17
2 ноября 1668 года от Рождества Христова, ночью в Хауптсмоорвальде

Симон сидел перед охотничьим домом, стиснув рукоять пистолета. Ветер между тем усилился. Со стоном гнулись верхушки сосен, и сквозь вой и свист невозможно было услышать, что происходит в доме.

С тех пор как Магдалена, Георг и Бартоломей влезли внутрь, прошло немало времени. Симон счел за лучшее спрятаться с Иеремией в зарослях ежевики и подождать, что будет дальше. Отсюда он видел весь дом и в случае чего мог…

Фронвизер задумался.

Он должен был остановить похитителя, если тот вдруг выберется из дома. Но как это сделать, Симону никто не сказал. Цирюльник с сомнением посмотрел на заряженный пистолет. Чтобы от этой рухляди был хоть какой-то толк, вероятно, придется встать прямо перед Зальтером… И даже тогда неизвестно, выстрелит ли он вообще.

Симон вздохнул и вытер с лица последние капли дождя. До недавних пор с ним был хотя бы Иеремия, но и тот все больше замыкался в себе. Старик то и дело устремлял взгляд на обветшалый дом, временами качал головой и что-то бормотал одними губами. Казалось, он над чем-то усиленно размышляет. Раз или два сквозь завывания ветра до Симона доносились со стороны дома приглушенные крики. Что же там творилось? Может, ему самому сходить и проверить? И вообще не следовало отпускать туда Магдалену! Но если его жена что-нибудь вобьет себе в голову, отговорить ее было чрезвычайно трудно.

Когда Симон уже решил подобраться ближе, из некоторых окон неожиданно повалил дым. Снизу, у самой земли, показалось красноватое зарево.

Тогда-то Иеремия и оставил его. Старик внезапно поднялся, подошел к дому и влез в окно.

С той самой минуты Симон был один.

Холодный металл пистолета странным образом успокаивал. И все-таки в душе нарастал страх. Страх и неуверенность, которые мучили его и лишали сил. Почти вся его семья находилась в этом зловещем доме. Симон не мог больше ждать, он должен был помочь! Вот только как? Просто ворваться в охваченный пламенем дом в надежде отыскать где-нибудь Магдалену и остальных? Но что, если…

Внезапно совсем рядом кто-то угрожающе зарычал. Это был низкий рык, словно гул надвигающейся бури.

«Оборотень!» – пронеслось у Симона в голове.

Однако его рассердила собственная глупость. Черт возьми, не было никакого оборотня! Какой-то сумасшедший жаждал мести, только и всего. И он был там, в доме, а не в зарослях ежевики.

Вновь послышалось рычание, потом шорох, словно что-то большое пробиралось сквозь заросли.

Прямо на Симона.

Для цирюльника это оказалось чересчур. С пистолетом в руках он бросился к дому, уже окутанному густым дымом. Несколько раз торопливо огляделся, но в темноте не смог ничего рассмотреть.

Зато теперь он увидел кое-что перед собой.

Из подвала выбрались два человека, мужчина и женщина. Сначала Симон принял их за Якоба и Барбару. Но стоило ему подойти ближе, и надежда улетучилась. Мужчина был куда ниже и тщедушнее Куизля, а женщина – заметно старше Барбары. Симон не знал их, но предположил, что перед ним был Маркус Зальтер. Драматург приставил к горлу женщины нож и вел ее перед собой.

Фронвизер решительно направил пистолет на похитителя. Теперь он точно знал, что должен делать! Его немного трясло, и он надеялся, что Зальтер этого не заметит.

– Ни с места, ублюдок! – выкрикнул Симон. – И брось нож, если хочешь пожить еще немного.

Казалось, Зальтер только теперь заметил его в темноте. Он обратил к цирюльнику свое лицо, на удивление спокойное и невозмутимое. Фронвизер был в замешательстве. На вид драматург был умным и чутким, не лишенным тонкого вкуса. Симон ни за что не поверил бы, что этот человек способен на столь ужасные деяния.

– Я сам решу, когда мне уходить из жизни, – проговорил Зальтер так тихо, что Симон едва расслышал его сквозь завывания ветра и рев пламени. – А занавес опускать еще не время.

Только теперь у цирюльника появилась возможность разглядеть женщину, худую и изможденную. Руки у нее, по всей видимости, были связаны. Платье на ней оказалось рваным, покрытым сажей. Вероятно, она была из числа похищенных Зальтером жертв. Быть может, в горящем подвале остался кто-то еще? Если так, то шансов выжить у них практически не было…

– Где Барбара? – спросил Симон дрожащим голосом. – Дочь палача. Что ты с ней сделал, изверг?

– А, вот что ты хотел выяснить. – Зальтер улыбнулся. – Ты, видимо, тоже приходишься ей родичем? Да, большая у вас семья… Почти как моя когда-то. – Улыбка померкла. – У меня к тебе предложение: я скажу тебе, где Барбара, а ты отпустишь нас.

– Если она еще там, то Богом клянусь, я тебе башку прострелю, – мрачно ответил Симон и кивнул на столб дыма, валившего из шахты.

Зальтер состроил невинную мину:

– А кто сказал, что она там? Может, я спрятал ее совсем в другом месте.

– Она… – начала женщина хриплым голосом, но Зальтер сдавил ей горло, и нож царапнул кожу.

– Заткнись! – прошипел драматург. – Или ты труп! – Потом снова обратился к Симону: – Ну так что? Брось пистолет, и я скажу.

– А если не скажешь? – спросил Фронвизер.

Зальтер улыбнулся:

– Придется тебе рискнуть.

Симон сделал глубокий вдох. Как ему поступить? Принять предложение этого сумасшедшего? Он уже собрался с ответом, чтобы потянуть время, но тут заметил краем глаза, как из подвала выбрался кто-то еще. И в этот раз у него не возникло сомнений в том, кто бы это мог быть.

Это был Якоб Куизль.

