Что рабство штука скверная, спору нет. Но все относительно. Одно дело, когда тебя, вольного охотника, сняли с пальмы, сунули в трюм, увезли невесть куда, нарядили в кандалы и пожизненно наградили мотыгой, и совсем другое, когда иной судьбы ты не знал никогда. Так что черному мальчику, рожденному 2 октября 1800 года на ферме Самуэля Тернера, можно сказать, повезло. Это не домыслы, он сам успел в последние дни жизни надиктовать свои знаменитые «Признания», так сказать, воспоминания и размышления насчет этапов большого пути, тогда же по всем правилам заверенные нотариусом. Они интересны. Вот, скажем, «От рождения своего жил я в доме мистера Тернера, который был со мной добр более, чем с другими детьми. Обнаружив во мне сметку и любознательность, он выделил в каждый день час ради обучения моего грамоте, подарив затем Букварь, а позже и Библию (…) Наказания плетью в родном моем доме были редки, я же не знал их во всю свою жизнь. Шрамы на лодыжке и на затылке остались у меня от падения с яблони, чего я не помню, но мне рассказывала мать, а узел на правом запястье появился, когда я сломал руку, корчуя вместе с сыном мистера Тернера пень на новом огороде».

А вот еще: «От начала 1830 года я жил у мистера Джозефа Тревиса, колесника, который был добрым хозяином и испытывал ко мне величайшее доверие — иными словами, я не имел ни малейших причин жаловаться на его обращение со мной. Он велел мне присматриваться к его работе, сказав, что я должен когда-нибудь зажить своим домом, но для этого мне следует обучиться ремеслу, чтобы на свободе я умел себя прокормить».

И наконец: «В воскресный день я приходил в семью Уайтхед, послушать псалмы и поговорить со старой вдовой о муках Господа нашего, особенно же привечала меня молодая мисс Маргарет, она угощала меня оладьями и учила французским словам, которые знала очень хорошо. Я и сейчас могу написать по-французски свое имя, а если будет нужда, то и спросить дорогу».

В общем, жизнь у парня «5 футов 6 или 8 дюймов, весит от 150 до 160 фунтов, цвет лица светлый, но не мулат, широкие плечи, большой плоский нос, большие глаза, волосы очень короткие, без бороды, за исключением верхней губы и на верхней части подбородка», можно сказать, удалась. Правда, еще и потому, что родился он там, где надо, — не в «страшной Луизиане» с ее рисовыми и хлопковыми плантациями, где рабы долго не жили, и не в Арканзасе, и не в Джорджии, а в веселой Вирджинии, где плантации по старинке засеивали нетрудоемким табаком. Да и было плантаций не так много, в основном же мелкие фермы, где белые владельцы двух-трех черных невольников пахали наравне с ними и ели вместе, за одним столом. Черных в штате было очень много, в иных графствах больше, чем белых, но привозные попадались редко, в основном афроамериканцы во втором, как сам Нат, а то и в третьем-четвертом поколениях; намного чаще, чем где бы то ни было, черных отпускали на свободу, порой даже в кредит и в рассрочку. Там же зародилось движение за возвращение черных в Африку, вылившееся позже в целую Либерию, и, более того, там, и только там некоторые (разумеется, очень немногочисленные) свободные негры, грамотные и соответствующие установленному законом имущественному цензу, имели даже некоторые, хотя и ограниченные избирательные права.

Впрочем, вернемся к Нату. По всем воспоминаниям, IQ у Ната был круче, чем аж у Обамы. Читать и писать (по желанию первого хозяина) он обучился в раннем детстве. Многократно перечитывая Библию, выучил ее назубок, причем, будучи прирожденным харизматом, умел толковать, вводя себя в транс, заводивший слушателей, и не только черных, — некий Этельред Томас Брантли показал на суде, что многим обязан Нату, «вторичным крещением и совместной молитвой излечившему меня от греха пьянства». В моменты транса Ната посещали видения, толкования которым он находил в Святом Писании, расценивая их как прямые обращения Господа и смиренно им следуя. Когда в 23 года, «повинуясь Дьвольскому искушению», он убежал от хозяина, как признавался сам он, «некий огонь и громовой голос спустя месяц повелели мне вернуться и нести службу Господу там, где им предопределено».

