Буддийские памятники осуждают желание продлить человеческую жизнь — такую, какая она есть, в бесконечность. Только «добродетели, прославленные мудрым, не отуманенные желанием будущих жизней и верой в силу обрядов, ведут к светлым и высоким думам» («Книга великой кончины»). Надо желать не продления жизни, а ее преображения. Однако в буддизме, как и в индуизме, нет современного представления о неизбежной смерти всего человека вместе со смертью его тела. Чувство вселенской связи со всеми и со всем заставляет смотреть на индивидуальную жизнь, как на маленькое звено в какой-то большой цепи. Ничто не обрывается в пустоту, не пропадает. Ни один листок, ни один вздох, ни один поступок, ни одно качество человеческой души. Все это влияет на ход мировой жизни, все взвешено на каких-то тайных вселенских весах, все рождается вновь, но каждая новая форма, новая жизнь обусловлена тем, как жила и действовала прежняя форма, прежнее звено. Это носит в Индии имя «карма» — закон воздаяния. Судьба каждой души — следствие ее кармы. Другой аспект той же теории называется по-гречески метампсихозом — переселением душ. Согласно этой теории, каждой душе надлежит пройти бесконечный путь по кругу перевоплощений, как бы обойти всю вселенную, перебираясь из одного образа в другой. Конец жизни — смерть — есть всего лишь мгновенная остановка, своеобразная пересадка в другой поезд — другое тело. Каждое новое тело предопределено кармой — заслугами или грехами жизни предыдущей.

Можно по-разному оценивать этот закон. В нем есть и какое-то предвосхищение теории наследственности, и какой-то подступ к идее исторической преемственности, сохранности поступков наших прапрадедов в сегодняшней жизни. Во всяком случае, всеобщая вера в метампсихоз и закон кармы была психологической реальностью в Индии. И она не позволяла видеть в Будде только Будду. Вернее, жизнь Будды, с буддийской точки зрения, — это не только жизнь Гаутамы. Гаутама жил и умер, а Будда разлит повсюду. Он возрождается и возрождается в тысячах обликов (вовсе не обязательно человеческих). Будда (подобно Агни) находится во всем: в людях, в животных, в растениях, богах-стихиях старого пантеона.

Притчи и сказки о предыдущих воплощениях Будды называются джатаками. В джатаках Будда существует в образе зайца, оленя, рыбы, черепахи, обезьяны, слона, святого отшельника, доброго царя, мудрого царевича. Иногда он принимает даже образ царя богов — Индры. Сам по себе образ не имеет значения. Будда одухотворяет и просветляет любой образ. Человеку (или богу) больше дано, чем животному, — ему легче выполнять вселенский закон добра и любви. Но принципиального превосходства человека (или бога) нет.

В одной из джатак «Великосущий» рождается в семье брахмана и, возмужав, становится отшельником, созерцающим заросший лотосом пруд в глубине прекрасного леса. Однажды Индра попытался испытать отшельника, отняв у него пищу. Выдержав испытание, отшельник с достоинством говорит: «Мы не родня и не друзья тебе, мы не твои актеры и не шуты; так по какому праву ты, о царь богов, к отшельникам подходишь с шутками такими?». Только когда царь богов становится бодисатвой, он действительно может царить над всеми существами. Одна джатака рассказывает о таком рождении бодисатвы. В качестве царя богов он должен был воевать со злыми асурами. Индра остался один на своей колеснице, запряженной тысячью коней. Ему ничего не оставалось, как развернуться и уходить вслед за своим войском. Но когда возница стал разворачиваться, бодисатва заметил, что они задевают дерево, на котором прилепилось гнездо с птенцами. «Остановись, ты погубишь птенцов!» — закричал он вознице. Возница возразил, что иначе нельзя повернуть. «Тогда не надо разворачиваться! — решает царь богов. — Езжай вперед, как ехал». — «Мы одни, мы погибнем!» — «Пусть. Это лучше, чем раздавить невинных».

И возница поехал вперед. Демоны, увидев, что царь богов едет на них как ни в чем не бывало, дрогнули. А боги, увидев смятение демонов и невозмутимость своего царя, пристыженные, повернули обратно. Асуры были разбиты.

Одна из самых прекрасных и мудрых джатак — джатака о царевиче Сутасоме. Находясь в плену у людоеда, сына царя Судасы,

Сутасома думает вовсе не о своей жизни, а о том, что сейчас происходит с мудрецом-брахманом, который приехал из дальних стран к нему, Сутасоме, чтобы прочитать свои прекрасные изречения. И вот все путешествие его оказалось бесполезным. Сутасоме до слез стало жалко брахмана, и он попросил людоеда отпустить его, пообещав вернуться после того, как выслушает изречения. Людоед расхохотался: «Что заставит тебя вернуться ко мне?» — «Ведь я обещаю тебе, — ответил Сутасома. — Неужели ты думаешь, что я смогу жить, нарушив слово?». Людоед со смехом отпускает царевича: «Прекрасно! Он так хвастается своей правдивостью. Ну так я проверю его. Пусть идет. У меня и без него сто царевичей». Сутасома, однако, вернулся, как обещал. Тогда изумленный людоед просит его пересказать изречения мудреца. Сутасома отказывается. Людоед раздраженно говорит: «Ты не большой знаток житейской мудрости. Отпущенный мною, ты вернулся ко мне на смерть. Какой мудрый человек сделает это?» — «Наоборот, я очень опытен в житейской мудрости и потому не хочу прибегать к ней, — ответил Сутасома. — Что в этой опытности, которая сохраняет жизнь, лишая ее смысла?».

Слова Сутасомы взволновали и покорили людоеда. Он почувствовал любовь к необычному пленнику. Увидев его искренность, Сутасома пересказал ему изречения мудреца. Людоед был совсем покорен и хотел дать царевичу четыре любых дара. Но Сутасома отказался. «Ты не властен над самим собой, какой же дар ты можешь дать другому?» Наконец, после ряда просьб, Сутасома называет четыре желанных дара и среди них — требование отказаться от людоедства. Людоед, понурившись, отвечает, что этого он не может выполнить. «Так вот ты какой! — восклицает царевич. — Видишь, ты способен подарить и пожалеть об отданном. Говорил, что жизнь готов отдать за меня, и вдруг дрогнул, пожалел свои прежние привычки. Очнись! Ты, мужественный в боях, не будь трусом, когда надо бороться с самим собой!»

Эта бескровная борьба кончается победой Сутасомы. Он не шел ни на какие компромиссы, не соглашался принять дары от людоеда (оставшегося людоедом) — и преобразил его. Полуправда, полудоб-ро принимают дары от людоеда и остаются жить бок о бок с людоедством, беря его под свою защиту, благословляя его. И тогда людоедство побеждает, а полуправда, полудобро становятся лекарством, успокаивающим людоедскую совесть. В сказке победил Сутасома; в жизни, как правило, побеждал сын Судасы.

Образ мудрого учителя, отвергшего помощь богов, обожествляется. Он сам становится богом. Воображение, жаждущее магических помощников, создает целый пантеон будд и бодисатв: мудрости, любви, сострадания и т. п. Достаточно им хорошенько помолиться — и кончатся все несчастья, и вы очнетесь в западном раю, на Чистой Земле. Этот буддизм ближе массам, чем учение Гаутамы, и он торжествует. Все старые легенды, успокаивающие человеческое невежество надеждами на будущую жизнь, приобретают новые, буддийские формы... Как это произошло, мы расскажем в следующей главе.