Глава 11
О боже! Это Зейн Малик!
Глаза Николаса только что не вываливались из орбит. Раньше он никогда не был в Лос-Анджелесе и вообще в большом городе, если не считать Денвера, и то это была однодневная поездка. Мать привела его на ленч к Секкони на Мелроуз – рай для тех, кому не терпится полюбоваться знаменитостями.
– Кто такой Зейн Малик? – спросила Трейси.
– Зейн Малик? Уан дирекшн!
Трейси с недоумением уставилась на него. Николас ответил взглядом, в котором светились жалость и презрение.
– О, не важно. Можно мне еще мороженого с фруктами?
Наступил июль. Жара была под сорок. Пока жители Лос-Анджелеса мудро стремились на пляж или закрывались в машинах и офисах с кондиционерами, Трейси и Николас все утро бродили по улицам, перебегая от одной туристической достопримечательности к другой. Раньше Трейси отправляла сына в летний лагерь Бивер-Крик в Колорадо. Ник проводил каникулы, бултыхаясь в воде, ловя рыбу и плавая на каяках, и всегда оставался доволен. Но в этом году она решила, что сыну пора повидать мир.
Блейк Картер был против:
– Не вижу, что может Лос-Анджелес предложить такого, чего нет в Стимбоуте.
– Разнообразие? – спросила Трейси, вскинув брови.
– Имеете в виду этих фриков на Венис-Бич?
– Бросьте, Блейк. Я знаю, вы не городской житель. Но там Голливуд, история кино. Музеи и тематические парки. Я повезу его на студию «Юниверсал» и, возможно, на игру «Лейкерс». Здесь он от всего отгорожен.
– Детей и нужно от всего отгораживать, – возразил Блейк. – Если он хотя бы был тинейджером. Но он слишком молод, Трейси. Помяните мои слова: ему не понравится.
Николас влюбился в город. Все в Лос-Анджелесе волновало его. От еды и палящей жары до улиц, заполненных «Ламборгини», «Феррари», «Бугатти», «Теслами», до фриков на Венис-Бич, которых так презирал Блейк Картер – раскрашенных серебристой краской мимов, заклинателей змей, проституток-трансвеститов и гадалок с лицами, покрытыми экзотическими тату.
– Потрясающее место! – твердил он вечер за вечером в их люксе отеля «Бель-Эйр». – Давай переедем сюда, ма! Пожалуйста!
Принесли вторую порцию мороженого с фруктами. Он атаковал гору взбитых сливок и помадки с тем же энтузиазмом, что и первую.
Трейси пила кофе, довольствуясь тем, что наблюдала за сыном. Но тут ее внимание привлекла вошедшая компания.
Первое, что увидела Трейси, было ожерелье.
Похититель драгоценностей всегда остается похитителем драгоценностей. Хотя, по правде говоря, трудно будет не заметить нить рубинов, каждый величиной с кулачок ребенка, которая висела на тощей шее крайне непривлекательной женщины средних лет. Ослепительно красивое украшение, какого Трейси давно не видела. А видела она много чего…
Женщина была с мужем, приземистым, похожим на жабу мужчиной с выпученными глазами, явно знакомыми Трейси. Но где она их видела?
Третьей была молодая женщина. Трейси оглядела ее сзади и заметила только, что она была высокой, стройной и элегантной. И тут женщина повернулась. Трейси поперхнулась кофе, обжегшим горло и вызвавшим слезы на глазах.
– Ты как, ма?
– В порядке, милый. – Трейси промокнула глаза салфеткой, одновременно воспользовавшись ею, чтобы скрыть лицо. – Заканчивай свой десерт.
Этого не может быть.
Не может быть!
Ребекка Мортимер? Девушка из Британского музея. Девушка, которую Трейси застала в своей спальне с собственным мужем много лет назад. Девушка, которая собственноручно разрушила ее, Трейси, жизнь, была здесь, в Лос-Анджелесе, в этом же ресторане. Сидела менее чем в десяти футах от нее!
Конечно, выглядела она иначе. Прошло почти десять лет, что ни говори. Длинные рыжие волосы теперь стали платиновыми и были коротко, почти по-мальчишески, острижены. Но в фигуре не было ничего даже отдаленно мужского, особенно в мини-платье от Эрве Леже. Или в кокетливом повороте головы, когда она смеялась над шутками толстяка.
Теперь Трейси поняла, кто это. Ну конечно! Алан Брукстайн, режиссер. Значит, это те самые знаменитые иранские рубины.
