ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
пЯтНо
ГЛАВА 23
— Жаль только, что мы бежим от них.
— Ты же слышал. И знаешь, как обстоит дело. Нам надо соблюдать осторожность. Они вооружены и хотят нас извести.
— Но если мы должны от них убегать, то почему тогда в сторону города? Там ведь еще опаснее.
— Нет, вовсе нет. Тут ведь какая задумка? Мы предупреждаем о своем приходе заранее. Наше возвращение все меняет. Так что, когда мы туда доберемся, нас уже будут ждать. И это будет совсем другой город.
После очередного круга Каттер и его собеседник, подустав, прислонились к стенке вагона-танцзала. Путешествие было невеселым, и ночь за ночью граждане Совета разгоняли тоску, отплясывая под импровизированные ритмы.
Не обошлось, конечно, без смертей: кто-то оступался и ломал себе шею, кто-то становился жертвой вирусов и бактерий или хищников внутренней части континента — зверей, которые внезапно выпускали когти, зубы или щупальца и убивали. Дрогон, охотившийся вместе с отрядом Совета, возвращался с головами странных хищников, новыми Ранами и историями. «Вот этот временами впадает в спячку, мы поймали его, когда он застыл, и я проколол ему сердце. А этот видит зубами».
Каттер наблюдал новые магические приемы, которым обучился Железный Совет. От милиции они не спасали.
Но поезд осложнял преследователям жизнь, взрывая за собой мосты и засыпая выемки камнями. Там, где прошел Совет, Иуда расставлял голем-ловушки и настраивал их так, чтобы те сработали при подходе большого отряда. Ловушек делалось много, и они поглощали силы Иуды. Каттер представлял, как фигуры големов вдруг вырастают из склонов холмов, из поваленных деревьев или из струй ручья, повсюду, где расставил свои ловушки Иуда. И каждым управляет один простой и неискоренимый приказ: «Убивай». Словно сама земля в сердце континента утратила первозданную дикость и, подчинившись порядку, вступилась за беглецов, обрушивая град ударов на милицию.
Если, конечно, милиция заберется так далеко, в чем Каттер не сомневался. Многие погибнут, но немало останется в живых. Раз уж они высадились и напали на след Железного Совета, то даже самые мощные големы Иуды не заставят их отступить. Сначала они нагонят заблудившихся, тех, кто отстал от поезда. Железный Совет надеялся на край какотопического пятна. Там он рассчитывал скрыться от преследования.
— Вот уж не думал, что увижу это снова, — сказал Иуда.
Они стояли на скале и вглядывались в дорогу, испещренную движущимися точками: мужчины и женщины, кто верхом на вьючных мулах, а кто и пешком, спешили на помощь землекопам.
«А что, если Совет в пути переменит свое решение? — думал Каттер. — Что, если на полдороге большинство раздумает и решит вернуться?»
Ну вот. Солнце было у них сзади. Его лучи постепенно зеленели, как будто, садясь, оно покрывалось патиной. В этом нездоровом свете Совет смотрел на северо-восток, где лежало какотопическое пятно. Они шли к нему сотни миль, путь занял недели, и вот они наконец здесь, на его краю.
При виде пятна Каттер побледнел.
— Курабин, — позвал он, — открой нам секрет. Что оно такое? Что в нем происходит?
В воздухе раздался звук какого-то поспешного движения, и голос монаха ответил:
— Есть такие секреты, о которых я ничего не хочу знать.
Впереди лежал Вихревой поток. Ландшафт, искореженный неведомой дурной энергией, то и дело взрывающийся новыми формами, до ужаса щедрый на обличья. Одна перспектива сменяет другую. «То, что мы видим, — это не то, что он есть, — думал Каттер. — Это лишь одно представление о нем. Лишь один способ его бытия».
