Весь ноябрь я загружала себя делами, только чтобы не думать, что происходит с моим договором с Ириной.

– Мама, я хочу гулять! – обычно на эту просьбу я отвечала Анютке категорическим отказом.

– Конечно доченька, пойдем. – Я перла дочек, санки, совки и лопатки и с увлечением истерика-параноика играла с ними в куличики, пока они не начинали меня умолять пойти домой.

– Дочка, мне Марья Степановна обещала бесплатно отдать гриб. Он невероятно хорошо растет, а напиток получается просто невероятно полезным. Витамины, очитка организма. Мы будем его пить два раза в день…

– И станем жить вечно… – добавляла я, но без возражений неслась на Пражскую к заядлой любительнице натуральных исцеляющих препаратов Марье Степановне. Я делала все, чтобы оправдать в своих глазах свои еженедельные звонки Ирине.

– Добрый вечер, Ирина.

– А, это вы, Олечка! Ну как наши дела? Что-нибудь изменилось? – господи, скотина Лукин оказался прав, Ирина с таким доверием относилась к тому, что я говорю, что не проверила ни разу

– Нет, Ира, к сожалению, нет желающих. Вчера было два звонка. Но они сразу сказали, что это дорого.

– Может, нам еще опустить цену, – черт, черт, черт. Что мне делать со своей совестью, когда она сама подталкивает меня ее кинуть.

– У нас стоит пятьдесят. Давайте попробуем поставить за сорок восемь.

– Конечно. Делайте как надо, Олечка. Мы подождем.

– Отлично. Если будут просмотры, я перезвоню. – Ага, как же. Перезвоню я, когда у меня покупатели уже копытом бьют и спрашивают, как наши дела.

– Ольга, извините, что мы вас отвлекаем, – вежливо и корректно появлялись они в моих телефонах как минимум раз в неделю.

– Ничего-ничего.

– Как наши дела? Ваши клиенты еще не выбрали себе квартиру? Не подумайте, что мы вас торопим, но ведь вам еще проходить опеку.

– Все будет нормально. Я вам гарантирую, что мы уложимся в сроки. Они уже отсмотрели несколько вариантов. И один нам в принципе понравился. Так что, мы еще немного подумаем и будем решаться, – мурлыкала я. Хрена лысого там они смотрели. Они даже не знают, что за их квартиру принят аванс. Если бы кто-то оказался настолько беспардонным, чтобы побеседовать друг с другом напрямую, я в секунду была бы поймана на лжи. Все равно кто – Ирина или эти многодетные покупатели – интеллигенты. Чего сложного зайти как-нибудь вечерком по адресу квартиры и спросить Ирину, не нужно ли ей помощи, все ли ей нравится в тех квартирах, что она смотрит. Или просто попросить еще раз осмотреть квартиру, которую предстоит вскоре купить. И все, я была бы поймана, а Лукин был бы оплеван. Но и Ирина, и ее покупатели были людьми интеллигентными и общались только через меня, тем более что, как это ни прискорбно, я им обоим нравилась, они считали меня доброй и искренней. Ирина так и говорила:

– Какое счастье, что я попала на вас. С вами, Оля так легко и приятно работать! – знала бы она, как она на самом деле попала. Так прошел ноябрь. В районе двадцать восьмого числа Ирина согласилась продать квартиру за сорок тысяч. Я пришла в ужас и, ничего не говоря Лукину, переиграла ситуацию на цифру сорок пять. Оказалось, что Ирина так сильно хочет переехать, что готова чуть ли вообще обойтись без доплаты. Я не понимала, почему. Это ж такая дурость. В общем, я ей сказала:

– Ира, я поставила клиенту ультиматум. Только сорок пять, ни копейки меньше. Он согласился. А вы согласны?

– Да, конечно. Что бы я без вас делала, Оленька. Спасибо вам огромное. Как хорошо, что они согласились! – она так радовалась, что я готова была расплакаться. Какая же я гадина. Но впереди активно замаячили дивиденды в шесть тысяч баксов и моя совесть практически атрофировалась. Мы начали выбирать квартиру. Начали второго декабря, а закончили пятого. Закончили потому, что Ирина и Оксана, соизволившая поехать на просмотр вместе с матерью, дали согласие на первый же вариант.

– Ира, зачем так спешить? Давайте посмотрим что-нибудь еще! – горячилась я.

– Оля, понимаете, квартира хорошая, просторная. И кухня большая.

– Но там же газовая колонка!

– Так это же хорошо. Не придется летом сидеть без горячей воды.

– Она там старая, чадит. Это очень вредно! – мне хотелось выбрать для них самое лучшее. Я хотела хоть чем-то отплатить за то, что она все еще не поймала меня за руку и даже не пытается это сделать.

