Норманны и финны

Отношение норманнов к другим народам

Так, например, существует большая разница между временем до и после введения христианства во взглядах на то, насколько позволительно употреблять искусство волшебства. Если дело идет о событиях предшествующих христианству, то употребление рун и чародейных заговоров никому не ставится в вину даже в том случае, если они применяются с целью сделать зло. Но всего лишь полвека спустя Энгаль, убийца Греттира Сильного, был объявлен альтингом (народным собранием) лишенным мира за то, что он одолел Греттира посредством волшебства; и в этом случае было установлено, что всякий, кто будет употреблять такие запрещенные способы, должен считаться «лишенным мира». Таким образом, в этом месте автор высказал большую верность преданию, тогда как ему как христианину очень легко было отнестись с порицанием ко всякому языческому волшебству, в чем бы оно ни проявлялось. Поэтому мы можем быть достаточно уверенными, что и в других местах саги дают нам вообще правильное изображение отношений, существовавших в языческие времена.

Представления норманнов о духах

Торстейн, сын могущественного вождя Эгиля Скаллагримссона, рассказывает гостившему у него приятелю Барту следующий сон: «Снилось мне, что я был дома на Борге; я сидел перед дверью и смотрел вверх на дома; на коньке я увидел чудного лебедя, который, как мне казалось, принадлежал мне и который мне очень нравился. Вдруг со скалы спустился большой орел, сел рядом с лебедем и начал ласкаться к нему; и лебедю нравилось это, как мне казалось; я рассмотрел орла, он был черноглазый и имел железные когти и, как мне казалось, был молодец-птица. После этого я заметил второго, летевшего с юга; он спустился на Борг, сел на крышу к лебедю и хотел также его приласкать; это был тоже большой орел. Но сейчас же, как грезилось мне, первый орел замахнулся своим крылом на второго, и они дрались долго и яростно, и я видел, как оба они истекали кровью; наконец оба они свалились с дома, каждый на свою сторону, и оба были мертвы; лебедь остался один и был очень опечален. Затем прилетел с запада сокол, сел рядом с лебедем и очень дружески обходился с ним; потом обе они улетели в том направлении, откуда прилетел сокол; тогда я проснулся. Этот сон большого значения не имеет и указывает лишь на ветры, что дуют из тех стран, откуда прилетели орлы». Однако Барт заметил: «Мое мнение другое: эти птицы должны быть духами-хранителями великих мужей». Затем он объяснил, что, по его мнению, должен означать этот сон (см. ниже).

Как надо при этом поступать, говорится во многих сагах (напр., в саге о Ватнсдале и в саге об Эгиде Скаллагримссоне) и особенно подробно в том месте, где Эгиль Скаллагримссон направляет «кол ненависти» против Эриха Блютакса и королевы Гунгильды; когда все было готово, Эгиль высадился на острове, взял в руки ореховую палку и поднялся на хребет гор, обращенных к стране. Здесь насадил он на кол лошадиную голову и после обычного приспособления сказал: «Здесь я ставлю кол зависти и обращаю зависть на короля Эриха и королеву Гунгильду (при этом он повернул лошадиную голову на страну) и обращаю против всех ветров страны, которые основались и живут в стране, чтобы они всегда блуждали и не находили бы себе постоянного места, пока они не прогонят из страны короля Эриха с королевой Гунгильдой». И он воткнул кол в расщелину скалы и вырезал на нем руны, заключавшие в себе это заклинание.

