На участке росли березы и сосны. Во дворе, прямо перед домом стояла огромная ель. Петр пояснил, что они каждый Новый год украшают ее игрушками.

«А Новый год мы всегда отмечаем на даче. Это традиция. Такая же, как оливье и шампанское!»

Большой двухэтажный дом оказался красивым и уютным. Петр разжег огонь в камине, сварил глинтвейн, принес сыр, фрукты, конфеты. Броня смеялась и налегала на еду. Кстати, даже Петр удивился ее аппетиту: «Ну ты даешь, как будто тебя двадцать лет не кормили, давай отъедайся!»

Броня хотела сказать Петру, что благодаря ему к ней теперь возвращаются утраченные радости и привычки, но постеснялась. Хотя это была правда — Петя словно включил внутри нее какую-то энергетическую лампочку, отчего стало светло и тепло. А раньше она будто спала, долго-долго, и только теперь поняла, что, оказывается, может быть иначе.

За окном шел снег, а они сидели в гостиной и смотрели фильм о чужой прекрасной любви. Вино пахло имбирем и корицей, оно согревало и веселило. Броне было так хорошо, что она и не заметила, что фильм кончился. Петр положил голову ей на колени, она взъерошила ему волосы. Он поцеловал ей руку, но не коротко, как в машине, когда вручал духи, а несколько раз, поднимаясь губами от запястья к локтю, касаясь всех тайных, чувственных зон, отчего она сразу зарделась, запылала, ей стало нестерпимо жарко и захотелось и смеяться, и плакать.

И он был — Адам, и она была — Ева… И была ночь сорванных райских плодов… И была страсть и нежность, радость и боль… И была расплата.

К утру Петр уснул, а Броня так и не сомкнула глаз. Лежала с ним рядом и плакала. То ли она протрезвела, то ли вдруг включилось чувство вины перед Стефанией, то ли просто стало понятно, что все произошло неправильно, не так, как должно быть… Хотя как должно — она не очень-то и знала, у нее вообще физическая близость с мужчиной случилась впервые, что, кстати, удивило и даже смутило Петра, когда он это понял. Броня лежала на кровати, скрючившись от неловкости и стыда, боясь пошевельнуться.

В конце концов она решила уйти, нет, убежать, пока он спит. Ей хотелось исчезнуть, раствориться в воздухе до того, как Петр проснется. Она понимала, что не сможет посмотреть ему в глаза. Она боялась прочесть в них сожаление и раскаяние в том, что случилось этой ночью. Она быстро оделась и осторожно, на цыпочках, выскользнула из дома.

Броня бежала куда глаза глядят, не разбирая дороги, и довольно быстро с этой самой дороги сбилась и оказалась в густом, заснеженном, похожем на сказочный, берендеевском лесу. Она брела по лесу, а он становился все гуще… Между тем крепчал мороз, руки-ноги сводило от холода. Броня почувствовала, что растеряла все тепло прошлой ночи. Она развернулась и пошла в обратную сторону, желая найти дорогу, однако не тут-то было — никакой тропинки даже, только ели да сосны. И сугробы.

«Какой бездарный финал, — заревела Броня, — окоченеть где-то в Подмосковье за два дня до Нового года!»

Она сползла в сугроб и разрыдалась. Как ни странно, но страшно ей не было… Было только жаль Петю и по-прежнему совестно перед Стефанией. А еще в это морозное утро в лесу она вдруг поняла одну вещь. Поняла как-то стремительно и беспощадно — словно холод обострил все чувства и сделал очевидными тайные мысли: она любит Петю. Да, сейчас она поняла, что в ее отношении к Павлу было много детства, тоски по идеалу, а собственно любовь она узнала сейчас. С Петей. Вот с этим открытием она и помрет.

На следующий день Фаня проснулась совершенно здоровой. Благодаря стараниям Лаврова от простуды не осталось и следа. Она вполне сносно выглядела, вот только синяки под глазами портили картину, и Фаня замазала их тональным кремом. Что удивительно — ей захотелось принарядиться.

Собираясь в Петербург, она взяла с собой единственное приличное платье на случай, если нужно будет «выйти в люди», и вот представьте — стало нужно! Причем не в театр и не на светский прием, а… на коммунальную кухню!

Фаня вышла туда в черном декольтированном платье и туфлях на высоченных шпильках. Сосед, доморощенный философ, увидев ее, крякнул и от восхищения изрек что-то нецензурное. А тот, кому, собственно, посвящался этот торжественный выход, хмуро оглядел Фаню и спросил:

— А чего ты так расфуфырилась? И шастаешь больная?

