Глава 9
Двенадцать малиновых стульев
Личная жизнь Зои Карпушиной напоминала американские горки, в Америке именуемые рускими. То взлет, то падение, то взлет, то падение. У-у-ух! Бултых! У-у-ух! Бултых! А потом тяжелые раздумья, философские вопросы (а почему же так приключилось и кто виноват?), поиски смысла жизни и депрессия – все это занимало около пяти минут. Она легко закручивала очередной роман и легко расставалась практически с каждым претендентом на звание «возлюбленный». Искренне верила в Великую Светлую Любовь и с горечью признавала, что подобное счастье еще не коснулось ее судьбы.
Несмотря на внешность, далекую от модельной, Зоя без проблем притягивала к себе понравившихся мужчин (когда было желание). Флиртовать она умела на пять с плюсом, и эта наука на первом этапе взаимоотношений играла решающую роль. Улыбка, взгляд, попеременно колкое и ласковое слово, звонкий смех, улыбка, взгляд… По нотам, по струнам, по скучающим и одиноким душам…
Но только мужчины попадались не те. НЕ ЕЕ МУЖЧИНЫ. Не плохие и не хорошие, а просто НЕ ЕЕ. Она с ними маялась, во многом уступала, а потом бросала, вздыхая каждый раз с облегчением.
Самый длинный роман состоялся два года назад и продержался долгих и нудных десять месяцев. Ему – сорок три, и он ее обожает: дарит цветы, конфеты, приглашает в театры и не разрешает ничего делать. «Зоечка, я тебе согрел молочка» – она ненавидит теплое молоко, но он считает его полезным. «Зоечка, я выбросил майонез: он вреден, ты не против?» – она против, как можно жить без майонеза? «Зоечка, я купил картину, этот натюрморт будет хорошо смотреться на твоей кухне» – не-а, повесь его в своей кухне, дорогой. «Зоечка, обещай, что не будешь носить эти трусики… это же просто две веревки» – не угадал… это стринги. «Зоечка, ты вчера пришла поздно и почему-то уснула в кресле. Ты помнишь, что алкоголь является отравой для организма?» – она помнит, но Танькин день рождения по традиции они отмечают три дня подряд. «Зоечка, я постирал твои вещи – завтра их обязательно надо погладить, ты не забудешь?.. А то белье пересохнет» – конечно, не забудет, пихнет в шкаф и будет о нем помнить два месяца. «Зоечка, я…» Стоп, стоп, стоп и «хватит, хватит, Игоречек…»
Мужчины обычно раздражались и недоумевали – как это она с ними рассталась? Вот взяла и рассталась? Тут же начинались обиды, фырканья и вечные фразы «потом ты все поймешь, но будет поздно», «позовешь, а я не приду» и так далее. И они уходили и ждали, что позовет, а она после трехминутной депрессии с интересом оглядывалась по сторонам, останавливая взгляд на приятных незнакомцах. Не звала и не сожалела. Не ее это были мужчины, не ее.
В начале ноября Зоя познакомилась с Потаповым Алексеем. По долгу службы пришлось развлекать малышню на одном дне рождения, и в маленьком кругу хоровода с завидным постоянством все время появлялся он – высокий, светловолосый, немного грустный молодой человек. И Зойку это задело – она, значит, старается, стишки читает, танцует, поет (плохо поет, но все же…), а он смеет кукситься и тяжело вздыхать! Как потом оказалось, грустил он по вполне понятной причине – именно маленькая, раскрашенная под клоуна массовик-затейница не давала возможности расслабиться и повергала в глубокие раздумья. Алексей мечтал познакомиться поближе и робел, но Зойка-то не была пугливой серной, и к вечеру печальный Пьеро обрел надежду и номер мобильного телефона Коломбины.
* * *
– Ты пришел! – Ира подпрыгнула и повисла на шее Павла. – А что принес?
– А с пустыми руками я уже не нужен? – Он наигранно нахмурился и обнял ее за талию.
– Нужен, конечно, нужен!
– Тогда посмотри в кармане.
