Тридцать один
Больше всего в Риджентс-парке Стэн любил кафе «Честная колбаска», что рядом с Лондонским зоопарком. Я сидел на улице за столиком, пес – у меня на коленях. Мы как раз ели сандвич с беконом, когда появилась она. Рано или поздно все владельцы собак в Центральном Лондоне приходят в «Честную колбаску».
– Опять вы, – сказала Наташа.
Садиться она не стала. Сьюзан и Стэн закружились, обнюхивая друг друга, но танец собачке вдруг надоел, она развернулась и тявкнула прямо в морду моего пса. Тот попятился, поджав хвост, и отступил ко мне поближе.
– Вот так встреча, – сказала Наташа. – Как там говорится у англичан? Нарочная случайность? Привет, Стэн.
Что ж, обрадовалась хотя бы моей собаке.
– Хорошая поговорка, – ответил я. – Сегодня хотел к вам зайти, но мне сказали, что вы переехали.
– Я теперь живу по другую сторону парка, на Мэрилебон-роуд. Выбрала квартиру поменьше.
Я протянул ей конверт из плотной коричневой бумаги:
– Ваша кассета. Я приходил ее вернуть.
Наташа сжала губы, взяла конверт, но за столик так и не села. Делать этого она теперь и не собиралась. Только не после того, как я вручил ей запись старого матча.
– Я хотел сказать, что вы были правы, а я ошибся. Насчет того, где ваш покойный муж потерял глаз. Я вел себя грубо. Простите. – Я пожал плечами. – Вот и все.
– И что вы думали? Вернете мне кассету, извинитесь, а я приглашу вас домой, и мы займемся безумным сексом?
– Хм. Такая мысль приходила мне в голову.
Наташа покачала головой.
– Мы упустили момент, – сказала она, и я с удивлением обнаружил, что меня это огорчает.
– Вы уверены?
– Да. Иногда людям выпадает шанс, и они его теряют. Несовпадение.
– Это как опоздать на самолет?
– Именно.
Мобильник, лежавший передо мной на столе, начал вибрировать. «Звонок от Рен», – высветилось на экране.
Наташа фыркнула.
– Мы даже не знаем друг друга.
– Я вас знаю, – сказал я. – Вы одна из тех тусовщиц с добрым сердцем, которые хотят семью, но выбирают неправильного парня, и все к чертям разваливается. Вы видите, что стали жестче и циничнее, и вам это не нравится, потому что вы ждали совсем другого. Остановите меня, если я угадал.
Телефон продолжал вибрировать.
– Так оно и есть, – ответила Наташа. – Но вы-то что за человек? Один из тех, кто отворачивается от женщины, чтобы взглянуть на свой телефон? В мире полно таких. И это совсем не то, что мне нужно.
– Нет. Я не такой. Терпеть не могу, когда ведут себя так. – Звонок от Рен. Звонок от Рен. – Хотя мне просто необходимо ответить.
– Ну, конечно же.
Длинноногая Наташа подхватила свою собачку и ушла. Не оборачиваясь, махнула мне рукой на прощанье.
Я взял трубку.
– Позвонил адвокат Хана, – сказала Эди. – Салман к нам не приедет.
– А когда, если не сегодня?
– Никогда, – вздохнула она.
* * *
Прекрасный дом Салмана Хана полыхал почти всю ночь, и улица пропахла гарью и смертью. Тело увезли до того, как я приехал.
Вместо дома на зеленой Сент-Джонс-Вуд-авеню теперь чернел промокший дымящийся остов. Развалина за пять миллионов фунтов.
В какой-то момент огромный костер рухнул внутрь, и среди обломков виднелось то, что когда-то было подземным бассейном.
Мы с Гейном и офицером пожарной службы Майком Труманом стояли между двумя машинами, глядя, как сквозь завалы пробираются спасатели. Гейн делал заметки, полицейские сдерживали небольшую толпу зевак, снимавших все на мобильники.
– Мы обнаружили следы горючей жидкости, – сказал Труман. – Какой-то продукт перегонки нефти вроде дизельного топлива или бензина. Возможно, они остались от детского мотоцикла, что стоял у лестницы.
