ВОСПОМИНАНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ. Я сам себя сыграю
"Сначала все полезут за мной на любой аттракцион, — думал я на бегу. — Потом с каждым новым аттракционом желающих будет всё меньше и меньше, а я буду кататься и развлекаться до тех пор, пока Маслов тоже не выдержит и, как говорится, сойдёт с дистанции. Я же всё равно буду продолжать кататься и развлекаться. И когда я накатаюсь досыта, тогда я пойду в Сандуновскую баню попариться. Часть ребят, наверное, потащится за мной и в баню, но париться, конечно, никто не будет вместе со мной, разве только Маслов. Я попарюсь, потом покупаюсь в бассейне, потом опять попарюсь, потом опять покупаюсь в бассейне, потом немного отдохну и приду в школу. Наш класс занимается во вторую смену, но говорят, что в будущем учебном году мы будем все учиться только в первой смене".
Дальше в тетрадке сохранились лишь обрывки фраз. В ЦПКиО имени Горького на аттракционах всё происходило так, как и предполагал Юрий Иванов: «развлекаться» с ним на аттракционах начали все ребята, а закончил эти испытания развлечениями он в полном одиночестве, даже будущий космонавт Маслов и тот не выдержал перегрузок, предложенных Ивановым.
Обкатав все аттракционы, Юрий направился в Сандуновскую баню. До бани с ним еле доплёлся один Маслов, но что произошло в бане, неясно, так как в тексте отсутствуют ещё страницы три-четыре. Затем Иванов, продолжает описывать, как он сидел в актовом зале школы, ожидая начала уроков, и занимался сразу пятью делами…
…Итак, после посещения ЦПКиО имени Горького и Сандуновской бани я как ни в чем не бывало сидел в актовом зале нашей школы и занимался сразу пятью делами, самым серьёзным из которых были мои размышления о книге "Ораторское мастерство". Эту книгу я купил в книжном магазине по дороге в школу. Ещё я купил книгу "Судебные речи". По книге "Ораторское мастерство" я собираюсь овладеть искусством красноречия, а на судебных речах обвинителей я собираюсь тренировать своё красноречие. Обе книги я прочитал в сквере минут за сорок. Я не очень-то давно овладел искусством так называемого партитурного чтения, и с помощью этой системы могу прочитать примерно двести — триста страниц в час. Поэтому, когда я сидел в школе, я уже не читал, а только размышлял о прочитанном.
Дело в том, что мне как представителю земной цивилизации придётся представлять её на встрече с инопланетянами, а для общения с ними мне, конечно, необходимо овладеть достаточно сильным и могучим красноречием. Соотечественников я, конечно, могу и без всякого красноречия поразить первыми же попавшимися словами, но одно дело — соотечественники, а другое дело — инопланетяне! К инопланетянам потребуется, думаю, более научный подход.
Из прочитанного я понял, что ораторское искусство держится на философии, логике, психологии, этике, языкознании… Мысли мои прервал вошедший в зал Борис Кутырев. Я посмотрел на него и подумал: на чём держится красноречие, я знаю, но вот на чём держится Борис Кутырев, не могу понять. В парке Кутырев не выдержал и сошёл с круга уже, кажется, на третьем или четвертом аттракционе, и сейчас у него было бледно-зелёное лицо, впалые щеки и какие-то блуждающие глаза. Он посмотрел на мою книгу, опустился без сил на стул и спросил:
— Ещё читать можешь?
— Могу, — сказал я.
— И на уроках сидеть будешь?
— Буду, — сказал я.
Кутырев пожал плечами и сказал:
— Ну, Иванов, видал я закоренелых развлеченцев, видал и закалённых аттракционистов, но такого, как ты, встречаю в первый раз… — Затем он взглянул на книги, которые я читал, и вздрогнул. Сверху лежала книга "Судебные речи".
— Товарищи судьи! Я приступаю к обвинительной речи на данном судебном процессе с полным сознанием его огромного значения! — громко крикнул я на весь зал. Я крикнул для того, чтобы проверить, как звучит мой голос в смысле красноречия. Голос мой звучал прекрасно, просто очень даже прекрасно.