Она счастливо улыбнулась – рука скользнула в карман, и пальцы нащупали шершавую плоскую коробочку. Ира извлекла ее на свет, открыла и изумленно спросила:
– Шоколад?
На блестящей плотной фольге лежали ровные коричневые квадратики, обсыпанные по краям ореховой крошкой.
– Самый лучший шоколад, – ответил Павел и, отломив небольшой кусочек, предложил его Ирине.
– Я потом съем, – она закрыла коробочку и устремилась на кухню, – раздевайся скорее, я покажу тебе образцы драпировочной ткани и фотографии свадебных тортов.
– А что мы собираемся драпировать? – усмехнулся Павел, отправляя шоколадку в рот.
– Стулья. Я хочу гармонию во всем! Платья моих подружек будут в светлых розовых тонах, скатерти – темно-розовые, а стулья… на мой взгляд, лучше с малиновой драпировкой. Ты как считаешь?
– Ну, если ты Барби, то все действительно будет очень гармонично, – пошутил он, заходя на кухню.
Ирина небрежно бросила на стол образцы ткани и обидчиво надула губы.
– Тебе вообще на все наплевать, – раздраженно сказала она, отворачиваясь к окну, – я стараюсь, стараюсь, и кому это нужно?..
Павел виновато улыбнулся, подошел к Ирине, обнял ее и шепнул в затылок:
– Нам обоим, конечно же, нам обоим.
– А мне так не кажется.
– Ты права, я совершенно не занимаюсь приготовлениями к свадьбе: я ничего в этом не смыслю. Но в агентстве мы наняли менеджера-профессионала…
– Очень хорошая отговорка, – она фыркнула и сделала попытку вырваться, но он удержал ее. Сильные руки на миг замерли на бедрах, а затем неторопливо устремились вверх.
– Ты меня представляешь в окружении розовых подружек невесты? – тихо спросил он, прижимая Иру к себе.
– Они будут стоять в сторонке.
– А на малиновом стуле меня представляешь?
– Мы подберем тебе галстук, который…
– Нет, – он развернул ее к себе лицом и улыбнулся, – никаких желтых, салатных и розовых галстуков я надевать не стану, и не проси, и не уговаривай.
– У меня есть диск с фильмом «Свадебные церемонии», тебе необходимо его посмотреть. Розовый цвет сейчас самый модный и…
– К черту такие фильмы…
Ирина хотела возмутиться, но Павел знал отличный способ улаживания конфликтов, и этот способ всегда работал. Всегда, но не сегодня…
Его губы скользнули по ее щеке, руки потянули вниз шелковую ткань темно-бордового пеньюара…
– Павел, я с тобой серьезно разговариваю! – Ирина оттолкнула его и демонстративно села за стол. – Свадьба меньше чем через месяц, а у нас еще ничего не готово. Лично я собираюсь выходить замуж один раз, и для меня важно, чтобы торжество было особенным и запоминающимся. Ты, например, мог бы пригласить журналистов… Я, между прочим, актриса, и наша свадьба должна освещаться прессой. Неужели ты не понимаешь, как это важно?
Павел сел напротив, подпер щеку ладонью и с иронией посмотрел на своего «капризного ребенка». Он бы с удовольствием закурил, но сигареты остались в коридоре, в кармане куртки, а отвлекаться от разговора не стоило даже на полминуты. Он это понимал.
– Давай посмотрим фотографии и выберем торт, – миролюбиво предложил Павел.
В глубине души он чувствовал вину, но оправдывал себя тем, что ему-то как раз хотелось самую обыкновенную свадьбу: с друзьями, хорошим шампанским и коньяком, криками «горько!» и главное – без малиновых стульев. Да, пусть будет торжественно и красиво, но без декораций и пафоса. Нанимая организатора свадеб, он надеялся избежать многих проблем и сэкономить личное время, но Ира, кажется, вошла во вкус, и этот самый организатор, похоже, старается раскрутить ее абсолютно на все – на нужное и ненужное. Стоит ли бороться? Денег не жалко, но как бы намеченное торжество не превратилось в грандиозный спектакль. Или даже фарс.
