Глава 24
Тучи над головами сгущались, мелкая морось усиливалась, грозя снова превратиться в ливень. Мокрая одежда на теле становилась привычной. На этой высоте холода пока не ощущалось, но, когда выйдем на перевал, к снежнику, будет намного холодней и тогда промокшая под дождем одежда, может стать совсем неприятной, даже опасной для здоровья.
Мы быстро спускались к ущелью, торопясь и понимая, что если пойдет ливень, то может случиться, что ущелье придется переплывать по бурной реке. Но нам повезло, дойдя до самого подножья гор, дождь не усилился, а вот преграду в виде бурного потока шириной метров в восемь мы встретили – вода с грязью, камнями и всем, что попадалось на ее пути, устремлялась из гор в долину.
– Что, ребятки, купаться придется? – невесело произнес Синицын, подойдя к бурлящему потоку.
– Не придется! – отозвался Василий Александрович. – Пошли повыше, к деревьям… По крайней мере, всем не придется!
Выше по склону росло несколько кустов. Дойдя до них, дед разделся, снял с одного из рюкзаков веревку, взял ее конец в руку, остальной моток отдав археологу, в одних трусах, уверенно шагнул в поток грязи, который сразу начал норовить утянуть его с собой. Но старик крепко стоял на ногах и лишь на середине серого месива, когда вода начала доходить ему по грудь, бурлящая жижа потянула его за собой. Это не остановило нашего товарища, и он, держась за веревку, страхуемый Володей, продолжал вплавь продвигаться на другой берег и в конце концов достиг его. Там он крепко привязал веревку под основание самого большого куста, а мы в свою очередь обвязали ее, посильнее натянув, вокруг камня. Импровизированная канатная дорога повисла метрах в двух над водой. На вторую веревку Синицын привязал карабин, который свободно скользил по первой. Один конец ее он перекинул деду, второй остался у нас. К карабину археолог прикрепил рюкзак Василия Александровича, и тот перетянул их к себе. Володя подтащил карабин обратно к нам и прищепил следующий рюкзак. Так по очереди перетянули все вещи. Наступила очередь перебираться нам самим. Синицын попробовал повиснуть на основной веревке, но чуть не окунулся в бурлящий поток грязи. Пришлось подтянуть веревку сильнее. Археолог, надев на себя страховочный пояс, первым пристегнулся к карабину, и Василий Александрович благополучно перетянул его на другой берег. Так в течение получаса все успешно перебрались, и наш путь продолжился.
Какое-то время мы шли вдоль водного потока, пока не достигли того места, где река уходила левее – в горы, а нам нужно было правее – там должен был быть перевал. К сожалению, я не смог вспомнить то место, где надо было начинать к нему подниматься. На протяжении всего пути вдоль потока нам не встретилось ни одного сколько-нибудь приемлемого пути для подъема в гору. Отвесные скалы и крутые, заваленные гигантскими камнями склоны делали подъем опасным для жизни.
– Что, проводник, помнишь, куда нам? – спросил у меня Синицын.
– Нет… Не помню… – угрюмо отмахнулся от него я.
– По логике перевал должен быть где-то у нас над головами… – Василий Александрович кивнул головой в сторону просвета между двумя вершинами, у подножия одной из которых мы стояли.
– Он там и есть, – ответил я. – Только вот как нам к нему попасть… – я почесал затылок, пытаясь вспомнить дорогу.
– Как ты видел дорогу? Тебе карту показали или как? – спросил Синицын.
– Я как будто двигался по нужному нам пути на высоте, где птицы летают… В том месте, где был подъем в гору… Такого склона, как этот, я не помню, – я махнул головой на возвышавшуюся над нами десятиметровую скалу.
– Хоть это радует, – улыбнулся дед. – Значит, пойдем дальше. Пять километров больше, пять меньше – что нам, молодым…
– Тогда пошли, молодежь! – приободрил всех Синицын. – Ищущий да найдет!
– Вот! – обрадовался Василий Александрович. – Слышу оптимистичные нотки! И на тебя, археолог, горы влияют положительно.
