Между тем в иной части рельсоморья другой поезд, старше и привычнее с виду, держал путь на юг. Его маршрут был не столь затейлив, как у Шроаков, он придерживался лишь одного размера колеи, но шел так же целеустремленно и почти так же быстро.

Итак, «Мидас». Вновь он стал кометой с длинным хвостом из сварливых чаек, жадно глотающих любые ошметки пищи, которые бросают им с борта. Всего сутки, одни сутки решительной и беспрерывной езды, и вот уже Манихики со всеми своими предместьями и окрестностями и множественными островками-останцами, торчащими между рельс, исчезли вдали. Открытые рельсы, куда ни глянь, и поезд идет на юг. Правда, не без некоторой грусти.

Разумеется, в последний день пребывания «Мидаса» на Манихики не все члены поездной бригады успели вовремя вернуться на борт. Они подтянулись позже, поодиночке, и так же один за другим понесли заслуженное наказание. Не слишком, впрочем, суровое — ровно такое, какое полагается за столь малую вину.

А как же ап Суурап?

Шэм ап Суурап?

Где же он?

Он не отвечал ни на какие призывы. Он не вернулся.

Даже сама капитан спрашивала о том, где он. Приготовления продолжались. Капитан, нервно вышагивая туда-сюда, снова спросила, что слышно о помощнике доктора.

Так продолжалось до тех пор, пока не прибыл начальник порта с письмом для Фремло, которое тот сначала прочел сам, а потом, выругавшись, перечитал вслух капитану при неплотно закрытой двери купе. Доктор слишком долго колесил по рельсоморью, чтобы оставить дверь открытой по недосмотру. Нет, это была часть особой техники, известной как поездной телеграф. Не прошло и минуты, как вся команда уже знала содержание письма.

Они летели навстречу ветру, который все сильнее бил их наотмашь. И чем дальше от цивилизованных, теплых стран забирался «Мидас», тем крупнее становились головы и тела животных, прорывавших земной покров. Опытные рельсоходы отмечали, как менялись перестуки колес и их ритмы по мере того, как остывало железо.

На четвертый день они пронеслись мимо старой буровой, которая, едва живая от старости, продолжала качать нефть. Стайка мульдиварп, серых зверей скромного размера и столь же скромного качества, вынырнула из-под земли совсем рядом с ними, играя и отфыркиваясь. Трех тут же поймали, скрутили, подтащили к разделочным вагонам, где и разобрали на составляющие.

— Эй, а помните, — начал вдруг Вуринам, ни к кому особо не обращаясь, — как тот Шэм ап Суурап таскал нам грог, когда было нужно? — Он кашлянул. — И не разобрать было, нравилось ли ему это больше, чем его обычные занятия, или нет, правда, доктор?

Послышался смех. Радовались или печалились члены команды оттого, что Вуринам помянул беглеца? Да. Они радовались или печалились.

— Заткнись, Вуринам, — сказал Яшкан. — Всем плевать. — Но сказал без убежденности.

— Не знал, что он на такое способен, — буркнул Фремло Мбенде, когда они вдвоем пили плохой мутный чай поздно ночью. — В медицине он был безнадежен, а в остальном был такой симпатяга, что его просто нельзя было не полюбить; да, он, конечно, пускал слюни, глядя на всякое старье, но я не думал, что у него хватит духу уйти в сальважиры.

«Мидас» миновал рабский поезд из Роквейна, и капитан не послала ему обычного приветствия. Шоссандер и кок Драмин задумчиво глядели на рельсы за кормой поезда, когда прямо на виду у них огромный бык-броненосец, неуклюжий, словно бронированный вагон, выкопался из-под земли, поднял морду, принюхался в поисках добычи и снова залез назад.

— Он так забавно ел, — сказал Драмин.

— Странно, что его здесь больше нет, — поддакнул проводник.

Они повстречали громадный бряцающий военный состав монархий Кабиго. Двухпалубная крепость на колесах, ощетинившаяся орудиями, точно дикобраз — иглами, маневрировала, изрыгая черный дым и направляясь на разведку.

Адмирал Шиверджей принял Напхи у себя на борту, и после обмена любезностями, после чашечки кактусового чая, после вежливых комплиментов балованному капитанскому коту, произнесенных на смешении языков, понятных и хозяину, и гостье, Напхи, наконец, задала ему вопрос о том, не встречал ли он в последнее время огромную светлую мульдиварпу.

И оказалось, черт побери, что он только что разминулся с ней.

На многих поездах вели записи о всяких дивах наподобие явления мегазверей и разных других монстров, неважно, видела ли их команда поезда лично или слышала о них с чужих слов, — вдруг кто из кротобоев спросит. Шиверджей вел пальцем сверху вниз по списку слухов о самых крупных барсуках, о муравьиных львах-альбиносах и о гигантских трубкозубах. Рядом с некоторыми из них значились имена капитанов. Иногда и не по одному: о, это были неловкие ситуации, пересечения охотничьих интересов. «Как быть, когда двое или больше философов гонятся за одним символом?» На этот вопрос никто пока не дал удовлетворительный ответ.

— Погодите-ка, — сказал Шиверджей. — Ага, вот он у меня где. — Набор историй у него был внушительный. — Вам известно, где ездят баяджиры? — Напхи рассеянно кивнула. Эти парусные номады собирались вместе и охотились на больших участках рельсоморья. — Одна копейщица из дальнего рельсоморья, только что вернувшаяся из их земель, сообщила мне, что слышала от одного меховщика, который торговал с командой сальважиров…

Происхождение слуха, нашедшего, наконец, свой путь к ушам Напхи, оказалось замысловатым и несущественным. Суть же дела сводилась вот к чему:

— Охотница-одиночка видела нашу добычу, — сказала Напхи, снова ступив на палубу своего состава. Она ступала ровно, говорила четко и ясно, как всегда, одним словом, контролировала себя, однако было видно, что под этим спокойствием она вся вибрирует, точно натянутая струна. — Он здесь, неподалеку. Стрелочники, берите юго-юго-запад.