В общем, нет ничего удивительного в том, что Нат сделался достопримечательностью всего графства. Еще в детстве он удивлял всех своими странными для негритенка привычками («У меня никогда не было в обычае воровать, как другие негры, ни в детстве, ни в юности…»); позже белые не без почтения именовали его Проповедником, а черные — просто и без затей Пророком. Сам же он после того, как почти умер от дизентерии, но все-таки выжил, уверился, что «избран и рукоположен для неких великих целей по воле Всевышнего», однако что это за цели, узнал только 12 мая 1830 года, когда работал в огороде и вдруг «громовой рог вострубил в Небесах и Дух, явившись, открыл мне, что Змий восстал на земле, и Христос призывает меня возложить иго на плечи мои и истребить воинство Змия силою меча, когда же случится так, придет день, когда первые станут последними, а последние первыми, и откроются врата в Царствие Небесное». Узнав из дальнейших инструкций, что «воинством Змия» являются все белые от мала до велика, Нат, по его словам, «трижды вопросил, верно ли понял волю Господа нашего», на что Дух трижды же терпеливо пояснил, что да, все верно, именно все и от мала до велика. Делать было нечего, и Нат начал подготовку, для чего дал инструкции «четверым апостолам моим, мудрому Генри, и могучему Харку, и Нельсону, и Сэму» подобрать «сколько найдется верных, чистых и богобоязненных». Сам же, однако, продолжал ждать знамения, ибо предупредил Духа, что «пока явно не покажет мне Господь волю свою, не впаду я во искушение».

Знамения, некоторое время помедлив, явились. Сперва, 12 февраля 1831 года, случилось «кольцевое» солнечное затмение, в котором Нат увидел «руку черную, охватившую светило», и Пророк, уже не сомневаясь, назначил Великое Деяние на 4 июля, по опыту зная, что в этот день «многие белые мужчины предаются пьянству и теряют всякую осмотрительность», однако вышло так, что сам Нат и вернейший из «апостолов», Генри, слегка захворали, так что не вышло. А 13 августа солнце вдруг «сделалось немного синим и немного зеленым, словно бы пораженным просяной гнилью». (Ныне доказано, этот атмосферный эффект спровоцировало извержение вулкана Сен-Эллен). Но Нат об этом ничего не знал, так что ему «было понятно, что всякое промедление противно воле Господней, и помедли я еще недолго, солнце изгниет в Небесах и дожди гнойные прольются на землю». Шутки, стало быть, кончились. Ровно через неделю, в ночь на 21 августа 1831 года, Пророк и «апостолы» его впятером зарезали семью Тревис, позабыв было сперва о спящем в люльке младенце, но затем, вспомнив, не поленившись вернуться и разбить его об стенку, а затем побрели по дороге, понемногу обрастая сперва «верными», а затем и всеми желающими, которых в конце концов оказалось более семи десятков душ, в том числе 5–6 конных. Убивали как и чем придется, в основном мачете, вилами и топорами, а ружья забирая с собой, но только для красоты, потому что стрелять не умел никто. Как признавался Нат, «вопреки ясно выраженной воле Господней, я был полон решимости взять на себя грех и пощадить, если бы они встретились нам, трех белых, Брантли, Хогана и Макхью, слушавших мои проповеди и получивших от меня второе крещение; за них я готов был предстоять на Страшном Суде», однако «молодую мисс Маргарет велено мне было уничтожить своими руками, и я совершил это, сперва пронзив ее шпагой, а затем разбив ее бедную светлокудрую головку ломиком». К слову сказать, эта девушка, единственная, кого Пророк убил своими руками, была та самая мисс Уайтхед, о которой, как уже говорилось, Нат вспоминал с неподдельным теплом и любовью.

