На юге отряду спасателей досталось сложное задание на улицах, отделявших Пряную долину от Садов Собек-Круса. Парк считался свободной от огня зоной, населенной беглыми заключенными и ренегатами всех мастей, неподконтрольной ни Коллективу, ни Парламенту. Коллективистам понадобились дрова: взяв топоры и пилы, они пошли валить деревья. Но им обошлись дорого и путь туда через обстреливаемые милицией улицы, и дорога назад, с поклажей. Нескольких подстрелили на краю парка: застигнутые врасплох люди падали на булыжную мостовую и оставались лежать в тени стен.

Решения по-прежнему принимались, но всеобъемлющая стратегия, превратившая Коллектив в единую силу, государство в государстве, больше не вырабатывалась. Во главе некоторых отрядов и теперь еще стояли умные офицеры, но какие бы приказания они ни отдавали, все операции оказывались не связанными между собой.

Из милицейской башни на Мушиной стороне давно вынесли орудия, магический арсенал и секретные карты. Толстые гудящие провода подвесной дороги расходились от ее вершины на юг и на север. На юге они вели к окраинной милицейской башне Барачной стороны; на севере дорога круто взмывала вверх, пролетая над мешаниной черепичных и железных крыш под стеклами Оранжереи и петляющим руслом Вара к центру Нью-Кробюзона. Там она подходила к Штырю, пронзавшему небо рядом с Вокзалом потерянных снов.

В последние безумные дни коллективисты Мушиной стороны набили взрывчаткой, химикатами и порохом два вагона надземной дороги. Незадолго до полудня они запустили по вагону в каждом направлении, заклинив предварительно тормоза. Толстенькие медные цилиндры со вставками из дерева и стекла с визгом понеслись над городом, набирая скорость.

Провода прогибались при проезде вагонов-стручков, врассыпную бросались удивленные вирмы, ругаясь последними словами.

Вокзал потерянных снов был сердцем города даже в большей степени, чем Парламент — мрачная крепость, очищенная от функционеров. Гримаса времени: «парламентское» правительство приостановило деятельность Парламента. Мэр принимал решения, сидя внутри Штыря.

Когда направлявшийся на север стручок пролетал над Речной шкурой, милиция забросала его гранатами. Не долетая до цели, те падали в Шек и на приречные улицы Малой петли, где и взрывались. Но милиция не могла промахиваться вечно. Металлический канат взвизгнул под тяжестью стручка, и один или два снаряда пробили окна, влетели внутрь вагона и сдетонировали.

Стручок взорвался, смертоносный груз мгновенно превратил его в маленький ад; вагон сорвался с каната и рухнул вниз, чертя в воздухе дымную кривую. Разваливаясь на куски, он залил лавки и дома-террасы Шека дождем из огня и расплавленного металла.

Зато другой набитый взрывчаткой стручок летел к югу над бедняцкими кварталами, оставив позади баррикаду, отделявшую Пряную долину от Барачного села. С обеих сторон засыпанной кирпичами и щебенкой ничейной полосы на него смотрели милиционеры и коллективисты.

Стручок перемахнул через пустырь, а когда впереди встали высотные дома и дорога, поворачивая, пошла под уклон, нырнул. И врезался прямо в милицейскую башню Барачного села.

Вспышки взрывов засверкали на шпиле — один, второй, третий. Бетон вспучился и пошел трещинами. Растущее пламя пожирало шпиль изнутри; тот подскочил, отлетел прочь и стал падать, башня начала обрушиваться. Вся ее верхушка устремилась вниз, точно пирокластический поток во время извержения вулкана. Кувыркаясь, сыпались милицейские вагоны.

Тросы надземки угрожающе обвисли и на протяжении двух миль рухнули на город. Кольцами они упали на черепичные крыши, проделывая в ткани города полукруглые борозды, убивая всех на своем пути. С башни на Мушиной стороне трос полого свисал в направлении Пряной долины: раскаленный и страшно тяжелый, он уничтожил там несколько зданий.

Зрелище получилось эффектное, но коллективисты знали, что им уже ничто не поможет.