Стефания жизнерадостно хихикнула:

— А я не больная! Ты меня вылечил!

Лавров хмыкнул и продолжил чистить картошку.

Фаня покрутилась перед ним и так и этак, но он не очень-то обращал на нее внимание, сосредоточившись на картошке, и даже — вот наглость! — вручил ей нож, попросив помочь.

— Я? — возмутилась Фаня. — Да ты что?!

Лавров невозмутимо пожал плечами:

— А что здесь такого? Женщина ты или где?

Фаня, вздохнув, согласилась с тем, что она женщина, и покорилась воле тирана.

«С ума сойти, — подумала Фаня, — сто лет не готовила, и вот, пожалуйста, сижу на коммунальной кухне и чищу картошку. В вечернем, между прочим, платье!»

Лавров, увидев, что она справляется и без обеда его не оставит, отложил нож, взял в руки гитару и начал что-то наигрывать.

— Кстати, хотела спросить — а почему машинист в метро? — поинтересовалась Фаня.

Он усмехнулся:

— А почему бы и нет?

— Ну, какая связь с музыкой?

— А мне как раз и хотелось, чтобы никакой связи с музыкой, то есть, прошлым. Метрополитен — великая вещь. Там все понятно. Обозначено. По схеме. Из точки А в точку Б.

— Но это, наверное, скучно? Когда годами из А в Б и так по кругу?

Лавров ответил не сразу, сначала наиграл нарочито веселый мотивчик и только потом сказал:

— Видишь ли, мне веселья буйной юности хватило на всю жизнь. Один мой приятель так веселился, что спился в хлам, другой умер от передозировки, отчаянно веселясь, а я вот по кругу… Может, не самый плохой вариант?

— Может быть, — сказала Фаня и поставила кастрюлю на плиту.

Пообедав вареной картошкой, к которой добрые Варины бабки подарили банку отменно хрустевших соленых огурцов, Лавров с Фаней отправились гулять.

Они бродили по городу, болтали о ерунде и о самых серьезных вещах.

Например, она рассказала ему о своих привычных схемах, своем беге по кругу — только не из А в Б, а из одного глянцевого номера в другой.

Причем говорить Фаня старалась бодро, с иронией, намеренно отказавшись от излишних трагических интонаций. Но, видимо, трагизм все же чувствовался, потому что Лавров спросил, нравится ли ей то, чем она занимается.

Фаня серьезно ответила, что до недавнего времени не мыслила такими категориями и в принципе не рефлексировала, занималась журналистикой, возможно даже, делала это неплохо, и вдруг конь на полном скаку остановился, будто споткнулся. Всё, приехали. Случилось неприятное — она стала задумываться о всяких смыслах и поняла, что, если мерить по большому счету, она разменивается на пустяки. Все эти многочисленные, пустяковые заметки сжирают ее время и силы, а ведь она могла бы написать что-нибудь стоящее. Какой-нибудь роман, к примеру.

Да. Все было именно так. На Троицком мосту, глядя на город, засыпаемый снегом, она легко, словно бы какой-то пустяк, вдруг впервые произнесла вслух то, что боялась проговорить внутри себя.

Лавров важности момента не понял и сказал, улыбнувшись:

— Так напиши, в чем же дело?

— Ну-у, — протянула Фаня, решив отшутиться, — а денежки кто будет зарабатывать?

— Я! А ты будешь писать свой роман, иногда чистить картошку и варить мне суп. В перерывах между романами.

Странное дело — обычно такая находчивая, бойкая Фаня, не тушевавшаяся ни на одном светском приеме и не знавшая смущения даже в особенно звездных интервью, на сей раз растерялась самым глупым девичьим образом — застыла с раскрытым ртом, так что туда едва не залетал снежок, и уставилась на Лаврова — он шутит или как?

А у него ж поди догадайся — серьезно сказал или так болтанул, ради красного словца, и знай посмеивается.

Он взял ее под руку и предложил прогуляться до клуба, «где играют приличную музыку».

Броня уже начала засыпать от холода и покорилась судьбе, как вдруг услышала рядом шорох. Открыв глаза, она увидела над собой собачью морду. Большой пес обнюхал ее и лизнул. Собаку окликнул мужчина, проходивший в нескольких метрах от сугроба, где Броня намеревалась найти вечный приют. Уверовав в спасение, Броня встала и на закоченевших ногах поковыляла за живыми существами, по всей видимости, знающими тайные тропы.