Кутырев вздрогнул, посмотрел на меня с ужасом, а в глазах его можно было прочитать: какое там — или «влюбился», или "попал в дурную компанию", или "его какая-то муха укусила", или "его инопланетяне подменили"!? Тут определенно всё сразу: и влюбился, и попал в дурную компанию, и муха укусила, и инопланетяне подменили!!! Подумав так, Кутырев бессильно и тихо спросил:
— А где все?
— Ты хочешь узнать, где все хлипаки? — переспросил я Кутырева и разозлился: — Бросил бы я всех хлипаков в речку к пираньям… во время отлива.
— Ну да, — сказал Кутырев, — тебе дай волю, ты только бы и делал, что стоял на берегу реки и бросал всех к пираньям, А когда всех перебросал, тогда бы что ещё стал делать?
Я, конечно, ответил самым презрительным на свете молчанием на такую ужасную картину, нарисованную словами Кутырева. Если бы я начал отвечать, пришлось бы рассекречивать многое — одно за другим. А я такое себе позволить не могу. Поэтому я обязан был выслушать слова Кутырева совершенно спокойно, не дрогнув ни единым сверхмускулом на своем сверхлице. Не дождавшись ответа, Кутырев тяжело вздохнул и оглянулся.
— А где все? — переспросил он меня устало, но настойчиво.
— Если здесь я, значит, здесь все, — сказал я. — А остальные, по-моему, в медпункте.
Кутырев глубоко вздохнул и, наверное, подумал, что ему тоже надо бы сходить в медпункт, но у него не хватило сил подняться со стула, поэтому он остался сидеть. И потом, у него было какое-то ко мне, как это я чувствовал, очень важное дело. Я с жалостью смотрел на Кутырева и думал: "Да, а ведь это только мой перигей, и даже не перигей, а, так сказать, самое его начало".
Кутырев, видимо, понял мой взгляд, поэтому он опять вздохнул и сказал:
— Укатали сивку…
Он даже не мог договорить до конца пословицу.
— Укатали сявку, — поправил я Кутырева.
Я прислушался к своему пульсу и к артериальному давлению, проверил аппетит — он у меня был сейчас просто волчий — и подумал: "Всё в норме, всё в абсолютной норме, самочувствие сверхкосмонавта Юрия Иванова прекрасное!"
Затем я опять хотел погрузиться в изучение ораторского искусства и красноречия, но Кутырев опять отвлёк меня.
— Слушай, Иванов, — сказал он как-то тускло и без особых красочных прилагательных, которые он обычно любит употреблять. — Я, значит, и группа товарищей решили называть наш кинолюбительский кружок "Весёлый тир". Знаешь, вот есть фотоохота — это когда человек стреляет по животному миру не из ружья, а из фотоаппарата. Так вот мы тоже решили стрелять по живым мишеням, но из киноаппарата. Как ты на это посмотришь?
Я понимал, к чему клонит Кутырев, и прекрасно догадывался, что это они снова меня избрали мишенью для своей киноохоты. Я хотел сказать Кутыреву, по своим, мол, стреляете, но не сказал, только подумал, а сказал вот что:
— Значит, всю жизнь будешь последним делом заниматься, Кутырев?
— Почему последним? — удивился Кутырев.
— Да потому что, — объяснил я, — ты же знаешь, всякий юмор там, всякие басенки, побасенки, всякие шаржики-маржики, пасквили-масквили обычно помещают на последних страницах каких-нибудь там журналов и газет, а раз помещают на последней странице, то, значит, это дело-то последнее.
— Ну, так ведь ты-то, Иванов, ты вот как раз на четвёртых страницах и будешь работать в жизни, так что мы с тобой, в общем, одним делом будем заниматься, — ответил мне Кутырев.
— Значит, ты думаешь, что я работаю и буду работать на четвертую страницу? — спросил я Кутырева.
— А на какую же еще? — удивился Кутырев.
— А ты не уверен, что я работаю даже не на первую страницу, а на ту, которая перед первой? — спросил я снова Кутырева.
— Перед первой, — ответил Кутырев, — никаких страниц не бывает. Это только в научно-фантастических романах, может быть, бывает ещё какая-то страница перед первой. Но не в этом дело.