Всей истории она не помнила. Но там была замешана любовница бывшего шаха Ирана, которую пытали и задушили за это ожерелье. А может, смерть ее была другой, но в любом случае не менее ужасной. «Вэнити Фэйр» поместила статью об этом, где говорилось, что никого из владельцев судьба не пощадила. Лиз Тейлор безуспешно пыталась купить ожерелье перед смертью, а потом оно снова исчезло из виду. Брукстайн приобрел его для жены в прошлом году посредством тайной, видимо незаконной, сделки, за неизвестную сумму. И вот оно, на глазах у всех, свисает с шеи женщины за обычным ленчем, как цепь мэра!
Трейси подозвала метрдотеля.
– Это Алан Брукстайн и его жена, верно? – тихо спросила она.
– Да, мэм. Они часто здесь бывают.
– Вы, случайно, не знаете, кто эта молодая женщина с ними?
Метрдотели, как правило, не снисходят до того, чтобы сплетничать о своих посетителях. Но очень красивая миссис Шмидт отличалась от обычных туристов. Она положительно излучала класс.
– Кажется, ее зовут Лайза Каннингем. Я видел ее здесь раньше, с Шейлой… миссис Брукстайн. Она англичанка. Актриса.
«Вот это верно, – с горечью подумала Трейси. – Чертовски хорошая актриса».
Она наблюдала, как Лайза делит внимание между режиссером и его женой, льстиво улыбаясь обоим. А в предыдущем воплощении – будучи Ребеккой, невинной студенткой археологического факультета – она так же хорошо играла наивную, милую девушку с ангельским характером.
И тут до Трейси внезапно дошло. «Она не актриса. Не студентка. Она мошенница. Как Джеф и я! Она одна из нас!»
Теперь это было так очевидно, что Трейси понять не могла, почему не сообразила раньше. Еще в Лондоне. Когда это было жизненно важно.
«Она мошенница и явилась сюда, чтобы украсть рубиновое ожерелье».
– Ма? Ты выглядишь странно. Уверена, что хорошо себя чувствуешь?
– Все прекрасно, милый.
Трейси почти забыла о присутствии Николаса. Ее щеки раскраснелись, а сердцебиение все учащалось, обретая знакомый, давно забытый ритм.
«Я сыграю в ее собственную игру. И на этот раз обязательно выиграю».
К тому времени, когда Трейси оплатила счет, решение было принято.
Она украдет рубины Шейлы Брукстайн.
Трудно было сказать, кто больше наслаждался всю следующую неделю – Трейси или Николас. Она честно выполняла обязанности мамочки и возила сына по городу, а сама готовилась к работе. Украсть рубиновое ожерелье у жены влиятельного голливудского режиссера было делом нелегким. Долгие дни беготни по городу с сыном сменялись такими же длинными ночами, в которые она старалась узнать все возможное об Алане и Шейле Брукстайн и легендарных иранских рубинах.
Через два дня план был готов.
Нелегкий, дерзкий и безумно рискованный. Хуже того, на выполнение у нее было всего десять дней.
Трейси и Николас находились у знака «Голливуд», когда ее телефон зазвонил.
– Алло?
– Так это действительно ты? – Мужчина на другом конце линии удивленно произнес: – Будь я проклят! Я думал, ты умерла.
– Спасибо, Билли, рада это слышать, – улыбнулась Трейси. – Ты все еще в ювелирном бизнесе?
– Трахают ли еще священники маленьких мальчишек? Что у тебя для меня, солнышко?
– Пока ничего. Не можешь позже встретиться со мной в «Бель-Эйр»?
Трейси ненавидела американские горки. Но Николасу каким-то образом удалось уговорить ее на «Апокалипсис» в «Сикс-флэгс-мэджик-маунтин». Они пристегнулись, и Трейси сосредоточилась на том, чтобы удержать ленч в желудке, когда на ее айфоне выскочило сообщение: «Это то, о чем я думаю?»
«Ни в коем случае», – ответила Трейси.
«Жаль. Дама, о которой я думал, могла похвастаться изумительной грудью. Интересно, так ли это еще?»
«Мне нужен контакт в страховом агентстве «Беверли-Хиллз». У тебя есть такой?»
«Возможно. У тебя есть последняя фотография топлес, которую можешь мне переслать?»
Трейси громко рассмеялась.
– Видишь? – ухмыльнулся Николас, когда они рванулись вперед. – Я же говорил – «Апокалипсис» – это здорово!