Зальтер не мог его видеть, потому что стоял спиной к дому. Их с Куизлем разделяло около тридцати метров. Палач предостерегающе поднял руку. По всей видимости, он заметил Симона.

«Надо задержать ублюдка! – подумал Фронвизер. – Совсем немного, пока Якоб не подберется достаточно близко…»

– Великолепное место ты подобрал, – сказал он, стиснув рукоять пистолета. – Жаль, что теперь его пожрет пламя.

Зальтер пожал плечами:

– Оно мне больше не нужно, дело сделано. Хотя обидно за… – Он помедлил. – Назовем это реквизитом. Кое-что обошлось мне весьма недешево, приходилось заказывать у опытных кузнецов в Форххайме. Но все остальное, к счастью, уже имелось в наличии.

– Ты имеешь в виду… орудия пыток? – удивленно спросил Симон.

– «Реквизит» нравится мне куда больше. – Зальтер улыбнулся. – Я обнаружил этот дом в прошлый раз, когда мы были в Бамберге. Люди сторонятся его, потому что здесь якобы водятся призраки. Видимо, поэтому никто толком и не обыскивал старые подвалы, даже шведы во время войны. У прежнего хозяина были весьма странные увлечения. Я наткнулся внизу на дыбу; там же были тиски, «испанские сапоги», щипцы… Казалось, сам Господь послал мне знак! Наконец-то я мог воплотить свой замысел в жизнь.

Симон украдкой бросил взгляд на Куизля. Тот медленно приближался, шаг за шагом. Он чуть прихрамывал – похоже, там внутри что-то стряслось. Симону оставалось только надеяться, что палач был ранен не слишком серьезно и сумеет одолеть Зальтера.

– Но почему только теперь? – спросил цирюльник. – Прошло столько лет. Почему ты не смог забыть? Почему…

– Я… я пытался забыть! – перебил его Зальтер, по-прежнему удерживая свою заложницу. На лбу у него заблестели капельки пота. – Я не хотел всего этого, поверь! Но полгода назад я снова оказался в Бамберге. Во время представлений я смотрел на этих жирных патрициев, частью тех самых людей, которые погубили мою семью! Они построили карьеру, устроили себе сладкую жизнь на деньги моего семейства, как личинки в куске мяса, в то время как я влачил жизнь бедного артиста! Но выяснил о них все. Места их проживания, привычки, поездки и политические интриги… Я отыгрывал множество ролей, чтобы к ним подобраться. И что ты думаешь? Старуха Готцендёрфер действительно жила в одном из наших домов. Ее супруг приобрел его за бесценок. И жадного Васольда я подкараулил перед старым домом, который тоже принадлежал нашему когда-то могущественному семейству. Приятное совпадение. – Он улыбнулся, но потом взгляд его снова стал серьезным и озлобленным. – Труднее всего было с Себастьяном Харзее. Сын главного из инквизиторов заполучил сан викария. При этом его отец, этот ублюдок, стоял во главе заговора!

– И поэтому Себастьян Харзее должен был умереть особенно ужасной смертью, – пробормотал Симон.

– Ха, так вы обо всем догадались? Вам известна настоящая история о Ромео и Джульетте? – Губы Зальтера скривились в ухмылке. – Викарий стал моим шедевром. С него все началось. Пару месяцев назад я нашел в этих лесах дохлую лису, и тогда мне пришла мысль заразить моих питомцев бешенством. С Джульеттой не вышло, а вот с Ромео – вполне. Я продал Харзее несколько религиозных книг и таким образом получил доступ в его покои. И потом его поцеловал Ромео… – Он захихикал. – Харзее должен был стать моим оборотнем, виновным во всех этих жутких убийствах. Долго пришлось ждать, даже слишком, но он все-таки заболел – и как раз вовремя. Викарий, этот фанатик, сам стал оборотнем! В итоге люди считали, что это он бродил по улицам в шкуре. А это все время был я, единственный наследник семейства, которое погубил жадный до власти отец Харзее…

– Но Харзее почти добрался до тебя, – мрачно ответил Симон. – Он отправил стражу к вашей труппе. Поэтому ты быстренько подбросил Матео шкуру.

Зальтер пожал плечами:

– Мне было жаль Матео. Но что оставалось делать? Меня загнали в угол. Позже я перевел подозрение на сэра Малькольма – подкинул ему в сундук детский череп и прочую ерунду на случай, если среди нас опять станут искать виновных.

Куизль был теперь всего в нескольких шагах от Зальтера. Он знаком велел Симону продолжать говорить.

– Ты… ты решил отомстить членам той злополучной комиссии, это еще можно понять, – попытался тот удержать разговор в нужном русле. – Но эти ни в чем не повинные женщины…

– Мои близкие тоже ни в чем не виноваты! – вскричал Зальтер и сдавил своей жертве горло; женщина захрипела. – Им нужен был только мой дед, но они истребили всю семью, потому что опасались нашей мести! Что ж, теперь я плачу им той же монетой… – Глаза его сузились. – Вот только палач тогда бесследно пропал. Говорят, у него не осталось родственников… Но потом я повстречал Барбару. Она говорила, что все палачи связаны между собой кровными узами и зовут друг друга кумовьями. Михаэль Биндер и Бартоломей Куизль – не исключение. Поэтому племяннице палача, как частичке большого семейства, пришлось умереть.

Симон вздрогнул. Что сказал Зальтер?

Так, значит, Барбара уже мертва? А что же с Магдаленой и остальными?

В этот момент Куизль приблизился к ничего не подозревающему Зальтеру. С хриплым криком он бросился сзади на драматурга и его заложницу, и все трое покатились по земле. Женщина тоже закричала – Зальтер по-прежнему держал ее, словно щит, между собой и палачом. Нож затерялся в общей неразберихе.

Симон стоял в нескольких шагах и в оцепенении взирал на происходящее. Лишь через некоторое время он вновь ощутил холодную сталь пистолета. Может, настал момент им воспользоваться? Но что, если он попадет не в того?

