Глава 8
Увидев цветы, Ева обрадовалась, как ребенок. Лера не знала, что мать любит цветы. Бедная Ева, я тебе на день рождения такую же корзину подарю.
Словно услышав ее, Ева призналась, что ей никто роскошных цветов не преподносил. Дымов дарил гвоздики. Три штучки, всегда почему-то или подмороженные, или подвявшие. Денег-то не было, тебе не понять…
Лера усмехнулась про себя: сейчас, что ли, есть? Даже этот букет смотрится нелепо в их обычной двухкомнатной квартирке. Стеночка — привет восьмидесятым, потертый диван… Бедная мама, идеалистка несчастная, ты никогда не умела устроить свою жизнь. Казалось бы, ну сейчас-то можно надавить на папика, для него деньги — пустяк, ведь та стерва смогла выжать из него по максимуму, а мать… Сидит тут на обшарпанном диване, на чужие цветы умиляется.
Странное щемящее чувство нежности и жалости охватило Леру. Что-то ее Ева стала сдавать… Господи, как жаль этих женщин с духовными запросами, они уже в шестьдесят безнадежные старухи… Надо бы ей кремиков купить подороже, а там заработает — на пластику мать отправит, если, конечно, уговорит.
На висках уже седина, стала носить очки. Хрупкая, маленькая Ева… Лера значительно выше матери и смотрит на нее свысока.
Мама, мама, я тебя очень лю…
А цветочки, кстати, не от Марика. Лере пришлось соврать. Марик, святая правда, из хорошей семьи, но беден, как церковная мышь, и с нулевым балансом, так, видать, навсегда и останется. Сам виноват — слишком много рефлексирует, постоянно стонет, как все плохо, и повторяет, что ни в чем нет смысла. Очень выгодная позиция. Если нет смысла, зачем что-то делать, работать, чего-то добиваться? Можно сидеть на родительской шее, материть все вокруг и ждать конца света. Правда, непонятно, зачем ему любовь. Сидел бы уж тихо, ждал апокалипсиса. Лера-то тут при чем?
Смысла, может, и нет ни в чем, а сексуальные порывы есть, природа-мать, что поделаешь, и Марик хочет Леру. Сейчас, наверное, надеется взять измором. Вдруг Лера хоть от усталости, наконец, ему даст?
А цветочки — от нажористого Т., нормального российского аллигатора, в смысле олигарха. Господин, даром, что из бывших товарищей, умеет пустить пыль в глаза. Он Леру в Москве задаривал подарками. Так забавно, подарил кольцо с бриллиантом, и карат такой душевный, не поскупился дяденька.
Когда Лера приехала, Ева сразу кольцо заметила. Спросила, откуда.
Лера соврала, что сама купила, мол, чешская бижутерия, нравится? Ева ответила, что не нравится. «Слишком вульгарная подделка, сразу видно, что дешевка, камни очень крупные. Сверкают, как бутылочное стекло!»
Эх, Ева-Ева, где тебе в бриллиантах разбираться, если у тебя за всю жизнь было единственное украшение — колечко с маленькой капелькой рубина? Вот прабабушка из графьев знала толк в украшениях, но всех их лишилась в семнадцатом году.
В общем, на хорошее колечко Лера в этот раз в Москву съездила. Т. еще приглашает, к колечку надо бы и серьги подобрать, да и колье не помешает.
А цветочками Т., получается, напоминает о себе.
Кстати, надо бы позвонить, поблагодарить. Или не надо? Ну ладно, в конце концов, хотя бы просто из вежливости.
Пока Ева заваривала чай, Лера набрала номер Т.
— Привет, детка! С наступающим! Давай говори быстрее, чего хотела. Я тут в аэропорту.
— Уезжаешь?
— Наоборот, только что прилетел.
Лера представила Т.: страшно деловой, очень занятый мужчина среднего роста, с брюшком, лысоватый (волосы нарастить, что ли, не может?); одень его попроще и поставь в другие жизненные условия — внимания не обратите.
Обычный такой мужчина, но ох, с понтами! Правда, для понтов есть основания — нолик с большой жирной палочкой. Все, что нажито непосильным трудом.
