Книга: Танцы с медведями
Назад: 14
Дальше: 16

15

Выяснилось, что московские благородные дамы имели поразительную склонность и необычайный аппетит к актам совокупления во всем их многообразии. К счастью для Довеска, недельное ученичество у сверхъестественно одаренной Зоесофьи научили его набору трюков, позволивших ему не отставать от партнерш. Подобно тому как рабочий быстро обучается поднимать тяжести при помощи ног, а не спинных мышц и «ходить» с грузом массивных предметов, нежели выматываться, толкая их, так и Довесок усвоил нечто очень полезное. Например, для одних позиций он пускал дело на самотек, а иной раз просто лежал и вспоминал зеленые холмы Вермонта, позволяя своей временной подруге делать львиную долю работы. Таким образом, ему удавалось совершенно восхитительно проводить время на вечеринке баронессы Авдотьи, не заработав грыжу.
Однако Довесок был благодарен наступившему перерыву. Теперь он мог освежиться ледяной водой и подкрепиться тарелочкой деликатесов: благо, что стол ломился от всевозможных яств и закусок. Он подцепил крекером осетровую икру и лениво побрел к окну насладиться ночным видом Ильинки.
Ирина тоже подошла к окну и обняла Довеска со спины, прижавшись к нему грудью и потершись щекой о его плечо. Приятное ощущение портило только отчетливое сознание, что в ее нынешнем состоянии Ирина может запросто, сама того не желая, сломать ему ребра.
— Ты уверен, — проворковала она, — что не станешь пробовать «Распутин»?
— Совершенно уверен, милая, — Довесок тщательно следил, чтобы ему не подсунули наркотик. Хотя он был не ханжа по части интоксикантов, но взял за правило не принимать ничего, что уменьшило бы ясность сознания. Он не брал в рот ни капли вина, в особенности когда знал, что по его следу идут маньяки-убийцы. А это, если говорить начистоту, случалось с Довеском очень часто, поэтому ни о какой случайности не могло быть и речи.
— Я плачу. Я раздавлена. Я на грани самоубийства и прочих актов отчаяния. Меня вот-вот охватит хандра. Ты — восхитительный партнер, но… тратишь время на восстановление сил.
— В конце концов, я всего лишь смертный.
— Но тебе не обязательно им быть. Если бы ты передумал… Дуняша! — окликнула она баронессу уменьшительным именем. — Не сумеешь ли ты вложить толику смысла в милого упрямца.
Баронесса Лукойл-Газпром присоединилась к ним, и Довесок повернулся, чтобы они все доверчиво взялись за руки (и лапы).
— Я, если честно, не понимаю, — произнесла баронесса, — почему ты отказываешься от приглашения попробовать вещество, способное дать тебе прямое и неопровержимое доказательство личной и сильной любви всемилостивого Господа. Дорогой, почему ты противишься?
Это была очередная вещь, удивлявшая Довеска. Дамы говорили на богословские темы гораздо свободнее, чем показалось бы уместным гражданину Земель Западного Вермонта. Ведь у них оргия!.. Будучи американцем, Довесок, разумеется, являлся, деистом, ибо вне зависимости от национальной принадлежности американцы были людьми рациональными и гордились своей свободой от суеверий. Но Довесок сознавал, что занесло его на край света и нравы здесь другие.
— Сударыня, ни один мужчина, глядя на любую из вас в вашем нынешнем виде, не станет сомневаться в существовании милостивого Господа, равно как и признавать непревзойденность Его или, может, Ее творения, — галантно ответил он.
— Ты ужасный атеист, — с деланой суровостью воскликнула Ирина (а глаза у нее весело поблескивали), — говорить о Боге в таких холодных и безличных тонах! Я содрогаюсь от страха за твою бессмертную душу.
— Безличных? Ну, мы с Высшим Существом всегда были в прекрасных личных отношениях. Мы прекрасно друг друга понимаем. Кстати, мы заключили джентльменское соглашение. Я не вмешиваюсь в Его управление Вселенной, а Он не лезет в мой маленький уголок.
— Слова-слова-слова! Спасение достигается не спорами, но делами. — Баронесса поднесла губы настолько близко к губам подруги, что, когда они переместились к Ирининому уху, Довесок даже удивился.