Почти все предприятия у Ржавого моста пустовали: рабочие и хозяева либо попрятались, либо ушли защищать Коллектив. Но несколько мелких фабрик еще пыхтели, принимая любые заказы за любую плату, — к ним-то и направился Каттер в день, когда упала милицейская башня.

Огни на древней улице стекольщиков давно потухли, но, потрясая тощим кошельком и взывая к политическому чутью ремесленников, Каттер добился того, что мятежники со «Стекольного завода Рамуно» снова раздули горны, достали поташ, папоротники, а также известняк — все для полировки и чистки. Каттер отдал им футляр с круглым зеркалом Иуды, которое он разбил. Стекольщики дали согласие отлить ему замену. После этого Каттер пошел к Ори — дожидаться его и Иуду.

Если Каттер и встречал Ори раньше — что вполне вероятно, учитывая немногочисленность недовольных до эпохи Коллектива, — то он этого не помнил. По описанию, данному Мадленой ди Фаржа, Каттер представлял себе озлобленного, неуемного, драчливого мальчишку, рвущегося в бой и без конца бранящего своих товарищей за бездействие. Но парень оказался совершенно иным.

В нем чувствовался какой-то надлом. Какой именно, Каттер не понимал, но сочувствовал Ори. Тот замкнулся в себе, и Каттеру, Иуде и Мадлене пришлось приложить немало усилий, чтобы его разговорить.

— Оно уже близко, — предупредил Курабин. — Оно на подходе, надо спешить.

С каждым разом голос монаха звучал все тревожнее: разум, который руководил им, убывал день за днем. Так много понадобилось узнать в последнее время у скрытого тешского божества, что сам Курабин должен был вот-вот навсегда скрыться.

Но постепенное угасание не мешало Курабину пребывать в тревоге. Каждая спираль, мимо которой они проходили, вселяла в него (или в нее) страх, говорила о грядущем ужасе, о массовой бойне: Курабин называл эти символы духами братской могилы, массовыми убийцами, истребителями. Он утверждал, что, по его ощущениям, их время почти пришло. Каттер заразился от него тревогой и страхом.

Город оказался в кольце мелких мороков. По дороге к дому Ори Каттер заметил какую-то суету на соседней улице, а Курабин тут же вцепился в него невидимыми руками и с воплями потащил его туда. Подойдя ближе, они еще застали видение, которое прямо у них на глазах распалось на сложные фрагменты и исчезло, прихватив с собой, как им показалось, весь цвет и свет этого мира. Несколько коллективистов сбились в кучу и вопили, тыча в видение пальцами, но никто не упал замертво.

Курабин застонал.

— Это оно, оно, — повторял он, пока свет вокруг них мерк и видение исчезало. — Это последняя игра.

Каттер не знал, верить ли тому, что Ори убил мэра Стем-Фулькер. В голове это не укладывалось. Невозможно было представить, что уравновешенная беловолосая женщина, которую он так хорошо знал по гелиотипам и афишам, видел издалека во время общественных мероприятий и ненавидел всеми силами души, мертва. Каттер не знал, что с этим делать. Он просто сидел в комнате Ори и ждал.

Иуда пошел с Ори, который надел бычий шлем. Прильнув к нему, он прорвал кожу мира и оказался в своей старой мастерской в Барсучьей топи.

— Зачем тебе туда идти? — говорил ему Каттер. — Зеркало я тебе сделаю, Совету пригодится, — так что же еще? А твою мастерскую наверняка закрыли.

— Да, — отвечал Иуда, — наверное. И насчет зеркала ты прав, оно еще понадобится, но там есть и другие нужные мне вещи. У меня есть план.

Остальные были в арсеналах. Переделанные Железного Совета готовились защищать Коллектив на баррикадах. «Что может значить для них эта чужая битва?» — думал Каттер.

Он вспоминал путешествие, когда они под предводительством конного скитальца Дрогона, задолго до них исходившего те места, неслись сломя голову через дурные земли и пампасы, пробирались через обломки скал, преодолели сотни миль, пока перед ними, к западу от низины, от устья реки, не встал город. По пути им встречались города-призраки, напоминавшие груду пустых коробок, — в убогих домиках, высохших за многие годы после ухода жителей, обитала только пыль.