«Раз ночью девушка Гердис видела во сне, что к ней пришла женщина в полотняном плаще и сурового вида и обратилась к ней со словами: „Скажи своей бабушке, я не могу выносить, что она каждую ночь так нападает на меня и проливает надо мной столько горячих слез, что я от этого начинаю совершенно сгорать. Я говорю это тебе, потому что тебя я могу лучше переносить, хотя и в тебе есть нечто чудесное; но от тебя я все-таки могла бы добиться чего-нибудь, если бы мне не мешала Гудруна“. После этого Гердис проснулась и рассказала Гудруне свой сон: Гудруна увидела в нем добрый знак. На следующее утро она велела вынуть в церкви из пола несколько досок в том месте, где она молилась, стоя на коленях, и затем копать под ними землю; там нашли несколько отвратительного вида синих костей, крюк и волшебный жезл, из чего можно было заключить, что здесь была похоронена вала, или языческая волшебница; кости были отнесены дальше в такое место, куда всего меньше мог зайти человек. Таким способом вала, по-видимому, нашла себе покой».

Когда Торкель, муж Гудруны, утонул со своими воинами, Гудруна, ничего о том не знавшая, вечером пошла по обыкновению в церковь. Там показалось ей, что Торкель и другие воины стоят перед церковью; она могла видеть, как вода стекала с их платья. Она не говорила с ними, но вошла в церковь и оставалась там, сколько ей хотелось, потом вернулась домой, думая, что Торкель пришел туда со своими воинами; но когда она вошла, то там никого не было. Тогда она стала размышлять обо всем этом явлении. Только на следующий день Гудруна узнала, что они утонули. О подобном случае, где покойники являются к оставшимся после них, рассказывается также и в саге о Торфине Карлсефни.

Торгунна, богатая женщина с Южных островов, долго жила на хуторе Фрода у Тородда Бонда. Она захворала и умерла, поделив все свое имущество. Между прочим, она велела сжечь свою постель вместе с пологом. Однако этого не сделали, так как ее постель была очень дорога. Тогда начали происходить страшные явления: люди из этого дома один за другим сходили с ума и умирали; кроме того, появилась болезнь, от которой тоже многие умерли; но с каждым умершим нечистая сила становилась все злее, ибо все умершие делались привидениями. Из 30 лиц, живших в доме, умерло 18, и наконец дело дошло до того, что оставшиеся в живых должны были покинуть те комнаты, где призраки умерших каждый день являлись у огня. Сын Тородда Кьяртан отправился к своему дяде Снорри Годи за советом о том, что делать с такими чудесами. Годи посоветовал сжечь постель Торгунны, а на призраков пожаловаться дверному суду (т. е. такому суду, который заседал в дверях). Кроме того, он послал вместе с ним одного священника, который должен был совершить там богослужение. Кьяртан и священник взяли с собой много людей и вечером прибыли в Фроду к тому времени, когда зажигался огонь.

Далее в саге говорится: «Хозяйка Турида захворала той же болезнью, от которой померли другие. Кьяртан тотчас же вошел и увидел, что Тородд, как и раньше, сидит уже у огня вместе с другими призраками. Он взял постель Торгунны, подошел к огню, взял уголь, вышел с ним и сжег всю постель Торгунны. После этого Кьяртан вызвал на суд Торира Видлега (одного из являвшихся мертвецов), а Горд Киса вызвал Тородда Бонда за то, что они являлись в дом без разрешения и приносили вред здоровью и жизни людей. Все, кто сидел у огня, были привлечены к суду. Затем был назначен дверной суд, и дело разбиралось совершенно так, как на тише; были опрошены свидетели и произнесен приговор. Когда приговор суда был произнесен над Ториром Видлегом, он поднялся и сказал: „Я сидел, пока я мог сидеть здесь затем он вышел через другую дверь, где не заседал суд. Затем был произнесен приговор над пастухом, и как только он выслушал его, тот встал и сказал: „Я должен удалиться, хотя это должно было бы случиться раньше“. Когда Торгунна услыхала свой приговор, она встала и сказала: „Я оставалась здесь, пока могла“. Так поступали с каждым по очереди, и когда они выслушивали свой приговор, то вставали, говорили что-нибудь и удалялись, заявляя, что делают это с неудовольствием. Наконец очередь дошла до Тородда Бонда; он поднялся и сказал: „Теперь здесь уж нет больше покоя, пустите же нас, мы все улетим/“ – и с этими словами он вышел вон. После этого Кьяртан вошел туда со всеми людьми: священник обнес святую воду и святыню (реликвию) по всему дому и потом совершил мессу со всею торжественностью. С тех пор исчезли на Фроде всякие привидения».