Главное, держится уверенно (уверенности придают денежные потоки, могучие и необратимые, как реки, а также хранители тела Т., прошедшие тщательный отбор). Женщинам нравятся уверенные в себе мужчины. Лера вот думает, принять интересное коммерческое предложение Т. или нет. Но ведь думает, тратит на обдумывание время и душевные силы, а не будь в Т. этой уверенности, стала бы она думать? Лысоватый, с брюшком дядька… То-то и оно!
— За цветочки спасибо!
— Да перестань. Захотелось сделать приятное девушке Лере. Кстати, странная девушка Лера, ты девственность еще не утратила?
«Вот циничный подонок», — усмехнулась про себя Лера.
— При мне пока.
— Молодец, блюди себя! Девственность — неразменная монета, даже в наше время производит впечатление. Ха! В наше — особенно! Цены тебе нет, — заржал Т. — В Москву-то не собираешься?
— Не было в планах.
— Так поменяй планы. Считай, я тебя приглашаю на Новый год. Организуем программу и подарки от Деда Мороза! Не без приятности проведем время.
Лера задумалась. А что, если… В принципе, чем не решение всех проблем?
Т. ее сомнения понял, но давить не стал. Просто сказал, что если она согласится, вопрос с перемещением ее тела из Петербурга в Москву он решит. «Доставят в лучшем виде!»
Лера ответила, что подумает, и если что — непременно воспользуется приглашением.
— Думай! Только недолго, а то желающих много! — честно признался Т.
На том и простились.
Ехать, не ехать… Не монетку же бросать? А обычный принцип «действия из противоречия», с помощью которого Лера решает сложные вопросы, здесь не работает. Спрашивается, чему противоречить? Разве что системе воспитания, с помощью которой мать с бабушкой обрабатывали Леру и отягощали всякими морально-нравственными установками: мол, чувства должны быть бескорыстны, за деньги отдаются только падшие женщины, и все такое…
Если так — то ехать. Потому что вариант, прямо скажем, неплохой, дороже уже не продаться. Купец подходящий! Да и так вроде не противный. Если настроиться, то можно даже, как говорит Т., «не без приятности провести время».
Или, напротив, войти в противоречие с разумом, который утверждает, что продажа девственности аллигатору Т. есть выгодное вложение капитала, и поступить непрактично?
Ну ладно, у нее есть еще пара часов. Если что, Т. быстро подсуетится, и на Новый год она успеет.
И кстати, надо бы разобраться с еще одним вопросом. Батюшка же приезжает, с какого-то перепугу вдруг решил посетить родные края. С этим-то что делать? Вроде надо встретиться, отдать дочерний долг, да и ему не мешает напомнить об отцовском… Как быть? Позвонить самой или ждать, когда позвонит он? Может, самой, невыносимо видеть, как бедная Ева ждет его звонка. Смотрит на телефон с собачьей тоской и ждет, вдруг Дымов поздравит их с Новым годом по старой памяти.
Позвонить самой… Сегодня? Поздравить с Новым годом? А будет ли он рад? Может, вообще с какой-нибудь телкой приехал и ему не до них с матерью. Как снег на голову — досадное напоминание из прошлого, Лерин звонок: «Папочка, это я, твоя Лера! Как кто такая, твоя дочка, вспомнил?»
«Ладно, позвоню, хватит рассуждать. В конце концов, ему надо было думать раньше. Когда в постель ложился. Думать о том, что от этого иногда бывают дети. И они потом вырастают. И, представьте, чего-то ждут от своих родителей и даже имеют на это какие-то права…
Позвоню. Хотя бы из духа противоречия! Тоже пусть не расслабляется, а то хорошо устроился, папаша!»
Действовать из духа противоречия Лера начала еще в детстве. Она быстро просекла, что к чему, и стала поступать «наоборот», назло окружающим, благодаря чему выглядела, вероятно, маленькой разбойницей. «Наоборот». «Не дождетесь». «Отцепитесь от меня». «Не вздумайте возлагать какие-то надежды!»
Будем делать так.
Папашка — известный музыкант, в его дочери ищут гены одаренности, хотят вылепить из нее подделку под отца. А вот нате: Лера еще в пять лет поняла, как надо сфальшивить и накосячить, чтобы от нее отвязались раз и навсегда, печально констатировав: «У бедняжки совсем нет слуха. На детях гениев природа отдыхает».
Отлично, Лера была довольна — теперь она могла отдыхать вместе с природой.