— Да, — шепнул ему тогда Иуда.

Перед ними вставало его прошлое — передовые посты железной дороги, остатки изгородей, помеченные сучьями могилки. Меньше тридцати лет назад здесь кипела жизнь.

Восстание Железного Совета и бегство вечного поезда стали заключительной частью кризиса — порожденного коррупцией, некомпетентностью и перепроизводством кризиса, сгубившего Трансконтинентальный железнодорожный трест Правли. Города и деревни, в спешке построенные среди равнин, стада коров и мясных животных-гибридов, стрелки и наемники, трапперы, все обитатели этих ублюдочных порождений золота и разбоя испарились в считаные месяцы. Свои дома они просто бросили, как змея — старую кожу. Ушли ковбои, бандиты, шлюхи.

Железный Совет наверняка уже ускорил ход. Снятие и укладка рельсов — дело долгое и трудное, но все же поезд просто пожирает расстояние. Прикинув, Каттер решил, что они уже на равнине. И милиция, которая прошла за ними полсвета, наверняка не потеряла след и тоже приближается к дому, день за днем сокращая дистанцию. Нелепее ничего не придумаешь — плестись через весь континент и обратно, жутким маршрутом.

Когда за окном стало смеркаться, а в доме — темнеть, Каттеру показалось, будто воздух в комнате вспучился и пошел в двух местах рябью, а потом из пустоты высунулись рога. За ними, роняя капли энергии, которая служит кровью для реальности, возникли Иуда и Торо, обнявшись, словно любовники.

Иуда, споткнувшись, освободился, и разноцветные капли взлетели с него к потолку, но растаяли, не коснувшись известки. В руках он держал тяжелый мешок.

— Ну как, нашел, что хотел? — спросил его Каттер.

Иуда поглядел на него, и остатки мировой крови испарились.

— Все, что мне нужно, — сказал он. — Мы будем готовы.

Скрыть присутствие в Коллективе членов Железного Совета не удалось. Несмотря на ужас и отчаяние тех мрачных дней, люди обрадовались.

Возбужденные толпы истоптали все окрестности почтамта в Собачьем болоте, высматривая долгожданных гостей. Когда они наконец нашли баррикаду, на которой сражались Рахул и Марибет, та превратилась в подобие фронтового святилища.

Встав в очередь, коллективисты ждали, а над головами у них свистели милицейские пули. Каждый подходил к представителям Совета и задавал им вопросы — не больше трех, согласно неписаным правилам вежливости.

— Когда придет Совет?

— Вы пришли, чтобы спасти нас?

— Вы возьмете меня к себе?

Солидарность, страх и тысячелетняя глупость — всего понемногу. Очередь на улице вылилась в стихийный митинг, старые распри между фракциями вспыхнули вновь, несмотря на сыплющиеся с неба бомбы.

На другом конце улицы, по ту сторону баррикады, дозорные видели в перископы, как приближаются военные конструкты. Механические солдаты из железа и бронзы, со стеклянными глазами, с оружием, намертво приваренным к рукам и телу, двигались своим ходом. Столько конструктов сразу не видели уже много лет.

Они топтали ногами, давили гусеницами обломки кирпича и осколки стекол, усыпавшие улицу. Впереди ехал огромный бульдозер с клиновидным отвалом, который должен был разрушить баррикаду.

Коллективисты швыряли в него гранаты, бомбы, спешно послали за магом в надежде, что тот остановит уродливого монстра, но было поздно. Все знали, что придется отступать. И сдать баррикаду, а вместе с ней и улицу.

Крыши над ничейной полосой заняли простые снайперы и колдуны, готовые обрушить на конструктов и милицию огонь выстрелов и заклятий. Поначалу они нанесли правительственным войскам серьезный урон, но потом в дело вступила картечница, и десятка два стрелков попадали с крыш, разбившись в лепешку и посеяв панику среди остальных.

