вас, а то ведь об этом так никто и не узнает.

— Да будет вам, вы проживете еще тысячу лет, — сказал кто-то.

— Эх, — сказал Госколд, — скорее тысячу дней. Но я в этом вовсе не уверен. Так вот, а произошло вот что, если вы, друзья мои, хотите знать.

Было так тихо, что вы бы услышали, как упала булавка. Тут, кстати, кто-то уронил спичку, и она упала с ужасным грохотом. А старик Госколд начал свой рассказ.

— Все вы помните, ну, некоторые из вас, конечно, нет, но все вы об этом читали, как европейские газеты сообщили однажды, что Император с Наследным Принцем намереваются отобедать в охотничьем дворце Принца в старом каштановом лесу у подножия Черных гор.

И, если вы помните, тогда целый месяц в связи с этим всех заверяли, будто визит носит сугубо спортивный характер, и цель его — охота на зайцев. Об этом не говорилось разве что в передовицах, и эту мысль мусолили и так и эдак, убив на это целый месяц. Одни газеты сообщали, какой ужасный урон наносят зайцы сельскому хозяйству Европы, другие — каким непревзойденным охотником на зайцев является сам Император. А на следующий день рассказывали о том, как Наследный Принц обожает спорт, и так далее, и тому подобное. В итоге и мы все, и весь свет знал больше, чем хотелось бы, о каждом из двух тысяч зайцев, которых планировалось подстрелить в каштановом лесу. И ни слова не было сказано о Трансерине.

И молодые члены клуба, и его завсегдатаи были прекрасно осведомлены, что имеет в виду Госколд под словом «Трансерина». С давних пор в клубе знали, что старик Госколд раскрыл заговор Императора по захвату Трансерины, который мог бы привести к преждевременному захвату Европы, но никто на самом деле не знал, каким образом Госколду это удалось.

— Начнем с того, — продолжал Госколд, — что на том обеде присутствовали только трое — Император, Наследный Принц и премьер-министр его отца. Его отец, конечно, был влиятельной фигурой в европейской дипломатии, влиятельнейшей фигурой, но к тому времени он был уже слишком стар, чтобы разбираться в происходящем. Официанты, прислуживавшие за обедом, должны были выйти из зала через две имеющихся там двери, миновать две задние комнаты, и затем дальние двери этих комнат должны были запереть. Мне было известно, как все это будет организовано, известно было и то, что у дальних дверей будут стоять охранники. Обед предполагался на втором этаже, на высоте шестидесяти футов от земли, и все окна, само собой, были закрыты. Я должен был находиться в саду среди магнолий, и не мог услышать даже их голоса, не говоря уже о том, что конкретно они там говорят. Еще там была высокая стена, через которую невозможно было перебраться, ну и, разумеется, тогда и мечтать не могли обо всяких современных штуковинах вроде радиоустановок и микрофонов, не говоря уже о том, что их еще тогда не изобрели. В общем, все складывалось не очень-то многообещающим образом, не так ли?

— Для меня, — сказал один из старейших членов клуба, — вся эта история так и осталось полнейшей загадкой.

— Так вот, — сказал старик Госколд, — начнем с того, что я догадывался о замыслах Императора. Но это и так все знали, хотя месяц пропаганды сильно заморочил всем голову пресловутыми зайцами, и Император не отправился бы в каштановый лес, пока история с Трансериной не была бы как следует замаскирована. Я не претендую на то, что соображал тогда лучше других. Как и все, я напрочь забыл о судьбах Европы и думал только про зайцев, потому что газеты ни о чем ином в течение месяца и не писали. И вдруг однажды я читаю в одной из европейских газет статью с разъяснениями, будто внутренние дела Трансерины ну никак не могут представлять никакого интереса для Императора. Там были изложены очень веские причины для этого, серьезнейшие причины. Однако я заметил в этой статье одну вещь.

Я заметил, что она была написана человеком выдающегося, экстраординарнейшего ума. В доводах, изложенных в статье, угадывалась какая-то навязчивая убедительность, говорившая о том, что данную работу проделал специалист высочайшего класса. Статья меня абсолютно во всем убедила, как убедила бы любого из вас. Но потом я сказал себе: «Зачем было нанимать специалиста высочайшего калибра, настоящего гения, чтобы заставить нас поверить, как глупо было бы думать, будто Император может проявить малейший интерес к внутренним делам Трансерины?» В общем, это заставило меня задуматься.

К счастью, статья была написана задолго до этих событий, и у меня оставался почти месяц на подготовку. Одна вещь представлялась мне достаточно очевидной, и если бы я ошибался, то потратил бы много времени впустую, и вот что это было: если они и вправду собирались обсуждать дела Трансерины, не было никакого шанса подслушать это через двери, ну, конечно, если вы не планировали, что вас проткнут штыком, да и тогда тоже. Короче говоря, если хотите узнать, что я в итоге сделал, если это может послужить для вас когда-нибудь руководством к действию, я назову вам две вещи, которые я предпринял, и они являются самыми важными.

Первая — я твердо решил, как я вам только что сказал, что не собираюсь заниматься подслушиванием, а вторая вещь — мне необходимо было понять, что конкретно надо сделать, чтобы разузнать, собираются или нет, они обсуждать дела Трансерины. Все остальное меня не интересовало, пусть они говорят о любых других странах, пусть хоть про зайцев, но если они проронят хоть словечко про Трансерину, весь свет должен об этом узнать, вот, собственно, и все. При этом любые попытки подкупить кого-нибудь из официантов были абсолютно бессмысленными, потому что он все равно не смог бы подобраться достаточно близко, чтобы подслушать, как я очень верно рассудил, а еще потому что он не успел бы даже потратить полученные деньги, и это тоже прекрасно было мне известно.

И что же в итоге я сделал? А вот что. Я провел этот месяц в приготовлениях. Я купил молодого смышленого пса, дворняжку, к слову сказать, ибо они зачастую обладают недюжинным умом, маленького песика с пронзительным тонким голосом. Наверное, некоторые из вас гадают, кто же в итоге подслушал, когда Император заговорил о Трансерине. Так вот — именно он. Целый месяц я его дрессировал. Да, дрессировал. Представляете себе собаку, которую дрессировали, чтобы она погибла во славу своей страны или лаяла в интересах империи? В общем, я его надрессировал лаять при упоминании Трансерины. Он насобачился это делать за неделю. А к концу второй недели это слово невозможно было при нем произнести, чтобы он хоть раз не гавкнул. И если ему немедленно не давали кусочек сахара, он принимался гавкать громче и громче. А еще я надрессировал его тихонько прятаться под столом.

Вот и все. Да, я еще дал сто фунтов официанту, который посадил пса под стол. И это вернулось сторицей. В каком-то смысле это вернулось сотнями миллионов фунтов. Ибо Император все ж таки заговорил о Трансерине, как нам всем нынче известно. И песик услышал его, а я услышал песика и обнародовал все остальное, и мы на какое-то время спасли мир. Ну, что уж теперь говорить, теперь уж все пропало.

Последняя фраза старика Госколда сильно удивила некоторых из молодых посетителей клуба, — юношей в военной форме, посетивших любимое пристанище на время своей увольнительной. Ведь мир казался им прекрасным, пусть даже он и лежал в руинах. Но старик Госколд был слишком стар, чтобы надеяться дожить до того дня, когда этот мир отстроят заново.