Глава ХIII. Разлука
Я выскочил из дому, как безумный. Зебеде, возвращавшийся в казарму, сообщил мне, что офицер, заведующий обмундировкой, будет в мэрии в пять часов и что мне надо быть к этому времени там. Я выслушал эти слова как сквозь сон. Выйдя за городскую черту, я побежал бегом. Не могу описать своего ужасного состояния. Я был готов бежать так до самой Швейцарии.
Тетя Гредель в это время находилась в своем огороде, где она подставляла колышки к бобам. Она заметила меня издали и очень удивилась: «Ведь это Жозеф! Что он там делает в поле?»
Я выбежал на ухабистую, песчаную дорогу, раскаленную солнцем и стал медленно подниматься по ней. Я шел, опустив голову, и думал: «Ты никогда не осмелишься войти!» Вдруг из-за изгороди раздался голос тети:
— Это ты, Жозеф?
Я вздрогнул:
— Да… это я…
Она вышла в небольшую аллейку бузины и, заметив мою бледность, сказала:
— Я догадываюсь, почему ты пришел: ты отправляешься с полком. Так ведь?
— Я останусь в Меце, при арсенале… Все остальные пойдут далее… а я, к счастью, останусь в Меце.
Она ничего не сказала. Мы вошли в кухню, где было весьма прохладно по сравнению с тем, что творилось снаружи. Тетя села, и я прочел ей письмо полковника.
— Ну, слава богу, — сказала она.
Затем мы сидели и молча глядели друг на друга. Через несколько минут она обняла меня за голову и крепко поцеловала. Я заметил, что она тихо плакала.
— Вы плачете… Но ведь я останусь в Меце!..
Она ничего не ответила и пошла в погреб за вином. Налив мне стакан, она спросила:
— Ну а что говорит Катрин?
— Она и дядюшка Гульден очень довольны, что я останусь при арсенале.
— Да, это хорошо. Они приготовят тебе все, что надо?
— Да, и в пять часов я должен получить в мэрии форменную одежду.
— Ну, так иди! Поцелуй меня… Я пойду в город… Я не хочу поглядеть на отправку батальона… Я останусь дома… Я хочу жить дольше… Катрин нуждается во мне…
Она начала рыдать, но сразу удержалась и спросила:
— В каком часу вы отправляетесь?
— Завтра, в семь часов.
— Ну, так я приду к Катрин к восьми часам. Ты будешь уже далеко, но будешь знать, что мать твоей жены там… что она любит вас… что у нее на свете есть только вы одни…
Старуха разрыдалась. Она проводила меня до дороги, и я пошел домой, ничего не видя и не слыша.
В пять часов я был в мэрии, в том самом проклятом зале, где я вытянул несчастливый солдатский жребий. Мне выдали шинель, брюки, гетры и башмаки. Зебеде велел одному из служителей отнести все это в казарму.
— Ты придешь надеть все это пораньше, — сказал он мне. Твое ружье и патронташ в казарме.
Когда я вернулся домой, дядюшка Гульден сидел за работой. Он обернулся, но ничего не сказал.
— Где же Катрин? — спросил я.
— Она наверху.
Я подумал, что она плачет там. Хотел подняться наверх, но ноги не повиновались, и у меня не хватало мужества. Я рассказал дядюшке о своем посещении тети Гредель. Потом мы сидели, погруженные в свои мысли, и не осмеливаясь взглянуть друг на друга.
Настала ночь. Когда Катрин спустилась, было уже совсем темно. Она накрыла на стол. Потом я взял ее за руку и посадил к себе на колени. Так мы сидели с полчаса.
— Зебеде не придет?
— Нет, его задержали на службе.
— Ну, так давайте ужинать.
Ни у кого не было аппетита. Часов в девять Катрин убрала со стола, и мы разошлись спать. Это была самая ужасная ночь в моей жизни. Катрин была, как мертвая. Я окликал ее, она ничего не отвечала. Я пошел сказать об этом дядюшке Гульдену. Старик оделся и поднялся к нам. Мы дали Катрин воды с сахаром. Она пришла в себя и встала.
Она опять села мне на колени и стала просить не покидать ее, как будто я уходил по доброй воле. Она была вне себя. Дядюшка хотел пойти за доктором, но я воспротивился. Лишь к утру она немного оправилась. Долго плакала и наконец заснула на моих руках. Я перенес ее на кровать, но не осмелился поцеловать и тихо вышел.
Когда мы спустились, дядюшка Гульден сказал:
— Она спит и ничего не знает… Так лучше… Ты уйдешь пока она спит.
Я благословлял Бога, что Катрин заснула.
Мы сидели, прислушиваясь ко всякому шуму. Наконец барабаны загремели сбор. Дядюшка серьезно посмотрел на меня, и мы встали. Он взял ранец и молча надел мне его на плечи.
— Жозеф, — сказал мне старик, — повидай в Меце начальника арсенала, но не очень рассчитывай на него. Опасность так велика, что Франция нуждается во всех своих сыновьях.
Мы вышли на улицу, и я направился к казарме.
Зебеде показал мне, где находится моя форменная одежда. Я припоминаю еще, что старик Зебеде свернул мое штатское платье и обещал отнести его нашим после ухода батальона.
Батальон прошел по улицам города. За нами бежало несколько мальчишек. Часовые у ворот взяли на-караул.
Мы ступили на дорогу, которая вела к Ватерлоо.