Даже там, на самом краю какотопических земель, пейзаж лишь наполовину походил на реальный — вторая половина напоминала дурной сон. Все здесь было шиворот-навыворот: каменные рога соседствовали с деревьями, похожими на каменные рога, в лесах из грибов и папоротников с человека ростом прятались карликовые сосны, а вдалеке, на отмелях речной дельты, небо словно застряло в расщелине между двумя слишком высокими выступами. Каттер не замечал никакого движения. He-пространство тянулось до самого горизонта. Чтобы его миновать, надо было пройти много миль.
Каттер не мог понять, на самом деле он видит холмы или это какие-то мошки мелькают у него перед глазами: он знал, что такого не может быть, но невозможность сфокусировать взгляд ужасно раздражала. Что это там, вдалеке, лес? Который тянется на много миль? Или не лес, а яма для варки гудрона? А может, вовсе не яма, а море костей, или стена, украшенная решетчатой углеродной мозаикой, или струп величиной с город?
Он не мог понять. Он видел гору, но гора тут же обретала новую форму, и снег на ее вершине окрашивался в Цвет, совсем не характерный для снега, и вообще это уже не снег, а что-то живое и экзотически-мрачное. Удаленное нечто протягивало усики размером с дерево к приближающейся тьме. В небе зажглись огни, засияли звезды, пролетели птицы, взошли луны, две или три, которые оказались брюшками огромных летучих светлячков, а потом все исчезло.
— Смысл всего этого непостижим для меня. — Голос Курабина был страшен. — Есть вещи, которых Момент Скрытого и Утраченного не знает или боится открывать.
Пейзаж Вихревого потока изобиловал намеками, страстями и жизнью; звероскалы там охотились, «как всякий нормальный гранит», невозможное сплошь и рядом становилось возможным. Каких только историй они не наслушались: и о дереве-таракане, и о гибридах мух и духов, и о насекомых-рептилиях, и о тварях, похожих на деревья, и о деревьях, превращающихся в дыры во времени. Уразуметь все это Каттер был не в силах. Его глаза и мозг работали, силясь охватить все.
— Как им это удалось? Проехать сквозь все это?
— Насквозь никто не ехал, — сказал Иуда. — Это невозможно. Не забывай. Рельсы клали по самому краю. В одном шаге от самого жуткого.
— В одном шаге от смерти, — сказал Каттер, и Иуда склонил голову. — А что за твари там живут?
— Сосчитать невозможно. Каждая — единственная в своем роде. По-моему, там есть… там есть шанны, червеки на окраинах…
— То есть там, куда мы идем.
— Да, именно там.
На окраине какотопической зоны они проведут недели три. Три педели они будут прокладывать рельсы настолько близко к зараженной местности, насколько хватит смелости. За пять сотен лет, прошедших с того момента, как земля болезненно содрогнулась и извергла Вихревой поток из своего чрева, кто-нибудь наверняка проходил здесь. По крайней мере, Каттер знал историю крылатого человека по имени Калли; доходили до него и другие россказни о приключениях внутри пятна.
— Должен быть другой путь, — говорил он.
Но нет, все твердили, что другого пути нет.
— Это единственный способ уберечься от милиции, — шептал Дрогон. — Единственный способ наверняка оторваться от преследователей. Дальше границы они не пойдут. У них приказ: в зону ни при каких условиях не заходить. И вообще, — он зашептал чаще и другим тоном, — так они — я имею в виду Совет — нашли путь. Проход в другую часть континента. А знаешь, как долго это пытались сделать до них? Найти проход? Через дымный камень, горы, болота, холмы? Так что не надо ничего менять. Другого пути может не быть.
Несколько миль были уже пройдены, когда Иуда исчез в арьергарде поезда и вернулся, измученный. Каттер стал кричать, чтобы тот не смел больше уходить в одиночку, но Иуда лишь улыбнулся в ответ, словно святой.
Укрытые ветками, лежали рельсы. Разведчики и землекопы соединяли их один за другим, и состав полз по краю пятна. Каттер залез на поезд, чтобы его обдувал ветерок. За паровозом бежали одомашненные демоны движения — дети и правнуки тех, первых, которые глотали ритм и кусали колеса. Маленькие бесплотные существа были напуганы. Каттер наблюдал за ними.
