Глава ХХII. Тяжелая ночь
Мы подбирали раненых весь день.
Около полудня по всей линии бивуаков пронеслись крики: «Да здравствует император!» Император со своим штабом делал смотр армии. Через час крики смолкли. Войска, очевидно, двинулись в поход.
Мы долго ожидали приказа идти вслед, но к нам никто не являлся. Капитан Флорантен поехал посмотреть в чем дело и вернулся с криком:
— Бейте сбор!
Остатки батальона выстроились и скорым шагом двинулись из деревни. Вся армия уже ушла. Многие отряды тыла тоже не получили приказа выступать и, увидев, что армия двинулась, пошли за ней сами, без приказа.
Я был рад, что мы остались в тылу, и никто нас не мог упрекнуть за это: ведь нам было приказано подбирать раненых! Но капитан Флорантен считал это для себя позорным.
Мы шли быстро. Снова начался дождь, и нам приходилось шлепать по грязи. Ночь наступала. Такой отвратительной погоды я никогда не видел. Дождь лил как из ведра, мы промокли до нитки. К тому же изрядно проголодались.
Бюш повторял:
— Если бы мне сейчас дали десяток печеных картошек, я был бы вполне доволен!
А я в своих грезах видел нашу теплую, уютную комнатку, Катрин, угощающую нас с дядюшкой Гульденом жирным супом и котлетами.
Стало совсем темно. Мы узнавали дорогу только по грязи: шлепай по грязи и не собьешься!
Около восьми часов мы услышали отдаленный гул.
Одни сказали:
— Это гроза!
Другие:
— Это пушки!
К вечеру мы подошли к перекрестку двух больших дорог, который назывался «Катр-Бра». Здесь маршал Ней дал сражение англичанам, чтобы помешать им прийти на подмогу пруссакам. У Нея было 20 тысяч против 40 тысяч англичан.
На перекрестке стояло два дома, переполненных ранеными. Кругом поля овса и ячменя были завалены трупами. Здесь я впервые увидел красные мундиры английских солдат.
Капитан велел нам остановиться и вошел в один из домов. Мы остались мокнуть под дождем. Через некоторое время капитан вышел в сопровождении дивизионного командира Донзело. Командир громко смеялся. Оказалось, что нам следовало идти совершенно в другую сторону и присоединиться к армии Груши. Нам было приказано немедленно двинуться дальше.
Я думал, что упаду от усталости. Дело стало еще хуже, когда мы догнали обоз и были вынуждены идти около дороги, по глинистому полю.
К одиннадцати часам ночи мы пришли в Женапп. Деревня была загромождена фургонами, пушками и обозом. Отсюда мы пошли прямиком через поля и нивы, словно дикари, не щадящие ничего. Через каждые двести шагов были расставлены драгуны, которые кричали: «сюда! сюда!» и указывали дорогу.
В полночь мы вышли на дорогу. Здесь стояла ферма, в которой находился генералитет. Наш капитан вошел туда, а мы один за другим, не обращая внимания на оклики офицеров, перелезли через изгородь и стали вырывать штыками репу и другие овощи. Через две минуты весь огород был опустошен.
Когда капитан вернулся, мы уже по-прежнему стояли в рядах.
За грабеж во время войны обыкновенно расстреливают. Но что нам было делать? Нам не выдавали в тот день рационов, и у нас было с собой лишь по горсти риса. А без говядины от риса мало толку. На другой день — перед битвой при Ватерлоо, нам выдали лишь по порции водки.
Мы пошли дальше. Когда взобрались на небольшую возвышенность, мы, несмотря на дождь, увидели бивуаки англичан. Нам велели расположиться во ржи, среди других полков. Был отдан приказ не разводить огня и потому мы не видели своих.
Солдаты спали, как цыгане, под проливным дождем, дрожали от холода, мечтали об истреблении своих врагов и были рады, если у них имелись репа, брюква или что-нибудь подобное.
Я думал: «Неужели это жизнь честных людей? Разве для этого Бог создал нас? Разве не ужасно, что король или император, вместо того чтобы заботиться о нуждах страны, развивать торговлю, распространять образованность и содействовать свободе, довел нас до такого ужасного состояния?»
Впереди виднелись лагеря англичан. Там горели костры. Солдаты, получившие порцию мяса, водки и табаку, грелись у огня. Меня возмущало это зрелище. У меня зуб на зуб не попадал.
Кое-как я все-таки заснул.
Я проснулся около пяти часов утра. Перезванивались колокола окрестных селений. На растоптанных нивах лежали спящие солдаты. Небо было хмурым.
Эта картина навела на меня грустные мысли и воспоминания о родине.
«Сегодня воскресенье, день мира и отдыха», — подумал я, и мне вспомнилось, как я проводил этот день в Пфальцбурге.
Лагерь стал просыпаться. Заиграли зорю. Солдаты начали вставать. Три дня маршей и сражений и отсутствие рационов сделало людей сумрачными. Разговоров не было слышно. Всякий думал свою думу.
Перед нами расстилалась громадная равнина, занятая англичанами. Позади них, на холме, стояла деревня Мон-Сен-Жан. За ней, уже совсем на горизонте, виднелся громадный лес.
Я понимал, что теперь нам предстоит генеральное сражение, какого я, может быть, еще ни разу не видел.