– Пожар начался там? – уточнил Гейн.
Труман кивнул:
– Похоже.
– Как погиб Хан? – спросил я.
– Хотите знать, сгорел он или задохнулся? – предположил Труман.
Гейн посмотрел на меня.
– Нет, – сказал он. – Вулф спрашивает, осталась ли целой глотка.
* * *
Я еще никогда не видел сгоревшего человека. Не видел, как смерть от огня покрывает тело черной субстанцией, будто вышедшей из недр земли. Никогда не испытывал двойного потрясения – от вида того, что забирает огонь и что он оставляет после себя.
Плоть превратилась в нечто, похожее на бугристое черное пальто. Я смотрел на грудную клетку, зубы и тонкие кости рук. Пальцы полностью обгорели, стали длинными, тонкими, как у пианиста.
Огонь забрал все, оставив лишь тень невообразимой боли. Рот был открыт, мужчина словно кричал в агонии. Умирая, он прижал длинные, изящные руки к сердцу и гениталиям, точно старался защитить их в последний миг жизни.
Мы с Уайтстоун стояли в комнате Центра судебно-медицинской экспертизы и смотрели на монитор. В соседнем помещении Эльза Ольсен исследовала обугленные останки Салмана Хана.
– Видели фотографии из Помпей? – задумчиво сказала Уайтстоун. – Такое впечатление, что люди кричат. И будут кричать целую вечность.
– Он хотел приехать, – сказал я. – Собирался дать показания.
Уайтстоун взглянула на меня и покачала головой.
– Мистер Хан согласился на допрос в присутствии своего адвоката. Вот и все.
– Но как он погиб?
Она раздраженно махнула в сторону экрана:
– А вы как думаете? Сгорел.
Я распахнул дверь и вошел в комнату. Эльза подняла глаза. Перед ней на столе из нержавеющей стали лежал обгоревший труп.
– Халат и шапочку, Вулф. Вы знаете правила.
– Как он погиб, Эльза?
Уайтстоун влетела следом.
– Как, Эльза? – повторил я. – Ему перерезали горло?
– Детектив, – спокойно сказала Уайтстоун. – Выйдите.
Я не слушал:
– Эльза? У вас двадцать лет опыта. Вы работаете в центре, оснащенном по последнему слову техники. Тут оборудование на миллион фунтов. Вы обязаны знать, как погиб Хан.
Уайтстоун схватила меня за плечо и развернула к себе. Никогда не понимал, откуда у хрупкой женщины такая сила. В ней бушевал гнев, и на секунду она показала его мне.
– Думаете, кто-то перерезал ему сонные артерии кинжалом коммандос, а потом спалил дом? И наш убийца до сих пор на свободе?
– Именно.
Уайтстоун кивнула на почерневший труп:
– Но зачем? Вы посмотрите на него, Вулф. Зачем кому-то еще и резать бедняге глотку?
– Убийца не стал бы его сжигать, – сказал я. – Не тот почерк.
– Какой мотив? Я видела отчет стажера Эди Рен. Говорила с Гейном и Труманом. Богач, заядлый курильщик, напивается и роняет сигарету возле емкости с горючим. И вот вам – копченый Хан. Почему это вас удивляет?
– Знаете, что такое окисление, Макс? – ласково спросила Эльза. – Это и есть огонь. Реакция начинается, когда горючее вещество контактирует с кислородом, в результате выделяются тепло и свет. Вот что делает пламя живым и смертоносным существом. – Она взглянула на обгорелый кусок мяса на металлическом столе. – Никаких признаков, что ему перерезали горло, нет. Потому что огонь уничтожает все.
* * *
Высоко в небе плыл звон Биг-Бена. У входа в Вестминстерский дворец я показал удостоверение и, держа его в руке, прошел через турникеты. Миновал офицеров с винтовками Хеклера – Коха, затем меня обыскали и наконец пропустили в холл.