Синицын ничего не ответил, молча надел рюкзак и, как обычно – никого не дожидаясь, двинулся вперед вдоль скалы.
Чем дальше мы шли, тем скалы становились все выше и все неприступней. Надежды на то, что мы сможем впереди найти то место для подъема, которое я видел когда-то, таяли с каждым шагом.
– Этого пути я не видел, – сказал я, когда мы остановились передохнуть. – Такие скалы мне запомнились бы… Мы прошли наш подъем…
– Я не заметил ни одного места, где можно было бы подняться… – сказал Синицын.
– Да, это так… – согласился с ним Василий Александрович.
– А также правда и то, что путь, по которому мы сейчас прошли, запечатлился бы у меня в памяти…
– Может быть, наш проход завалило камнями во время дождя? – предположил Вася.
– Я тоже об этом подумал, – кивнул Синицын. – Если он завален, то нам надо искать другой и желательно наименее рискованный путь.
– Я таких унылых мест еще не видел… – вид у Василия Александровича стал совсем хмурый. – Но выход есть – предлагаю открыть Цветок.
– Вот это – дело! – согласилась вся команда в предвкушении чего-то интересного.
Синицын, не возражая, достал Цветок, положил его на большой камень и уселся рядом на рюкзак. Ни слова не говоря, все расселись вокруг камня. Володя, не мешкая, достал из внутреннего кармана ключ, приложил его к Цветку, и все замерли в ожидании новых открытий и новых ощущений. Несколько секунд ожидания остановили время, ветер и дождь стихли. В голове сплошным потоком пронеслись воспоминания о прошлом открытии нашей реликвии. Крышка Цветка сдвинулась с места, и во мне сразу возникли знакомые, приятные ощущения, пронизывающие все тело. У всех на лицах разлилась улыбка блаженства. Цветок открылся полностью, и радуга ощущений заиграла всеми красками. Я почувствовал сильное влечение к Цветку, захотелось взять его в руки, раствориться в нем; вся моя сущность жаждала стать с Золотым цветком одним целым, уйти в божественное наслаждение и никогда не выходить из него. Моя рука уже дернулась взять Цветок в руки, но неожиданно я почувствовал сильную тревогу в сердце. Это меня насторожило, и я остановил свой порыв, задумавшись о возможной причине тревоги, спросив себя: откуда он – этот страх? Почему? В голове моментально возникло понимание, что моя тяга к Цветку только физическая, мое тело и мозг хочет быть совершенным, но душа понимает, что совершенство достигается постепенно и посылает импульсы тревоги моему сердцу, органу, который является вместилищем души. Как только я получил ответ и понял, что тревога происходит от тяги к Золотому цветку, я отбросил мысль о моем воссоединении с ним в одно целое, и тяга сразу пропала.
– Куда нам идти дальше? – задал я вопрос.
В голове возник путь, по которому нам следовало идти. Но это был уже не тот маршрут, виденный мною ранее.
– Ну, что видишь? – спросил Василий Александрович.
Я услышал его слова, но ничего не ответил, стараясь запомнить дорогу до мельчайших подробностей.
Скалы, снега, утесы проносились перед глазами так, как если бы я шел сейчас в ускоренном темпе по известному мне пути. Когда виртуальный показ закончился, я мысленно спросил: «Почему сейчас путь изменился?»
И я увидел: сильный ливень, потоки воды с горы увлекают за собой камни, они скатываются, толкая перед собой большие валуны, и постепенно образуется сильный камнепад. Он быстро стихает, остановленный скальной стеной. В одном месте, у самого большого каменного выступа, скопилось настолько много камней, что, когда на него падает последний огромный валун, скала не выдерживает и обваливается, устремляясь всей своей многотонной массой к подножию горы, но, не достигнув самого низа, она застревает в проходе между двух других скал, закрывая его. Так наш проход закрыла обвалившаяся скала.
Поэтому мы и не нашли его.
