Снова в пути, снова в море. Снова качается с пятки на носок команда «Мидаса». И скоро дает о себе знать памятное предостережение Ункуса Стоуна. Шэм только диву дается, как его радует, что палуба скользит у него из-под ног, когда состав гремит и заваливается набок на поворотах. Дэйби весело кувыркается в воздухе, распугивая чаек.

Капитан набрала прежнюю команду почти целиком. Несмотря на ее неразговорчивость, рассеянность и склонность к размышлениям — обычные недостатки любого капитана, преследующего философию, — люди ей верили. И потому на борту снова были Фремло и Вуринам, Шоссандер и Набби, и Бенайтли — блондинисто-небритый и по-прежнему молчаливый, он, однако, так хлопнул Шэма по плечу в порыве внезапного дружелюбия, что тот растянулся на палубе. С Шэмом все обращались как раньше, — дразнили, посмеивались, отпускали грубоватые шутки, но уже не раздражались, как бывало, когда он хмыкал и мямлил, не зная, что сказать в ответ.

Травля зверей тоже, естественно, не прекратилась. Линд и Яшкан лыбились, глядя на Шэма и делая ставки на кровавый исход жестоких поединков между крысятами, мышами, миниатюрными бандикутами, птицами и бойцовыми насекомыми. Шэм даже не подходил к импровизированным аренам. Стоило ему только завидеть натянутые поперек палубы канаты, как он начинал баловать, ласкать и осыпать всяческими знаками внимания свою удивленную, но чрезвычайно довольную мышь. А еще он заметил, что Вуринам, наблюдая их проявления взаимной дружеской нежности, уже не спешил к аренам, как прежде.

На границе с верхним небом вдруг показался рокочущий биплан, и заинтригованная Дэйби тут же взмыла вверх, поглядеть, что это. Крохотный источник сигнала на ее ножке в очередной раз привлек внимание Шэма. Как легко оказалось не возвращать его Шикасте.

Аэроплан, жужжа, двигался на запад. Возможно, он был с Морнингтона, острова модников-авиаторов. Или транспорт богатой команды откуда-нибудь с Салайго Месс. Сложное техническое обслуживание и топливо были доступны не на всех островах рельсоморья, да и длинные прямые взлетных полос тоже на каждом не построишь — везде одни горы да скалы, — а потому воздушные путешествия оставались удовольствием дорогим и редким. Шэм с сожалением взглянул на летательный аппарат, задаваясь вопросом, что, интересно, видит его команда.

Они отошли от Стреггея уже на несколько дней пути, поезд бодро катил по лесам, переваливал через некрутые холмы. Пейзаж был необычный. Рельсы шли мимо рек и озер, а то и прямо через них, опираясь на свайные платформы.

— Куда мы направляемся, капитан? — не раз в присутствии Шэма спрашивали офицеры, в общем-то, нахально, но при данных обстоятельствах вполне оправданно. Ведь они шли прямо на запад, а не на юг, и не на юго-запад, и не на юго-юго-запад, и даже не на запад-юго-запад, что еще хоть как-то бы походило на охоту на кротов.

— Заберем сначала кое-какое оборудование, — отвечала им капитан.

У Шэма были обязанности в захламленной хирургической Фремло, но оставалось время и на исследования, которые он проводил, прячась в разных уютных местечках. Иной раз в таких, куда можно было залезть лишь ползком. Например, в секциях трюмов. Он забирался в огромный буфет в вагоне-кладовой, и там, приложив глаз к щели между небрежно подогнанными досками обшивки, созерцал фрагмент неба в обрамлении древесных слоев.

Они шли необычными мостами, которые иногда много ярдов подряд петляли над пропастью или обрывом, проезжали мимо крошечных островков, глядевших из непрерывного рельсового моря, и лишь время от времени делали небольшие остановки, чтобы пополнить запасы провизии да потренировать ноги на твердой земле.

— Доброе утро, Жед.