– Прекратите! – крикнул он в отчаянии, потрясая пистолетом. – Прекратите сейчас же, или… или я стреляю!

Но мужчины и не думали прекращать. Симон заметил, до чего ослаблен был Куизль, почти оглушен. Наверное, он наглотался в подвале дыма. Кроме того, у него текла кровь из многочисленных ран на голове.

В конце концов связанной женщине удалось откатиться в сторону. Она растянулась на земле, глотая воздух, в то время как рядом кипела схватка между неравными противниками. Зальтер был не так силен, как палач, но оказался изворотливым и очень крепким. Куизль навалился на него всем своим весом, но, когда он замахнулся для удара, Зальтер схватил ком грязи и швырнул палачу в лицо. Воспользовавшись его замешательством, драматург высвободился из хватки противника и выскользнул из-под него. Но вместо того, чтобы сбежать, Зальтер в бешенстве бросился на Куизля, ослепленного грязью. В нем проснулась сила безумца.

– Сколько же… народу в вашем… проклятом семействе, – хрипел он, обрушивая удар за ударом на оглушенного палача. – Сколько же еще… мне… придется отправить в ад?

Симон не мог больше медлить. Он задержал дыхание, направил пистолет на Зальтера, который совершенно забылся, и нажал на спуск.

– Сам отправляйся в ад! – крикнул он с дрожью в голосе, ожидая оглушительного грохота.

Раздался тихий щелчок – и больше ничего. Порох не воспламенился.

Зальтер на мгновение замер, а потом громко расхохотался.

– Из тебя вышел бы прекрасный актер, – сказал он, отсмеявшись. – Я уж было поверил, что пистолет заряжен… Вот видишь, поэтому я не пользуюсь ими. Разве что на сцене. Иногда достаточно простого камня. Им, по крайней мере, тоже можно убить…

Он подобрал с земли тяжелый камень, замахнулся и собрался уже обрушить на стонущего палача, но тут рядом кто-то угрожающе зарычал.

Симон вздрогнул. Это был тот же самый звук, который он слышал в зарослях.

Утробный рык, словно раскаты надвигающейся бури.

– Что еще за… – пробормотал Зальтер и огляделся.

В следующий миг из темноты на них устремилось нечто. Оно было светлым, почти белым, и размером с теленка.

«Оборотень! – успел подумать Симон. – Он все-таки существует!»

Словно посланный дьяволом призрак, монстр прыгнул на парализованного ужасом Зальтера и отбросил его от Куизля. Пламя было не таким ярким, и Симон не видел подробностей неравной схватки. Зальтер завизжал, когда существо принялось рвать громадными когтями сначала его камзол и рубашку, а потом и грудь. Вытянутая морда скользнула по окровавленному торсу жертвы и отыскала наконец горло.

Громадные челюсти сомкнулись на шее, и вопли Зальтера резко оборвались. Он несколько раз выгнулся, ноги бесконтрольно задергались, а зверь рвал ему горло и пил кровь. Наконец драматург затих…

…а существо подняло голову и посмотрело на Симона.

Цирюльник впервые увидел зверя в полную величину. У него были короткие острые уши и приплюснутая голова с широкой пастью и обвислыми губами, за которыми виднелся ряд длинных зубов. Красные глаза тускло сверкали, как маленькие угольки. Грудь была слишком массивная и широкая для головы, словно существо было составлено из собак различных пород. Шкура у него была бледно-серая и забрызганная кровью. Мускулистые передние лапы оканчивались длинными когтями. Размером примерно с годовалого медведя, зверь, казалось, был создан с одной-единственной целью.

Фронвизер смотрел на него с ужасом и благоговением. Нет, это был не оборотень, а обыкновенный пес.

Но не становился от этого менее опасным.

Зверь вновь угрожающе зарычал. Куизль лежал, по-прежнему оглушенный, всего в нескольких шагах. Монстр приблизился к безжизненному телу и с шумом его обнюхал.

Симон почувствовал, что дрожит всем телом. Что же зверь сотворит теперь с палачом?

– Стреляйте же! – закричала женщина, которая успела укрыться в зарослях. – Стреляйте же, пока он всех нас не загрыз!

Симон хотел ответить ей, что пистолет старый и ни на что не годится. Но потом взвел дрожащим пальцем курок и прицелился.

Он нажал на спуск.

В этот раз раздался громкий хлопок, перед глазами ярко вспыхнуло, и руку подбросило вверх отдачей. Симон вскрикнул и выронил обжигающе горячий пистолет. Он решил уже, что ослеп, но тут услышал жалобный визг и открыл глаза. Зверь лежал на земле и вздрагивал. Белую шерсть на груди заливала кровь. Пес рыл землю и перебирал ногами, словно бежал по воображаемой лужайке.

Потом он неожиданно замер.

«Я попал! – пронеслось в голове у Симона. – Я и в самом деле застрелил его!»

На несколько мгновений мир как будто замер. Словно в отдалении ревело пламя на крыше охотничьего дома, завывал ветер, и сосны стонали под его порывами.

Затем со стороны дома послышались крики:

– Брут! Господи, Брут! Что же они с тобой сделали?

Симон посмотрел в сторону главного входа. Там стояли Магдалена с Бартоломеем и поддерживали Георга, близкого к обмороку.

Они пронесли юношу еще несколько шагов, пока не оказались вне досягаемости пламени. Затем Бартоломей выпустил его и заковылял к собаке.

– Брут, мой маленький Брут! – восклицал он скорбным голосом. – И зачем ты только сбежал от меня!..

Магдалена встала со стонущим Георгом посреди поляны. Языки пламени медленно взбирались по крыше охотничьего дома. Ветер между тем немного стих, но его силы было достаточно, чтобы превратить дом в огненный ад.