Алан и Шейла Брукстайн жили в очень большом, очень уродливом доме за очень большими, очень уродливыми воротами, к северу от бульвара Сансет в Беверли-Хиллз. Псевдотюдоровский особняк был окружен яркими цветами, оттенки которых никак не сочетались. Подъездная аллея по обеим сторонам была уставлена сотней отвратительно отталкивающих керамических гномов.
– Вам понравились гномы, верно? Это моя жена их собирает. Ей их присылают со всех концов света. Япония, Франция, Россия, даже Ирак. Вы и представить не могли, что Ирак производит садовую скульптуру, верно? Но я скажу вам, мисс Лейн…
– Пожалуйста, зовите меня «Тереза».
– Тереза. – Алан широко улыбнулся. – Мы живем в забавном старом мире.
Страховой агент, роскошная молодая женщина, улыбнулась и согласно кивнула. Алан Брукстайн редко проводил подобные встречи лично. Беседа с представителем «Хоум иншуренс» входила в обязанности его личного помощника Хелен. Но когда мисс Тереза Лейн впервые пришла сюда, он случайно увидел ее. Один взгляд на стройную фигуру, красивое умное лицо и каскад каштановых волос – и график дня Алана раздвинулся быстрее, чем ноги Ким Кардашьян в номере отеля игрока НБА.
– У вашей жены потрясающий вкус. В жизни не видела более поразительного ожерелья.
– Положим, это мой вкус, – похвастался Алан. – Это я выбрал ожерелье для нее. Хотите видеть сейф?
– Поэтому я и здесь, – тепло улыбнулась Трейси.
Николас был в однодневном лагере серфингистов в Малибу. Трейси придется забрать его только через несколько часов, но она все же торопилась поскорее покончить с этим и убраться отсюда. В ее кошмарах появлялся настоящий агент из «Кристи» и разоблачал ее.
Но Трейси твердо сказала себе, что этого не будет. Только адреналин в крови зашкаливал. Ставки были слишком высоки.
– Нам сюда, Тереза. Осторожнее.
Брукстайн повел ее через лабиринт коридоров, устланных толстыми бежевыми коврами, похожими на марципановую глазурь. Сахариновые импрессионистские картины в хаосе розово-голубых и зеленых тонов висели на стенах с обоями в мелкий цветочек, от которых Либераче затрясло бы. Две горничные в полной униформе распластались по стенам, пропуская Трейси и режиссера. Трейси заметила страх на их лицах: очевидно, слухи о жестокости и злобности Брукстайна, доходившие до нее, были чистой правдой.
Сейф или, вернее, сейфы были в комнатах хозяев, за панелью в гардеробной Шейлы.
– У вас их три?
– Четыре.
Алан раздулся от гордости, что делало его еще более похожим на жабу.
– Эти три – просто маскировка. Там лежит по нескольку ценных вещиц, достаточно для того, чтобы вор посчитал, будто напал на сокровище. В третьем находится точная копия иранских рубинов, только выращенных. Невооруженным глазом невозможно отличить от настоящих. Хотите посмотреть?
Он отпер сейф, вынул ожерелье, которое Трейси видела у Секкони, и повесил ей на руку. Камни были тяжелыми и сверкали, как угли в камине.
– Это подделка?
– Подделка.
– Впечатляюще.
– Спасибо, Тереза.
Взгляд Алана Брукстайна как магнитом тянуло к груди Трейси.
– Ваша жена носит это на людях?
– Иногда.
Брукстайн положил ожерелье в сейф.
– Она носит и то и другое. Подделку и настоящее, если предстоит что-то особенное. Вроде гала в Лос-анджелесском музее искусств в субботу вечером. Она наденет настоящее. Меня награждают премией «Грэмми» за жизненные достижения, – не удержался он.
– Поздравляю. Ваша жена, должно быть, счастлива за вас.
Алан нахмурился.
– Не знаю. Она, должно быть, счастлива выставить напоказ эти рубины, чтобы все ее подруги чувствовали себя последним дерьмом. Понимаете, о чем я? – Он невесело рассмеялся. – Говоря по правде, Шейла, как и остальные, не может отличить настоящих камней от подделки. Если вещь большая, красная и блестящая, ей нравится. Что-то вроде гномов.
Трейси последовала за Аланом в его гардеробную. Фальшивая панель на задней стенке шкафа сдвинулась, открывая четвертый сейф.
– Код меняется каждый день.
– Для всех сейфов или только для этого?
– Для всех.
– Кто меняет коды?