Пока конструкты набирали скорость, коллективисты снялись с места и бросились врассыпную по переулкам. Рахул и Марибет не знали, куда бежать. Они двинулись ко второй линии баррикад, которая не закрывала их от огня милиции. Позднее Каттер услышал о том, что случилось: двое переделанных на мощных звериных ногах метались между двумя линиями обороны, а перепуганные коллективисты подзывали их к себе, пытаясь помочь. Марибет подвернула копыто, угодив в воронку от бомбы, и, пока она пыталась встать, а Рахул помогал ей, вцепившись в нее всеми своими руками, раздался скрежет — это бульдозер начал сносить баррикаду. Лояльный правительству какт-милиционер, первым перепрыгнув через тонны городского мусора, выстрелил Марибет в шею из дискомета.

Рахул рассказал им об этом, когда добрался до дома Ори. Впервые в Нью-Кробюзоне погиб представитель Совета.

На территории Коллектива появились плакаты, которые наполовину умоляли, наполовину приказывали жителям остаться.

Разумеется, препятствовать массовому исходу они не могли: беглецы уходили под кордонами в Нижний город или умирающие предместья за Крупнокалиберным мостом.

Большинство стремились к Зерновой спирали и Нищенским предгорьям, а самые предприимчивые подались в Строевой лес, чтобы стать разбойниками. И лишь очень немногие с риском для жизни собирались в партизанские отряды и прокладывали путь через хаос городских окраин, мимо беглых милиционеров-бандитов, через кварталы бедняков, где люди одичали без еды, потому что Парламент забыл про них в этой схватке. На западе они проходили мимо давно заброшенных ангаров и складов, где некогда был центр деятельности ТЖТ. Там ржавели оставленные паровозы и платформы.

Но в офисах еще горел свет и продолжалась жизнь: это боролись за существование остатки компании Яни Правли, последняя команда из нескольких десятков клерков и инженеров. На плаву их держали финансовые спекуляции, сдача в металлолом железнодорожного имущества и услуги по охране и охоте за головами, которые оказывала устроенная по армейскому образцу гвардия ТЖТ — крошечная, но сохранившая верность корпоративным принципам Яни Правли и презиравшая Дикобразов с их расовыми погромами. Именно они стерегли обширную территорию треста и порой натравливали на беглецов своих собак.

Беженцы брали инструменты и шли от бывшей конечной станции туда, откуда по проекту начиналась линия железной дороги Толстоморск — Миршок.

— Оно движется, внизу, оно, они, тешане, движутся. — Голос Курабина гремел где-то рядом с ними.

Все были в сборе: Дрогон и Элси, Курабин, Каттер, Иуда и Торо. Рахул стоял на страже. Они оплакивали Марибет. Курабин нервничал.

— Очень скоро что-то произойдет, — говорил он.

Чужим, неожиданно надломленным голосом Ори рассказывал историю своих отношений с таинственным бродягой: как тот дал ему денег, как показал гелиотип Джека-Полмолитвы. Как помогал Торо.

— Я не знаю, кто планировал операцию, — сказал Ори. — Джейкобс? Нет, нет, это был план Торо, я уверен, потому что он оказался совсем другим, чем я ожидал. Но он все равно сработал. А Джейкобс сказал, когда я его увидел… по-моему, ему было все равно. У него другое на уме. Для него это… просто маневр.

Они обещали дождаться Курдина и Мадлену, надеясь на их помощь. В то утро Иуда упросил их обратиться к делегатам за содействием, но что можно было сделать? Милиция отвоевывала дом за домом, урезая территорию Коллектива; уже ходили слухи о показательных казнях на возвращенных правительству улицах.

— Нам некого дать тебе, Иуда, — отвечал Курдин.

Они вернулись поздно.

— Пришли, как только освободились. Было тяжело, — сказал Курдин. — Здравствуй, Джек, — приветствовал он Ори.

— Сегодня мы потеряли Шумные холмы, — сказала Мадлена.

Она была сурова; оба были суровы. Мадлена старалась не поддаться отчаянию.

— Это было что-то особенное, — сказал Курдин. — Они продержались на два дня дольше, чем должны были. Милиция перешла Холмистый мост, а там засели все баррикадные бойцы, и тут откуда не возьмись появилась Смазливая Бригада. И дрались они великолепно.