— Давай, Иришка, — произнесла она театральным шепотом. — Если мы вдвоем не сумеем обратить заморского разбойника со всей страстью и любовью, имеющимися в нашем распоряжении, тогда нам придется вызывать подкрепление. Сима и, наверное, Лизавета с воодушевлением включатся в это достойное предприятие. И Ксюша тоже. Мы доведем неверного до экстаза. Скоро он встанет на перекрестке и будет проповедовать Господню благодать каждому встречному!
— Гениальная идея. Но тебе не кажется, что другие мужчины возразят, если он монополизирует столько женщин?
— А, тьфу на мужиков! Пусть смотрят. Если повезет, еще и научатся чему-нибудь.
Довесок был поражен. Здешних дам молниеносно захватывали невероятные увлечения (он полагал, что и мужчин тоже, но обращал на последних гораздо меньше внимания). Невероятное ощущение! Довесок будто снова очутился в среде Жемчужин.
Дамы упорхнули. Мужчина с военной выправкой и офицерскими усами наполнил свой бокал шампанским и, глядя с легкой улыбкой на их попки, пробормотал:
— Господи помоги. — Затем, заметив, что его подслушали, поднял бокал и произнес: — Бог это хорошо, а?
— Вы правы, сударь, — дружелюбно отозвался Довесок.
Он опять уставился в окно, приятно усталый и ошеломленный религиозностью своих товарищей по оргии. Их евангелическая мания, однако, была мелким пороком на фоне похвальной христианской добродетели, с которой они дарили свои тела тем, кто их пожелал. Довесок радостно предвкушал новые удовольствия, хотя не сомневался, что наутро ему будет чудовищно плохо.
И вдруг он увидел текущую по улице процессию.
Добрая четверть марширующих несла факелы, чей свет метался по развевающимся красным тряпочным транспарантам, так что шествие казалось рекой огня. Затем слуха Довеска достиг отдаленный грохот и рев, к которым присоединился гомон людских голосов. Спустя несколько минут он увидел, что демонстранты размахивают кулаками и скандируют лозунги. Похоже, многие из них вовсе не люди, — подумал Довесок.
— Хм, — удивленно сказал он. — Не хотите ли взглянуть?

 

Гости собрались у окон. Теплая масса обнаженных тел толкалась так же уютно, как скотина в хлеву. Бедра бились о бедра, руки ложились на талии, плечи любовно терлись о плечи, без дискриминации или предпочтений по возрасту, полу или положению. Странное многозначительное чувство единения охватило Довеска, убеждение, что все они — части одной плоти и разделяют общее «я». Края оконных рам радужно мерцали.
Но рациональная часть сознания Довеска еще упиралась. «Это же просто контагиозная интоксикация, произошедшая в результате вдыхания воздуха, пропитанного потом и другими выделениями твоих товарищей», — возражал рассудок. Но Довеску было все равно. Его душу пронзила искренняя и неугасимая любовь к окружающим, а также к миру в целом. Едва ли имело значение, откуда взялось это чувство.
Процессия приближалась. У Довеска невольно округлились глаза. Среди несущих факелы и транспаранты были нищие и аристократы, солдаты в форме и полуголая богема, пара гигантов в белом и ватага химерических птицеподобных демонов. Внезапно какой-то транспарант рассыпался в облако красной пыли. Те, кто нес шесты, продолжали размахивать ими из стороны в сторону, словно ткань была по-прежнему на месте. А не умеющие трубить горнисты и барабанщики без чувства ритма сразу же заполнили улицу чудовищной какофонией.
Невиданный парад ошеломил бы и Иеронима Босха. Довесок чувствовал необъяснимый внутренний позыв присоединить свой малый дух к бурной реке душ внизу. Чистое давление больших чисел взывало к нему, как летящий в пространстве камень притягивается к планете. Ему хотелось влиться в расплавленный поток, раствориться, затеряться и смешаться с коллективной личностью.
В соседних домах хлопали окна и распахивались двери. Самые разные люди выбегали на Тверскую, чтобы присоединиться к маршу.
— Он пришел, — прошептала баронесса Авдотья. Глаза ее фанатично горели.