Шоссе оказалось совсем недалеко. Только полная топографическая идиотка могла здесь заблудиться. Броня вышла на дорогу и стала голосовать.

Кто-нибудь, спасите-помогите! Люди, эй… Видите, девушка-сосулька совсем пропадает…

Остановился большой фургон. Пожилой водитель махнул ей — залезай!

Она не очень помнила, как доехала до города. Как отогревалась под теплым душем. Как лежала потом на диване и ревела (оказалось, что слез у нее много больше, чем снега в том берендеевском лесу, где она чуть не превратилась в ледышку). Она целовала татуировку «П» на руке. Теперь она знала, что это имя Петр, а не Павел.

А через несколько часов в дверь позвонили. Броня с ужасом подумала, что это может быть Петр, сжалась и решила не открывать. Но Петя ворвался в квартиру, отперев дверь своим ключом.

Он тряс ее за плечи, орал на нее — какого черта она уехала, не предупредив его, как можно быть такой безответственной, чуть до инфаркта его не довела! Обнимал ее, повторяя, что очень за нее испугался.

«Я проснулся, а тебя нет рядом… Я сел в машину, гнал, как сумасшедший… Так боялся, что с тобой что-нибудь случится…»

Она молчала, избегая смотреть ему в глаза.

— Ты извини меня за эту ночь… — Петр сбился и неловко закончил фразу: — Черт знает, как это вышло!

Броня пожала плечами:

— Да все нормально. Не переживай!

— Ничего нормального в этом нет! — неожиданно разозлился Петр. — Не так все должно быть. Не так, понимаешь?

— Понимаю, — тихо сказала Броня и заплакала.

Петр растерялся. Он прижал ее к себе и утешал, как маленькую, повторяя бессвязные, нежные слова. Гладил по голове. А потом прошептал:

— Не убегай больше, ладно?!

Броня уткнулась ему в шею и сказала, что больше не убежит.

Они пили текилу и слушали музыку. Оказалось, что в этом клубе играет парень из бывшей группы Лаврова. Иногда гитарист Саша подсаживался к ним за столик, а потом опять уходил. В одну из таких пауз Саша предложил Лаврову выйти на сцену и спеть что-нибудь вместе с музыкантами. Фаня тут же принялась упрашивать Никиту. Тот наотрез отказался. Фаня взвыла с удвоенной энергией и пообещала ему златые горы, если он споет. Тогда Лавров спросил, готова ли она в качестве вознаграждения поцеловать его прилюдно?! Фаня растерялась, притворно возмутилась, но кивнула — ладно, будет тебе награда от принцессы.

Лавров поспешил на сцену, где исполнил две песни. Совпало, или Никита угадал, но это были Фанины любимые. Она смотрела на него из зала влюбленными глазами. Как тогда осенью. И та прошлая осень стала ее настоящим.

Лаврова многие узнали, его долго не отпускали. Фаня хлопала и орала «браво» так яростно, что чуть не сбила ладони и не охрипла. Когда он вернулся за столик, она потянулась к нему губами. Они застыли в поцелуе так надолго, что за это время музыканты успели исполнить еще одну песню. Кстати, Фаня не сразу заметила, что они с Никитой в центре внимания, их смелости аплодируют и кричат «горько», а когда все-таки заметила, смутилась и покраснела. Еще через песню она осмелилась на вопрос, задать который, памятуя прошлое, она боялась еще больше, чем поцелуев с Лавровым.

— Ник, — очень осторожно, словно боясь подорваться на мине, заговорила Фаня, — а ты не думал начать все сначала? Собрать ребят, записать диск, снова выступать?

Он хмыкнул:

— Вряд ли это возможно… Ибо нельзя в одну реку дважды…

— Да это была бы уже совсем другая река! Как ты не понимаешь! — всплеснула руками Фаня. — Потому что ты другой и песни будут другие! Ты просто должен дать себе шанс!

Она заикнулась о своих знакомых продюсерах, которые могли бы помочь ему с продвижением.

— Ой, нет, спасибо! — испугался Никита. — Если я и решу вернуться в эту реку, то обойдусь без чьей-либо помощи! Хотя мне чертовски приятно, что ты обо мне заботишься! Давай, что ли, еще поцелуемся? Повторим на «бис»?

Поцеловались. Саша объявил со сцены, что следующую песню музыканты играют для своего приятеля Никиты Лаврова и его невесты.

— Меня записали в твои невесты? — изумилась Фаня.

— Я так тебя представил! — невозмутимо ответил Никита.