Короче говоря, шли от фермы к ферме, рубили, резали и шли дальше, к Саутгемптону, где «было обещано Господом, что откроются нам врата арсенала и придут многие свободные черные, умеющие владеть ружьем и порохом». Всего 13 ферм, около 60 трупов (точного числа неизвестно, поскольку не было установлено количество грудничков), в основном женщины и дети, — только в доме пастора Леви Уоллеса обезглавили десятерых детей, сложив их головы в пирамидку; выжил только двухлетний мальчик, которого черная няня спрятала в камин. Идти с собой насильно не заставляли никого. Однако черных, пытавшихся заступиться за хозяев — таких было немало, — били беспощадно. Больше того, некоего «Цезаря, умевшего играть на банджо, Том и второй Том бросили в колодец, хотя я и велел им не делать этого». Надо сказать, кстати, что с какого-то момента слово Пророка перестало быть абсолютом: Нат, абсолютно непьющий, строго-настрого запретил «верным» пить спиртное и «осквернять души свои насилием над обреченными мечу белыми дамами», однако толпа быстро накачивалась всем, что горит, а спустя сутки после начала Великого Деяния случилось даже нечто вроде бунта на корабле, когда «сей Билл презрел гнев мой, и был дерзок со мной, говоря, что не я Пророк Господа, а он генерал всего войска и белая женская плоть вся принадлежит ему, так что пришлось мне призвать Нельсона и Харка, чтобы Нельсон грозным словом, а Харк угрозой секиры усмирили сего Билла».

В общем, хотя до Саутгемптона от фермы Тревисов было миль 25, за двое суток не прошли и полпути, причем, что интересно, чем больше крови проливалось, тем реже приходило пополнение. А на рассвете 23 августа, атаковав первую ферму, хозяева которой были уже в курсе (единственная женщина, сумевшая убежать от черных, предупредила соседей) и не только вооружились сами, но раздали оружие и рабам, толпа встретила отпор и, потеряв десяток активистов, в том числе «апостола» Генри, разбежалась. Ядро, отступившее в относительном порядке, через пару часов столкнулось нос к носу с отрядом уже начавшей формироваться милиции (13 человек) и было рассеяно. Однако самого Ната с ними уже не было: он бросил «верных» сразу после неудачного штурма фермы и пошел другим путем.

К вечеру 23 августа все кончилось. Подоспевшим федералам при паре пушек делать было уже нечего: большинство бунтарей, маясь похмельем, вернулись на родные фермы, где и были арестованы, кое-кого поймали в лесах и на дорогах — они брели, не зная куда, и были одеты куда как причудливо, вплоть до женского белья. В кутузку попало 73 черных, как «верных», так и попавших под горячую руку. Что интересно, всех, кого довели до тюрьмы, судили честь по чести, с присяжными и защитой; оправданы или «отпущены без суда» были 32 подсудимых, 24 приговорены к изгнанию из графства или продаже на хлопковые плантации и только 16, уличенных в кровопролитии, в том числе трое выживших «апостолов», к повешению. Семнадцатым, получившим «вышку», стал сам Пророк, пойманный по чистой случайности много позже всех остальных: в самом конце октября некий охотник обнаружил нору, где он отсиживался, питаясь мелкой лесной живностью. 5 ноября Нат был предан суду, осужден, приговорен к смертной казни и, успев продиктовать адвокату, мистеру Томасу Раффину Грину, то самое «Признание», 11 ноября повешен. Тело в Иерусалиме, штат Вирджиния. Тело его, согласно приговору, рассекли на части и сожгли, предварительно (это приговором предусмотрено не было, но людей можно понять) сняв кожу и пустив ее на кошельки, розданные родственникам погибших.