Он следил за скалами и деревьями, он слышал блеяние невидимых животных за грохотом машин и стуком колес. Вспыхивали драки из-за того, чья очередь спать в вагонах. Лагерь землекопов напоминал палаточный городок, в котором палатки стояли кругами — для безопасности. Но и это не спасало от воздействия какотопического пятна.
Воду выдавали по норме, и каждый день команды под предводительством лозоходцев-водяных отправлялись на поиски годных для питья источников; они всегда уходили на юг, подальше от Вихревого потока и от опасности. И все равно почти каждый день кто-то возвращался, оборванный и заикающийся, и приносил вещи того, кто сбился с пути, или тело того, кто подвергся изменениям. По ночам Поток протягивал свои пальцы и за пределы пятна.
— С ней все было хорошо, пока мы не собрались домой! — кричал охотник, сжимая переделанную женщину.
Ее безостановочно била такая частая и крупная дрожь, что вокруг конечностей и головы образовались и затем уплотнились нимбы, так что женщина стала тихо вскрикивающим комком полужидкой плоти.
— Тенефагия, — говорили люди, указывая на перепуганного до смерти мальчика, который светился так ярко, что полость его открытого рта была такой же светлой и хорошо видной, как волосы на голове.
Кое-кто, вернувшись, таял прямо на глазах — с такой скоростью пожирали его хищные черви. На пути Железного Совета попадались следы: узкие глубокие дырки, оставленные королевским морским ежом, и странные следы червеков — кучки истолченной в порошок земли на расстоянии четырех-пяти ярдов друг от друга.
Некоторых пострадавших от Вихревого потока или диких зверей спасли и выхаживали в санатории — бывшем телячьем вагоне. Остальных похоронили: по традиции их закапывали перед путями. Однажды те, кто рыл могилу, наткнулись на кости кого-то из своих предков, погибшего в этих же местах, на пути к другому краю континента. Почтительно извинившись за беспокойство, рядом со старым покойником положили нового.
— Это неправильно, — ярился Каттер. — Скольких еще он заберет? Сколько будет погибших?
— Каттер, Каттер, успокойся, — сказала Анн-Гари. — Да, это ужасно. Но если мы остановимся и встретим милицию лицом к лицу, мы все умрем. И еще, Каттер… на пути туда погибло куда больше народу. Гораздо больше. Так что на этот раз мы совсем неплохо справляемся. Вечный поезд излучает безопасность. Он зачарован.
С каждым днем на обшивке паровоза появлялось все больше и больше звериных голов. Он превратился в нелепый памятник удачной охоте.
Встречая Дрогона, Каттер каждый раз замечал, что мастер шепота пребывает в постоянном изумлении. Охота доставляла ему удовольствие даже здесь, в дурных землях, и, куда бы Совет ни направился, он всюду пристально всматривался в утесы и расщелины, по которым пролегал путь, выслеживая малейшее движение в какотопической зоне. Он запоминал каждую мелочь, надеясь понять аномалию. Это был один способ существовать внутри Пятна. Но Каттер предпочитал другой: просто жить в надежде, что все это скоро закончится.
Вместе с командами собирателей Каттер ходил на поиски съестного, угля, торфа, всего, что могло гореть. Вместе с товарищами он ходил искать воду.
Главный лозоходец вынырнул из цистерны на колесах — специального вагона для водяных. Звали его Шухен. Он был хмурый и молчаливый, как, по слухам, и полагается водяному. Каттеру это нравилось. Его собственные цинизм, резкость и вспыльчивость располагали его к желчным и раздражительным водяным.
Всю дорогу Шухен покачивался в наполненном водой мешке, приспособленном под седло, а один из команды развлекал спутников рассказами о расколе между фракциями Железного Совета, не знающими, куда направиться дальше. Фракций было четыре: бывшие мятежники, циники, молодежь и пугливые старики. По его словам, неуверенность в правильности выбранного пути нарастала.