В местности Торгальсштад завелась нечистая сила, действие которой распространялось преимущественно на скот. Крестьянин искал такого пастуха, который мог бы прогнать ее; наконец он нашел такого человека, Глама, который брался покончить с призраком. Глам рисуется коренастым, дюжим парнем, чрезвычайно видным из себя, с большими голубыми глазами и серыми, как у волка, волосами. Крестьянин обрадовался, найдя его, но другим он не понравился. Он никогда не ходил в церковь, никогда не пел и не верил в Бога; он был нелюдим и строптив, и все возненавидели его. В ночь под Рождество он оставался на дворе, а наутро нашли его труп, причем ясно было видно, что между Гламом и призраком происходила жаркая битва; но Глам, должно быть, остался победителем, ибо прежний призрак никогда уж более не возвращался. Но дело приняло теперь еще худший оборот, так как Глам сам сделался привидением и стал вредить не только скоту, но и людям. «Кто видел его, делался слабоумным, а другие же совершенно теряли рассудок». Он начал даже разрушать дворы, ломать дома и вообще приносил много вреда. Как только узнал о том Греттир, то отправился в Торгальсштад, чтобы вступить в битву с привидением. Глам явился ночью как раз в ту комнату, где спал Греттир, и схватил его; между ними завязалась ужасная борьба. «Балки вылетели, и все рушилось, что только попадалось им на пути». Наконец развалился весь дом, и они продолжали бой на улице; Греттир упал на Глама. Когда Глам упал, то облака закрыли луну, и он в упор взглянул на Греттира. Греттир сам говорил потом, что это был единственный взгляд, который вселил в него страх: он сразу почувствовал упадок сил, сколько от утомления, столько и от того, что видел, как страшно вращал Глам своими глазами. Греттир не мог даже извлечь меч и находился как бы между небом и преисподней. Но злоба Глама была гораздо больше, чем у других призраков, и он заговорил: «Тебе, Греттир, стоило больших трудов встретиться со мной, не удивляйся же, если от меня достанется тебе небольшая польза… До сих пор ты стяжал себе славу своими подвигами, но отныне ты найдешь в них только беспокойство и смертельное поражение; самое большее, что ты совершишь, принесет тебе несчастье. Ты не найдешь себе покоя и будешь жить в одиночестве; я кладу на тебя проклятие, и пусть эти мои глаза всегда стоят перед тобой; пусть будет тебе невыносимо оставаться наедине, и это будет твоей смертью». Как только призрак проговорил это, к Греттиру снова вернулись его силы, он выхватил меч, отсек ему голову и приложил ее к его задней части. Затем сжег весь труп Глама, собрал золу в кожаный мешок и зарыл ее вдали от лугов и дорог.

Руны и волшебные заклинания

Руны найдешь ты, жезлы расписные
Полные силы, силы целебной,
Что были раскрашены князем певцов.
Их сделали мощные боги.

Узнай руны победы, коль хочешь побед:
Вырежь их ты на ручке меча,
На его лезвии, на блестящем конце;
Сделав так, скажи два раза: Тьир.
Узнай руны питья, да твою слепоту
Не обманет чужая жена;
Их нарежь на рогу и на тыле руки
И старательно ноготь отметь.
Чашу ты осени. – Чтобы вред отвратить,
Ты в хмельное питье брось чеснок,
И тогда не страшись, если вредное что
Ворог твой подмешает в твой мед.
Руны уз ты узнай: если хочешь жену
От плода ее ты освободить,
То на сгибах руки ты целебный ей знак
Начерти, – и тому, кто при ней.