Последние события повергли ее в замешательство, буквально выбили из колеи. Вместе с Бартоломеем она, точно под гипнозом, тащила раненого Георга по комнатам, полным дыма и светлым от огня, мимо изъеденных мышами чучел, горящей мебели и рваных ковров, по которым плясали языки пламени. Магдалена кричала, плакала, причитала. Где-то в доме были Барбара и ее отец, но она ничем не могла им помочь! Единственным, кто еще мог их спасти, был старый калека, который, наверное, тоже уже сгорел или задохнулся в дыму.

Наконец они добрались до дверей, и тот же миг снаружи донесся выстрел. В некотором отдалении стояли Симон с незнакомой женщиной. Но на земле, вероятно, лежал ее отец, а рядом – что-то белое, разглядеть она не смогла. Магдалена испытала необыкновенное облегчение. Похоже, отцу удалось выбраться из огненного плена.

Бартоломей выпустил Георга и устремился к остальным. Оставшееся расстояние Магдалена тащила брата одна. Наконец она осторожно опустила его на землю.

– Все будет хорошо, – пробормотала женщина, словно молитву, предназначенную ей самой. – Все будет хорошо.

Спустя некоторое время Магдалена стояла вместе с остальными возле трупа, над которым Бартоломей склонился, как над мертвым ребенком. Он гладил его окровавленную шерсть и шептал слова утешения. Симон между тем занялся Георгом и лоскутами, оторванными от своей рубашки, остановил кровь, которая еще текла из раны на ноге. Чуть поодаль лежал убитый Зальтер, точно растерзанный олень, однако на него никто не обращал внимания.

– Здесь я могу сделать для Георга лишь самое необходимое, – серьезным голосом сказал Симон Магдалене и потуже затянул повязку. – Рана довольно глубокая. Парню срочно нужны лекарства, чтобы не началось воспаление. – Он показал на ее отца, который сидел молча и ссутулившись на поваленном дереве. – Твоего отца тоже не помешало бы перевязать. Этот полоумный несколько раз врезал ему по голове. Но он, конечно же, никого к себе не подпустит.

– Ты что, не понимаешь? Он думает о Барбаре! – вскинулась на него Магдалена, и по телу ее прошла дрожь. – Мы все тут думаем о Барбаре. Кроме… кроме тебя, наверное!

– Может, она и не в доме вовсе, – попытался успокоить ее Симон. – Зальтер намекал, что, возможно, спрятал ее где-то в другом месте…

– Она была там, – послышался тихий голос рядом.

Это была незнакомая женщина, которая уже представилась Адельхайд Ринсвизер, женой аптекаря, пропавшей больше недели назад.

– Барбара стала его последней жертвой, – продолжала она скорбно. – Вместе со старым секретарем, с которым, видимо, была знакома… – Она робко тронула Магдалену за плечо: – Мне очень жаль.

Дочь палача почувствовала что-то мокрое на щеках. Это слезы ручьем потекли по лицу. Чувство было такое, словно кто-то со всей силы ударил ее в живот.

– Я… пойду к отцу… – пробормотала она едва слышно. – Я нужна ему.

Она поднялась и подошла к отцу. Тот по-прежнему сидел на поваленном дереве, похожий на каменную глыбу, принесенную сюда древними морями. Магдалена присела рядом, и они вместе стали смотреть на ревущее пламя, пожиравшее крышу дома.

– Это я виноват, – сказал вдруг палач. – Я был… так зол. Ворвался туда совсем один, как бешеный кабан… Барт все-таки прав: я ни на что не годен.

– Что ты такое говоришь? – тихо возразила Магдалена. – Ты бы не смог этому помешать. Мы все…

Она резко замолчала. В дверях дома вдруг показался кто-то еще. Позади него рушилась крыша, в воздухе летала горящая дрань, но человек, пошатываясь, продолжал идти. Только теперь Магдалена узнала в нем Иеремию. Он что-то нес на руках, осторожно, точно сокровище.

Это было хрупкое человеческое тело, плотно закутанное в обугленную монашескую рясу. И все же Магдалена сразу поняла, кто в нее завернут.

– Барбара! – закричала она и бросилась к ним.

Крик Магдалены вывел Якоба из глубокой скорби.

Когда старшая дочь выкрикнула имя Барбары, палач решил, что у него помутился рассудок. Но потом он поднял голову и увидел, как Иеремия ковыляет к ним с Барбарой на руках. Старший Куизль вскочил, преодолел разделявшие их несколько шагов и принял дочь в свои широкие крепкие руки. Он не плакал с тех пор, как умерла его жена, но теперь слезы катились по его заросшему, черному от копоти лицу.

– Барбара, Барбара! – всхлипывал он. – Девочка моя, мне… мне так жаль…

Магдалена уже стояла рядом, остальные тоже подбежали к ним. Волосы у Барбары почти полностью выгорели, лицо, так же как и ладони, было покрыто сажей и красными пузырьками ожогов. Руки и ноги у нее были связаны, но веревки уже основательно прогорели. Грудная клетка двигалась часто-часто, как у больной птицы.

– По крайней мере, она еще дышит, – заметил Симон тихим голосом и стал осторожно ее осматривать. – Эта ряса, похоже, спасла ей жизнь. Должно быть, она намокла под дождем и уберегла ее от сильных ожогов.

Он помог Якобу бережно уложить девушку на землю, и они вместе стянули с нее дымившуюся рясу.

– Принесите воды! – распорядился цирюльник. – Быстрее!

Куизль подхватил шляпу, бросился к ближайшему пруду и набрал там воды. Ею они умыли Барбаре лицо и дали немного попить. Девушка открыла глаза, взглянула на Якоба и на остальных. По лицу ее скользнула улыбка.

– Папа, – пробормотала Барбара. – Ты все-таки не бросил меня… Пить…

Потом она снова потеряла сознание.

– Я… раздобуду тебе всю воду мира, девочка моя, только не покидай нас, – прошептал Куизль и смочил растрескавшиеся губы дочери, выжав несколько капель из мокрого платка.