– Я. Только я. Никто не знает, что я поднимаюсь сюда каждый день. Даже Шейла. Я ценю внимание вашей компании, Тереза, но вы, наши охранники, объединив силы, вкупе с системой сигнализации, делают все для нашей защиты.
Трейси кивнула.
– Не возражаете, если я немного осмотрюсь?
– Будьте моей гостьей.
Трейси сняла туфли и стала ходить из комнаты в комнату. Она заглядывала в чуланы, поднималась по полкам, шарила в костюмах, рубашках, платьях и туфлях Брукстайнов. Из большой сумки «Прада» она вытащила оборудование, выглядевшее как электронные мониторы, которые производили странные щелкающие звуки, если провести ими по краям зеркал.
– Отлично.
Со своей позиции наверху деревянной стремянки, где изучала безопасность потолочной панели, Трейси неожиданно обернулась.
Алан, стоявший у подножия стремянки и уже собиравшийся полюбоваться ее трусиками, отпрыгнул на милю.
– Что? Какая-то проблема?
– К счастью, нет, – улыбнулась Трейси. – Никаких камер или устройств. Согласна, вы достаточно защищены. Хотя на вашем месте я с большой осторожностью выбирала бы служащих, которым вы позволяете входить в эту комнату. У нас были случаи, когда горничные устанавливали микрокамеры рядом с сейфами, фотографировали коды открывания и закрывания дверей, а потом передавали их бойфрендам, которые грабили вышеуказанные дома.
– Только не наши горничные, – пошутил Алан. – У этих мексиканок ума на такое не хватит. У любого дикаря и то мозгов больше.
Но при этом подумал, что это хорошая рекомендация. Болван из последнего страхового агентства ни разу не дал практичного совета вроде этого.
– Вы умная девушка, Тереза. И очень дотошная. Мне это нравится. У вас есть еще какие-то подсказки для меня?
Трейси подождала секунду, прежде чем медленно раздвинуть губы в улыбке.
– Собственно говоря, Алан, да.
Элизабет Кеннеди терпеть не могла глупых богатых женщин. К несчастью, по роду работы ей почти всегда приходилось иметь дело с такими. Хотя немногие были так глупы, как Шейла Брукстайн.
– Честно говоря, вряд ли я смогу выносить это и дальше, – сказала Элизабет партнеру. – Эта женщина – просто идиотка безмозглая.
– Сосредоточься на деньгах, – коротко предложил партнер.
– Пытаюсь.
Элизабет Кеннеди проводила много времени с богатыми глупыми женщинами вроде Шейлы Брукстайн. Элизабет выросла в бедной семье и не собиралась никогда туда возвращаться. Но роль британской актрисы Лайзы Каннингем, новой лучшей подруги Шейлы, начинала сильно действовать на нервы.
– Какое лучше, Лайза? Алайя или Баленсияга?
Лайза, она же Элизабет Каннингем, была в гардеробной Шейлы Брукстайн, помогая подруге одеться к сегодняшней церемонии Лос-анджелесского музея искусств – Алану, тщеславному мужу Шейлы, присудили какую-то премию.
– Попробуй сначала Баленсияга! – крикнула она в спальню.
Пока Шейла облачала тощее тело в слои черного шелка сложного кроя, Элизабет вытащила из сумочки фальшивое ожерелье, заказанное ее партнером. Мгновение – и она подменила его на настоящее, которое Алан извлек из сейфа в гардеробной и положил на комод жены.
– Принести ожерелье?
– Ты ангел, Лайза, – обрадовалась Шейла.
Элизабет застегнула фальшивые рубины на костлявой шее миссис Брукстайн. И ощутила мимолетное беспокойство, когда та нахмурилась, глядя в зеркало. Неужели она может понять разницу?
Но лоб Шейлы разгладился. На губах появилась обычная, пустая, самодовольная улыбка.
– Как я выгляжу?
«Как сморщенная старая индейка с нитью ничего не стоящих красных камней вокруг шеи».
– Потрясающе. Алан умрет от гордости.
– А все остальные жены режиссеров задохнутся от зависти. Суки, – злобно пробормотала Шейла.
Прошел почти час, прежде чем Шейла наконец отбыла в своем «Бентли Континентале» с водителем. За это время Лайза причесала и сбрызнула лаком ее редеющие волосы и помогла визажисту наложить толстые слои тонального крема, который, по убеждению Шейлы, молодил ее, но на самом деле придавал коже вид затвердевшей глины. Все это время Шейла болтала, болтала и болтала.
– Как я могла обходиться без тебя, Лайза?!
