Это не полицейское донесение, поскольку точных свидетельств относительно того, где находится мистер Симмонс, нет, так что нельзя с уверенностью утверждать, будто миссис Ваннельт его похитила. И вообще нет оснований предполагать, что она способна на такой порочащий ее поступок. Однако мистер Симмонс вот уже неделя как пропал, и хотя нет никаких указаний на его местопребывание, есть некоторые догадки; вот о них-то я и хотел вам рассказать — в том виде, в каком они существуют на сегодняшний момент.

Мистер Симмонс — продавец птиц; живет и держит магазинчик на улице Догсдитч, 34, а пропал он в прошлый понедельник, причем видели его в последний раз накануне вечером, так что об исчезновении было своевременно сообщено в полицию. Розыскных мероприятий тотчас произведено не было, поскольку ничего криминального, что повлекло бы за собой побег, с его стороны не значилось; никаких неприятностей в домашней жизни или в делах, толкнувших бы его к самоубийству, тоже не было и в помине; напротив, дела его вплоть до злосчастного понедельника шли в гору.

Место исчезновения изучили на предмет следов убийства; но поскольку не было обнаружено ни тела, ни каких-либо пятен крови, а также не было выявлено причин для убийства со стороны партнеров, полицейские доложили о завершении расследования начальству и дело передали в Старый Скотланд-Ярд, в руки отставных инспекторов и им подобных, кому поручают дела наименьшей важности, дабы освободить их коллег из Нового Скотланд-Ярда* для вершения дел важнейших. Так исчезновение мистера Симмонса, торговца птицами с улицы Догсдитч, 34, кануло в ту пропасть мелких событий, о которых никогда не прочтешь на первой полосе газеты. Лили Бостум о том прослышала и решила, что этот случай как раз для нее.

Лили Бостум, которой несколько месяцев назад сравнялось шестнадцать, с полгода до того поступила на службу в частное детективное агентство. Всю ту работу, о которой я теперь собираюсь вам рассказать, она выполнила в свободное от службы время, и это не имело ничего общего с ее обычной деятельностью. Она живет в четырнадцати милях от центра Лондона, и с тех пор как взялась за свою внеурочную работу, ни разу не успела домой к чаю; но возвращаясь — обычно к ужину, — выглядит ничуть не уставшей, глаза ее сияют. Она несомненно гордится тем, что обскакала Скотланд-Ярд, хотя никогда не подтвердила бы это в письменном виде, потому что почла бы неподобающим такое самомнение. Лили занялась этим делом по той же причине, по какой пошла работать в розыскное агентство: острое и ненасытное любопытство заставляет ее всюду совать свой носик, и никакой иной, более сильной страсти она в своей жизни еще не испытала. Итак, убедившись на четвертый день, что газеты не сообщат о местонахождении мистера Симмонса, она решила искать его сама. Когда закончился рабочий день в агентстве «Шерлоки» (на самом деле оно такого названия не носило, но так называли его между собой служащие в нем барышни), она села в автобус и, вместо того чтобы ехать домой, отправилась на улицу Догсдитч, чтобы заняться расследованием. И вот что она обнаружила.

Прежде всего Лили вникла в дела всех его родственников, потом его друзей, и через пару дней добралась до расходных книг и выписала имена и адреса всех клиентов. Не знаю уж, как ей это удалось, потому что понятия не имею о методах работы детективов, в которых зато сведуща Лили. Она всецело доверяла результатам деятельности сотрудников Скотланд-Ярда, которые первом делом исключили версии убийства и самоубийства, и устремила свои поиски в том направлении, которое было заведомо закрыто для ее уважаемых коллег. Она сразу же предположила, что имеет место похищение, о чем никто и помыслить не мог, потому что считается, будто таковое в Британии невероятно, тем более, если речь идет о корпулентном мужчине почтенного возраста, каким был мистер Симмонс.

За несколько дней Лили прошла по адресам всех его клиентов и убедилась, что ни один из них не держит в заточении пленника. Наконец она добралась до дома миссис Ваннельт, которая отбыла на отдых. Как водится у детективов, она стала опрашивать соседей, и получила кое-какую информацию. Насколько эти сведения оказались полезными — дело другое.

Лили выяснила, что миссис Ваннельт часто покупала птиц у Симмонса. Брала она только английских певчих птичек, главным образом разных видов дроздов; когда они у нее умирали, она покупала новых. А потом был принят закон, запрещающий более держать в клетках этих птиц, и мистер Симмонс сказал, хоть я и не знаю, что он в точности имел в виду, будто это величайший из принятых в стране законов после Великой хартии вольностей*. И когда миссис Ваннельт пришла к нему за очередной покупкой, он ей это и выложил. Лили Бостум много чего наслушалась от сотрудников его магазина насчет того, что эти двое говорили другу другу в связи с этим событием, и все занесла в записную книжку, которую постоянно носила с собой.