– Думаю, она будет жить, – сказал Симон через некоторое время, как следует смочив ее ожоги. – Правда, ей, как и Георгу, срочно нужны травы, которые мы раздобудем только в городе… – Он вздохнул: – Сейчас я был бы рад даже горсти пастушьих сумок или листьям бузины.

– Я могу набрать листьев! – оживилась Магдалена и показала в сторону горящего дома: – Там, в саду, кажется, растет большое дерево бузины, и не все листья еще опали.

С этими словами она скрылась во мраке. Симон же с Якобом остались выхаживать раненых.

Иеремия тоже нуждался в помощи. К старым шрамам добавилось несколько ожогов. Он хрипел при каждом вдохе.

Якоб склонился над ним и пожал его покрытую пузырями руку.

– Спасибо, – сказал он с дрожью в голосе. – Спасибо тебе, ты спас мою дочь.

– У меня был должок перед Господом, – просипел Иеремия. – Одна жизнь за другую. Мне… мне не следовало убивать Клару. Даже если бы она выдала меня, эта расчетливая тварь. Я… я не имел на это права.

– Только у Господа есть право забирать жизнь, – ответил Куизль. – Мы, палачи, всего лишь орудия.

Иеремия улыбнулся:

– Если так, то я побыл в употреблении. Стал старым, покрылся ржавчиной и ни на что больше не гожусь.

Он сухо закашлялся.

– Как ты узнал, где искать Барбару? – спросил Якоб. – Почему ты разыскал ее, а я не смог?

Иеремия задохнулся в новом приступе кашля и сплюнул сгусток сажи вперемешку с кровью.

– Я… я вспомнил, – прохрипел он наконец. – Я бывал здесь, еще совсем юным. Прежний егерь был жутким человеком. Если он ловил браконьеров, то вешать предпочитал их сам. Но прежде он иногда пытал их, чтобы те рассказали о сообщниках. У него… была собственная камера пыток в подвале. Мы с отцом помогали ему обустраивать ее. – Он с грустью посмотрел на Куизля. – Я столько скверного повидал за свою жизнь, братец… Многое пытался забыть. Но не всегда получалось.

– Меня тоже порой мучают кошмары, – едва слышно проговорил Якоб. – Как и моего отца, и Бартоломея, и всех, кому приходится выполнять за вельмож грязную работу. Никогда нам не отделаться от сновидений.

Он смотрел на Иеремию едва ли не с сочувствием. Жуткие события его прежней жизни превратили бывшего палача в черствого и, возможно, в чем-то безумного старика. Но теперь, под конец, он вновь стал таким, каким был в годы своей молодости, когда любил Шарлотту.

– Секретарю… я уже ничем не мог помочь, – просипел Иеремия, то и дело хрипло откашливаясь. – Камера… уже полыхала. Я отыскал Барбару в маленьком чулане напротив. Видимо, она добралась туда, где пламя было не такое… – Он вздрогнул и скривился от боли. – Дьявол! Больно, почти как в тот раз, когда я сиганул в негашеную известь.

Якоб решил снять с Иеремии рубашку, чтобы осмотреть раны, однако обугленная ткань пригорела к плоти. Палач сразу понял, что старику уже ничего не поможет.

– Оставь, – пробормотал Иеремия. – Рано или поздно всему приходит конец. В том числе и палачам. Позаботься лучше о своих детях… – Он улыбнулся: – Черт, да у тебя просто замечательные сорванцы. Тебе бы хвалить их почаще. Жаль, у меня самого… не было таких чудных детей…

Тут по телу его прошлась новая волна боли, и старик схватил Якоба за руки.

– Вот еще что, – прохрипел он. – Я… должен знать, прежде чем уйти. Ты бы выдал меня страже? Скажи, выдал бы?

Якоб помедлил и все же ответил:

– Думаю, да. Любое преступление должно быть наказано.

Иеремия отпустил его и с улыбкой закрыл глаза.

– Ты… хороший… человек, Якоб, – выдохнул он, и голова его завалилась набок.

Куизль послушал его сердце. Затем снял свой обугленный плащ и накрыл им старика. Казалось, Иеремия безмятежно спал. Улыбка так и не сошла с его губ. Вид у него был умиротворенный.

Якоб вздохнул и вернулся к остальным. Барбара лежала без сознания, однако дыхание у нее выровнялось. Симон тем временем отмыл ее, и кожа теперь казалась не такой черной и обожженной. Рядом постанывал от боли Георг, но зубья капкана, похоже, не задели сухожилий. Во всяком случае, юноша уже проковылял несколько шагов ради пробы. У самого Куизля до сих пор немного кружилась голова от дыма и полученных ударов. Но в трактирных потасовках он получал увечья куда более серьезные.

«И все-таки этот доходяга едва не забил меня, – подумал палач. – Господи, я и впрямь старею…»

Симон присел возле убитой собаки. Вместе с Бартоломеем он осмотрел животное, при этом вид у цирюльника был крайне задумчивый. Казалось, в голове у него крутилась какая-то мысль.

– Хм, думаю, Брут действительно подхватил бешенство, – сказал Бартоломей; похоже, он смирился со смертью своего любимца. – Пена на губах, агрессия и внезапное нападение, дрожащие лапы… К тому же пленница Зальтера, эта аптекарша, сказала, что бедняга давно бродил вокруг дома и рыл землю как одержимый. Когда мы с Алоизием обыскивали окрестности, он, наверное, был где-нибудь неподалеку… – Палач задумчиво склонил голову, после чего встал и тщательно вымыл в луже окровавленные руки. – Черт его знает, где он подцепил заразу. Теперь ясно, почему Брут без разбору убивал зверей по всему лесу и как сумасшедший набросился на Зальтера. – Он подмигнул Якобу: – Но он, похоже, спутал нас с тобою и решил, что на его хозяина напали.

– Я всегда знал, что у собак нет мозгов, – сухо ответил старший Куизль. – Разве нас с тобою можно спутать?