В старинном зале было людно: тут собрались туристические группы с экскурсоводами, пресса, лоббисты, члены парламента, избиратели. Я быстро прошел сквозь толпу к лестнице, что находилась в глубине зала. Там, под огромным средневековым окном, сквозь которое сочился зимний свет, меня остановил охранник. Я снова показал удостоверение и сказал, что хочу встретиться с членом парламента от Северного Хиллингдона.
– Мистер Кинг ожидает вас?
– Возможно.
Охранник поколебался:
– Вам налево, сэр.
Я свернул и направился к центральной приемной, где великим премьер-министрам ставят статуи, а посредственным – бюсты.
Там я поговорил с человеком, стоявшим у дверей, тот пошел искать Бена Кинга и вернулся с невозмутимой блондинкой в очках и деловом костюме.
– Детектив Вулф? Меня зовут Сири Восс, – сказала женщина с едва заметным скандинавским акцентом. – Я секретарь мистера Кинга.
Это она выходила на террасу, когда я беседовал с политиком. Мы пожали друг другу руки.
– Как вы понимаете, – добавила Восс, – время сейчас неудачное.
И тут из коридора, ведущего в палату общин, вышел бледный, подавленный Бен Кинг.
Он взглянул на меня:
– Детектив. Я думал, все закончилось.
– Только начинается, – ответил я. – Что вы сделали двадцать лет назад?
Кинг продолжал идти, стараясь избавиться от меня тем же способом, что и от всех остальных. Секретарша тронула меня за руку, но я все равно пошел за ним. Люди в зале оборачивались.
– Что стало с Аней Бауэр? Что хотел рассказать Салман Хан? Что произошло в школе?
Плечи Кинга поникли. Этот человек, облеченный властью, привыкший все держать под контролем, получил от судьбы внезапный и сокрушительный удар.
– Мы можем поговорить в другой день? – спросил политик.
– Например, когда вернется ваш брат?
– Мой брат? Хотите поговорить с моим братом? – В его глазах полыхнуло какое-то непонятное чувство. – Это невозможно.
Кинг зашагал дальше. Я вдруг заметил, что прямо передо мной стоит Сири Восс.
– Пожалуйста, – попросила она, – не надо.
Рядом с ней я увидел двух вооруженных полицейских, в чьих глазах смешались разные чувства, но больше всего было смущения.
– Ничего не кончилось! – крикнул я вслед Кингу. – И вы это знаете!
Я хотел пойти за ним, но взглянул на секретаршу, и что-то меня остановило.
* * *
Звонок от Свайр застал меня на кухне – я готовил взбитый омлет для Скаут.
– Вы временно отстранены от должности, по вашему вопросу ведет расследование Отдел профессиональных стандартов, а на подходе расследование Независимой комиссии по рассмотрению жалоб на полицию.
Я помешал яйца.
– Какие обвинения?
– Пренебрежение или нарушение обязанностей. Давление, преследование. Что больше подойдет. У нас их более чем достаточно. – Она помолчала. – Вы хотя бы смотрите новости? Ну, конечно же, нет. Вы даже не знаете.
Свайр вздохнула, будто не веря, что такое возможно.
– Сделайте себе милость, Вулф, тупица вы несчастный. Включите телевизор.
Она повесила трубку.
Я поставил перед Скаут омлет и стал смотреть канал Би-би-си. Там шли обычные новости: взрыв в Ираке, беспорядки в Афинах, встреча в Брюсселе, пропавший ребенок, вялая экономика. И вдруг – фотографии трех солдат.
– …рядовой Химал Самир, двадцать два года. Капрал Бибек Прабин, двадцать три года, и капитан Нэд Кинг, тридцать пять лет, из полка Королевских гуркхских стрелков…
– Пап?
– …в провинции Гильменд. Причиной взрыва бронемашины стало самодельное устройство…
– Погоди, погоди, милая. Дай мне досмотреть.
– …все трое скончались от ран.
С официальных фотографий смотрели два серьезных молодых парня, торжественно застывшие, исполненные гордости. А капитан Нэд Кинг широко улыбался, глядя в камеру, будто хранил какой-то секрет, которого никто уже не узнает.