— А? — отозвался Довесок. — Кто?
— Не важно. Важно только то, что он наконец здесь.
К замешательству Довеска остальные согласно загомонили в ответ, будто ее загадочное заявление являлось образцом смысла и логики. Баронесса указала поверх крыш на разрастающееся в отдалении сияние, совершенно отличное от фантастической процессии.
— Он сейчас вон там, — произнесла она с необъяснимой уверенностью. — На площади Пушкина.
— Мы должны идти к нему, — заявила Ирина.
— Да, — согласился усатый господин с военной выправкой. — И побыстрей! Мы должны выйти на улицу сейчас, сию минуту. Где моя одежда? Кто-нибудь позовите сервилей, чтобы нашли наши вещи!
— Не вижу необходимости в одежде, — заметила баронесса. — Мы с Ирой будем встречать его в той невинной плоти, что дарована нам Господом, и ни стежком больше.
Теперь группа начала распадаться, и Довеску стало легче дышать. Он встряхнул головой, чтобы прояснилось в мозгах, и поспешил встать между двумя дамами и дверью.
— Погодите, любимые мои. Есть тонкое различие между восхитительной непосредственностью и глупостью, и вы двое как раз собираетесь перейти эту грань.
— Не пытайся помешать нам. Я никогда не отступаю от задуманного.
— Точно, — кивнула Ирина. — Я сто лет ее знаю.
— Вы что, спятили? — воскликнул Довесок. — Милые дамы, вы не можете выскочить из дома в чем мать родила.
Авдотья вспыхнула.
— А почему нет? Разве мы не приятны взору Господню? Или в наших телах есть что-то постыдное или несоразмерное?
— Конечно же, нет! Но безусловно вопрос одной только температуры…
— Нас согреет наша добродетель.
— Но, баронесса, — отчаялся Довесок, — если вы будете обнажены, как люди поймут, что вы благородного происхождения?
Баронесса Лукойл-Газпром замерла.
— А ведь верно. — Она щелкнула пальцами, привлекая внимание ближайшего сервиля. — Дай мне зеленый шелк с малиновыми жемчужинами, — приказала она.
— А меня, — сказала Ирина, — облачи в мою клонированную кожу.
Сервиль отправился в гардеробную и вынырнул сначала с переливчатым платьем, а затем с нарядом точно того же сливочного оттенка, что и собственная кожа Ирины. Без единой эмоции он принялся одевать двух дам.
Довесок, не намеренный покидать безопасную квартиру до утра, выбрал полуночно-синий халат, расшитый красно-золотыми жар-птицами и отделанный кружевом на манжетах и лацканах. Наряд столь мужественного покроя обычно предназначался, подумалось ему, для мужа баронессы. Но Довесок не сомневался, что благородный джентльмен, будучи столь широких взглядов, что готов делиться нежнейшими ласками своей супруги (по крайней мере, в свое отсутствие), проявит щедрость и по части гардероба. Поэтому он накинул халат и затянул пояс.
Первый гость покидал прихожую, с трудом справляясь с шинелью. Он прыгал на одной ноге, натягивая ботинок. К тому моменту, когда Ирина и Авдотья были полностью одеты, почти вся компания уже исчезла за дверью.
Довесок побрел обратно к окну. Процессия находилась лишь в квартале от них и заполняла улицу. Казалось невозможным, чтобы во всей Москве обитало столько людей. Однако их число росло. Он видел женщин, выбегающих на улицу босиком, и мужчин со штанами в руках. К шествию присоединялись не только участники оргий. Захваченные возбуждением родители и няньки бросали свои жилища, оставляя детей в замешательстве таращиться в окна. Мир словно подменили — повсюду мелькали птицеголовые существа, а люди будто превратились в гоблинов.
Гедонисты высыпали на улицу, и Довесок увидел сервиля баронессы, который накидывал шарф на голову своей госпожи. Она бросила через плечо острый проницательный взгляд. Вероятно, она заметила Довеска, но она явно не догадывалась о том, что он сам пристально наблюдает за знатной хозяйкой. В комнате царил полумрак, и Довесок на всякий случай принял самую непринужденную позу.