– Ты мне как сестра.
– Просто невероятно, насколько много у нас общего. И мы обе так умеем слушать. Алан никогда меня не слушает. Считает дурой. Клянусь богом, этот подонок…
«Больше никогда», – подумала Лайза, направляясь к кондоминиуму «Сенчури-Сити» на встречу с партнером. Бесценное рубиновое ожерелье было надежно спрятано в сумочке. Завтра в это время она будет на яхте в Карибском море.
«Прощай, Шейла. Прощай, Лайза Каннингем! Счастливо оставаться!»
– Ты идиотка, которую провели, как ребенка!
Элизабет почувствовала, как кровь бросилась в лицо. Не от стыда. От гнева. Как смеет партнер так ее унижать? И это после всех месяцев, ушедших на то, чтобы подобраться к Брукстайнам! Бесконечных отупляющих часов в компании Шейлы. Флирта с отталкивающим Аланом!
– Моей работой было подменить иранские рубины. Что я и сделала. А твой вклад был каким, черт возьми?
– Твоей работой было достать иранские рубины. А это не иранские рубины. – Партнер поднял взгляд от увеличительного стекла. – Это такая же подделка, как и твоя.
У Элизабет закружилась голова. Шейла не могла намеренно обмануть ее. Во-первых, у нее не было причин, во-вторых, она недостаточно умна. Алан Брукстайн, должно быть, поменял местами ожерелья и сегодня выложил подделку, ничего не сказав жене.
Неожиданно ее осенила неприятная мысль:
– Что, если он купил не настоящие рубины? Что, если надули его?!
– Не будь дурой, – грубо бросил партнер.
– Это возможно.
– Невозможно. Думаешь, я не проверил это несколько месяцев назад? В отличие от тебя я все делаю тщательно. У Брукстайна есть настоящее ожерелье. Должно быть, так и лежит в сейфе. Придется вернуться и раздобыть его.
Элизабет поколебалась. Она просто жаждала посоветовать партнеру засунуть это ожерелье себе в зад. И сказать, что она не привыкла выслушивать приказы. Но потом подумала о том, сколько времени и усилий вложила в эту работу. И о пустом доме Брукстайнов…
– Дай мне чертов код.
Элизабет соображала быстро, оценивая все возможные риски и стратегии. Гала-вечер продолжится еще несколько часов, возможно, и дольше. Так что вряд ли кто-то из Брукстайнов вернется пораньше. Их экономка Кончита тоже уже ушла домой, значит, дом будет пуст, но на сигнализации. Это не проблема. У Элизабет был ключ, и она знала код.
Большую проблему представляли двое охранников, Эдуардо и Нико, патрулировавшие дом по ночам. Оба видели Лайзу, что давало возможность войти через входную дверь и объяснить, что она кое-что забыла. Беда в том, что, когда кражу обнаружат, заподозрят именно ее. А кражу обнаружат, скорее всего, уже сегодня ночью. Это означало, что и копы, и ФБР будут искать ее. Составят фоторобот, так что ее ждут всякие неприятности и осложнения, без которых она предпочла бы обойтись.
Наконец она решила, что будет легче просто вломиться в дом – закрыть лицо и проскользнуть в окно. У нее будет сорок секунд, чтобы отключить сигнализацию, времени более чем достаточно. А Эдуардо и Нико вряд ли обладают навыками сотрудников ЦРУ. Она просто подождет, пока они отвлекутся, заговорят друг с другом, а потом спокойно проникнет в дом вне зоны их видимости.
К тому времени, как Элизабет остановилась в переулке за домом и выключила двигатель и фары, ее сердечный ритм почти не участился. Вся эта история с поддельным ожерельем ужасно раздражала. Но все легко исправить, и результат будет стоить усилий.
Натянув на лицо черную шелковую шапку с прорезями для глаз (крайне важно работать с комфортом, а привычная Элизабет маска прилегала словно вторая кожа), она уже хотела распахнуть дверцу и выйти из машины, но вдруг насторожилась.
Окно хозяйской спальни открылось, послышался тихий шорох разворачиваемой веревки. Через секунду в окне показалась маленькая, одетая в черное фигура и спустилась по веревке с бесшумной грацией паука, скользящего по собственной паутине. Наблюдать это было так же увлекательно, как балет. Неизвестный замер на маленькой плоской крыше, футах в двенадцати от земли. Там он задержался, похоже оценивая расстояние, мягко, как кошка, прыгнул на ограду футах в тридцати от того места, где стояла Элизабет.