– У вас двоих больше общего, чем вы думаете. Когда же вы наконец поймете это, упрямцы? – раздался голос Магдалены.

Она с улыбкой приблизилась со стороны горящего дома; в руках у нее был связанный в узел платок, набитый листьями и травами.

– У меня для вас хорошие новости, – объявила женщина и торжествующе показала узелок. – В заброшенном саду растет не только бузина, но и заросшие грядки с травами. Теперь там, правда, мало что осталось, но в свете пожара мне удалось отыскать немного подорожника и сухих пастушьих сумок.

Она перевела взгляд на охотничий дом. Верхний этаж начал рушиться, столб черного дыма гигантским предостерегающим перстом устремился в ночное небо. Магдалена неожиданно поджала губы.

– Хотя Хаузера эти травы уже не спасут, – сказала она мрачно. – Отец Катарины сгорел там, внутри… До чего же ужасный конец для старика!

Она протянула Симону узелок и вместе с отцом помогла цирюльнику руками растереть травы и листья и приложить их к ранам Барбары и Георга. Бартоломей разорвал свой плащ на длинные полосы для повязок.

– Думаю, секретарю не пришлось долго мучиться, – проговорила через какое-то время Адельхайд Ринсвизер. Кутаясь в шерстяной плащ, который дала ей Магдалена, женщина стояла чуть в стороне; похоже, она еще не оправилась после пережитого. – Он был уже без сознания, когда Зальтер вывел меня из камеры. Наверное, задохнулся, не приходя в сознание.

– Вполне милостиво для человека, который нажил свое состояние на чужой крови, – проворчал Бартоломей и задумчиво посмотрел на горящий дом. – Будучи секретарем в комиссии, Иероним неплохо заработал на тех судах. Теперь ясно, как он смог позволить себе такое жилище у Песочных ворот… Я вообще его недолюбливал – во всем он только выгоду искал.

– И все же он согласился выдать свою дочь за палача, – напомнил Якоб.

Бартоломей с грустью отмахнулся:

– Если Катарина вообще за меня выйдет… После всего, что произошло за последние дни, я в этом сильно сомневаюсь.

Внезапно где-то вдали протрубил охотничий рог. Куизль огляделся в недоумении.

– Черт, а это еще что? Не думаю, что епископ решил поохотиться в такой час. Может, старина Ансвин?

– Ну, не совсем. – Симон наложил последнюю повязку и прокашлялся. – Должен признаться, я все-таки оповестил капитана Лебрехта и стражу перед тем, как мы отправились сюда. Алоизий был столь любезен и предупредил их. Судя по всему, стражники действительно будут здесь не лишними. – Он показал на Барбару и Георга: – Хотя бы для того, чтобы помочь с ранеными и потушить пожар, пока тот не перекинулся на лес.

Фронвизер в смущении почесал нос, а потом ухмыльнулся:

– Кроме того, они помогут с планом, который давно назревал у меня в голове и, возможно, положит конец всей этой истории с оборотнем.

– План, значит? А мне кажется, ты просто струхнул, – усмехнулся Якоб. – Ну почему в зятьях у меня такой трусишка? – Он сухо рассмеялся. – Но ты, черт возьми, пристрелил настоящего оборотня! Не всякий цирюльник может этим похвастать.

Не прошло и нескольких минут, как явились стражники. Всего их было двенадцать во главе с Мартином Лебрехтом. Симон между тем подумал, как привлечь капитана на свою сторону. План, который он составил, пока осматривал убитого пса, был очень рискованным. Все зависело от того, подыграет ли им Лебрехт.

Лебрехт и Адельхайд.

Взглянув на объятый пламенем дом, капитан медленно покивал.

– Может, оно и к лучшему, если этот дом наконец сгорит, – сказал он скорее самому себе. – С ним всегда что-то было нечисто. Поговаривали, что здесь собирался всевозможный сброд… Давно следовало снести его.

Капитан махнул стражникам, и те рассыпались по лесу, чтобы потушить отдельные очаги, которые разгорелись, несмотря на прошедший дождь. Только потом Лебрехт взглянул на небольшую группу, весьма жалкую на вид. Симон предусмотрительно укрыл труп Зальтера и собаку тростником, дабы избежать преждевременных расспросов. Иеремия, напротив, по-прежнему лежал между ними, едва прикрытый плащом Куизля. Рядом лежала без сознания Барбара, и Георг, стиснув зубы, опирался на импровизированный костыль.

– Господи Иисусе! – вырвалось у капитана. – Что здесь произошло? И что там за труп лежит?

Он наклонился и посветил факелом.

– Ну, это довольно долгая история, – ответил Симон. – Думаю, будет лучше, если для начала вы сами все выслушаете.

– Когда мне передали вашу просьбу, я сомневался, стоит ли мне вообще идти сюда. А тут такое… – Лебрехт, хмурясь, оглядел раненых, словно пытался истолковать увиденное. – Ну да ладно, моим людям и без того есть чем заняться. Поэтому выкладывайте!

– Мы изловили оборотня, – начал Симон твердым голосом. – И не одного, а сразу двух. В волчьем обличье и в человеческом. Взгляните сами.

Он отвел Лебрехта в сторону, где под кучей тростника лежали трупы Зальтера и Брута. Цирюльник раскидал стебли, и капитан побелел на глазах.

– Господи! – выдохнул он. – Это и есть оборотень? А человек рядом с ним… это же один из артистов! Это монстр так его растерзал? И кто же тот отчаянный, которому удалось приструнить зверя?

Симон залился краской.

– Ммм… это я. Но позвольте, я расскажу все с самого начала.

Цирюльник постарался быть как можно более кратким. Он в двух словах рассказал о процессе против семейства Хаан, о прежней жизни Зальтера под именем Вольфа Кристофа и его замысле, который стоил жизни викарию. Закончил он на том, как след привел их к старому охотничьему дому, где произошла решающая схватка.