Миссис Ваннельт осведомилась, принимался ли закон под давлением общественного мнения, и мистер Симмонс ответил, что нет; она спросила, существовала ли на то веская причина, и он опять ответил, что вовсе нет. В общем, толковали они долго, и Симмонс сказал ей все, что думал по этому поводу. Свидетели разговора сошлись по меньшей мере в одном: хозяин говорил, что птицы любят постоянный уход, теплое помещение и регулярное питание, и все это получают у Симмонса и его клиентов; что они не любят ястребов, дождь и холод, и когда растения покрываются ледяной коркой, это грозит им голодной смертью. А потому у Симмонса им лучше, чем на воле.

Потом он предложил миссис Ваннельт канареек, но той требовались только певчие птицы из Британской империи. На следующий день миссис Ваннельт пришла снова и опять они беседовали о разных вещах. Миссис Ваннельт спросила, любит ли Симмонс птиц, и он ответил, что да; она сказала, что он, должно быть, скучает по своим певчим птицам и надобно ему самому научиться петь, и она бы научила его петь за свой счет. Мистер Симмонс поначалу не придал значения ее словам, ибо не больно-то любил пение, а думал лишь про свой бизнес. А потом — не уверен, то ли свидетели об этом сказали, то ли сама Лили сделала такой вывод — но только он решил, что, пожалуй, следует принять ее предложение, раз уж прибыток сам идет в руки, и миссис Ваннельт заплатила ему денежки. Итак, он начал брать уроки пения и через некоторое время пел уже вполне неплохо; а миссис Ваннельт в свою очередь отнеслась к делу весьма серьезно и следила, чтобы он разучивал исключительно старинные английские песни. Она появилась в магазине как раз в день его исчезновения, провела нечто вроде экзамена и удалилась вполне довольная результатом.

Ее последние слова прозвучали примерно так: «Теперь вы сами сможете петь и, я уверена, не станете больше скучать по вашим дорогим птичкам».

Тут Лили почувствовала, что попала в тупик. Нити, которые она нащупала, обрывались, никуда ее не приведя. Никто не знал, почему мистер Симмонс ушел, никто и не видел, как он уходил. Когда магазин открылся, его там уже не было. Но, хоть больше никаких сведений в ее распоряжении не имелось, Лили крепче прежнего держалась за свою версию. Думается, никакая сколь угодно убедительная причина не заставила бы Лили от нее отказаться. Она штучка цепкая, и когда в школе ей во время игры попадал в руки мяч, никто не мог у нее его отнять.

Итак, у Лили больше не было ключей к разгадке, и она, как в таких случаях говорят про гончих, «потеряла след». Но Лили не сдалась. Вместо того чтобы искать новые доказательства против миссис Ваннельт, она попыталась поставить себя на ее место — при условии, что версия все же верна. Значит, если миссис Ваннельт уехала и, согласно теории Лили, увезла с собой мистера Симмонса, она должна была его куда-то поместить. Конечно, мистер Симмонс мог уехать с ней по собственной воле, но это в ее версию не укладывалось.

И вот Лили стала ломать голову, пытаясь представить себе, куда же миссис Ваннельт упаковала мистера Симмонса. Поскольку, согласно ее теории, мистер Симмонс миссис Ваннельт нравился, недаром же именно у него покупала она птиц, а также памятуя о том, что он убеждал ее, будто пернатым в клетке хорошо живется, Лили естественным образом пришла к выводу, что леди поместила его именно туда. Потом она продолжила свое расследование. Лили обошла несколько крупных магазинов и спрашивала там от имени якобы некоего джентльмена, где можно раздобыть вместительную клетку для гориллы. Пару дней спустя в руках у нее был список фирм, которые могли снабдить ее такой клеткой.

Для кого-то необходимость обойти такое количество этих фирм могла представить значительную трудность, но не для Лили Бостум, которая работала на подхвате у частного детектива и была легка на ногу. И вот стала она обходить их одну за другой, задавая всем один и тот же вопрос про большую клетку, которая была отправлена миссис Ваннельт по такому-то адресу. Отсутствующие ответные взгляды первых пяти опрошенных не обескуражили Лили Бостум, и шестой из тех, к кому она обращалась, сказал: «О да, надеюсь, покупка ей понравилась».

— Вполне, — ответила Лили. — Но миссис Ваннельт хотела заказать еще две штуки, с некоторыми модификациями. Если вы покажете мне картинку той, что она купила, я скажу, что точно исправить.