Шух распластывал свои большие ладони и нюхал землю, похлопывая по ней и прислушиваясь. Через три часа они пришли. Чистая вода вытекала из скал и собиралась в водоеме между корней, почти не затронутых влиянием Вихревого потока, так что Каттеру даже показалось, будто он снова в Строевом лесу. Каждый раз при мысли об этом его долго не покидало чувство утраты.
Они наполнили свои бурдюки, но потом наступила ночь; стемнело так быстро, словно на небо накинули одеяло, и пришлось спешно разбивать лагерь. Костер разводить не стали.
— Слишком близко от зоны, — сказал Шух.
Прижавшись друг к другу, чтобы спастись от жестокого холода камней, двое переделанных попросили Каттера и его товарищей рассказать о Нью-Кробюзоне.
— Рудгуттер умер? Туда ему и дорога. Этот ублюдок мэрствовал с незапамятных времен. А кто теперь вместо него? Стем-Фулькер? Боги, смилуйтесь над нами.
Перемены в городе поразили их.
— Милиция патрулирует улицы в открытую? В форме? Что же у вас случилось?
Помрой коротко рассказал о Войне конструктов, о штурме городской свалки, о ходивших после этого слухах. История показалась невероятной даже Каттеру, который хорошо помнил эти события. А уж поверить в рукохватов, о которых поведал им Каттер, переделанные и вовсе отказались.
— Говорят вам, один из них за нами гнался, — возмутился он. — Несколько лет назад в городе прокатились мятежи. Тогда Стем-Фулькер заявила, что им удалось, как бы это сказать, установить контакт и что рукохватов неправильно понимали.
Рукохваты, смертоносные руки, вечный ужас человечества, были, по мнению одних, настоящими руками, отрезанными у трупов, другие считали их сбежавшими из преисподней демонами, но, так или иначе, они внедрялись в мозг жертвы и превращали его тело в совершенное орудие.
Стем-Фулькер тогда сказала, что приговоренным к смерти все равно суждено умереть, а город нуждается в помощи рукохватов и не сделать очевидных выводов будет глупой сентиментальностью. И разумеется, все станет происходить под жестким контролем.
Эти слова вызвали такое возмущение, что начался новый, неудачный Рукохватный мятеж. Люди уже собирали лодки, чтобы переправиться через Большой Вар к Парламенту, когда их атаковали те, от кого они защищались: мужчины и женщины внезапно поднимались над людьми и плевали в них огнем — это и были рукохваты-воины, завладевшие телами осужденных.
Каттер говорил допоздна. Он очень боялся превратиться в мутанта.
— Что, если Поток и тут до нас доберется? — то и дело повторял он, а переделанные его утешали, каждый на свой манер. Один говорил, что двум смертям не бывать, а одной не миновать, второй утверждал, что зона далеко и все будет в порядке.
В ту ночь на них напали.
Каттера разбудил треск, словно кто-то рвал над его ухом полотно. Открыв глаза, он увидел серую луну и чье-то склоненное над ним лицо. Сначала ему показалось, что это сон, но послышались выстрелы. И Каттер мигом выполз из-под чудовищной хари, с любопытством склонившейся над ним.
Когда нахлынула волна страха, он уже покинул палатку и несся прочь, думая: «Где все остальные, что случилось, что делать?» Вырвавшись наружу, он яснее разглядел, что происходит, и наконец затормозил, изо всех сил стараясь сохранить равновесие.
Отряд стал собираться вокруг него. Люди бежали, стреляли, кто-то завизжал так, что Каттер тоже вскрикнул. Он Увидел, как зашевелились обрывки его палатки, когда тварь разорвала ее на куски и замахала клочками, точно крыльями. Он увидел, как что-то двигается, изгибая длинное тело наподобие петли. Тут же земля содрогнулась, словно на нее швырнули что-то тяжелое, и еще раз, и еще. Удары сыпались со всех сторон.