Я вдруг понимаю, что получаю от Цветка ответы на все задаваемые мной вопросы, и решаюсь задать еще несколько…
– Что сейчас делает Анфиса? – спросил я первое, что пришло в голову.
Моментально возникла виртуальная картинка комнаты в особняке: Анфиса, как загнанный зверь, мечется из угла в угол по комнате, глаза заплаканы и на лице ничего, кроме страдания… Мне стало ее нестерпимо жалко, захотелось закричать со всей силы:
– Уезжай! Отправляйся к отцу!
И эти слова прозвучали. Но – только в моем сознании. Но я увидел, как Анфиса вдруг остановилась посреди комнаты, словно услышав мои слова.
«Уезжай к отцу, мы уже в горах», – произнес я…
Она замерла на месте, прислушиваясь.
«Толик, это ты? Ты здесь?» – отчетливо услышал я голос Анфисы, и все во мне замерло от неожиданности.
Неожиданно в сознании возникло объяснение: «Я могу телепортировать мысли и получать ответы на них…»
«Мы в горах. Ты меня слышишь?» – передаю я Анфисе.
Она, растерянная, с испуганным лицом, подходит к креслу и, едва не промахнувшись, уселась на его краешек.
«Я слышу тебя», – отвечает голос Анфисы, она озирается по сторонам, пытаясь меня увидеть.
«Мы открыли Золотой цветок, идем через горы туда, куда он показывает. Я с ним контактирую и когда он открыт, вижу путь к месту назначения», – посылаю я свои мысли Анфисе.
Она вскочила с кресла и стала растерянно метаться по комнате.
«Ты мне передаешь мысли?» – слышу я ее слова…
«Если у меня не галлюцинации, то да», – отвечаю я ей.
«Я тебя слышу, как будто ты в этой комнате», – звучит в ушах…
– Толик, ты с нами? – отвлекает меня тревожный голос Синицына и его жестикуляция перед моим лицом.
– Не совсем… – медленно говорю я. – Я с Анфисой…
Команда недоумевающе переглянулась.
– Хорош о бабах думать! – произнес дед. – Шкатулку куда нам нести, узнавай, и пошли дальше…
«Интересно, есть ли у Василия Александровича любимый человек?.. Или хотя бы был ли когда-нибудь?.. И есть ли у него дети?..» – мелькнули мысли.
…И в сознании появляется картина: молодой парень с девушкой… в маленькой комнатке… весело смеются и шепчутся… Я узнаю в лице парня знакомые черты. Это – Вася, лет шестнадцати-семнадцати, а девушка эта – та, которую он когда-то любил. Кадр уплывает из головы и появляется новый. Эта же девушка, рыжая с веснушками, с маленьким ребенком на руках, но Васи рядом нет. Кадры начинают меняться. Перед глазами пролетает жизнь рыжей девочки и ее ребенка, тоже девочки. Она взрослеет, выходит замуж, рожает детей, а ее мать – миловидная, рыжая женщина – все время одна, Василия Александровича рядом нет. Его любовь старится и умирает, вот уже и ребенок в преклонном возрасте, в окружении своих детей, ее внуков, Васиных правнуков. Он про них не знает, понимаю я после того, как кадры пропадают и возникают другие: Василий Александрович уже старше, с молодой женщиной, стройной, красивой, с белокурыми волосами. На их лицах светится счастье. Кадры меняются: женщина одна, с маленьким ребенком на руках. Василия Александровича рядом нет. Ребенок растет – мальчик. Влюбляется, женится, у него появляются дети. Дети вырастают, и у них тоже появляются дети. Последний кадр: большой дом, старая женщина (когда-то молодая, белокурая спутница Василия Александровича), в окружении детей, правнуков. Он про них не знает, понимаю я. Все пропадает. Возвращается реальность.
– Он не слышит… Отлетел… – слышу я чьи-то слова…
– Может, все-таки слышит? – Василий Александрович не хочет соглашаться с собеседником.
– Слышу… – подтверждаю я.
– Наконец-то! – обрадовался Синицын. – Ну, что?