Слово «модификации» произвело впечатление. Видимо, в нем было нечто завораживающее. Ей показали рекламную фотографию клетки. И, вглядываясь в нее, Лили все больше и больше убеждалась в том, миссис Ваннельт поместила мистера Симмонса в клетку, чтобы он пел для нее вместо птиц. Возможно, она хорошо к нему относится, думала Лили; но такая женщина, по ее словам, нипочем не выпустит мистера Симмонса на волю; довольно циничное замечание для девушки шестнадцати с небольшим лет. На этом реальные улики, добытые Лили Бостум, закончились.

То, что миссис Ваннельт установила клетку в симпатичный фургон с мотором и звуконепроницаемыми ставнями и сидит там, закрывшись и слушая пение мистера Симмонса долгими весенними вечерами, относится к области фантазий. Ежедневно после работы Лили по полчаса или дольше, а также целыми воскресными днями обследует все дороги, ведущие из Лондона в уединенные загородные уголки, но все, что ей удалось пронюхать, едва ли годится в качестве информации для полиции.

Не меньше двадцати дорог проехала она, где ей явственно слышалось пение, доносившееся из фургонов; однако крики о помощи, которые она стремится услышать, ей скорее услужливо подсказывает воображение, и они теряются среди восклицаний, выражающих радость, проклятия или насмешку.

По-моему, версия Лили Бостум достаточно обоснована. Мне кажется, что женщина, обожающая певчих птиц и неспособная понять, почему их нельзя держать в клетках, вполне может от отчаяния переключиться на человеческое пение, а тут все средства хороши, чтобы оно стало частью ее жизни. Она любит птиц и, вероятно, мистера Симмонса тоже, а ежели она не смогла уяснить, почему нельзя держать в неволе птиц, не поймет она и того, почему такая жизнь придется не по вкусу мистеру Симмонсу, коль скоро он сам рассказывал ей о том, как хорошо пернатым живется у него. Он-то, несомненно, с тех пор не раз говорил и обратное, и также несомненно, что миссис Ваннельт с упорством, иной раз присущим женщинам, вновь и вновь повторяла свой довод. У меня даже найдутся аргументы в ее оправдание; но как бы то ни было, она не имеет права держать в клетке мистера Симмонса, причем еще в большей степени, чем сажать в клетку певчих птиц, потому что закон, под защитой которого находится мистер Симмонс, гораздо старше закона, защищающего птиц.

Это не детективная история, повествующая о подвигах Лили Бостум, потому что она никого так и не поймала, и дело еще не кончено. Так что это вообще не история. Она выскользнула из рук Лили Бостум, которая не может продвинуться дальше в своем расследовании; и теперь весь этот волнующий рассказ с возможным романтическим финалом в руках слушающих. Если только Лили Бостум в ближайшее время не нападет на след, или если загадку не решит Старый Скотланд-Ярд, найти решение сможет любой житель лондонских предместий, который даст себе труд навострить уши в вечерние часы.

Важно иметь в виду, что песни, которые могут донестись до его слуха из фургона в каком-нибудь укромном местечке, непременно должны быть старинными английскими песнопениями, а исполнение должно быть искусным, ибо, как довелось узнать Лили, миссис Ваннельт неплохо обучила мистера Симмонса за собственный счет; к тому же в этом пении должна слышаться нотка меланхолии. Тут, конечно, был бы незаменим профессиональный музыкальный слух, потому что вообще-то в старинных песнях всегда есть немного грусти, и они не на любой вкус, обладая едва уловимыми особенностями, которые лично я не рискнул бы определить; а тут, может быть, звучит и чуточку раздражения. Так или иначе, следует тщательно фиксировать любое пение, доносящееся из фургонов.

Если версия Лили Бостум о том, что миссис Ваннельт находится в фургоне, вообще верна, отсюда необходимо следует, что в нем достаточно провизии, и нужды в пополнении запасов нет. Те, у кого хороший нюх, могут учуять запах табачного дыма, потому что мистер Симмонс любить выкурить сигару, а миссис Ваннельт никогда не отказывалась потрафить своим пернатым друзьям.

Теперь о том, как выглядит сам фургон. Лили Бостум предполагает, что он удобный, чистенький, может быть, выкрашен в зеленый цвет, и, конечно, с муслиновыми занавесками на окнах. Это все-таки дамский фургон, а Лили Бостум острым глазом сыщика заметила, что миссис Ваннельт аккуратистка. Вот такой фургон обязательно надо взять под наблюдение. Боюсь, это доставит неудобство многим обитателям фургонов, но ведь такие люди, как Лили Бостум, всегда доставляют другим массу хлопот.

Следует помнить, однако, что вся эта история держится на чистых домыслах; но если кто-то из тех, в чьи руки она теперь попадет, каким-нибудь вечерком где-нибудь в укромном месте найдет доказательства в пользу версии Лили Бостум, пусть его не затруднит незамедлительно связаться с инспектором отдела похищений Старого Скотланд-Ярда по телефону: Блэкфрайрс 00–00.

Повторяю: Блэкфрайрс 00–00.