— Червеки! — крикнула Элси. — Червеки!
Тварь отшвырнула клочья палатки прочь, ветер поймал и завертел их, и тут, словно в дешевом балагане, из центра смерча появился некто жестокий и голодный, который пришел за Каттером и чуял его сквозь вощеную ткань. В вихре обрывков явился хищник. Человек-личинка. Корамит. Homo raptorgeometridae. Пяденица. Червек.
Каттер застыл столбом. Тварь плотоядно скалилась на него и быстро продвигалась вперед, изгибаясь и выпрямляясь. Каттер плохо улавливал ее движения.
Существо выглядело как человеческий торс, который вырастал, казалось, прямо из земли и был выше Каттера. Он заканчивался головой, по размеру вдвое больше человеческой. Тощие костлявые руки волочились по земле, пальцы сжимались и разжимались, хватая воздух. Почти человеческий рот не закрывался из-за длинных черных зубов, острых, как гвозди. Глаз не было заметно — только две впадины в глубоких тенях между наплывами сморщенной кожи: если чудовище видело, то оно смотрело из темноты. Оно повернулось и, запрокинув лысую голову, стало принюхиваться, старательно открывая и закрывая зубастый рот. А потом оно сменило позу, и Каттер увидел его заднюю часть.
Это было омерзительное кольчатое тело колоссальной гусеницы, утыканное пучками волос, тускло-серое, в ярких предупреждающих пятнах. Многочисленные сфинктеры на нем сокращались и расслаблялись. Мужской торс плавно переходил в переднюю часть тела гусеницы, кости таза облекались личиночной плотью.
Двигался червек так. Спереди, под длинным торсом, находился пучок извивающихся ног, и еще две-три пары коротких ложноножек подпирали хвост. Изогнув свою заднюю часть огромной дугой, червек упирался ложноножками в твердую землю, откидывал торс назад и рывком поднимался, выпрямив кольчатое тело так, что человеческое туловище неуверенно закачалось в воздухе, а потом снова опустилось на упругие передние ноги.
Червек опять принюхался, опять выгнулся, подобрался и прянул вверх и опустился еще ближе, перемещаясь наподобие гусеницы, как бы измеряя пространство землемерной цепью. Каттер выстрелил и побежал. Тварь задвигалась быстрее. Люди пытались отбиваться. Оказалось, что гусениц несколько — в разных углах лагеря. Послышались ржание мула и крик.
В ярком лунном свете Каттер увидел другого червека: прижав огромной лапой к земле содрогающегося мула, он чавкал, а по его морде и груди стекала кровь, из-за темноты казавшаяся черной. Жевать как следует ему мешали зубы.
Один из нападающих издал рев, похожий на треск иликтрического разряда. Другие, распялив рты-пещеры, стали вторить ему.
Мулы и карликовые верблюды завизжали. Шух выстрелил. Заряд картечи снес червеку кусок черепа и расплескал мозги, но тот даже не упал, слишком тупой или выносливый, чтобы умереть. Вместо этого он качнулся вперед, схватил кого-то костлявой лапой и укусил. Человек закричал, но быстро умолк, когда червек разорвал его на части.
Шух выпустил заряд горящего какодила; едкий состав облепил все тело гусеницы, которая неспешно принялась хлопать по себе руками. Потом чудовище снова издало все тот же гортанный рев, поднялось на задние конечности и превратилось в горящий факел, осветивший все вокруг.
Они были окружены тварями — на площадке в горах, у края каньона, склон которого покрывали мелкие сыпучие камни, делавшие спуск невозможным. Каттер прижался спиной к скале и стрелял. Кто-то кричал. Иуда бормотал что-то себе под нос.
Крайний червек защелкал клыкастой пастью. Его голова разлетелась вдребезги, мозги и кровь забрызгали других тварей. Помрой перезарядил дымящийся гранатострел.