Элизабет обуял запоздалый гнев. Бегство взломщика казалось виртуозным представлением, и на секунду она почувствовала искреннее восхищение. Но теперь на нее нахлынули другие эмоции.
«Не могу поверить! Я приложила столько усилий, а кто-то меня обогнал! Этот ублюдок украл мое ожерелье!»
В этот момент человек на стене повернулся и уставился прямо на машину Элизабет. Сунув руку в рюкзак, он издевательски помахал нитью рубинов в сторону Элизабет.
– Ну уж это вообще!..
Элизабет включила фары. Даже с этого расстояния она видела красивый блеск камней, словно дразнивших ее. И тут одетый в черное человек стянул с головы шапку. По плечам рассыпался водопад каштановых волос. Женщина! Ей улыбалась та, кого она уже не думала встретить еще раз. Ей показалось, что она увидела, как торжествующе сверкнули зеленые глаза.
Сев в машину, Трейси послала сопернице воздушный поцелуй и умчалась в ночь.
Элизабет Кеннеди просидела в машине пять минут, прежде чем наконец позвонила.
– Ты раздобыла его? – Голос партнера был холодным, резким, требовательным. За эти годы Элизабет успела его возненавидеть.
– Нет, – ответила она в тон. – Я опоздала.
– То есть как это «опоздала»? До возвращения хозяев еще несколько часов.
– К тому времени, как я добралась до места, кое-кто успел украсть ожерелье. Я видела, как он уходил.
На другом конце линии долго молчали.
– Ни за что не угадаешь, кто это был, – продолжала Элизабет.
Снова молчание. Партнер Элизабет терпеть не мог игру в угадайки. Да и вообще в любые игры.
– Трейси Уитни.
Когда партнер заговорил снова, Элизабет могла поклясться, что различила в его голосе следы эмоций:
– Это невозможно. Трейси Уитни больше не работает. Она почти наверняка мертва. Никто не видел ее вот уже…
– …почти десять лет. Я знаю. Я там была, помнишь? Но говорю тебе, это была Трейси Уитни. Я сразу ее узнала. И совершенно уверена, что она узнала меня.
В отеле Трейси заплатила няне и дала щедрые чаевые.
– О, это так мило с вашей стороны. Как кино?
– Волнующе. Мне очень понравилось.
После того как няня ушла, Трейси прокралась в комнату Николаса и долго смотрела на спящего сына. Сегодня она ужасно рисковала, позволив Ребекке – Трейси всегда будет думать о ней как о Ребекке – увидеть ее лицо. Но дело того стоило.
«Я хотела, чтобы она знала, кто ее перехитрил».
Завтра Трейси отнесет рубиновое ожерелье к скупщику и покинет Лос-Анджелес, став богаче на сумму с шестью нулями. Но не деньги заставляли адреналин бушевать в ее крови, а эндорфины – плясать в мозгу. И дело было даже не в возможности перехитрить свою Немезиду, точнее, не только в ней. Это была радость пианиста-виртуоза, обретшего свой инструмент после многолетней ссылки. Восторг опытного хирурга, вернувшего себе умение владеть руками после аварии. Это похоже на возвращение к жизни, когда ты даже не понимал, что мертв.
«Трейси Шмидт – вот кто я теперь, – твердо сказала себе она. – Сегодняшнее дело – одноразовое. И только».
Она повторила это столько раз и с такой убежденностью, что к тому времени, как заснула, почти поверила себе.
А тем временем партнер Элизабет Кеннеди повесил трубку и, весь дрожа, сел на кровати.
Трейси Уитни жива?!
Возможно ли это после стольких лет?
Элизабет казалась совершенно уверенной. Несмотря на всю свою небрежность, она вряд ли способна ошибиться в чем-то настолько важном. Кроме того, логика подсказывала, что выводы Элизабет верны. В отличие от неверных человеческих эмоций, на логику можно положиться, она никогда не бывает не права. Только Трейси могла с такой дерзостью украсть ожерелье. Трейси, которая каким-то образом их перехитрила. Не тупые Брукстайны. Трейси Уитни – виртуоз. Блестящий ум. Конечно, он научил Элизабет всему, что знал сам, там, где дело касалось идеального ограбления. Он бы и не занялся этим бизнесом, если бы не Трейси. Какой беспощадной иногда может быть ирония жизни!
Теперь было плевать на ожерелье. Ожерелье не играло роли. И ничто больше не играло роли, за исключением одного, простого, невероятного, пьянящего факта – Трейси Уитни вернулась.