– Кстати, твоя одноклассница теперь работает в моей фирме, – добавил он совершенно невпопад.
– Какая одноклассница? – Рука с фотографиями замерла в воздухе.
– Та самая. – Павел усмехнулся. – Семенова Татьяна.
Ирина медленно положила конверт с рекламными снимками на стол, сцепила пальцы и часто-часто заморгала. Наверное, он что-то путает, у Таньки ресторан – этот ее чертов бизнес, и… вообще! С какой стати?!
– Ничего не понимаю. Семенова? Та, что оторвала тебе карман?
– Да.
– Но у нее ресторан…
– Был ресторан, а сейчас дела обстоят несколько иначе. Она не смогла удержаться на плаву, и «Рыжую осень» пришлось закрыть. Имущество пошло с молотка, и твоя одноклассница еле свела концы с концами.
Сдерживать блаженную улыбку Ирина не стала, разговор относительно приготовлений к свадьбе был тут же забыт – теперь ее интересовало совсем другое, и интересовало так сильно, что кончики пальцев онемели, а в животе заныло. ТАТЬЯНА СЕМЕНОВА РАЗОРЕНА! РА-ЗО-РЕ-НА! Вау… И это случилось именно тогда, когда у нее – Ирины, все складывается наилучшим образом: она выходит замуж и репетирует главную роль в новом спектакле. Ха-ха-ха!
Но первая волна радости быстро схлынула, и в голове заерзал вполне своевременный вопрос: но почему, почему он взял ее к себе?.. Не надо, не надо ей помогать!
– Я ничего не понимаю… Семенова попросила тебя о помощи? Какая наглость! И это после того, как она устроила скандал и испортила твою рубашку! Как она вообще тебя нашла, и почему ты не послал ее куда подальше? Если ты полагаешь, что она моя лучшая подруга и что ты обязан… – Ира затараторила как пулемет.
– Дорогая, остановись, – засмеялся Павел. Он встал из-за стола и все же пошел за сигаретой. Вернулся, придвинул к себе пепельницу, закурил и посмотрел на хмурую невесту. – Я тебе сейчас все объясню.
– Да уж, пожалуйста.
– Таня должна мне денег – сто пятьдесят три тысячи рублей. И, похоже, ей негде их взять. Я этим фактом бессовестно воспользовался, и теперь она… – он запнулся, – моя секретарша.
Брови Ирины поползли вверх, рот от изумления приоткрылся. Еще бы – такая новость. Танька – секретарша… СЕКРЕТАРША!
Не дожидаясь больше вопросов, Павел сам разложил ситуацию по полочкам, но сделал это без особого удовольствия и без эмоций. Курил, вдыхал едкий дым и удивлялся, почему забавное больше не кажется таковым и почему игру с Таней не хочется ни с кем обсуждать (даже с собственной невестой)?
Он отнес пепельницу к раковине, обернулся и посмотрел на счастливую Ирину.
– Мой милый, я тебя очень сильно люблю… – пропела она, вытягивая вперед длинные красивые ноги. – Это самый лучший свадебный подарок, который ты мог мне сделать. – Она улыбнулась и скинула с плеча бордовый шелк пеньюара. – Не хочешь малиновые стулья? Ну и не надо, я сама потом придумаю что-нибудь другое. И никогда на меня ни за что не сердись… – она небрежно дернула кончик пояса, и петля растаяла в комочке узелка. – Я так хочу быть твоей… сейчас…
Секунду Павел медлил, отодвигая в сторону душевный раздрай, затем расстегнул пиджак, сделал два широких шага к Ире, легко подхватил ее на руки и понес в спальню. Она засмеялась звонко и довольно, а он обернулся, точно оставил на кухне нечто очень важное.
* * *
– Я познакомлю тебя со своей мамой.