Она и к спорту не обнаружила никаких талантов. Врала, что тошнит и колет в боку, чтобы ее наконец оставили в покое. Но Ева на покой не соглашалась довольно долго, отчаянно пыталась переломить дочь, твердила ей о самоорганизации и воле. В каком-то смысле это была битва титанов.
Ева отдала Леру в балет и даже в приступах отчаяния обещала определить ее в суворовское училище: «Там тебе мозги вправят и сделают из тебя человека!»
Но в суворовское девочек не брали. Впрочем, и в балете Лера продержалась только два года, так что Ева проиграла битву.
Лера росла сама по себе, с удовольствием противореча всему и всем. Папа — музыкант, мечта эстетов, Рахманинов и Скрябин?! Ха! А она будет слушать тяжелый рок. Ударим тяжелым металлом по матушкиным ушам! Мать носится с ее волосами («Боже, какое кучерявое чудо!») — обкорнаемся под пацана, а будете возмущаться — вообще под ноль. Бабуля твердит о хороших манерах — Лера будет курить и неприлично выражаться.
Во всем и всегда «от противного». Дошло до того, что Ева однажды сказала ей: «Какая ты у меня противоречивая, Лера!»
К черту тупую рефлексию, сейчас позвоним и поймем, стоило — не стоило.
Она набрала номер отца.
Нет, конечно, все было не так плохо, как то, к чему она себя готовила.
Отец, разумеется, сразу узнал ее и даже постарался изобразить радость. Сам предложил встретиться. Однако на вопрос дочери: «Сегодня?» — начал мямлить, что, мол, сегодня вряд ли получится, он устал с дороги, перелет был трудным, и еще тысяча причин.
«Давай созвонимся завтра и обо всем договоримся! Передавай привет Еве».
От разговора у Леры остались неприятный осадок и твердая убежденность в том, что отец чем-то сильно занят и ему не до нее.
Дух противоречия потребовал мести.
* * *
Марик снова позвонил. Начал шантажировать. Мол, если она не согласится встречать Новый год в его обществе, лично для него год не наступит. Вот так. Выбирай, пожалуйста. Хочешь взять на душу страшный грех? Свобода выбора!
Спокойно, не на ту напал! Лера спокойно, даже лениво выдала: «Ты идиот и никогда меня не любил. Ты вообще не знаешь, что такое любовь, потому что элементарно не можешь, не способен выйти за рамки своего чертова „я“. Хочешь травиться? Пожалуйста! Кстати, говорят, алкоголь неплохо сочетается со снотворными. Можешь рассмотреть и другие варианты: прыжок с крыши или смерть через повешение. И не надо давить мне на уши и стараться произвести впечатление, — я все равно буду встречать Новый год без тебя. Веселиться и пить шампанское».
Отбой. Может, хоть на этот раз с концами? Наверняка?
Хорошо, что Ева не слышала, запричитала бы: «Какая ты, Лера, жестокая!» Вот в чем разница между ней и Евой. Ева, конечно, все бы бросила, сорвалась и побежала. Утешать. Наплевав на собственные желания и планы. А Лера — нет. Леру на понт не возьмешь. Она в эти игры не играет. В их семье за жалость отвечает Ева.
Возле матери всегда кто-то крутится. Какие-то бесполезные подруги, часами занимающие телефон и вываливающие на Еву свои жалкие проблемы. Мать постоянно подтирает этим клушам носы и бесконечно одалживает кому-то деньги (тоже мне, миллионерша! Несчастный искусствовед с дырой в кармане).
Лера как-то спросила у матери: «Тебе это точно нужно?»
Ответ ее поразил. «Человек не должен быть один!»
Больше вопросов Лера не задавала.
Довольно часто Евин гуманизм приводил к тому, что в доме (как правило, на кухне) заводилась какая-нибудь очередная тетка. Обычно тетка сливалась с кухонным интерьером, прижимала грузным задом табурет и жаловалась. На жизнь, которая заела, коллег по работе, мужа-придурка и неблагодарных детей. Бу-бу-бу, неустанно и с чувством. Ева слушала ее с печальным и просветленным лицом, изредка вставляя что-нибудь душеспасительное.
Лера заходила на кухню как ни в чем не бывало, угрюмо кивала на теткино приветствие, наливала свой чай-кофе и уходила, плотнее притворяя дверь. Это ваши проблемы.
Однажды Ева печально констатировала:
— В тебе очень много желчи. Откуда, не понимаю. Ни мне, ни бабушке, ни Вадиму это не свойственно.
