Двадцать три
Я сидел в своей машине. По одну сторону дороги сияли окна многоквартирного дома, по другую чернел огромный Риджентс-парк. К горлу подкатила тошнота: из подъезда Наташи вышел Бен Кинг.
Консьерж распахнул перед ним дверь, коснулся пальцами виска, точно хотел взять под козырек, и я поморщился, увидев, какой благосклонной вестминстерской улыбочкой ответил ему политик. Даже выскользнув поздним вечером от вдовы покойного друга, Бен Кинг держался как высокопоставленный гость.
Наташа, наверное, решила, что успеет спровадить его до моего приезда, но возле парка почему-то никогда не бывало пробок, и я приехал раньше.
Она оделась как на свидание. На столе горели свечи, Эл Грин пел, как хорошо быть вдвоем, пахло ростбифом. Хозяйка чмокнула меня в обе щеки, потом в губы, и я почувствовал аромат ее духов – запах, который хочется вдыхать без конца.
Я принес бутылку вина. Наташа грациозно взяла ее, а я подумал, как это все неправильно, нелепо и неуместно.
Свидание. У нас свидание. Я злился и на себя, и на нее.
Собака, лежавшая на диване, поглядела на меня сонными глазами и снова улеглась. Происходящее нисколько ее не впечатлило. Наташа принесла бутылку «Асахи», японского сухого пива, и ледяной стакан, который дожидался меня в морозилке.
– Скаут пошла поиграть к подружке?
– Останется у нее на ночь, – ответил я.
Наташа закусила губу и с улыбкой покачала головой.
– А ты тогда останешься у меня. – Она взяла меня за руку, посмотрела в глаза. – Ты думаешь, я плохо себя веду?
Я рассмеялся, и ее улыбка погасла:
– Что случилось?
Я отошел к дивану, но не сел. Задерживаться тут я не собирался.
– Знаешь, что будет, если следователь переспит со свидетельницей по делу об убийстве? – спросил я, отхлебнув пива.
– Что?
– Конечно, ты знаешь.
Наташа положила руки мне на плечи, я замер, и она отступила.
– Макс. Пожалуйста.
Ее глаза блестели.
– Только плакать не надо, – сказал я.
Она зло смахнула слезы тыльной стороной ладони:
– Хорошо, я не буду плакать. Если ты объяснишь мне, в чем дело. Я думала, мы проведем чудесную ночь…
– Тогда, в парке, ты встретила нас не случайно. Так?
Наташа отвернулась:
– Нет, не случайно.
– Ты не выгуливаешь собаку в Хэмпстед-Хит.
– Нет.
– Ты вообще не гуляешь с собакой.
– Нет. Я богатая дрянь, с чьей собакой за деньги гуляет шлюшка из Восточной Европы.
– И твой муж лишился глаза не во время игры.
– Что?
– Твой муж, старина Хьюго. Ты рассказывала, что он потерял глаз, играя в регби. Ты соврала мне.
– Это правда!
– Ты была там? Видела, как это случилось?
– Конечно, нет.
– Тогда откуда ты знаешь?
– Но все так и случилось.
Может, она в это верит, подумал я. Действительно, верит в ложь о спортивной травме.
– Зачем к тебе приходил Бен Кинг?
Наташа с недоверием рассмеялась:
– Так вот из-за чего все это? Ты видел, как он выходил? По-моему, ревновать еще рановато.
– Ты и с ним трахаешься, да?
Она дала мне оглушительную пощечину. Собака проснулась и наконец поглядела на нас с интересом.
– Я ни с кем не трахаюсь. И уж точно не с тобой. Бен приходил забрать вещи Хьюго.
– Парочку картин?
– Убирайся.
– Что случилось в той школе?
– Пожалуйста, уходи.
– Хочешь узнать, как твой муж потерял глаз? Только подумай хорошенько.
На нее вдруг навалилась усталость:
– Мне все равно. Он мертв, и теперь это неважно.
Наташа сглотнула и обвела взглядом комнату, будто хотела запомнить все: свечи, запах превосходного мяса, песню.
– Ты используешь меня, – сказал я. – Подставляешь. И лжешь.
– Нет, это ты мне лжешь. – Наконец она разозлилась. – У тебя на пальце обручальное кольцо, но ты не женат.
– Что произошло в Поттерс-Филде? Что они натворили? Кто была та девушка?
– Не понимаю, о чем ты. Где твоя жена? Что с ней случилось? Почему ты носишь кольцо? Что все это значит, детектив? Ты притворщик. Чертов притворщик!
Она вытолкала меня из квартиры. Я не сопротивлялся. Мы оба вели себя как дураки.
– Ты ничего не понял! – заявила Наташа, захлопывая перед моим носом дверь.
* * *
Утром в своем подъезде я обнаружил сверток, лежавший на коврике у входа и наполовину засыпанный рекламками пиццерии. На конверте было мое имя.