Затем он медленно развернулся, зевнул и почесался так, как ни один приличный мужчина при женщине не сделает. Краем глаза он заметил, как служанка с отвращением мотнула головой и заспешила прочь. Однако она не присоединилась к шествию, а направилась в противоположную сторону, к особняку Хортенко.
«Итак, — подумал Довесок, — среди домочадцев баронессы есть шпион. Что ж, этого следовало ожидать». Однако дольше оставаться здесь он не смел.
Он должен влиться в толпу черни.
В дверях баронесса как раз милостиво напутствовала последнего гостя.
— Ах, Довесок, — промурлыкала она, с оттенком мудрой печали. — Не соблаговолите ли сопровождать нас?
— Вам стоило только попросить, прекраснейшая. Пока я одеваюсь, велю подать карету к дверям.
Вот так сэр Блэкторп Рэйвенскаирн де Плю Пресьё, посол Византии, уроженец Америки и законопослушный гражданин Земель Западного Вермонта, присоединился к революции.

 

Таверны и бордели Замоскворечья плясали. На улицах жгли костры, везде гремела музыка.
— Здесь. — Генеральша Магдалена Звездный-Городок указала на самый оживленный дом терпимости.
Бросив поводья солдату, мобилизованному по дороге, она поднялась на крыльцо и толкнула дверь. Зоесофья последовала за ней, а барон остался снаружи — караулить и разведывать обстановку.
Хозяйка борделя, внезапно оказавшаяся лицом к лицу со статной рыжекудрой Магдаленой, потерла ручки и залебезила:
— Какая честь! — воскликнула она. — Любая из наших девочек ваша, сколько захотите! Бесплатно, разумеется.
Генеральша сбила ее на пол.
— У вас и у ваших «девочек» десять минут, чтобы освободить здание, или я заколочу двери и спалю гнездо разврата дотла вместе с вами. Сколько у вас солдат?
Мадам поднялась на ноги и поглядела на Магдалену со смесью обиды и невольного восхищения, дескать, один профессионал уважает другого, но и мы не лыком шиты.
— Если вы не расставили часовых у парадного и черного входа, прежде чем войти, — то ни одного, — ответила она. — Девчушка на верхней площадке лестнице, сомневаюсь, что вы ее вообще заметили, стояла на шухере. Все ваши пташки упорхнули.
— Тридцать лет в армии, — заметила генеральша, ни к кому конкретно не обращаясь, — и эта гражданская думает, что я не знаю, как брать бордель. — Затем она рявкнула на мадам: — Ну? Собирайте своих шлюх.
Бандерша позвонила в колокольчик и крикнула:
— Живо, девочки! Все как одна! Или потеряете работу! Захватите уличные тряпки — одеться сможете в гостиной.
Через перила на верхней площадке уже выглядывали женщины в свободных сорочках. Они сразу же бросились обратно в комнаты, тогда как другие с перекинутыми через руку платьями промчались мимо. Каждая из них безмятежно улыбалась от внутреннего присутствия Божества.
Кроме одной женщины, которая не потрудилась захватить приличную одежду. Она застыла, гордо обнаженная, демонстрируя присутствующим кожу в полоску, как у зебры. Ее маменька явно предвидела, где застрянет дочка, и заранее заплатила за генетическое вмешательство, долженствовавшее повысить ее статус. Глаза женщины пылали темным огнем. Божество, которому молилась она, было явно более жестоким и прагматичным, нежели у ее товарок.
— Людмила! Почему ты раздета? — крикнула мадам.
— Рубли текут как вино, — ответила та низким и хрипловатым голосом. — Ради меня опустошали бумажники. Мне стоило только попросить. — Она небрежно ухватилась за балясину с подножия лестницы и вырвала ее. Полетели щепки. Вскинув балясину над головой, как дубину, она произнесла: — Кто посмел распугать клиентов?
— Я, — изрекла генеральша, прицелилась из пистолета и выстрелила Людмиле прямо в голову.
Шлюхи завизжали.
Стоя над телом Людмилы, генеральша Звездный-Городок обратилась к потрясенным девицам:
— Дело серьезное. Каждый москвич, знает он или нет, ныне находится на военном положении. Значит, что любой, не подчинившийся приказу офицера в форме, может быть без долгих рассуждений казнен. Вам ясно?