— Вот именно. Ошибка мироздания, — развела руками Лера. — На вас с бабкой ни злости, ни гордости почему-то вообще не досталось. Желчи скопилось избыточное количество, и, чтобы исправить ошибку, ну хоть как-то, все влили мне. Ничего не поделаешь — халтура творца.
И Лера рассмеялась смехом печального отверженного демона, приводя Еву в ужас.
— А может, был кто-нибудь такой в роду, прабабка там или прадед, и я из-за него все время во что-то вляпываюсь! Вы думаете, Лера плохая, а это предок во мне проявляется.
Ева лишь покачала головой и заметила, что причина Лериной ипохондрии не в генах, с генами — полный порядок, а в том, что Лера страдает от недостатка общения, а решение проблемы в том, что ей надо бы «с кем-то дружить».
— Чего? — фыркнула Лера. — Дружить? Избави меня бог от такой сомнительной радости!
— Бедная моя девочка, ты так одинока, — пожалела дочь Ева и расплакалась.
Что правда, то правда, подруг у Леры нет. Впрочем, так было не всегда.
В детстве Лера стремилась к общению и была, что называется, ориентирована на человека. И что же такое должно было произойти, чтобы заставить девочку изменить эту естественную ориентацию?
Ведро. Дубль первый.
Однажды Еву посетила не самая удачная идея — отдать пятилетнюю Леру в детский сад. «Надо же ее, наконец, социализировать!»
И отдали. Прямо из «бабского царства», из вселенной любви. Лера хорошо помнит первое утро вхождения в социум: прощальный поцелуй Евы в раздевалке, слезы, ласковые ободряющие слова, шкафчики с коряво нарисованными зверушками, безразличие детей, которых собирали на прогулку…
На улице Лера решила сама подойти к играющим в песочнице девочкам.
«Здравствуйте, девочки!»
Девочки отвлеклись от игры, взглянули на Леру, а потом одна из них в красной шапке ударила Леру по голове ведром. Под ободряющий смех остальных детей.
Обычно детские ведерки довольно легкие, из пластмассы, но с этим Лере не повезло, видимо, это был вариант специально для новеньких девочек.
Лера увидела «небо в алмазах», и что-то изменилось в ее сознании после того, как она пришла в себя. Не то чтобы удар вызвал у Леры тектонический сдвиг, но, в общем, опечалил и несколько изменил ее представления. Хотя подумаешь, мало ли кому дают тяжелым ведром по голове ни с того ни с сего — мизантропами ведь становятся далеко не все. Тоже мне, тонко организованная натура!
Лера долго рыдала в углу, а потом ей захотелось переломать обидчице ноги. Но поскольку исполнить желание не было возможности, она пообещала сделать это, если ее не заберут из детского сада. Социализироваться Лере отчаянно не хотелось.
Забрали. До школы девочка сидела дома и получала исключительно правильное воспитание. Бабушка мешала этические категории с христианскими и кормила ими внучку.
Потом Лера пошла в школу. Тоже, конечно, не обошлось без потрясений. Но поскольку потрясения особенной оригинальностью не отличались, их можно вынести за скобки.
Ведро. Дубль второй.
Классе в третьем завелась у Леры подружка. Лера и Света всегда были вместе. За одной партой — вместе, домой — вместе, в кино — вместе, даже влюбиться в первый раз умудрились вместе. Делились переживаниями, мастерили всякие девчачьи секретики: стеклышки, фантики. Потом секреты пошли посерьезнее, но тоже общие.
Обнимались девочки, спали в одной постели, задыхаясь от нежности, а потом раз — и выросли, превратились в девушек. Лера — в красивую.
В десятом классе у Леры закрутился роман с одноклассником. Мальчик ухаживал, ждал у парадного, дарил цветы — все как полагается. Лера благосклонно принимала ухаживания. Ева следила за развитием событий с одобрением.
Подружка Света вздыхала: «Счастливая ты, Лерка!»
А потом вдруг все закончилось. И цветы, и ухаживания, и дружба со Светой. И вроде ничто не предвещало. Но случилась вечеринка одноклассников, с которой Лера ушла чуть раньше, а Света осталась с Лериным ухажером. А на следующий день Света сказала: мол, извини, подруга, но мы с твоим молодым человеком вчера «эээ… провели время».