«А не рано?» – подумала Зойка, вытряхивая из бутылочки на край тарелки остатки кетчупа. Эх, жалко, горчицы нет, все же сосиски намного вкуснее именно с горчичкой. И мягкий белый хлеб тоже не помешал бы. Она заглянула в хлебницу и разочарованно вздохнула – заплесневелая горбушка при всем своем желании не могла участвовать в Празднике Вкуса.
– Ты почему молчишь?
«Ах да… на повестке дня – мама!»
– Извини, задумалась. Э-э… а ты уверен…
– Уверен! Я заеду через час – будь готова.
В телефонной трубке раздались гудки – вот и поговорили.
Зойка недовольно поморщилась. Посмотрела сначала на настенные часы, затем на тарелку и, посчитав, что времени на прихорашивание у нее предостаточно, воткнула вилку в блестящую аппетитную подкопченную сосиску.
Отношения с Алексеем Потаповым не сулили ничего хорошего, это Зойка поняла уже давно, но так как свиданиями он особо не напрягал (всего-то за месяц их случилось три), она пока оттягивала момент окончательного расставания. Вроде и есть приятель, а вроде его и нет. Удобно. Практично. Необременительно. Правда, сейчас он удивил – «я познакомлю тебя со своей мамой»… здрасте, приехали. Чего это на него нашло?
Макнув последний кусочек сосиски в кетчуп, Зойка нахмурилась, пытаясь понять Лешика (так она его обычно называла). Вообще-то он странный, склонный к перепадам настроения: то грустит, то нервничает, то стихи читает, то спрашивает, сколько она зарабатывает. С таким долго в любом случае не протянешь. И с мамой его знакомиться – только вечер терять, но, увы, никуда не денешься. Интересно, а что он сказал маме? Какой у нее, у Зойки, статус?
– Н-да… – протянула она, глядя с тоской на опустевшую тарелку.
С родителями своих поклонников она еще ни разу не знакомилась, и поэтому к намеченному часу в груди все же зашевелилось волнение. С одной стороны, все равно, с другой – инстинктивная тяга произвести хорошее впечатление. И тяга сильная, так что придется сыграть еще одну роль – роль положительной во всех отношениях девушки.
Учитывая историческую составляющую момента и наверняка преклонный возраст матери Лешика, Зойка надела длинную юбку, свитер с воротником под горло, сапоги на высоком каблуке и осеннюю куртку «а-ля семидесятые», которая висела в дальнем углу шкафа и являлась единственным неброским предметом верхней одежды (не шокировать же пожилую мадам ярко-розовым полушубком).
– Не замерзну, – решила она, надеясь, что Лешик приедет на своем синем «хундайчике».
Лешик приехал на «хундайчике» – взволнованный и отутюженный с ног до головы. В одной руке – пакет с шоколадными конфетами «Белочка», в другой – две розы.
«Молодец, – подумала Зойка, – одна роза мне, а вторая – маме».
– Ты уже собралась? Очень хорошо. – Алексей придирчиво осмотрел ее наряд и одобрительно кивнул. – Пойдем.
– А как зовут твою маму?
– Элеонора Васильевна.
– Красивое имя, – на всякий случай сказала Зойка, отмечая, что цветок ей не подарили. Взяла с полки шарф и заглянула в сумку, проверяя, все ли на месте. Угу, порядок. – Я готова, – объявила она и, дернув шнурок выключателя, погасила свет в коридоре.
К вечеру значительно похолодало, а ветер, распоясавшись, так и норовил нырнуть за воротник. Бубня «давненько не было такой холодной и снежной зимы», проклиная облегченную куртку и свое необъяснимое желание понравиться Элеоноре Васильевне, Зойка вприпрыжку устремилась к машине. Единственным утешением, которое бодрило и согревало душу, служила уверенность, что где-то там – далеко или близко – мать Лешика накрывает на стол (селедочка! Огурчики! Картошечка!), горя желанием накормить гостей до отвала. Не наелась Зойка сосисками – не наелась. Представив мисочки с салатом, она сглотнула набежавшую слюну, смахнула с замшевых сапог искрящийся в свете фонарей снег и торопливо уселась в мягкое кресло. Тепло!