Каттер увидел, как следы колдуна из Железного Совета покрываются зеленью — это прорастали споры магического мха. Колдун заворчал, и сеть зеленых пятен испещрила шкуру одного червечеловека, а мшистый покров забил ему рот и глаза. Тот попятился, рыгнул и копями попытался сорвать бархатистый налет, но только пустил себе кровь.
Затем стрелки пустили в ход чакри — толстые диски с острыми краями или стрелы с серповидными наконечниками. Червеки обливались густой кровью, но не отступали. Иуда вышел вперед, его лицо искажала почти священная ярость. Он коснулся земли, и скрюченные пальцы свела судорога.
Секунду ничего не происходило, а потом червеки закувыркались на вздымающейся земле, которая начала принимать форму гигантского человека под воздействием магии, вмешавшейся в жизнь камней и скал. Вдруг в воздухе что-то щелкнуло, и все остановилось. Иуда пошатнулся и с размаху сел на камни, а земля встала на место. Человеческих очертаний больше не было видно.
Каттер закричал. Иуда держался руками за голову. Червека отделял от него один шаг.
Но Помрой со своим клинком оказался на месте. С сумасшедшей храбростью обреченного он ударил червека в человеческий живот, а Элси завизжала.
Помрой был очень силен. Мощь первого удара была такова, что червек на миг остановился, а Помрой, потеряв клинок, отступил и прикрыл собой Иуду, который съежился и посмотрел вверх как раз тогда, когда червек схватил Помроя. Гигантской ладонью тварь закрыла лицо человека и потащила его за голову с бессознательной жестокостью младенца.
Каттер услышал, как затрещала шея Помроя, как снова завопила Элси. Червек молотил мертвым телом из стороны в сторону. Иуда снова согнулся, вызывая из земли голема. На этот раз тот вышел полностью. Голем затопал ногами, осыпаясь при этом, и двинулся на ближайшее чудовище. Могучий удар подбросил гигантскую гусеницу в воздух. Ее задняя часть изогнулась, и она рухнула на землю, взорвавшись, как пакет с водой.
Элси рыдала. Приближался другой ползун. Иуда пошевелил пальцами, голем обернулся и пошел к ним. Каттер мог поклясться, что это порождение земли имеет походку Иуды. Остановившись перед Советом, он разорвал на части еще одну пяденицу.
Червеки ненадолго замешкались, но стрельба не прекращалась, и они решили отступить перед могучим големом. Двое кубарем скатились по неровному осыпающемуся склону. Третий не на жизнь, а на смерть сцепился с големом, и они катались по земле, разбрызгивая грязь и кровь, пока не подкатились к краю каньона и не свалились вниз.
Иуда опустился на колени рядом с Помроем, а члены Совета побежали помогать товарищам. Каттер, трясясь, заглянул через край обрыва. Он увидел двух червеков, которые спускались по почти отвесному склону. На каменистом дне лежали тела двоих упавших и окровавленная груда земли, оставшаяся от голема.
Каттер подошел к Помрою и стиснул мертвого друга в объятиях. Потом обнял Элси, которая завыла и запричитала у него на груди. Иуду как обухом по голове ударили. Каттер схватил его свободной рукой и притянул к себе; так они и стояли все вместе. Элси плакала, трое мужчин держали тело Помроя, и Каттер чувствовал, как оно холодеет.
— Что случилось? — зашептал он в ухо Иуде. — Что произошло? Ты… с тобой все в порядке? Ты споткнулся… и Пом…
— Умер за меня. — Голос Иуды был абсолютно спокоен. — Да.
— Что случилось?
— Случилось… Только не здесь. Я не ожидал. Где-то далеко сработала голем-ловушка. Я экономлю химикаты и батареи, поэтому голем питался прямо от меня, а я не фокусировался на нем. Меня тряхнуло, и я упал.
Иуда закрыл глаза и опустил голову. Потом поцеловал лицо Помроя.
— Сработала ловушка, которую я поставил на нашем пути, — сказал он. — Ее привела в действие милиция. Произошел обвал. Они нас догоняют.