А чувство потери все не покидало «Мидас».

Особенности географии завели рельсы под наветренный склон, который кишел кроликами. Там нетяжелый паровоз аж из самого Гульфаласка подтвердил слышанную ими от военных историю о тальпе цвета желчи. «Мидас» повернул на запад, туда, где земляные черви были особенно жирные и большие и где кормились большие южные мульдиварпы. Им попался один молодой самец — слишком тощий и слишком далеко, не стоило за ним гнаться, — и одна седеющая матка — ее можно было загнать, но Напхи сказала гарпунерам «нет».

Когда солнце уже опускалось за горизонт, а холод стал почти нестерпимым, они достигли опасного рельсового узла, где переплетались колеи разных размеров. Пришлось сбросить ход и прокладывать маршрут по картам. Капитана не брала усталость. Вся отдавшись своим мыслям, она сосредоточенно глядела в телескоп до тех пор, пока не угас последний луч.

Вдруг она выкликнула Мбенду, Браунолл, Бенайтли и Борра и велела идти за ней. Офицеры походили на шары, накачанные воздухом, так они были укутаны в шерсть и меха. На капитане был лишь умеренно утепленный китель.

— Ей и меха ни к чему, ее безумие греет, — шепнул Борр Бенайтли, пока их дрезина медленно катилась вперед. То и дело останавливаясь, они делали замеры и наносили на карту результаты, прокладывая будущий курс для «Мидаса». Люди с тоской поглядывали на все удаляющиеся теплые огни локомотива.

Вот они медленно обогнули кусты металлического цвета… направили свою дрезину между деревьев, тощих и корявых, точно крашеные скелеты… крючьями посшибали с рельсов невесть откуда взявшиеся камни… Черепашьим шагом они продвигались сквозь заросли крепкой растительности, на участке плотно переплетенных рельсов, однообразие которых лишь изредка нарушали клочки голой земли да холм впереди, к изгибу которого они и держали свой путь.

— Остановка здесь, — сказала Напхи внезапно дрогнувшим голосом. И встала, готовая сойти на землю. — Посмотрим, что мы отсюда увидим. — Они приближались к холму. Мохнатому холму цвета кости.

К холму, покрытому не побелевшей от мороза травой, а шерстью.

Желтый холм заурчал. Содрогнулся.

Зарычал.

Рывок, поворот стрелки, и все пеньки и бугорки на холме пришли в движение. Что-то зачавкало вокруг, заклацало зубами, как будто со всех сторон сразу раздался гортанный звериный выдох.

Холм открыл злые глаза.

— Ох, боги мои! — не сдержался кто-то. — Да это же он!

Внезапно земля неистово содрогнулась, и птицы кругом загалдели громче, чем команда, а холм оказался вовсе не холмом, а колоссальной горбатой спиной и боком Насмешника Джека, белого крота. Раздался страшный рык, оскалилась, брызгая слюной, пасть, каждый клык в которой был величиной с дерево, и животное совершило прыжок — тонны и тонны мяса, мускулатуры, оживляемой злой волей чудовища под шерстью неживого белесого оттенка, взвились в воздух и обрушились на землю так, что не только пространство вокруг, но даже само время прогнулось и замерло. А потом подслеповатое, но от этого не менее устрашающее чудовище взвилось на дыбы и тут же ушло вниз, под землю, оставляя за собой руины: разорванные пути, поломанные деревья и яму с неровными краями.

Пальнуло ружье, мелькнула в темноте вспышка. Земля вздрогнула снова. Бенайтли, Браунолл, Борр — все попадали на дно дрезины и вцепились руками в перила, когда мир вокруг них опять встал на дыбы. Кто-то яростно жал на тормоза, чтобы не дать дрезине последовать за чудовищем в пропасть. Откуда несся смешанный с пылью рев.

О, какая устрашающая конституция.

Один за другим открывали глаза члены команды на дрезине. Плевались и кашляли от пыли, которую поднял Большой Насмешник. Ощупывали свои синяки и царапины, убеждаясь, что живы.

Начинали обмениваться потрясенными взглядами. Увидели капитана, которая стояла на дрезине во весь рост, не только не напуганная, но даже торжествующая. В одной руке она держала ружье. Из его ствола в воздух поднималась струйка дыма, похожая на грозящий палец.

Напхи наклонилась над возникшей только что дырой, заглянула в ее темные глубины. В ее искусственной руке был зажат купленный недавно механизм. На нем мигали лампочки. Она подняла над головой обе руки, встряхнула ружьем и прибором, улыбнулась. Улыбка вышла страшной.

— А теперь, — сказала она, — мы будем просто ждать.

— Ящерицы, — прошептал, наконец, Мбенда обращение к странным игуаноподобным богам Менданы, его дома. — Вы знали, что это. И знали, что мы не подойдем к нему так близко, если узнаем. Вы его видели. Это же план. Часть первая. Правда, капитан? — Гнев в его голосе мешался с восхищением.

Капитан ничего не ответила. Она нажала кнопку на коробочке и посмотрела на сигналы. Подземные передвижения ее немезиды фиксировались на экране. Прибор получал информацию от маяка, который она при помощи ружья всадила гигантскому кроту под шкуру.