Уйдя из клуба, они долго бродили по городу и оказались на Дворцовой площади. Рядом с Александрийским ангелом, под соло саксофона уличного музыканта, в снежный декабрьский вечер, за два дня до Нового года, они танцевали танго.

А потом Лавров потащил ее на крышу, уверяя, что оттуда открывается потрясающий вид на город. Вид, наверное, и правда был ничего, хотя в эту ночь разыгралась такая метель, что в снежном буране терялись дворцы, дома, мосты, реки, и кроме лица Лаврова, Стефания ничего не видела. Они сидели на крыше, держась за руки, чтобы не потеряться в метели, и не было для Фани ничего важнее вот этого на крыше сидения.

Разговаривали — им о многом надо было рассказать друг другу. Временами молчали — потому что им было хорошо молчать и просто смотреть на снег. И опять разговаривали.

— Кстати, я хотела сказать тебе…

Она поколебалась, прежде чем произнести эту фразу, но рассудила, что лучше сразу и честно обо всем рассказать:

— У меня есть сын!

— Здорово! — кивнул Лавров. — Сколько ему?

— Пять лет. Зовут Вася.

— А он сейчас где?

— Он живет с моей мамой. В Вологде. Собственно, с самого рождения.

— А разве это правильно? — удивился Лавров.

— Наверное, нет, но у меня нет другого выхода.

Лавров усмехнулся:

— Выход всегда есть, даже два, если вас съели.

Фаня вздохнула:

— Так складываются обстоятельства… У меня работа, разъезды… Я не смогла бы уделять ему столько времени, сколько нужно.

— Забей на такую работу. Главное — парень! Потом будешь жалеть. Представь, что позже, когда ты поймешь, что хочешь, чтобы он был рядом, а ты поймешь рано или поздно, ты обнаружишь рядом с собой чужого взрослого человека, совсем не такого, каким ты его представляешь и каким бы хотела его видеть.

Фаня пытливо посмотрела на него — он говорил так, словно знал о чем. Убежденно и с болью.

Никита словно услышал ее мысли и подтвердил:

— Да. У меня так было. С дочерью. Я всегда был занят — стишки, концерты, девушки, друзья, да еще разошелся с ее матерью, а потом вдруг вспомнил однажды — ба, у меня есть дочь! Пришел напомнить о своих отцовских правах, а меня не ждали… Вышла взрослая девушка, которой я на фиг не нужен.

Он помолчал и добавил:

— Я бы тебе посоветовал найти нормального мужика, отца для твоего Васи, забрать пацана и жить долго и счастливо.

— Ха! Где же сейчас найдешь нормального мужика? — рассмеялась Фаня.

— Да вот хоть я, к примеру!

Он вроде улыбался, но было понятно, что вообще он все это серьезно.

— Осторожнее со словами, Ник. А если я тебя призову к ответу, заставлю жениться и жить со мной и Васей долго и счастливо?

— Пожалуйста. Готов.

Она смутилась и решила перевести разговор на другую тему:

— Ты здорово пел в клубе…

Он махнул рукой:

— Да ладно, перестань, не надо меня жалеть.

— Это не жалость! Неужели так трудно поверить в искренность, в то, что кому-то действительно нравится то, что ты делаешь? Благодаря тебе я сегодня вернулась в прошлое, снова стала той юной девочкой, которой все интересно. Знаешь, недавно я поняла, что больше всего мне сейчас не хватает изумления и способности видеть мир таким, каким я его видела раньше. Мне уже мало что интересно, Ник, и это грустно. Руми сказал: «Продай свой ум и купи изумление». Вот я бы с удовольствием прикупила способность видеть мир свежим, изумленным взглядом. Недавно у меня началась депрессия, потому что ничто не радует и не удивляет, в сухом остатке — бесконечная пресыщенность и усталость. Собственно, я приехала сюда, чтобы что-то изменить, попытаться вернуть себя юную — удивленную, искреннюю, радостную. И у меня это получилось благодаря тебе. Когда я слушаю твои песни, я становлюсь той девочкой, понимаешь? Ты возвращаешь мне меня лучшую! Сегодня, когда я смотрела на тебя из зала, у меня было полное ощущение, что я вернулась в те годы, как будто кто-то протер мою жизнь от накипи и пены дней. Понимаешь?

— Думаю, что понимаю. Отчасти мне это знакомо. Мне, например, не хватает драйва юности, бешеной энергии, что была у меня в молодости, а без них невозможно сочинять музыку.

Фаня сжала его руку:

— О чем ты говоришь, Ник! Твоей энергией можно взорвать этот город! К тому же теперь у тебя кроме энергии молодости есть знание, опыт. Теперь ты бы писал другие стихи.