— Вот именно, говори дело, Кутырев! Что тебе от меня надо?
— Мы хотим на тебя киносатиру снять. — С этими словами Кутырев достал из портфеля несколько страниц, отпечатанных на машинке.
— Разрешение надо спросить, разрешение у товарища Иванова, понимаете ли, а потом уже шаржики-маржики свои делать, — отрубил я.
— Так я вот и говорю с тобой, вроде как бы спрашивая разрешения, — стал оправдываться Кутырев.
Я покосился на листки в руках Кутырева, вероятно это и была киносатира на меня, и строго сказал:
— И вообще неправильно формулируете свои мысли. Надо говорить не "мы хотим", а "нам пришла в голову глупая идея" или "мы с ребятами уже давно мучаемся дурью!".
Кутырев обдумал мою поправку и нехотя согласился.
— Ну хорошо, — сказал он, — нам пришла в голову глупая идея, и мы давно мучаемся дурью… снять на тебя киносатиру, то есть выстрелить по тебе из киноружья.
— А что это за киносатира? — спросил я строго.
— Да так, небольшой сюжет из твоей прошлой жизни и будущей под названием: "Звонок на перемену, или Что было бы, если бы Юрия Иванова назначили старостой класса".
— Покажи текст! — приказал я.
Кутырев с готовностью протянул мне листки бумаги.
Товарищи потомки, во избежание фальсификации всего что я прочитал, прилагаю к моим воспоминаниям текст, сочиненный Борисом Кутыревым, и затем продолжу свои воспоминания.
Звонок на перемену,
или Что было бы, если бы Юрия Иванова
назначили старостой класса
Фальшиво напевая "Когда я на почте служил ямщиком…", _Юрий Иванов_ подметает сцену перед занавесом. Вбегает _Миша Холин_.
[Миша. ] Иванов, хватит тебе мести, первого урока не будет.
[Юрий. ] А что будет?
[Миша. ] Перевыборы старосты!
[Юрий. ] Миша, мне у тебя прическа нравится… Может, мне сделать такую…
_Юрий_ и _Миша_ скрываются за занавесом. Из репродуктора, висящего на авансцене, доносится шум. Голос: "Предлагаю выбрать старостой класса Юрия Иванова. Он хорошо учится, дисциплина у него томе хорошая, скромный, деловитый, в общем, хороший парень… Кто «за»? Прошу поднять руки!.. Единогласно! Принимай дела, Иванов! Поздравляем!.." Снова шум.
Занавес открывается.
[Миша. ] Все свободны!
[Коля. ] Кроме участников концерта. Уточним программу… и кое-что подрепетируем…
[Маша. ] Я думаю, по поводу программы надо с Ивановым посоветоваться, он теперь староста — значит, это его тоже касается…
[Зоя. ] Правильно!
[Коля. ] Согласен. Юра Иванов, иди сюда!
[Юрий. ] Я здесь. В чем дело?
[Коля. ] Юра, сегодня вечером выступает наш кружок самодеятельности.
[Юрий. ] Ну и что?
[Миша. ] Каждый участник концерта составил программу, а какая из них лучше, мы не знаем, решили с тобой посоветоваться. Как ты думаешь, с чего лучше начать концерт? Маша предлагает с художественного чтения, а Зоя — с пения.
[Юрий. ] Ребята, ну какой же я вам советчик? Концерт меня не касается…
[Коля. ] Что значит — не касается? Ты староста. Руководитель. Вот и начинай. Тебя теперь всё касается. Так с чтения или с пения начинать?
[Юрий. ] Ребята, консерватории я не кончал, в пении я ничего не понимаю. Мне медведь на ухо в детстве наступил, так что… И вообще… я простой ученик.
[Коля. ] Ну, положим, ты, Юрий, был простой ученик, а теперь ты наш староста, и у тебя уже есть стаж руководства нашим классом…
[Юрий. ] Ну какой стаж, ребята, у меня… Я староста-то всего пять минут…
[Серёжа. ] Всего пять минут!.. Ты хочешь сказать, целых пять минут стажа!