– Дальше нам, вдоль скал… Обвал будет, по нему поднимемся и наверх, до скалы… вдоль нее в обратную сторону до прохода в скале, между двух гор… Я запомнил всю дорогу. А первый подъем мы прошли, его при ливне обломком скалы завалило, там не пройти…
– Дорогу точно запомнил? – спросил Синицын.
– Запомнил…
Археолог торопливо стал закрывать Цветок, приговаривая:
– Отлично, хорошо, замечательно! Надо надеяться, что больше не придется открывать…
Я успел задать еще один вопрос, но ответа не последовало. Синицын как раз закрыл Цветок. Я повторил вопрос. Опять – тишина. Так и есть: когда Цветок закрыт, у меня нет контакта с ним. Я задал свой вопрос Василию Александровичу:
– Если вы любили этих женщин, почему не остались ни с одной из них?
Василий Александрович замотал головой, пытаясь понять, к кому я обращаюсь. Посмотрел на парней, Синицына, недоумевающе – на меня.
– Ты у кого спрашиваешь?
– У вас… – ответил я.
– Каких женщин? Ты про что вообще? Ты с нами? – он замахал рукой у меня перед глазами.
– От которых у вас дети, внуки и правнуки…
Дед сначала рассмеялся, но в какой-то момент его голос дрогнул, смех затих, и он грустно произнес:
– У меня нет детей… а тем более – внуков и правнуков…
– От рыжей, миловидной, у тебя девочка, а от стройной белокурой красавицы у тебя мальчик. У обоих твоих детей уже внуки есть…
Грустная улыбка Василия Александровича сменилась маской ужаса. Он отпрыгнул от меня, как от страшного зверя, отмахиваясь руками. Потом, словно опомнившись, бросился на меня, схватил за плечи и начал трясти.
– Что?! Что ты сказал?! Повтори!
– Успокойся… Что с тобой? Он сказал, что двое детей у тебя… – Синицын оттащил от меня деда и усадил его на камень.
Немного собравшись и придя в себя, Василий Александрович спросил спокойно:
– Расскажи, что ты видел?
– Когда вы у меня спросили: «Ты с нами?», я ответил, что с Анфисой. Я телепортировал ей свои мысли и в ответ получал ее. Цветок, вероятно, был открыт, и я спросил у него, был ли у вас когда-нибудь любимый человек и есть ли у вас дети? И здесь в моем сознании возникли картинки: вы, совсем молодой, в маленькой комнатушке с рыженькой. Потом кадры поменялись – везде была рыженькая, с ребенком, девочкой, но без вас… Девочка выросла, вышла замуж, у нее появились дети. Затем появились снова вы, но заметно возмужавший, с другой женщиной, белокурой… Кадры продолжали один за другим меняться, но вас в них уже не было. И я спросил у вас, автоматически, сам не понимая, зачем это спрашиваю: «Почему вы не остались ни с одной из этих, явно дорогих вам женщин, если любили?» – но Синицын в этот момент, видимо, закрыл Цветок, и ответа я не получил… По всей видимости, я могу получить ответ на любой вопрос, но только тогда, когда Цветок открыт…
– Они живы? – спросил Василий Александрович с каменным лицом. По щекам у него катились слезы…
– Рыженькая…
– Зоя. Ее зовут Зоя… – перебил он меня.
– Звали. Она умерла. А белокурая…
– Вера… – опять перебил меня дед.
– Вера жива, – ответил я.
– Тихо! – воскликнул Синицын, подняв руку.
Мы замолчали.
Где-то вдалеке послышалось жужжание.
– Самолет! – определил Синицын. – Все в укрытие!
Вокруг было много кустарника, и мы быстро в нем попрятались.
Через несколько минут из-за горы показался небольшой самолет и стал кружить у нас над головами.
– Это стопроцентно наши обожатели. Хорошо, что не вертолет, а то сейчас эти друзья приземлились бы нам на головы, – сказал Синицын.
С полчаса покружив над нами, самолет стал удаляться.
– Правильно, – прокомментировал его действия Толик. – Нечего тебе тут делать!