Последовали кивки и бормотание.
— Хорошо. Теперь ты и ты, — она наугад ткнула пальцем в двух девок, — возьмите труп, спрячьте его в комнате и заприте дверь на замок. Затем принесите ключ мне.
Внезапно в дом терпимости вошел барон Лукойл-Газпром. Он взглянул на мертвую, но никак это не прокомментировал.
— У нас тридцать мобилизованных, — доложил он генеральше. — Еще одного мы взяли на входе сюда. Он пьян, но небольшая пробежка быстро его протрезвит.
— Неплохо для начала. Поделите их на четыре отряда. Можно использовать их для рейда по другим борделям.
Зоесофья откашлялась.
— Если барон не против, конечно.
— К черту протокол! Это единственное разумное действие, и медлить нельзя.
На лице у барона расцвела улыбка. Похоже, его позабавила мысль о двух женщинах-соперницах. Но вслух он сказал:
— Хороший совет никогда не помешает. Я принимаю его.
— Но… — возмущенно начала генеральша.
В бордель ворвался посыльный. Он замер, пораженный видом полуодетых девиц, но взял себя в руки и отдал честь:
— Госпожа генеральша. Господин барон. Вы приказывали, чтобы Арсенал выслал вам фургон автоматов вместе со штыками и боеприпасами? Он только что прибыл.
— Чудесно. У нас есть оружие, а нам нужны солдаты.
Второй посыльный распахнул дверь и отсалютовал.
— Госпожа генеральша. По Большой Якиманке движется толпа гражданских — сотни человек. У них флаги, и они поют.
Генеральша сплюнула.
— Если я могу предложить… — проворковала Зоесофья, бросив взгляд на проституток, надеясь, что барон уловит ее идею раньше, чем генеральша.
Однако именно Магдалена поймала ее мысль на лету и, обернувшись к хозяйке борделя, спросила:
— У вас все девки такие же сильные, как та, что на меня бросилась?
— На сегодня, боюсь, да, — извиняясь, ответила мадам. — Виноват новый наркотик, он…
— Не важно! Ваши девочки поступают под мое командование. Я сделаю из них отличных солдат.
— Сколько их у вас? — Губы барона шевелились, пока он считал количество проституток. — Ага, ясно, плюс еще две, которые возятся с трупом своей подруги. Калашей с примкнутыми штыками хватит на всех. Но без патронов…
— Разумеется, без, — рявкнула генеральша.
Барон покинул бордель. Зоесофья задумчиво смотрела ему вслед. Он не заметил, что Звездный-Городок только что установила над ним свою власть. Какой слепец!

 

Стоило Даргеру оказаться на воле за пределами пропитанных наркотиком переходов Нижнего Города, как холодный ночной воздух чудесно прочистил мозги. Но ясность мысли отнюдь не принесла ему радости. В действительности все обстояло с точностью до наоборот, поскольку серьезность угрозы обрушилась на Даргера с ужасающей силой.
Он лихорадочно перебирал в уме детали ситуации. Существо, явившееся из кошмарных снов и при этом неотвратимо реальное, обещало ему пытки и медленную смерть в ближайшем будущем. А он, Даргер, совершенно беспомощен и привязан к больничной каталке. Освободиться и выпутаться из ремней он вряд ли сможет, ведь он все-таки не фокусник, поэтому и нечего надеяться. Кроме того, его личным тюремщиком является генетическое чудовище, спроектированное ради физической мощи и (судя по внешности) контролируемой жестокости. Минусов что-то многовато. А ведь у Даргера нет ни оружия, ни союзников, ни особых способностей… за исключением собственных мозгов.
К счастью, разум он еще не потерял.
Первым делом надо получить первоначальное представление о характере Войтека.
— Сержант, боюсь, мой бумажник, будучи туго набит купюрами, врезается мне в бедро. Не могли бы вы, если не трудно…
Войтек уставился на Даргера снизу вверх и усмехнулся.
— Вам ничего не известно о Княжеской Гвардии, раз вы думаете, что нас легко подкупить.