– Ничего, мы из доплаты купим новую. Зато там не нужно делать капитального ремонта. Вполне приличное состояние.

– Обоям уже лет десять.

– Но они не ободранные и наклеены хорошо.

– Ладно, раз уж вам так нравится. Но я сначала проверю юридическую чистоту. А то вдруг там кто-то сидит в тюрьме.

– Это конечно. Я в этом вам, Оля, полностью доверяю. – Лучше бы ты поменьше доверяла людям, Ирина. Я, конечно, очень дружелюбна и приятна в общении. Но у меня могут быть свои обстоятельства. Ты об этом должна подозревать. Проверка моя заняла ровно пять минут. В этой Мытищинской двушке уже двадцать лет была прописана одна и та же одинокая женщина. Старая дева, учительница русского языка и литературы. Она же пять лет назад приватизировала эту квартиру на себя. И сама лично, без посредников по доверенности теперь ее продает. Таким образом придираться мне было больше не к чему и я внесла за нее аванс. Счастливы были все. И учительница, которая переезжала к сестре, и покупатели, теперь успокоившиеся насчет подбора квартиры, и сама Ирина. И даже я начала радоваться происходящему. В самом деле, если все будут счастливы, то ничего страшного, если и я стану немного богаче, чем раньше. Мы с Ириной начали готовить документы к сделке. Это было не совсем просто, так как наличествовала Оксана, достигшая зрелости половой, но не достигшая зрелости юридической. Все сделки, в которых участвуют несовершеннолетние, проводится с письменного согласия органов опеки и попечительства. Это такие гадкие органы, которые представлены обычно одной старой (или молодой) грымзой, сидящей в муниципалитете района и треплющей нервы несчастным родителям. Они – эти грымзы – по определению ненавидят всех посетителей, требуют несуразную кучу документов, заявлений. А, получив их, тянут время до последнего, надеясь все-таки сорвать сделку. Зачем им это нужно, непонятно, но делают они это всегда. И единственный способ ускорить ее телодвижения и добиться благосклонности – прозаичен и весьма традиционен для России. Деньги в конвертик, конвертик в коробку конфет. Туда же шампанское, все это в пакетик. Пакетик случайно оставляем на стуле, а на полный возмущения вопрос:

– Что это? Заберите немедленно! – отвечаешь:

– Это вам. За потраченное время. Вы ТААК хорошо работаете, что мы просто не можем сдержать порыв благодарности. Спасибо вам.

– Ну что вы. Это совсем не обязательно.

– Но мы не можем обойти вниманием ТАКОГО великолепного сотрудника муниципалитета. Побольше бы таких как вы! – после этого, и после осмотра содержимого этого ларца с уткой, в утке селезень, в селезне яйцо, в яйце баксов ста пятьдесят – двести, дама величественно вещала:

– Ну раз уж вам так срочно, подходите послезавтра. Я постараюсь подготовить распоряжение. – Это было уже обещанием. Можно было с облегчением потирать руки. Вот примерно так все получилось с Ириной. Только все же было немного тяжелее. Мы приехали в Муниципалитет с пачкой собранных мною по Жекам и БТИ документов, и приволокли с собой упирающуюся Оксану, поскольку как девочка большая, она тоже должна была подписывать заявления и бумажки. Процесс шел неплохо, я помахивала заранее изготовленным пакетиком с благами, чтобы дама не кобенилась сразу. Но она все же исполняла служебный долг, а в него входили обязанности получить согласие родителей. Не матери, а именно родителей. Обоих.

– А где заявление от папы?

– У нас нет папы. – Тихо, отвернувшись от Оксаны, прошептала Ира.

– Как это нет? А Комкин О.М. кто?

– Но он с нами не живет.

– А это не важно!

– Он не живет с нами с тех пор, как Ксюше исполнилось два года. Я понятия не имею, где он и чем занимается.

– А отцовских прав вы его не лишали?

– Нет.

– Он алименты платил?

– Я не подавала на алименты, – растерялась побледневшая Ирина. – Как раз не хотела, чтобы он имел к нам хоть какое-то отношение.

– Ну тогда извините, ничем помочь не могу. Отец имеет право одобрять или не одобрять крупные сделки несовершеннолетнего. Придется его найти.

– Это невозможно, – глаза Ирины налились слезами. Я вывела ее в коридор, а сама вернулась в кабинет и принялась умасливать опекуншу. В результате получения пакета и обещания присовокупить к нему еще один такой же, с такой же суммой, она прониклась ситуацией и разрешила принести заявление от отца дополнительно.

– Нотариальное?

– Лучше бы конечно, – начала она было, но наткнулась на мой трепещущий взгляд и сыграла в обратку.

– Ладно, если не получится нотариально заверить, пусть напишет от руки и распишется. Оно нам нужно, просто чтобы лежало в деле. Не думаю, что он будет возражать, если он родной дочерью не интересовался пятнадцать лет.