Шэм не случайно мешкал. Он еще пары слов не сказал с этой гарпунершей. Он как раз массировал своей мыши крылышки у мостика капитана, проверяя, как сросся перелом, когда Жед подошла к ограждению на крыше заднего вагона и, свесившись через него, стала пристально смотреть вниз, на рельсы.

Она была странной. Высокая и мускулистая, как солдат, родом откуда-то из Южного Камми Хамми. Все еще носила, точно напоказ, кожаную одежду, характерную для тех далеких воинственных островов, где поезда, как говорили, бегали на моторах с часовым механизмом.

— Доброе утро, — сказал Шэм еще раз.

— Доброе ли? — отозвалась Жед. — Для кого? Я вот сомневаюсь. — И она продолжила изучать рельсы. Они шли вплотную к лесу: молодые деревца пробивались между плотно уложенными колеями, животные и птицы в пышном оперении кричали в ветвях над ними. Жед приложила к губам палец и указала куда-то наверх, за полог леса. Сквозь шелестящую суматоху листьев. В тревожное кружение чреватых дождем облаков. — Гляди. — И она показала на пути справа и слева.

Прошли секунды, заполненные лишь шепелявым чуккачучу колес, и Шэм сказал:

— Я не знаю, что я вижу.

— Рельсы чистые — так не должно быть, если здесь несколько дней никто не проезжал, — сказала она. — Вот что ты видишь. И звери движутся так, словно рядом кто-то есть.

— Ты хочешь сказать…

— Я хочу сказать, что мы здесь не одни. — Тут она повернулась и посмотрела, наконец, Шэму в лицо. — Нас. Ждут. В засаде.

Шэм завертел головой, ища взглядом Стоуна.

— Ты не шутишь? — спросил он.

— Нет. Не шучу. Я даже не уверена. Но, по-моему, рядом кто-то есть.

Шэм вгляделся во тьму между деревьями, пролетавшими мимо — в их тени.

— Кто же это может быть? — прошептал он.

— Откуда я знаю, я же не телепат. Но я не первый день в море и знаю, как выглядят нормальные рельсы.

В ту ночь Шэм качался вместе с койкой в такт перестуку колес «Мидаса», а его подсознание переводило движение вагона в страшный сон. Он шел один, по рельсам, перескакивая со шпалы на шпалу; близость к почве заставляла его содрогаться и каменеть от страха. Почва кипела жизнью, она сочилась ею, и эта жизнь готова была забрать его собственную, дай он ей хоть полшанса. А позади него что-то двигалось, приближаясь.

Оно следило за ним из-за деревьев. Да, между стволами определенно что-то было. Он заспешил, но споткнулся, и в тот же миг позади него фыркнуло, шпалы под ним вздрогнули, и он увидел нечто — не то поезд, не то зверя, который цеплялся за рельсы лапами и скрежетал по ним колесами. Зверь хрюкнул. Это был он, гоблин рельсоморья, ангел железнодорожных путей.

Проснувшись, Шэм нисколько не удивился, обнаружив, что за окном еще темно. Несмотря на холод, он выполз на верхнюю палубу, не разбудив по пути никого из товарищей. В открытом море мигали то ли звезды, то ли огни, далеко-далеко от ближайшей суши.

— А вы когда-нибудь видели ангела? — спросил Шэм у доктора Фремло.

— Я видел, — отвечал Фремло голосом низким и высоким одновременно. — Или не видел. Как посмотреть. Насколько долгим должен быть беглый взгляд, чтобы называться «видел»? А ведь я езжу дольше всех на этом борту, знаешь? — Доктор отрывисто улыбнулся. — Послушай, что я тебе скажу, Шэм ап Суурап: это не секрет, просто об этом не принято говорить вслух. Быть поездным врачом куда интереснее, чем обычным сухопутным костоправом. Но в большинстве своем мы не такие уж хорошие доктора.