Пока Стэн обнюхивал рекламные листки, я разорвал упаковку и вытащил дешевую видеокассету – пластиковую, хрупкую и невероятно древнюю. На бумажной наклейке кто-то старательно, будто маленький отличник, вывел маркером печатные буквы: «Наши против Хэрроу».
В конверте не было никакой записки. Я посмотрел на кассету, потом на Стэна и вслух спросил:
– И как мне это смотреть?
* * *
– Старые видеомагнитофоны есть в Отделе цензуры, – сказала Рен, когда я приехал на работу. – На третьем этаже.
В нашем отделе было пусто. Эди, как всегда, пришла раньше всех.
– Смотрю, кто пропал без вести в восемьдесят четвертом, – сообщила девушка. – Начала с женщин в возрасте от пятнадцати до тридцати, радиус – десять миль от Поттерс-Филда.
– Продолжайте.
– Хорошо. А вы расскажите старшему инспектору о том, что говорил перед смертью Джеймс Сатклиф.
– В затылок Мэллори дышит суперинтендант Свайр, а ей очень нужно защитить Бена Кинга.
– Тем более расскажите.
Я посмотрел на видеокассету.
– Понимаю. Но что говорил Джеймс Сатклиф? Мы даже не знаем, кого он имел в виду. Кто был в той комнате?
– Он сказал достаточно. Их убивают не потому, что они богаты. Не из-за высокого положения или социального неравенства, или о чем там еще пишет Мясник.
– Нет. Их убивают из-за прошлого.
* * *
В Отделе цензуры мы нашли тихий уголок с парочкой пыльных видеомагнитофонов.
Вокруг перед компьютерами сидели молодые люди. Они смотрели, как на мониторах извиваются обнаженные тела, и старались отделить обычную непристойность от преступного разврата, угрожающего нравственности.
– Это открытая вульва? – спросил один парень.
– По-моему, она только приоткрыта, – ответила девушка.
– Ни то ни се, – сказал он и сделал пометку в своих записях.
В отделе было человек двадцать. Между собой офицеры общались по-дружески, но мы с Эди не знали тут никого.
– Сотрудников меняют каждые полгода, – шепнула Рен. – На всякий случай, чтобы с либидо чего-нибудь не вышло.
Она засунула кассету в магнитофон и нажала на кнопку. Пульт давно потерялся.
– Перемотать?
– Нет, посмотрим полностью.
Я узнал окрестности школы: лесополосу, каменный домик, черные пятна взбитой в кашу земли в центре зеленых полей. Изменились только стрижки мальчишек.
Заметить Хьюго Бака было легко.
Рослый, красивый, уверенный в себе задира просил подачу, говорил товарищам по команде, что делать, спорил с судьей. Через двадцать минут после начала матча он заработал три очка и стал гордо позировать перед камерой, широко улыбаясь нам в лицо. Тот, кто снимал его, рассмеялся.
– Молодец, Бако!
Кажется, голос принадлежал Бену Кингу.
А через пять минут произошло то самое событие.
Мяч улетел далеко на половину Хэрроу. Команда Поттерс-Филда бросилась за ним, и Хьюго Бак бежал первым. Защитник Хэрроу неловко схватил мяч, выронил, снова поднял. Кругом стоял возбужденный гвалт. Защитник изо всех сил ударил по мячу ногой, но тут на него налетел Хьюго, и правая бутса угодила ему прямиком в левый глаз.
Мальчишка вскрикнул. Игру тут же остановили, ученики и преподаватели собрались вокруг раненого парня, сидевшего на земле.
Он молчал. Учителя громко требовали, чтобы кто-нибудь вызвал «Скорую». Оператор продолжал снимать, он вышел на поле и заглянул за плечи мальчиков и мужчин, что стояли рядом с пострадавшим. Глаз Хьюго Бака превратился в кровавое месиво.
На этом кровавом кадре видео вдруг закончилось.
– Итак, – подытожила Рен, – банкир лишился глаза, играя в регби.
– Да.
– А Сатклиф говорил, что Хьюго ранила девушка. Получается, это неправда?
Я помолчал, раздумывая:
– Сатклиф не сказал нам ничего конкретного. Он двадцать лет обкуривался так, что дым шел из ушей. Курил и в школе, и в тот день, когда погиб. Джеймс был несчастным богатым мальчиком, который всю жизнь просидел на лекарствах.
– Бросьте, Вулф. Вы же сами не поверили вдове Хьюго Бака, потому что видели его искусственный глаз. Но она не солгала.
Я смотрел на застывшее на мониторе изображение. Джеймс Сатклиф ошибся насчет того, как Хьюго потерял глаз. А в чем еще он был не прав?
Мы вернулись в отдел. Внезапно в двери ввалилась толпа: Свайр, Мэллори, Колин Чо, доктор Стивен, Гейн, Уайтстоун. Лица у всех раскраснелись от возбуждения – охота подходила к концу.
– Что случилось? – спросил я.
– Мы нашли Боба, – ответил Гейн.