– Пристегнись, – сказал Лешик и сам потянулся к ремню безопасности.
Сначала за окошком мелькали магазины, рестораны, жилые дома… миленько так мелькали, а потом картинки сменились, и Зойка почувствовала себя неуютно. Пустыри, заводы, склады, полоса леса, опять пустырь, поезд, несущийся неизвестно куда, низкие угрюмые домики…
«Где я?» – мелькнуло в голове, и сердце, громко ухнув, покатилось вниз. Мамочка-а-а!!!
Зойка, борясь с возрастающим ужасом, покосилась на Лешика. Куда он ее везет и кто он на самом деле? Маньяк? Наверняка… Что она о нем знает? Практически ничего. Познакомились на детском празднике (вроде именинница была его дальней родней), он не любит молоко (так же, как и она), работает программистом, получает второе высшее образование… Прекрасно! И она отправилась с ним – с совершенно незнакомым человеком – не пойми куда! И как же она раньше не сообразила, что он ее обманывает?! Элеонора Васильевна… разве бывают такие дурацкие имена?!
Зойка икнула и всхлипнула.
– У тебя насморк? – поинтересовался Лешик.
– Да! – схватилась она за соломинку. – И я могу заразить твою маму! Поедем обратно!
– Не надо так кричать, – недовольно ответил он и свернул на более узкую дорогу.
«Всегда… всегда он казался мне странным… Ни разу не пытался меня поцеловать, в японском ресторане попросил гамбургер, четыре раза интересовался моей зарплатой… В сумочке у меня есть маникюрные ножницы и пилочка – если очень постараюсь, то смогу убить его заранее…»
Справа потянулся высокий забор, залаяла собака, и в глазах Зойки потемнело. Она попыталась вспомнить хоть одну молитву, но страх заморозил мозги, и она просто издала еле слышный стон.
– Приехали, – раздался голос Лешика, и машина затормозила.
Пытаясь вспомнить, в каком кармашке лежат маникюрные ножницы, Зойка прижала к груди сумочку и вышла из машины. Снежок мягко хрустнул под ногами, по телу пробежал озноб, а глаза, наткнувшись на табличку, прикрепленную к широким воротам, изрядно округлились.
«КЛАДБИЩЕ» – большие и ровные буквы.
– Уже закрыто, – пропищала Зойка, бегло взглянув на вторую табличку под названием «Часы работы».
– Не волнуйся, охранник мой хороший приятель, он нас пропустит. – Лешик достал с заднего сиденья машины розы, конфеты «Белочка» и добавил: – Пойдем, я тебя познакомлю с мамой.
Дальнейшее воспринималось нечетко, но хорошо запомнились кресты, мраморные плиты, снег по колено (прощайте, замшевые сапоги и… прощайте, ноги), искусственные цветы и укоризненный взгляд Элеоноры Васильевны, летящий с овальной фотографии прямо на нее – на Зойку. И Лешик, конечно же, запомнился, Лешик – суетливый и внимательный («ты не замерзла? Скушай конфетку, шоколад очень согревает»).
Домой она вернулась около одиннадцати вечера в состоянии, близком к припадочному. Руки и ноги дрожали от холода, зубы ритмично постукивали по той же самой причине. Случившееся в голове не укладывалось ни вдоль, ни поперек – подобное можно было представить только в кошмарном сне. Душа требовала два литра валерьянки, а тело – сухой и теплой одежды.
Стянув с себя шарф, куртку, свитер и юбку, бросив все на пол в коридоре, Зойка метнулась в комнату. Укуталась в одеяло и засеменила на кухню. Села за стол, включила чайник, обняла его, пытаясь согреться, и, расслабившись под звуки булькающей воды, уверенно выдохнула:
– На фиг всех этих мужиков, НА ФИГ!
Затем медленно встала, подошла к холодильнику, достала бутылку «Праздничной», плеснула немного в первую попавшуюся чашку, зажала нос пальцами и, прогундосив: «За наше знакомство, Элеонора Васильевна», выпила водку залпом.
Все – прощай, Лешик!