Руны волн ты узнай, если хочешь сберечь
Ты коней-паруса на морях.
На руле и на веслах их выжги огнем
Или вырежь те руны; тогда —
Пусть грохочет прибой, пусть чернеют валы,—
Ты воротишься с моря здоров.
Руны древ ты узнай, коль врачом хочешь быть
И познать исцеление ран;
На березе ты их начерти на лесной,
Что к востоку склоняет листву.
Руны слова узнай, чтоб за скорую речь
Не пролил бы твой враг твою кровь.
Чтобы слово твое было твердо всегда,
Словно прочно сплетенная ткань,
Когда родичи все соберутся на тинг,
Чтоб вершить на нем праведный суд.
Руны мысли узнай – и тогда все мечи
Одолеешь ты шуткой одной.

Знаю много я слов: их не знает никто
Из людей, ни жена короля.
Слово первое: помощь – и может помочь
Против горя, болезни, нужды;
И второе я знаю – оно для людей,
Обладающих званьем врача.
Знаю третье на случай, коль надо отнять
Чародействами силу врагов:
Я их сталь затуплю, и не будет их меч
Ничего ни рубить, ни колоть.
И четвертое знаю, когда по рукам
И ногам меня свяжет мой враг,
Я то слово скажу, – и спадут кандалы,
И наручники тоже спадут.
И седьмое я знаю, когда я гляжу,
Как над пиршеством крыша горит;
Пусть широко горит, – я пожар удержу,
Ибо знаю такой заговор.
Я девятое знаю, когда в том нужда,
Чтоб корабль свой на море спасти;
Заклинаю я ветры тогда и валы
И баюкаю песнью волну.
И десятое знаю, когда над землей
Вереницею ведьмы летят;
Я могу сделать так, что они повернут
В дом, который от них не закрыт.
И шестнадцатое слово знаю, – к тому,
Чтобы скромной девицы любовь
Получить; белорукой глаза отведу
И все чувства ее изменю.

В саге о Торстейне Викингссоне рассказывается, как королевская дочь Олеф была вынуждена изменить свое решение благодаря тому, что в решительную минуту ей на колени бросили кусок дерева с написанными на нем рунами. Но о самой надписи ничего не говорится. Не больше мы узнаем и из саги об Эгиле Скаллагримссоне, где говорится во многих местах о применении рун. Во время своих странствований Эгиль зашел к одному крестьянину, у которого была больна дочь. Против болезни были применены руны; сын одного из соседей вырезал их, но после этого больной сделалось еще хуже. Эгиль осмотрел ее постель и нашел рыбью кость с рунами, которые он прочел. Он соскоблил их, сжег стружки и вырезал новые руны, которые и положил больной под подушку. Тогда она очнулась, как бы ото сна, и сказала, что теперь ей лучше, хотя она и чувствует еще упадок сил. Эгиль сказал, что раньше были вырезаны ложные руны, которые и послужили причиной ее болезни. Таким образом, было крайне рискованно заниматься этим делом человеку, не умеющему применять это искусство на пользу других.

Внутри рога наложены были различные палки
С красной резьбой; их значения понять я не мог.
Там же был ядовитый, длинный червь из Гаддингса,
Неразрезанные колосья и стебли
И потроха разных животных.

Руны нарезал на роге я;
окрашены кровью те руны.
Слово такое я выбрал
для рога свирепого зверя:
Из налитого питья
Я пью, сколько сам пожелаю.
Лишь для того, чтоб узнать.
Здорово ли пиво мне будет.

«Первый удар был за вызванным. Кетиль ударил Фрамара в плечо, но он при ударе стоял спокойно; меч не ранил его, однако он покачнулся от мощного удара. Кетиль ударил Фрамара по другому плечу, но меч опять не ранил его. Тогда Кетиль запел:

Ах ты, ленивый Драгвендиль! Нашел ты на теле
Злой заговор и не можешь его укусить.
Думал ли я, чтоб твое острие понапрасну рубило
По ядовитым плечам, словно Один тебя затупил.