– Зальтер то и дело переодевался в оборотня, чтобы посеять в городе панику. Сначала он наблюдал за своими жертвами, после чего похищал, пытал в этом заброшенном доме и убивал, – заключил Симон. Капитан слушал его, раскрыв от изумления рот. – Раньше он изучал юриспруденцию и подробно знал о различных ступенях пыток, описанных в своде уголовных законов. Зальтер пытал своих пленников так же, как пытали в свое время его родственников. Ступень за ступенью…

Он показал на Адельхайд, которая до сих пор держалась немного поодаль.

– Почтенная супруга аптекаря Ринсвизера и моя юная свояченица – единственные, кому удалось выжить. Они могут все подтвердить. Нет никакого оборотня. Это обыкновенная месть. Маркус Зальтер, он же Вольф Кристоф Хаан, хотел посеять в Бамберге панику, как во времена преследований ведьм. Чтобы горожане сами себе стали палачами. Должен признаться, ему это вполне удалось.

Лебрехт недоверчиво огляделся.

– Хотите сказать, этот Зальтер обвел моих людей вокруг пальца, сам подкинул им дохлого волка и устроил все это представление?

– Э, ну…

Симон на мгновение растерялся, но Магдалена его выручила.

– Вероятно, он хотел освободить своего друга Матео, потому что знал, что тот невиновен, а шкуры принадлежали ему, – выдала она с серьезным видом. – Мертвый волк должен был лишь отвлечь внимание, а ваши стражники сразу на это купились. Не исключено, что они пропустили стаканчик-другой… – Она подмигнула капитану: – Как говорят, от скверной выпивки и дьявол может примерещиться.

– Хм… – Лебрехт поскреб небритый подбородок. – Такое вполне возможно. Я действительно нашел в сторожке пустой бочонок… Уж молчу об ужасах, которые понарассказывали мне ребята. Слишком уж старались они себя выгородить. Я подумал было…

– Что это павиан епископа, которого вы так долго разыскивали? – перебила его Магдалена. – Ну, вряд ли он притащил бы туда мертвого волка.

Лебрехт одарил ее суровым взглядом:

– Я ведь предупреждал, чтобы ни единого слова не просочилось наружу!

Симон примирительно вскинул руки:

– Нам можно доверять, мы сохраним вашу маленькую тайну. Досадно только, что я раньше об этом не догадался. Мы ведь были с мастером Самуилом в зверинце, и я видел там пустую клетку. Но тогда я был занят совершенно другими вещами.

– Эта чертова обезьяна все нервы мне истрепала. Будь моя воля, привязал бы ей камень к шее и утопил в Регнице… Но тогда епископ, наверное, бросил бы меня следом за ним… – Лебрехт вздохнул: – Ну да ладно. Скотина снова сидит в своей клетке… – Он потрясенно покачал головой: – И что же, его высокопреподобие Себастьяна Харзее действительно заразили бешенством? Черт, я-то думал, его и в самом деле укусил оборотень!

Он окинул взглядом поляну, теперь освещенную факелами. Стражники по-прежнему выискивали тлеющие очаги и сдвигали в сторону горящие балки.

– Егерь епископа ведь и впрямь говорил мне еще на прошлой неделе, что в лесах участились случаи бешенства. По-моему, уже убили несколько волков и лисиц.

Лебрехт помедлил, а потом показал на убитого пса:

– Что же до этого зверя… Вы сказали, что нет никакого оборотня. А это тогда что? И что такому монстру понадобилось в такой близости от города?

– Думаю, это вам объяснит кое-кто другой.

Симон вопросительно посмотрел на Бартоломея. Тот стоял, скрестив руки на груди, и упрямо молчал. Через некоторое время Якоб наступил ему на ногу. Бартоломей злобно глянул на брата, но потом неуверенно проворчал:

– Это алан, древняя порода собак. Мне снова удалось ее вывести. Бедняга сбежал из сарая и, видимо, подхватил где-то бешенство.

– Бедняга? – Лебрехт сухо рассмеялся. – Мастер Бартоломей, это настоящий монстр! У вас вообще есть разрешение епископа на такие опыты?

– Нет. – Бартоломей уставился себе под ноги. – Собственно, кроме нас, о Бруте вообще никто не знает.

– Видите ли, именно к этому я и подводил вас.

Симон широко улыбнулся, как обычно, когда предлагал план, который сам же считал гениальным. Он обратился к Бартоломею:

– Значит, об этой собаке никто не знает?

– Ну да! – Палач снова скрестил руки. – Я ведь только что сказал! Почему ты спрашиваешь?

– Что ж, тогда позвольте представить вам настоящего оборотня…

Симон торжественно показал на Брута. Громадный, мускулистый и с длинными зубами, пес даже мертвым казался крайне опасным.

– Вот он.

Лебрехт взглянул на него в недоумении:

– Теперь я вообще ничего не понимаю. Вы же сами сказали, что никакого оборотня нет!

– Его и нет. И все-таки людям нужно показать такого оборотня. Потому что, пока они не увидят его мертвым, никто не успокоится. Подозрения и допросы продолжатся, людей так и будут хватать без вины, пытать, а кого-то, может, даже отправят на костер.

Фронвизер наклонился к Бруту, схватил за загривок и с трудом приподнял, так что пес, казалось, уставился на них с затаенной злобой.

– Людям нужен злодей. Он должен лежать перед ними мертвый, иначе никто не поверит, что он побежден, – продолжал цирюльник. – Брут станет нашим оборотнем. Он огромный, на вид необычный и опасный. И главное, он уже пойман и убит. Лучшего козла отпущения нам не найти.

– Минутку, – перебил его Бартоломей. – Хочешь сказать, мой Брут якобы утащил и прикончил всех этих людей?