Но как только мы собрались вылезать из укрытия, самолет развернулся и полетел обратно.
– Набирает высоту… Выкидывать десант будет… – прокомментировал его маневр Василий Александрович.
– Сплюнь! – с горечью и досадой тихо произнес Синицын.
– Да тут плюй не плюй, выкинет. Зачем ему еще подниматься?
Подлетев к нам, самолет начал выбрасывать мешки, один за другим – всего восемь штук. Выкинув последний, он развернулся и скрылся за горой, из-за которой появился.
– О, блин!!! – схватился за голову археолог.
Он хотел выскочить из кустов, но дед схватил его за капюшон и затащил обратно.
– Есть у кого-то соображения, что делать? – спросил Василий Александрович громко, чтобы все слышали.
– Понятно, что делать! – отозвался Толик. – Снимать на подлете.
– До обвала около пятисот метров, за этой скалой, – я указал рукой на скалу перед нами. – Если кто-то побежит дальше за обвал, по которому нам надо подниматься, то наши гости могут принять их за всех нас и будут пикировать на них. Если все приземлятся за обвалом, то они не увидят, как мы поднимемся. Может быть.
– Идеально! Есть желающие заманить гостей? – спросил дед.
– Я побегу, – вызвался Шурик.
Молча поднялись еще двое, его друзья.
– Мы на связи! – прокричал им Василий Александрович, когда они уже отбегали.
Как только они скрылись за скалой, незваные гости направили свой самолет в их сторону. Один за другим из него посыпались парашютисты.
– Срабатывает! – с надеждой в голосе проговорил Синицын.
Через несколько минут все парашютисты скрылись из виду. Не теряя времени, мы ринулись в ту же сторону. Забежав за выступ скалы, мы увидели перед собой, метрах в двухстах, огромную груду камней, скатившихся с горы между скал. Преодолев крутой подъем, уже без особого труда мы достигли вершины скалы, где нам открылся вид на низину с раскиданными по ней парашютами. Ни одного человека на ней не было. Немного дальше низины две горы как бы сходились друг с другом, закрывая собой обзор, но оставив между собой узкий проход, в котором, вероятно, скрылись наши парни, а за ними и парашютисты.
– Лучше и не придумаешь! Молодец, Толя! – похвалил меня дед, похлопав по плечу.
– А теперь – куда? – спросил Синицын.
– Дальше – наверх, – ответил я, повернувшись к крутому подъему и видневшимся где-то далеко скалам.
– Круто! – произнес, повернувшись к подъему Толик.
– Крутым парням – крутые горы! – весело подхватил Василий Александрович, начиная подъем первым.
– Будем надеяться, что ребята подальше уведут парашютистов… – с надеждой сказал археолог.
Немного пройдя, мы решили привязаться друг к другу веревкой, так как пару раз некоторые из нас, оступившись, чуть не покатились вниз.
Неожиданным порывом возникли сильный ветер и мелкий дождь, осложнив нам подъем, пытаясь сдуть с горы непрошеных гостей. И все же непогода была нам на руку, так как уменьшала шансы повторного появления гостей с неба. Одних гостей, слава богу, мы сумели принять достойно, и наши товарищи поспособствовали тому, чтобы их сдуло в правильную сторону, подальше от нас. Но вполне мог появиться еще кто-то. К тому же мы не знали, кто конкретно выпрыгнул из самолета и чего можно от него ждать.
Я вспомнил про увиденных мною женщин и детей Василия Александровича. Интересно, о чем он сейчас думает? Что чувствует? Судя по всему, он не знал, что у него есть дети и внуки… а теперь знает… Но стал ли он от этого счастливей? Хотя – что ему это знание дает? Разве что только осознание того, что оставил потомство на земле. Он ведь не знает, где они и что с ними. А может, и знает… Надо у него спросить… И почему оставил их – он так и не ответил… Да ладно… Захочет – расскажет…
Мои мысли переключились на размышления о моих предыдущих жизнях, и сознание моментально втянулось в эти воспоминания, как мы погружаемся в интересный фильм.