[Маша. ] А у нас, например, ни одной минуты.
[Серёжа. ] Соображаешь?.. Поэтому тебя уже и уважают в классе, и уже ценят твое мнение.
[Юрий. ] Ценят уже, говоришь?
[Серёжа. ] Очень ценят.
[Юрий. ] И меня всё касается?
[Миша. ] Старосту всё и должно касаться.
[Коля. ] С тобой уже считаются. Больше того, твоим мнением уже дорожат.
[Юрий] (с достоинством). Это ты, Коля, хорошо сказал… удачно… Со мной уже считаются. Моим мнением уже дорожат.
[Вадим. ] В конце концов, ты же умница.
[Юрий. ] Это верно, я умница.
[Лена. ] У тебя есть вкус, Юрий.
[Юрий. ] Что есть, то, кажется, есть… Кто хочет ещё что сказать?
[Коля. ] У тебя верный глаз и лёгкая рука. Поэтому тебя в классе уже пять минут ценят!
[Юрий] (смотрит на часы). Пять минут и сорок секунд! Прошу выражаться поточнее.
[Миша. ] Скажу больше, тебя, Юрий, уже в нашем классе любят! Да, да, любят и даже гордятся…
[Юрий. ] Стой, стой! Повтори, как ты сказал. Меня… что?
[Коля. ] Тебя любят.
[Юрий. ] Мной… что?
[Коля. ] Тобой гордятся!
[Юрий. ] А почему?
[Миша. ] А потому, что у тебя есть… это… Ну, как её…
[Юрий] (подсказывает). Ярко выраженная индивидуальность у меня есть. И я, как староста седьмого класса «А», что?
[Коля. ] И ты… как староста, просто… это самое…
[Юрий] (подсказывает). Яв-ле-ние!
[Миша. ] Точно… Явление…
[Юрий. ] Я — личность!
[Коля. ] Безусловно! Если бы ты не был личностью, разве бы тебя выбрали…
[Юрий. ] Не возражаю…
[Коля. ] Вот поэтому мы с товарищами и решили посоветоваться с тобой, то есть решили вместе программу концерта…
[Юрий. ] Вместе, значит? Ну, ну, давайте, давайте, попробуйте вместе. Посмотрим, как это у вас получится… (Многозначительно расхаживает по сцене). Ну, говорите вместе. Что у вас там?
[Серёжа. ] Здравствуй!.. Мы тебе уже двадцать минут растолковываем… Вот программы, мы не знаем, на какой остановиться…
[Юрий. ] Попрошу с уважением, с уважением попрошу… Мы ещё на одной парте с тобой не сидели… так что на «вы» попрошу…
[Серёжа. ] Пожалуйста… Юрий, но мы с тобой, то есть я с вами шесть лет сидел на одной парте…
[Юрий. ] Сидел, а больше сидеть не будешь… Трифонов, Воробьёв!
[Голоса. ] Здесь мы!
[Юрий. ] Возьмите у завхоза пилу и… отпилите…
[Голоса. ] Что отпилить?
[Юрий. ] Часть моей парты от его.
[Голоса. ] Да, но…
[Юрий. ] Выполняйте!
_Трифонов_ и _Воробьёв_ убегают.
(Ставит стул на стол, влезает на стол, садится на стул) Вместе захотели! Никаких вместе, понятно? Я достаточно вырос на ваших глазах, чтобы решать самостоятельно все вопросы нашего класса. Как-никак незаурядное явление — староста, а не какой-нибудь там простой ученик… (Читает программы и рвёт их). Ерунда… Глупости… Примитив… Сейчас я вам составлю программу…
[Коля. ] Хорошо, Юрий, составляй, но тогда разреши помочь тебе советом.
[Юрий. ] А ты кто такой, чтобы мне советовать?
[Коля. ] Я твой товарищ по седьмому классу «А».
[Юрий. ] Правильно… Товарищ по седьмому «А», а не по советам! И вообще никаких советов! Понятно?.. Сами говорили, у меня вкус, у меня ум…
[Миша. ] Я говорил: один ум хорошо…
[Юрий. ] Хорошо?.. И хватит!