– Естественно, – поддакнула я. Воистину иногда деньги способны превратить в человека даже гремучую змею.

В коридоре сидела вылетевшая в астрал Ирина. Ксюша с отсутствующим видом пялилась в окно. Затем обернулась и как-то по злому безнадежно бросила матери:

– Ничего у нас не получится. Так и буду я там жить, пока не повешусь. – Бросила и ушла, оставив Ирину. Та зарыдала. Я растерялась. Они поругались так быстро, что я не успела сообщить, что обо всем договорилась. Напишу от имени их отца заявление, надо только из базы данных в офисе скачать его паспортные данные. Но Ира уже рыдала навзрыд и всем своим видом давала понять, что легко сорвется в истерический припадок. Ее такой я не видела не разу. Надо было срочно эвакуировать ее подальше от кабинета опекунши, которая могла как-нибудь по своему протрактовать этот рев. Я взяла ее за плечи и вывела на улицу. Было очень холодно, все-таки середина декабря. Кругом валялись грязно-белые городские сугробы снега. Свинцовое небо наваливалось прямо на голову. Ветер гнал поземку, запихивал ее под полы пальто и курток. Ирина шла, расстегнутая и без шапки и ревела. Мои заверения, что все будет чики-пуки почему-то никакого действия на нее не оказывали.

– Ира, вы вообще чего плачете? Из-за отца Ксюши? Вы его так любили?

– Да пошел он к свиням собачьим, дерьмо бесполезное. Кучу лет его не видела и еще кучу проживу, не вспоминая.

– А что же с вами тогда? – Мы дошкандыбали до придорожного кафе и, распугивая посетителей своим антисоциальным видом, заняли самый дальний столик, прямо около заиндевевшего пластикового полиэтилена стены, имитировавшей непрозрачное окно. В воздухе болталась взвесь сигаретного дыма, пара от чая, который все пили из пластиковых стаканчиков. Пахло прогорклым маслом, несвежей курятиной и водкой. Самое место для разговора по душам, а Ирина явно в нем нуждалась. Долгое время я наблюдала, как за мнимым спокойствием она прячет какой-то свой личный надрыв, говорить о котором не может и не хочет. Значит, подошел край, и молчать у нее больше нет мил. Что ж, я готова снова бесплатно провести сеанс психоанализа, тем более для нее. Для нее – что угодно.

– Ира, что с вами? Вам плохо?

– Да Ольга, мне очень плохо. Очень.

– Расскажите, – выдала очередную банальность я, – легче станет.

– Ох, боюсь, что легче мне не станет. Ведь это все я ради Ксюши делаю. Вы слышали, что она сказала, когда уходила.

– Ну, слышала. Не надо придавать значение всему, что говорит экзальтированный подросток в переходном возрасте.

– Переходный возраст тут не причем. Нам надо срочно уехать из этого района, любой ценой. Я очень рада, что вы договорились об отце. Ксюша больше не продержится.

– Да что с ней такое? Я видела надпись у вас на стене. Она опозорила себя чем-то? Вы из-за этого хотите сменить район? Поймите, дети ведут себя так, как ведут. От района это не зависит.

– Что вы несете. Она ничем себя не позорила! – ну конечно, еще бы мать это признала.

– Ее изнасиловали! Год назад она возвращалась из школы с одноклассником. Они вроде дружили, он сын богатых родителей. И неоднократно говорил Ксюше, как она ему нравится. В доме у нас бывал. Они шли и он предложил ей пойти с ним послушать, как его знакомые ребята играют на гитарах. Она пошла. Это что, преступление?

– Нет-нет, что вы. Я же ничего не знала.

– В подвале сидело пять молодых обкуренных лбов. Поймите правильно, Ксюша на самом деле хорошая девочка. Она сказала им, что они ей противны. Она пыталась убежать. Но, скорее всего, эти сволочи все подстроили заранее. И этот Витечка – одноклассник, был организатором. В общем, они не выпустили мою девочку… – слезы лили ручьем по землисто-серому лицу Ирины.

– Они ее покалечили? Какой ужас?

– Они ее били, держали в подвале больше пяти часов. Она еле дошла до дома. Но самое страшное началось потом.

– Как это?

– А вы не знаете, как работает наше правосудие? Я до сих пор не могу простить себе, что тогда вызвала милицию.

– Не можете простить? То есть было бы лучше не вызывать?

– Вот именно. Эти сволочи сначала вообще не хотели заводить уголовное дело. Говорили, что девочка сама виновата, раз пошла в подвал. Но ведь она пошла туда с одноклассником, которого хорошо знала. Пошла послушать музыку. Он ее просто заманил.

– Конечно. И она абсолютно не виновата.