— Я же иностранец, а посему прискорбно невежествен в столь важных вопросах. Но мое положение ужасно неудобное. Не могли бы вы позволить мне встать? Даю вам слово джентльмена, что не попытаюсь удрать.
— Ну, да… А сдержите ли вы ваше слово? Если вы не возражаете, я просто буду слушаться отданных мне приказов.
— Ваша логика безупречна, — согласился Даргер. — Но моя поза чертовски болезненная.
Со вздохом сержант Войтек поставил каталку вертикально, сложил ее стойки и прислонил к стене. Даргер глубоко вздохнул.
— Вот. Так лучше? — осведомился Войтек.
На удивление полегчало. Вдобавок к восстановлению кровообращения возможность находиться в стоячем положении после столь долгого лежания на спине наполнила Даргера надеждой.
— Спасибо, сержант. — Он мысленно сосчитал до двадцати и спросил: — Вы играете в шахматы?
Сержант Войтек вытаращил глаза.
— Что за вопрос? Я же русский.
— Тогда начнем. Пешка на Е-четыре.
Сержант Войтек с минуту потрясенно молчал, затем слегка расслабился и произнес:
— Конь на Ф-шесть.
Даргер ощутил прилив вдохновения.
К концу партии он и сержант сделались если не приятелями, то, по крайней мере, миролюбивыми соперниками по шахматам.
— Хорошо играете, сержант Войтек, — заметил Даргер.
— Вы б меня сделали, если бы не тот единственный неудачный ход…
— Я отвлекся, — парировал Даргер. Это была полуправда, ибо, хотя Даргер и планировал сразу проиграть, отвлекающий инцидент действительно имел место быть. — Кстати, а тот человек в старомодном сером костюме, который прошел мимо нас. Он выглядел в точности как…
— Царь Ленин. Уверяю вас, мы лицезрели самого Ленина.
— Неужели?
— Мы живем в странные времена. Давайте этим и удовольствуемся. Царь Ленин вернулся со свалки истории, и к утру город будет принадлежать ему.
Армия Бледнолицых и москвичей покидала площадь уже довольно долго. Однако пространство все еще оставалось запружено народом Сержант Войтек не делал попыток присоединиться к уходящим. Его явно устраивало пребывание в арьергарде.
— Объясните мне кое-что, — попросил Даргер. — Вы и ваши товарищи переключили свою лояльность с нынешнего правительства на этого непонятно откуда взявшегося героя древней истории. Но я полагал, что Гвардия запрограммирована на нерушимую верность великому князю.
— Распространенное заблуждение. Мы запрограммированы на верность самой Московии. Просто никому до сих пор не приходило в голову, что князь и государство — не одно и то же.
— Можно спросить, сударь? Только без обид, ладно? Как именно вас…
— Вы собирались сказать «купили» — что было бы ошибкой, ибо нас убедили. — Сержант растопырил пятерню, вытянул когти во всю длину, а потом снова расслабил лапу. — Поставьте себя на наше место. Многим кажется, что мы заняты лишь почетным караулом в центре величайшей крепости России и еще охраняем правителя, на которого никто не посмеет напасть. О, нет, медведи-гвардейцы были задуманы и созданы воинами. Хортенко доказал нам, что война — в лучших интересах Московии. И пообещал нам грандиозную битву. Таким образом, он удовлетворил наш патриотизм и личную склонность к сражениям.
— Да, конечно. — Даргер не приобрел вкуса к войне, но понимал, что некоторые — он не называл их безумцами — счастливее всего именно в ее объятиях.
— Он также обещал нам настоящие имена, — добавил Войтек с неожиданной горечью. — С отчествами. Нынешние наши клички годятся разве что для плюшевых мишек.
К этому моменту площадь наконец начала пустеть.
— Что ж, — вымолвил сержант, — полагаю, нам пора.
— Погодите, сударь, — спохватился Даргер. — Я вижу на противоположной стороне улицы таверну, фонари которой ярко горят. Видимо, хозяин кабачка остался на посту. Каталка вряд ли пролезет в дверь, но ведь в приказах ничего не говорится об этом средстве передвижения, только обо мне, пленном, и о том, что я должен быть связан. Вы могли бы обмотать все стропы, кроме одной, вокруг моего тела, оставив свободной лишь мою руку до локтя. А из стропы легко сделать поводок и привязать меня за запястье, дабы не сомневаться, что я не сбегу. Следовательно, вы соблюдете приказ, дав мне возможность угостить вас выпивкой.