И сказала, главное, без сожаления в голосе, гаденько так, торжествующе.
«Але, гараж, в чем дело?» — обратилась Лера к неверному.
Смутился голубь, молчит.
— Было?
— Было.
Лера до выяснения отношений опускаться не хотела, но все же сочла возможным задать один вопрос: почему?
Ответ поразил Леру цинизмом и хорошей такой, мужской честностью.
— С тобой надо было канителиться, ухаживать, то-се, а Светка сразу дала.
— А тебе надо было сразу?
— Этого всем надо, — улыбнулся настоящий мужчина.
Ну ладно, дала и дала, личное дело каждой женщины, но дальнейшее поведение Светы совсем уже не вязалось с представлениями об этике, скажем, Лериной бабушки-графинюшки. Черт его знает, что Свету на него спровоцировало. Может, зависть, а может, обида на подругу. Лера-то после разговора с неверным холодно и отстраненно, не без брезгливости, сообщила ей о разрыве.
Широкая душа Светы недоумевала.
— Как же так? Семь лет вместе! И вдруг вот так, из-за какого-то парня!
— Не из-за парня, — заметила Лера, но вдаваться в объяснения не стала.
Скорее всего, Света не смогла простить высокомерия, и горячая любовь превратилась в не менее горячую ненависть.
Ненависть вызвала целый ряд разрушительных действий по отношению к бывшей подруге. Детали Лера так никогда и не узнала, но Свете каким-то образом удалось настроить против Леры всех одноклассников. И в один не очень солнечный день на аутодафе под названием «классный час» наиболее активные девочки (наверняка среди них была девочка в красной шапке из песочницы Лериного детства) торжественно приговорили Леру к бойкоту.
— А тебе, Дымова, бойкот!
Заявление прозвучало довольно неожиданно, как-то врасплох, у Леры все поплыло перед глазами, как от удара ведром.
Видимо, все-таки не удалось «социализироваться»…
Тем не менее она встала и спокойно (слез не дождетесь) сказала:
— А я объявляю бойкот всем вам!
И ушла, изо всех сил стараясь держать гордо выпрямленную спину.
Дома, увидев зареванное лицо дочери, Ева испугалась.
— Что случилось?
Лера долго, целых две минуты размышляла (сказать, не сказать), потом выдохнула и попросила:
— Мать, купи мне боксерскую грушу. Говорят, отлично стрессы снимает!
На следующий день Ева купила дочери грушу. Стрессы, действительно, снимает замечательно.
Ведро. Дубль третий. «Вечное возвращение» по Ницше.
Уже в театральной академии Лера сблизилась с одной сокурсницей. Собственно, та первая пошла на контакт, и Лера откликнулась. Полечка — веселая, бездна обаяния.
И пусть между девочками уже не было той нежности, как у Леры со Светой, но, тем не менее, они дружили. И может, благополучно дружили бы и дальше, но надо же было такому случиться — главную роль в курсовом спектакле отдали Лере. А роль была такая — прямо мечта студентки.
Полечка тоже хотела эту роль и полагала (вполне возможно, не без оснований), что сможет сыграть ее не хуже Леры.
В общем, давно известно, что нельзя подвергать друзей испытаниям.
Видимо, для Полечки испытание было слишком серьезным, тем более Лера, сама дура, дала ей такой повод, можно сказать, толкнула подругу на предательство. И главная роль в спектакле, и папа — известный музыкант против Полечкиного рядового инженера, и слишком большие, до неприличия, глаза с избыточно длинными ресницами и, что уж совсем не по-товарищески (порядочные люди так не поступают), грудь большего размера, а бедра меньшего…
Чего вы от Полечки хотели?
История развивалась следующим образом.
За Лерой давно водилась привычка к резким суждениям и крепким формулировкам. Как-то, после семинара, на котором руководитель курса, заслуженная и уважаемая институтская гранд-дама, устроила «разбор полетов» режиссеру-новатору, Лера возьми да скажи Полечке: «Эта Соболевская — совершенная бездарность! Просто старая сука, ни черта не понимающая в искусстве! И вообще мышей уже совсем не ловит!»
Лера, сама того не зная, бросила камень, и пошли такие круги по воде …
На следующий день Соболевская при всем курсе устроила Лере разнос. Мол, как ты смеешь, фря зеленая, про меня всякое по институтским коридорам нести? Да я тебя отчислю на раз-два-три!