Что до «неофициальных» репрессий, то они оказались куда беспощаднее. В принципе, опять-таки людей можно понять: ни TV, ни InterNet еще никому и не снились. Основным СМИ в вирджинской глубинке были слухи, а слухи по графству катились снежным комом, обрастая жуткими подробностями, среди которых «достоверные сообщения» о «тысячных армиях беглых рабов с артиллерией» и «высадке на побережье десанта с Гаити» были еще самыми умеренными. Так что милицию никто и не думал распускать, а ко всему еще и со всего штата в помощь ей стекались отряды перепуганных, в связи с чем вконец озверевших добровольцев. Убивали, как «верные» Ната, всех подряд. Только теперь черных, всего, округляя, около двух сотен. Хотя, надо сказать, как только стало более или менее понятно, что к чему, власти сделали все для прекращения беспредела. Уже 8 августа редактор самой влиятельной газеты штата «Ричмондский Виг» высказал мнение, что «убийства многих черных без суда и при таких обстоятельствах большое варварство, каждый из них имеет право защитить себя в справедливом суде», а спустя еще три дня губернатор Эппс мобилизовал Национальную гвардию, приказав пресечь самосуды. «Я не намерен, — заявил он, — подменять присяжных, но обязан заявить, что жестокость толпы дикарей не может служить оправданием всеобщему одичанию. Поэтому считаю своим долгом объявить и настоящим объявляю всем, как военным, так и гражданским, что любые акты насилия после оглашения этого приказа будут подавлены беспощадно». В итоге к 17 августа графство успокоилось, хотя при наведении порядка пришлось применять оружие, главным образом, стреляя в воздух, но все же двое поклонников Линча были убиты и еще несколько ранены.

Сказать, что Вирджиния, да и весь Юг, если не сказать вся Америка, были потрясены, значит не сказать ничего. Это было крушение устоев. Ошеломил, прежде всего, масштаб трагедии; бунты, конечно, случались и до того, но даже во время самого серьезного (на хлопковых плантациях «страшной Луизианы» в 1811-м) погибло только двое белых, причем из числа особо ненавистных надсмотрщиков. Но еще более напугало людей то, что резали и насиловали «свои», «домашние» негры, родившиеся и выросшие здесь же, ни мучений, ни особой эксплуатации не знавшие и считавшиеся чуть ли не «родными». Так что, если до описанных событий Вирджиния, как уже говорилось, реально была самым, так сказать, «аболиционистским» из южных штатов, поскольку нужды в рабстве, в общем, не было, то после Великого Деяния изменилось все. В представлении ранее благодушных белых, черный, не глядя на характер и репутацию, стал человеком вне закона, если вообще человеком. Многочисленные, более или менее вписавшиеся в структуру общества свободные черные изгонялись, сперва под всеми возможными предлогами, а затем и на основании решения ассамблеи штата. Принят был закон, категорически запрещающий чернокожим толковать Святое Писание и собираться группами больше трех, под страхом тюремного заключения и огромных штрафов воспрещалось также обучать любого черного, неважно, раба или нет, даже азам грамоты, не говоря уж о лишении свободных избирательного права. Примеру Вирджинии один за другим последовали и остальные штаты Юга.

На сегодняшний день имя Ната Тернера в Штатах весьма на слуху. Лет пятьдесят назад оно считалось «символом террора, бессмысленного насилия и фанатизма». Лет двадцать тому озвучивать подобные суждения уже считалось немодным и некорректным; максимум, что позволялось критикам Пророка, это осторожно оспаривать тезисы д-ра Джеймса Харриса, полагавшего, что Великое Деяние было «славным, достойным восхищения шагом в борьбе самих черных за свое освобождение», и других авторов, с более громкими именами. Сегодня, как сказал в недавнем интервью изданию Atlantic Monthly один из крупнейших современных специалистов по проблемам американского Юга проф. Университета Массчусетс др. Стивен Отс, «максимум допустимого является определение Натаниэля Тернера как загадочной и противоречивой фигуры, но и такие формулировки позволены разве что мне». Добавлю от себя: возможно, еще двум-трем специалистам того же уровня. Но не ниже. Во всяком случае, когда Уильям Л. Эндрюс, востоковед из Нью-Йорка, позволил себе провести аналогию между мотивами Пророка и современных религиозно-политических террористов, сказав, что «Духовная логика, развернутая в Признании Ната Тернера, может рассматриваться, как одухотворение насилия, как некогда крестовые походы, а ныне джихад», его статья стала основанием для кампании протеста против «диффамации», обернувшейся для ученого серьезными проблемами…