– Да, поистине ужасный зверь. – Симон мрачно кивнул, и что-то сценическое появилось в его облике. – Мало того! Брут бродил по улицам Бамберга, он заколдовал викария и превратил его в оборотня. Поверьте, когда мы покажем горожанам пса, многие вспомнят, что уже видели его. Ночью, в темном закоулке, по пути из трактира… Они едва сумели убежать от него, а стражники со Старого двора будут убеждены, что это и есть настоящий оборотень.

– Ха, забудьте! – Лебрехт покачал головой: – Ничего не выйдет. Епископ ни за что…

– А что, если я скажу вам, что на нашей стороне его сиятельство епископ Вюрцбурга, Иоганн Филипп фон Шёнборн, иными словами, сам курфюрст? – строго перебил его Симон. – Он еще сегодня заверил меня, что поддержит нас во всех отношениях. Епископ не хочет, чтобы это происшествие переросло в то, что случилось здесь сорок лет назад. Как мы этому воспрепятствуем, целиком и полностью наша забота. Именно так он и сказал. – Цирюльник тонко улыбнулся. – А епископ Ринек не станет противиться его воле. Ведь он не обойдется без денег своего могущественного друга, чтобы завершить строительство дворца. Или вы думаете иначе?

Последовало напряженное молчание. Симону послышалось, как Якоб и Бартоломей от неожиданности втянули воздух сквозь зубы.

– Так вы… заручились поддержкой курфюрста? – Лебрехт с шумом сглотнул. – Что ж, это меняет дело. Мы… можем, по крайней мере, попытаться.

– Чу́дно. – Симон подмигнул ему и решительно хлопнул в ладоши. – Тогда я попрошу вас вот о чем, капитан. Позовите своих людей и покажите им этого ужасного оборотня. Скажите им, что мы одолели монстра в жестокой схватке, хотя не обошлось без погибших и раненых. Потом мы привяжем зверя к жерди, отнесем в Бамберг и завтра же выставим у позорного столба на овощном рынке. Чтобы все посмотрели на оборотня. Чтобы все убедились, что он мертв, – и с этим ужасом будет покончено.

Лебрехт помедлил, потом с задумчивым видом показал на Барбару и Адельхайд, которая, как и остальные, внимательно следила за разговором.

– А что же с ними? Они ведь знают, что все было не так.

Симон перевел напряженный взгляд на женщин. Барбара ничего не скажет, в этом он не сомневался. И неизвестно еще, что ей запомнилось из ночных событий. Но что же насчет Адельхайд?

«Вот он, момент истины, – подумал цирюльник. – Поможет ли она нам? Поймет ли, насколько важен наш замысел для будущего города?»

– Я… я ничего не скажу, – ответила наконец Адельхайд тихим голосом. – Все будет так, как вы сказали. Оборотень меня похитил. Он… он околдовал меня. Я только сегодня очнулась в этом доме и ничего больше не помню.

Симон вздохнул с облегчением. Но капитана, казалось, по-прежнему одолевали сомнения. Он задумчиво покусывал нижнюю губу и смотрел на громадный окровавленный труп.

Тут Якоб шагнул вперед, схватил зверя правой рукой и поднял, словно это был легкий тюк шерсти.

– Черт возьми, хватит выдумывать! – проворчал он. – Я не то чтобы часто хвалю своего зятя, но в этот раз он действительно предложил здравую идею. Вот что, повесьте этого монстра на городской виселице, чтобы всем было видно. Тогда народ наконец успокоится, и я смогу вернуться в Шонгау!

Он бросил пса. Рядом тихо застонал Бартоломей:

– На виселицу, значит? Собаку?

Лицо капитана неожиданно скривилось в ухмылке.

– Черт, это самая безумная идея из всех, что я слышал! – продолжил Лебрехт со смехом. – А что! Раз уж в нашем распоряжении сразу два опытных палача и сам курфюрст нас благословил, почему бы не попытаться? Ребята!..

Капитан подозвал стражников, и вскоре все столпились вокруг убитого Брута и принялись взволнованно переговариваться. Некоторые крестились или бормотали молитвы, другие осторожно наклонялись к огромному псу и выдергивали клок шерсти или обмакивали пальцы в спекшуюся кровь.

– Вот он, наш оборотень! – объявил Лебрехт громким, торжественным голосом. – Охота закончена. И слава Богу! Теперь давайте отнесем монстра в город и расскажем народу, что здесь произошло!

Солдаты заликовали. При этом они то и дело украдкой поглядывали на труп, словно тот мог внезапно ожить и броситься на них.

Пока стражники искали в лесу подходящую жердь, Якоб осторожно поднял Барбару и направился к реке, где их дожидался в лодке Ансвин. Бартоломей между тем помог хромающему Георгу. Было что-то трогательное в том, как палач и его племянник вместе ковыляли во мраке. Когда, попрощавшись, ушла и Адельхайд Ринсвизер, Магдалена с заговорщическим видом наклонилась к Симону.

– Скажи, насчет епископа Шёнборна, – спросила она вполголоса, – это правда? Курфюрст действительно на нашей стороне?

Симон улыбнулся и неопределенно повел рукой.

– Ну, думаю, когда мы обо всем ему расскажем, Шёнборн примет нашу сторону. Во всяком случае, он заверил меня, что поддержит нас, насколько это возможно. Курфюрст весьма рассудительный человек, он не верит ни в ведьм, ни в колдунов, ни в оборотней. Но пока… – Симон подмигнул ей: – Пока он знает не больше, чем остальные жители.

Магдалена рассмеялась и обняла его.

– Симон, Симон, – сказала она. – Ты у меня трусишка, плут и…

– И безжалостный убийца оборотней, – перебил ее цирюльник с нарочитой суровостью. – Не забывай об этом! А теперь пойдем проведаем детей. Думаю, они заслужили сказку-другую на ночь.

– Только не страшную, – попросила Магдалена.

– Не страшную, обещаю. Страшных историй мне на сегодня хватило.

Взявшись за руки, они пошли по темной лесной тропе, а позади догорали останки зловещего дома.