– Еще бы. Ее повезли на освидетельствование. Она билась в истерике, ей нужна была помощь психолога, а с нее брали отпечатки пальцев. В ее ног, с попы, со всего тела. Пробы из влагалища, какие-то еще анализы. Это было ужасно но необходимо. Экспертиза все подтвердила. Начали дело. Ее вызывали на допросы, устраивали очные ставки. Виктору Перепеленко и его дружкам, которых она опознала, предъявили обвинение. Кстати, дружки его учились в ПТУ напротив нашей школы. Наркоманы и придурки.

– Интересно, что у них общего с сынком богатых родителей?

– Богатых и беспринципных родителей. Когда началось следствие, они начали на всех углах кричать, что история про изнасилование – клевета. Что Ксюшенька сама…Ой, не могу, что-то голова кружится.

– Выпейте воды. Вот. Если тяжело, можете не продолжать. Простите меня, я не понимала, что говорила. Бедная девочка.

– Ничего, я лучше расскажу. Вы, Оля, сможете правильно понять, я уверена. Они нашли свидетелей, которые подтвердили, что Ксюша всегда была девочкой распущенной. Вступала в половые сношения с кем попало, выпивала. А с недавних пор стала преследовать Виктора своими чувствами, предлагала себя, ничего не стыдясь. В тот день, по их словам, она уже была в подвале, когда Перепеленко туда пришел. Да, он иногда заходил послушать музыку, но очень редко. В тот раз, как он сказал на суде, он пришел и увидел, как она, смеясь, голая, занимается сексом со всеми парнями по очереди. Она, якобы, была выпивши, звала его. Он отказался и оттолкнул ее от себя (отсюда и отпечатки его пальцев). И ее никто не насиловал, она это придумала, чтобы опорочить хорошего мальчика.

– Невероятно. Но ведь экспертиза!

– Тут сделали ход родители Перепеленко. На суде выяснилось, что в экспертизе нет ни слова о том, что в теле Ксюши нашли и его сперму. Эти скоты выкупили у ментов данные. Все остальные были, но ни слова про Перепеленко. И данные о следах от побоев тоже исчезли.

– Вы не смогли доказать фальсификацию?

– Нет. Эксперты отводили глаза и говорили, что не помнят ничего. Читайте бумаги, если мы будем помнить каждое изнасилование, то сойдем с ума.

– И что суд?

– Это было ужасно. Перепеленко из обвиняемых перевели в свидетели. Остальных осудили условно за хулиганство. А про мою деточку такие слухи пустили по району, что ей по улице даже ходить стало невозможно. Каждый норовит теперь пальцем ткнуть.

– Так вы поэтому переезжаете?

– Конечно. Иначе зачем менять хорошую квартиру?

– Но почему в Подмосковье?

– Ксюша хочет поступить в МГУ. Хочет стать юристом. Она у меня очень умненькая, все предметы сама учит. И в школу при МГУ пойдет с сентября. Но в МГУ без взятки таких как мы не берут. Один шанс из тысяч, вот я и хочу своей девочке расчистить путь в жизнь. Она этого заслужила. А Мытищи – хороший тихий городок. И в Москву ездить удобно.

– Но разве вам хватит доплаты на взятку? Все-таки МГУ – место очень дорогое.

– Конечно, я рассчитывала на пятнадцать тысяч. Но и так получается около двенадцать. Не будем делать ремонт, и курсы не оплатим. Все направим на взятку. Она у меня очень способная, сама все выучит. И сейчас она все время только и делает, что учебники зубрит. Она по-английски говорит так, будто это ее родной. – Ирина улыбнулась. Она радовалась, что ее дочь хочет учиться, что после такого испытания она вообще еще чего-то хочет.

– Вы просто герои с ней. Теперь я поняла, почему она так вам сказала.

– Да уж. Для нее каждый лишний день – пытка. Ладно, Оля, уже поздно. Я поеду, посижу с Ксюшей. Значит, я могу быть уверена, что все будет хорошо?

– В смысле?

– Я про заявление от отца. Вы этот вопрос точно решили?

– Точно, – кивнула я и долго смотрела, как она, ссутулившись, идет к метро. Господи, какой ужас им пришлось пережить! А теперь я пытаюсь нажиться на их трагедии. И обеспечить еще один костюм с иголочки для паскудного Лукина. Да эта девочка должна получить все, что ей причитается, до копеечки. Я приехала домой, зацеловала дочек и прорыдала в ванной весь вечер. Что же мне делать? Что делать? Если я сейчас разрушу сделку – то Ирина станет только еще более несчастна. Нет. Сделку надо сделать любой ценой. И любой ценой добиться того, чтобы эта презренная десятка досталась Ирине. Мои проблемы всем скопом меркнут перед тем, что пережили они.