Лера взглянула на Полечку: ой, зарделась девочка, в самом деле, она же не ожидала, что Соболевскую после их разговора понесет и та при всем честном народе начнет сводить с Лерой счеты. К такому повороту Полечка, похоже, не была готова.
Но Лера не стала входить в Полечкино положение, встала и сказала при всех, обращаясь к подруге:
— У тебя, безусловно, есть перспектива когда-нибудь превратиться в такую же старую суку, как Соболевская!
И вышла из аудитории, как когда-то в школе.
После этого Соболевская действительно задалась целью отчислить Леру из академии.
На раз-два-три, как она обещала, не получилось, и тогда появилось письмо на имя ректора, в котором говорилось, какая Лера распоследняя шлюха и вообще плохая девочка, как разлагающее влияет она на весь курс. И прочее, вполне в стиле совковых доносов. Все это безобразие подписали пять человек с Лериного курса. Первой в списке значилась фамилия Полечки.
Уже был готов приказ об отчислении, когда Ева предложила обратиться за помощью к Дымову. «Все-таки не последний человек в искусстве, пусть позвонит кому надо и шороху там наведет!»
Лера наотрез отказалась: «Да ну, не хочу его об этом просить. Я понимаю, денег попросить не стыдно, а это… Не хочу!»
В общем, в итоге Ева позвонила Вадиму сама.
— А в чем соль? Чего она такого натворила?
— Да ничего особенного. Просто назвала старую суку сукой.
— Ну я понял, — вздохнул Дымов, — постараюсь что-нибудь сделать. Если получится.
— Спасибо, Вадим!
«Ну вот, — гордо заявила Ева, — отец сказал, что поможет! Значит, все будет хорошо!»
Лера усмехнулась. Ей почему-то казалось, что хорошо теперь уже никогда не будет. Во всяком случае, она вдруг перестала заниматься йогой (а она, как все продвинутые барышни, подсела на йогу) и решила брать уроки бокса. На полном серьезе. Просто молотить боксерскую грушу было уже недостаточно.
— С ума сошла, — охнула Ева, узнав о решении дочери. — Нос сломают или еще чего… И накроется твоя актерская карьера!
Лера лишь махнула рукой: ну сломают, и хрен с ним. Сделаю пластику, какие проблемы. Лишь бы в душу не гадили.
— Ты из-за Полины так переживаешь? — осторожно спросила Ева.
Лера ответила с горечью:
— А как ты думаешь? Не могу сказать, что я была готова с этим столкнуться. Блин, ну ведь не тридцатые годы! Ну может, при иных обстоятельствах, если бы она предала, я бы постаралась понять: пытали, заставили подписать… Но тут-то! Но сейчас! Без всякой угрозы для жизни! Что же за человек гнилой!
Ева обняла дочь и, задыхаясь (самой было больно, прямо на разрыв), сказала:
— Люди слабые! И с этим ничего не поделаешь!
— Ага, слабые! В том-то и дело! Знаешь, до чего ее слабость может довести? Подпишет все что угодно! Любой донос. Будь сейчас тридцать седьмой год, меня бы вообще живьем съели! Вместе с кроссовками! И я сама, и мамашка моя, и даже папа Дымов давно бы уже на Колыме были, в районе вечной мерзлоты!
Но на дворе стоял не тридцать седьмой, а раздолбайские нулевые, в чести был принцип «звонка другу». Кроме того, Дымов действительно занимал в искусстве «не последнее место» — и Леру в академии восстановили.
Хотя ту самую роль, из-за которой, как поняла Лера, и разыгрался весь сыр-бор, играла теперь Полечка (протекция Соболевской сделала свое дело).
Лера брала уроки бокса. Надо уметь держать удар. Конечно, от всех ведер добрых девочек это не спасет, но по-любому пригодится.
А подружек ей теперь не надо вовсе.
В детстве все эти сволочи носили красные шапки.
…Телефон постоянно звонил. Звонили многочисленные подруги Евы поздравить с Новым годом.
Ева устало улыбалась и вымученно выдавала в трубку очередное шаблонное поздравление. И много-много счастья!
Услышав от матери сто пятьдесят восьмой привет от какой-то там тети Клани («Ну ты помнишь ее, детка?»), Лера хмыкнула. Просто невероятно! И ведь довольны друг другом!
Общаются люди.