Мы не в курсе последних достижений медицинской науки. Узнаем о них лишь годы спустя. А держит нас в этой профессии то, что мы зачастую хотим думать не только о медицине. Вот почему твои столь разнообразные интересы нисколько меня не поражают. — Шэм молчал. — Только пойми меня правильно: с большей частью невзгод, которые могут постичь поездную бригаду, я справлюсь. Хотя доктор я, в лучшем случае, посредственный, зато рельсоход хоть куда. И я единственный человек на борту — включая, наверное, капитана, — который, да, видел-таки ангела.

Но если ты пришел ко мне в надежде услышать страшилку, то, боюсь, ты будешь разочарован. Это было давно, ангел был далеко, и видел я его всего мгновение. Они не невидимки, что бы о них ни болтали. Но движутся очень быстро. Причем такими путями и перепутьями, о самом существовании которых не ведомо никому, кроме них.

— А что вы видели? — настаивал Шэм.

— Мы были у берегов Колонии Кокос. Искали сокровища. — Фремло поднял бровь. — Скал там столько, настоящая путаница. Иные острые, как клыки. И вот мы заметили, что из-за скал что-то следит за нами. А потом услышали звук. Неподалеку, ярдах в двухстах, не больше, рельсы спутались, образовав сгусток, как нечесаные волосы образуют колтун, а сверху их прикрывал небольшой скальный грот, вроде тоннеля.

— Пути вели туда? — переспросил Шэм.

— Да, и там было темно. Тьма заполняла тоннель до самого входа. Тьма и что-то еще. И это что-то, издав ужасный трубный звук, вдруг выскочило наружу.

Шэм вздрогнул, когда что-то вцепилось в его плечо: это Дэйби упала с неба на свой привычный насест.

— Я бы не назвал это поездом, — продолжал Фремло. — Поезда, какими бы разнообразными они ни были, по сути своей одно: машины, созданные для того, чтобы возить нас. А та штука существовала не для нас — для самой себя. Она вырвалась из тоннеля, изрыгая серебряное пламя.

Думаешь, мы стали ждать, когда она подойдет ближе? Ничего подобного: мы показали ей хвост и ринулись назад, в изведанное рельсоморье. и хорошо еще, что она дала нам уйти. Отправилась, наверное, получать новые указания райского контролера.

По тону доктора Шэм не мог понять, верит он искренне или просто цитирует фольклор.

Над поездом нависла туча-невидимка. Все были угнетены и подавлены. Никто не говорил ни слова, но все, похоже, знали, что кто-то преследует их по пятам. И кто бы ни были эти преследователи — ангелы, голодные чудовища, пираты, мародеры или вымышленные существа, — все догадывались, что кротобой может стать их добычей.

Никто не ждал, что они вообще куда-то доедут. И когда в один прекрасный вечер на горизонте, среди приветливо колышущейся травы и высоченных сорняков вдруг показалась группа щетинистых от кустарника островков, все изумились. Чайки, чистя в кустах свои изгаженные перья, поглядывали на людей с интересом.

«Мидас» подходил ближе, детали ландшафта укрупнялись, показались первые признаки жилья, стрелок стало больше, провода расчертили небо, маяки предупреждали о слабых рельсовых участках, скалах и рифах, возникли пилоны, сообщая об электрифицированных рельсах для тех поездов, которые могли передвигаться таким образом, и, наконец, появились сами поезда: одни тихо вращали колесами, другие стояли неподвижно, их было видимо-невидимо, всех мыслимых и немыслимых моделей, цветов и размеров, они занимали всю широкую каменистую равнину из конца в конец. На ее берегу раскинулся город. Босяцкое хитроумие и изобретательность в архитектуре его башен и иных построек бросались в глаза, внушая восторг и трепет.

— Земля! — неизвестно для чего крикнул из вороньего гнезда впередсмотрящий. Все и так уже поняли, что перед ними.

Манихики Сити.