И далее он пел:

Что ж ты Драгвендиль! Каким ты сделался сонным!
Я все рублю, а ты все лениво кусаешь.
Иль ты не хочешь уж драться? Раньше ты не боялся
Звона мечей, когда мы с великанами бились.

Запел и Фрамар:

У старика затряслась борода; меч ему изменяет.
Сталь он на битву зовет, а, девичий отец, сам он трусит.
Если б и меч был остер, чтобы ранить могучих героев,
Храбрость нужна, а ее-то ему не хватает.

А Кетиль пел:

Нет, не дразни ты меня! Не ленивому трусу
Было меня вызывать на смертельную битву.
Ну же, Драгвендиль, руби, или вовсе разбейся!
Нам неудача, но не до трех же раз будет несчастье.

И продолжал петь:

Девы отец не отчаялся, – лишь излечился б Драгвендиль,
Да я наверное знаю: три раза он не изменит.

Тогда он перевернул в руке меч другим лезвием книзу. Фрамар спокойно стоял, когда меч ударил его по плечу и остановился только на бедре, отсекши одну сторону тела. Так умер Фрамар».

Сван на Бьерисфиорде хочет защищать одного человека от его врагов, которые ищут его. С этой целью он выходит вместе с ним, становится перед домом, накрывает голову козьей шкурой и говорит: «Да будет туман, страх и великие чудеса для всех тех, кто ищет тебя!» Вслед за этим сделался такой густой туман и такая тьма, что враги заблудились и должны были отказаться от исполнения своих замыслов.

Сели сначала кругом девы битвы,
Одни вяжут оковы, другие отводят врага,
Иные ломают на голенях у… оковы;
Сбрось оковы, уходи от врага!

Фол и Водан пошли в лес;
Там у бальдерова коня была сломана нога,
Заговорила ее Зингунда, сестра ее Зунна,
Заговорила ее Фруа, сестра ее Фолла,
Заговорил ее Водан, так как он это умеет.
На сломанную кость, на кровь, на члены —
С костью кость, с кровью кровь,
С членом член, склейтесь, как прежде.

Магические операции и зейд

Они зажарили рыбу древесную, взяли падаль червя,
Гутшорму несколько золота дали,
Положили в пиво волчьего мяса
И много других заколдованных вещей.

Много вредных вещей было в сыпано в пиво:
Листья деревьев, жженные желуди бука,
И потроха разварные, и сажа печная, а также
Печень свиная, что ненависть так утоляет.

Искусство гадания

Эта волюра звалась Торбиорг; зимой она шаталась с пирушки на пирушку; ее приглашали к себе все те, кто хотел узнать свою судьбу или что случится в этом году. В этом не было ничего особенного, так как все волюры старались попадать на пиры. Торбиорг была приглашена на пир к Торкелю, одному очень уважаемому крестьянину той страны, и она явилась. «На ней был голубой плащ, завязывающийся спереди лентами, усыпанный донизу каменьями; на шее были надеты стеклянные бусы, на голове – черная барашковая шапочка, подбитая белым кошачьим мехом; в руке она держала посох с медным набалдашником и усаженный камнями; она была подпоясана поясом, на котором висела сумка с трутом и другими снарядами для добывания огня; рядом висел кожаный мешок, в котором она хранила волшебные снадобья для производства своего искусства; на ногах были меховые башмаки из телячьей кожи с длинными ремнями, на концах которых насажены были оловянные пуговицы; на руках у нее были теплые перчатки из кошачьего меха. Как только она вошла, все сочли своим долгом подобострастно приветствовать ее; она принимала каждый привет, глядя по тому, как он ей нравился». Ее хорошо угостили, и тогда Торкель спросил, может ли она сказать что-либо о том, о чем все так хотели бы узнать. Она возразила, что могла бы сказать только в том случае, если она останется здесь ночевать.