На последнем слове Курдин внезапно перешел на крик и заморгал. В наступившей затем паузе были слышны разрывы бомб на передовой.

— Обуза, говорят некоторые. Да они дрались как львы. Они шли строем, в платьях и стреляли на ходу. — Курдин рассмеялся с нескрываемым удовольствием, вспомнив, как это было. — Потом бросились в атаку, закидали милиционеров гранатами — только подолы трещали. И, как были, с помадой и патронами в сумках, смели тех к чертям собачьим. В последние дни эти парни ничего, кроме сухих корок да крысиного мяса, не видали, а дрались, как гладиаторы в Шанкелле. Только картечницы их остановили. Они умирали, крича «ура» и целуя друг друга.

И он снова часто заморгал.

— Но их одних было мало. Нувисты погибли. Петрон и вся его команда. Милиция снова перешла в наступление. Завязались уличные бои, но было ясно, что Холмы потеряны. Сегодня пришел последний шар. Повстанцы в Шумных холмах пускали запечатанные стеклянные шары вниз по Вару, мимо острова Страк, а наши барочники и те, кто копается в речной грязи, ловили их и вынимали послания. Я пытался, Иуда, честное слово, хотя и считаю твой план безумием. Но у нас просто нет свободных людей. Все сражаются за Коллектив. Я их не виню, я и сам собираюсь к ним присоединиться. Нам осталась пара недель, не больше.

Мадлена смертельно побледнела, но молчала.

— Я не могу помочь тебе, Иуда, — продолжил Курдин. — Но кое-что хочу тебе сказать. Когда ты сбежал и пошли слухи зачем, я решил, что ты… не то чтобы спятил, просто поглупел. Весь ум растерял. Я и не думал, что тебе удастся найти Железный Совет. Я был уверен, что он давно погиб, превратился в ржавеющий посреди пустыни поезд. Полный скелетов. Я ошибался, Иуда. Ты и все вы сделали то, что я всегда считал невозможным. Не стану утверждать, что Коллектив возник благодаря вам, потому что это не так. Но признаюсь честно, когда прошел слух о том, что Железный Совет возвращается… короче, все сильно изменилось. Даже когда мы все считали, что это только слух, когда я думал, что это просто легенда, даже тогда ощущение было такое, будто… в общем, что-то незнакомое. Может быть, мы слишком рано прослышали о вашем возвращении. Может быть, в этом все дело. Но для нас все стало иначе. Однако я не совсем доверяю тебе, Иуда. Только пойми меня правильно, я вовсе не считаю тебя предателем. Ты всегда помогал нам големами, деньгами… но при этом ты наблюдал за нами издалека. Как будто ждал, понравимся мы тебе или нет. А это неправильно, Иуда. Удачи тебе. Если ты прав, что вполне вероятно, я желаю тебе победы. Но я не пойду драться вместе с тобой. Я дерусь за Коллектив. Если ты победишь, а Коллектив — нет, мне все равно незачем жить.

Пожалуй, тут была доля преувеличения, но все же Каттер в знак уважения вытянулся.

— Как ты планируешь покончить с этим, Иуда?

Иуда поджал губы.

— Я кое-что устрою, — сказал он.

— Что устроишь?

— Кое-что. А еще у меня есть тот, кто знает, что делать. Тот, кто знает тешскую магию.

— Я знаю, я знаю, — внезапно и громко заговорил Курабин. — Мгновение, которому я поклоняюсь, все мне расскажет. Поможет мне. Оно ведь тоже из Теша. И знает тех богов, к которым, наверное, обращается консул.

— Консул? — переспросила Мадлена, и когда Иуда объяснил ей, что Спиральный Джейкобс — тешский посол, Кур-дин засмеялся. Не самым приятным смехом.

— Так, стало быть, твой тешанин знает, что делать? — Курдин неуклюже проковылял к нему на своих четырех ногах. — Ты умрешь, Иуда. — Голос его был полон искренней печали. — Если ты прав, то тебя ждет смерть. Удачи.

Пожав всем руки, Курдин зашаркал прочь. Мадлена пошла с ним.