— Ну… — протянул Войтек. — Наверное. От стаканчика вреда не будет. Но имейте в виду, не более стопки. А затем мы присоединимся к остальным в Кремле.
— Безусловно, — серьезно кивнул Даргер. Сейчас он еще был далек от полной свободы. Но, по его опыту, если удалось склонить солдата к выпивке, битва наполовину выиграна.

 

На другом конце города, на берегу Москвы-реки, у освещенного кострами перекрестка Большой Якиманки и Большой Полянки генеральша Звездный-Городок раздавала автоматы своей банде проституток. Она тщательно осматривала каждый ствол, прежде чем выдать его, дабы убедиться, что он не заряжен. Она не забывала инструктировать шлюх, как использовать автоматы в качестве дубинок.
— Ваша задача — повергнуть противника, чтобы он не бросился на вас. Значит, бить надо по голове. Возьмите свой автомат вот так, прикладом вперед, — объясняла Магдалена. — Верхушка черепа — толстая и крепкая, поэтому, если вы ударите по этому месту, ваше оружие может запросто отскочить в сторону. Врежьте по лицу, и он не потеряет сознания, но будет метаться как бешеный. Наилучшая стратегия: сильный удар за ухом. Они надолго вырубаются или умирают. Итак, подняли калаши и начали тренировку.
Проститутки повиновались.
— Бейте чуть вниз и внутрь. Давайте.
Они повторили ее движение кто во что горазд.
— Теперь верните автомат в исходное положение. Раз, два, три. Ничего сложного. Вопросы есть?
Одна девица подняла руку.
— Но откуда мы знаем, что это приятно Богу?
— Что?
— Бог есть добро и любовь. Раньше я так не думала, но теперь я уверена. И не только я, мы все уверены. — Жрицы любви согласно закивали. — Поэтому я не знаю, понравится ли Ему, что мы бьем и убиваем людей.
— Катя права. Если Бог повсюду, как мы можем вершить плохие дела в Его присутствии?
Генеральша вымученно улыбнулась.
— Делайте это с любовью. Как апостолы. Помните, за ухо!
Войска барона тоже не дремали. Некоторые были пьяны, а другие настолько воспламенены наркотиком, что едва не светились. Но муштра быстро сделала свое дело. Лукойл-Газпром расхаживал взад-вперед вдоль беспорядочного сборища, крича и ругаясь, пока наконец чисто по привычке солдаты не выстроились клином, ощетинившимся штыками. Они проходили строевое упражнение так часто, что даже не поморщились. Толпа могла появиться с минуты на минуту. Штатских, однако, пока еще не было видно, но крики и возгласы уже доносились до барона и его подчиненных.
У мобилизованных не было ни барабана, ни барабанщика, поэтому обязанность отсчитывать такт возложили на сержанта. Барон как раз закончил инструктаж, когда к ним широким шагом подошла генеральша Звездный-Городок.
— Я прогоню жирных проституток вокруг квартала и снаряжу их в боковую улочку, — показала она. — Когда толпа минует нас, посылай своих людей вперед. Я дождусь, пока ваш клин разделит их, а затем пущу девок во фланг. Надеюсь, что это вызовет панику, народ разбежится в разные стороны и вряд ли захочет буйствовать.
— Хороший план, — одобрил барон. — Думаю, сработает.
И каждый из них вернулся к своим войскам.
Зоесофья, в свою очередь, держалась в тени и наблюдала. Хотя ее знание военной истории и тактики было непревзойденным, она понимала, что генеральша и барон действуют, исходя из долгого опыта. В подобной ситуации она мудро решила не путаться у них под ногами.
При этом она не переставала размышлять. До сих пор Звездный-Городок играла роль руководителя, а барон послушно следовал за ней. Что еще хуже, это видели рядовые солдаты. А значит, когда все закончится, при условии что они уцелеют, героем ночи станет не барон, а рыжая валькирия.
Надо что-то делать.
Прямо сейчас.
Назад: 14
Дальше: 16