В течение следующего дня были сделаны все приготовления, необходимые, по ее мнению, для выполнения ее колдовства. Она просила позвать ей нескольких женщин, знавших волшебный заговор; он назывался вардлокка. Никто не знал его; но, поискавши по деревне, зашли к Гудриде; она сказала; «Я не знаю чародейства, и я не ворожея; но моя приемная мать научила меня в Исландии одному слову, которое она называла вардлокка». – «Ты счастлива, что ты так мудра», – сказал Торкель. – «Это дело, как я полагаю, не принесет пользы, – сказала Гудрида, – так как я христианка». Торбиорг возразила; «Быть может, ты без вреда помогла бы в этом деле людям; я обращаюсь к Торкелю, чтобы получить то, что мне необходимо». Торкель просил Гудриду; наконец она обещала сделать то, чего он желает. Женщины образовали круг около подмостков, где сидела Торбиорг, а Гудрида так дивно запела заклинание, что каждый из присутствующих думал, что едва ли когда-нибудь приходилось ему слышать такой прекрасный голос. Волшебница поблагодарила ее за это пение и сказала, что пришли многие из духов, которые отдалились от нее и не хотели ей повиноваться; они думали, что было бы приятно послушать, как прекрасно поется заклинание; «теперь я ясно вижу много вещей, которые до сих пор были скрыты для меня и для многих других».

Магия финнов

«Ты огонь, созданье божье,
Пану, ты огонь, сын солнца!
Кто тебя сердил так сильно,
Что мои обжег ты щеки,
Что ты бедра опалил мне
И бока обжег ужасно?
Как тушить огонь я должен:,
Укрощать я должен пламя?
Как огонь лишу я силы,
Пламя сделаю безвредным,
Чтоб избавиться от муки,
Не терпеть бы мне страданья?
Приходи из Турьи, дочка!
От лапландцев ты, девица!
В лед и иней ты обута,
С белым инеем на платье,
Носишь с инеем котел ты,
С ледяной холодной ложкой,
Окропи водой холодной,
Набросай ты льду побольше
На места, где есть ожоги,
Где сжигало злое пламя».

Так кователь Ильмаринен
Исцелил свои ожоги,
От огня свои страданья,
И кузнец стал вновь здоровым,
Получил обратно силу,
Исцелившись от ожогов.

«Укко, ты мой бог высокий,
Дорогой отец небесный!
Ты от севера дай тучу,
Дай от запада другую,
Третью ты пошли с востока,
Также с северо-востока,
И ударъ ты их краями,
Пустоту меж них наполни,
Пусть пойдет здесь снег саженный,
Снег с копье величиною,
На горящие каменья,
На пылающие глыбы»,
Укко, этот бог высокий,
Укко, тот отец небесный,
Дал от севера он тучу,
Дал от запада другую,
Третью тучу дал с востока,
Также с северо-востока,
Их ударил друг о друга,
Пустоту меж них наполнил.
Посылает снег с дубину,
В вышину копья снег сеет,
На горящие каменья,
На пылающие глыбы:
Озерцо из снега вышло,
А на нем катятся волны.

Тут хозяин на Похьоле
Разбесился, стал свирепым,
Обозлился, рассердился,
Колдовством прудочек сделал
На полу пред самым Кауко.
Говорит слова такие:
«Вот река, пей сколько хочешь,
Похлебай воды из пруда».
Мало думал Лемминкайнен,
Говорит слова такие:
«Не теленок я у бабы,
Я совсем не бык хвостатый,
Чтобы пить речную воду,
Чтоб лакать из лужи воду».
Сам он начал чародейство,
Приступил к волшебным песням:
На полу быка он сделал,
С золотыми бык рогами,
Этот выхлебал всю лужу,
С удовольствием всю воду.

Сам в карман рукою лезет,
Ищет быстро в том мешочке,
Вынимает шерсть овечью,
Быстро трет ее в комочки,
Трет обеими руками,
Растирает между пальцев.
Только раз он в руки дует
И овен, из рук пускает,
Стадо целое ягняток.

Отправить