[Миша. ] Ты не дослушал. Я говорил: один ум хорошо, а два…
[Юрий. ] У кого это два? Не у тебя ли? Тоже мне мыслитель нашелся… Спиноза… И причёска мне у тебя не нравится. Что это за прическа?
[Миша. ] Раньше она тебе нравилась.
[Юрий. ] Раньше она могла мне нравиться, а теперь она может не нравиться и может нравиться, а может не нравиться, а может…
[Миша. ] И вообще причёска тебя не касается.
[Юрий. ] Минуточку. Сами говорили, что меня всё касается! Говорили?
[Миша. ] Говорили, но…
[Юрий. ] Никаких «но»… Кто хочет что сказать, пусть поднимет руку.
Все поднимают руки.
(Снисходительно.) Говори, Коля, говори…
[Коля. ] Знаешь, это просто хамство. В конце концов, мы можем обойтись и без твоих советов. Ты староста класса, а не кружка самодеятельности, консерватории ты не кончал…
[Юрий. ] Кто не кончал консерватории?.. Я не кончал консерватории?.. Ха-ха! Да вы знаете, что я окончил Московскую консерваторию?!
[Миша. ] Это когда же ты её окончил?
[Юрий. ] Когда я был вундеркиндом… От двух до пяти… по вокалу!
[Коля. ] Слушай, Юрий, ты же говорил, что тебе медведь наступил на ухо в детстве.
[Юрий. ] Мне медведь?.. Это я медведю наступил!.. На ухо! Понятно?
[Зоя. ] Что с ним такое случилось?.. Неужели мы его так перехвалили?
[Маша. ] А по-моему, это звонок.
[Зоя. ] Какой звонок?
[Маша. ] На первую перемену — видите, как человек переменился… с первого звонка. Выбрался старостой, и вот вам пожалуйста…
[Юрий] (пишет и бормочет). Ни один ваш номер у меня не пройдёт, а вот мои номера…
[Коля. ] А вот твои номера у нас не пройдут! Ну-ка слезай! Десять минут, как староста, а насорил… Снимай его, ребята!.. А то он что-то очень оторвался от пола.
Мальчишки и девчонки снимают со стола стул, на котором сидит Юрий Иванов.
[Миша. ] И совершил мягкую посадку в районе своего взлета! (Протягивает Иванову метлу.) Держи! Подметешь мусор, приходи в класс на свои перевыборы!
[Юрий] (тихо, вежливо). Ребята, а как же насчёт посоветоваться? Вы ведь как будто хотели со мной что-то обсудить… вместе, как говорится…
[Миша. ] Спасибо, Юрий, нам кажется, что мы обойдемся без твоих советов.
[Коля. ] Лет до ста расти нам без старосты, без такого, как ты…
[Юрий. ] Значит, всё?
[Мальчишки и девчонки] (в один голос). Всё! (Скрываются за занавесом).
[Юрий] (задерживает Мишу). Хорошая у тебя прическа, я всё думаю: не сделать ли и мне?
[Коля. ] Думай… Думай! Кстати, Иванов, поздравляю тебя с рекордом!
[Юрий. ] С каким?
[Миша. ] С всесоюзным!.. Ты был старостой класса всего девять минут и восемь секунд.
[Юрий] (смотрит на часы) Извините, десять минут и девять секунд… Поточнее надо считать…
[Миша. ] Всё равно — рекорд! (Уходит.)
Оставшись один, _Юрий Иванов_ взмахивает щёткой и метёт пол, фальшиво напевая: "Когда я на почте служил ямщиком…"
Пока я окидывал взглядом сочинение, которое вы только что прочитали, Кутырев, по-видимому во избежание неприятностей, оказался у самых дверей.
— Кто меня будет играть?.. — спросил я грозно.
— Маслов… — заикаясь, ответил Кутырев.
— Не пойдет! — отрезал я.
— Но лучше его тебя никто не сыграет.
— Есть, которые сыграют и получше, — ответил я загадочно и задумчиво покачал головой.
— Это, к примеру, кто же? — удивился Кутырев.
— К примеру… это я! Я смогу сыграть самого себя лучше всякого Маслова…