Лавров усмехнулся:

— Мой талант стал выдержанным, как хорошее вино. Жаль, нельзя соединить энергию молодости со знанием и опытом! Старая как мир проблема — нам всегда чего-то не хватает. Гармонии, справедливости, любви, денег, себя прежнего, «счастья для всех даром, и чтобы никто не ушел обиженным». Достатка, чтобы, значит, полный ренессанс, никогда не бывает. Людям свойственно страдать от вечной нехватки чего-либо… И я не исключение.

Фаня расхохоталась:

— Ты прав, Ник. Я тут вспомнила полную трагизма историю из своего детства, как раз подтверждающую эту теорию. Видишь ли, в детстве я очень любила шоколадных ежей. По вкусу они напоминали пирожное «картошка», только сильно увеличенное (до масштабов примерно двух ежей натуральной величины). Стоили они рубль, но купить их можно было почему-то лишь на ярмарке, приуроченной к проводам зимы. К сожалению, зиму провожают раз в году, и следующая возможность отхватить восхитительного жирного ежа с шоколадной мордочкой могла представиться только через год.

Трагедия заключалась в том, что мне давали рубль строго на одного ежа, в то время как мне хотелось пару. Ну очень хотелось, урча от удовольствия, сожрать пару ежей. А у мамы на то была своя точка зрения — почему-то два ежа казались ей излишеством. Наверное, она считала, что шоколадный масляный еж — вредная еда. А два шоколадных масляных для шестилетней девочки — точно перебор. Короче, с очередной ярмарки я возвращалась с единственным ежом, сильно опечаленная отсутствием второго. Печаль усилилась, когда мой одинокий обожаемый еж был съеден. А через несколько дней мне удалось разжиться рублем. И вот я, зажимая купюру в ладонях, стала бродить по всем окрестным магазинам в поисках ежа. Как в песне, «я ходил по всем дорогам и туда и сюда», но ежа нигде не было. Какие-то бестолковые пирожные, глупые эклеры, отвратительные масляные рулеты — пожалуйста, а ежей — фиг. Поняв, что «уже и не будет», с бесполезным рублем я вернулась домой, шокированная очевидной несправедливостью мира. С тех пор мир не перестает меня удивлять… В нем всегда действует закон: рубль есть — ежа нету. Или что-то есть, когда нет рублей. И гармонии нет… Нам и впрямь всегда чего-то не хватает. А если твои мечты сбываются, то в таком корявом виде, что ты еще и возмутишься за перевирание твоих хрустальных желаний.

Лавров засмеялся, но как-то печально, из чего Фаня заключила, что ему знакомы эти проблемы.

Да, все сбывается в искаженном виде — так и есть. Вот она сидит на крыше с кумиром юности, потрепанным жизнью рокером, который в новой реинкарнации оказался машинистом метро, и понимает, что любит его. Если он скажет — так она, пожалуй, и с крыши прыгнет. Но все это как-то неправильно. Вот ежели вдуматься, она хотела любви и потрясений? Еще как. Получила? Получила. И что же? Почему она не спешит расписаться в квитанции «получить счастье»? Да потому что все сбылось не совсем так, как она представляла. А вернее сказать — совсем не так. И ей теперь вообще не понятно, что с этим стихийно обрушившимся на нее счастьем делать.

— Лавров, что делать-то со всем этим? — жалобно спросила Фаня избранника.

Тот помолчал и выдал:

— А я знаю?

Вот и поговорили.

Они молчали, но в этой тишине Фаня проговаривала внутри себя какие-то важные слова. Про то, что она искала его тысячи лет. И тысячи лет шла к нему навстречу. И ничего ей в жизни больше не надо, кроме как быть рядом с этим человеком, по утрам готовить ему завтрак, а вечерами ждать, когда в замке повернется его ключ.

Она проснулась от того, что кто-то нежно дышал ей в лицо. Фаня удивилась и слегка испугалась. Обнаружив на груди серую полосатую кошку номер два, жительницу дивана, она удивилась еще сильнее — что это на кису нашло? Стала такая ласковая — трепетно заглядывает в глаза, доверчиво трется мордочкой.

«Все с тобой понятно, подружка! Приручилась, — вздохнула Фаня, — поверила! Совсем как я!»

Покормив кошек и умывшись, она поспешила к Лаврову — ей не терпелось поскорее его увидеть.

«Хорошо, что у него сегодня выходной — успеем что-то купить к Новому году!» — подумала Фаня, постучав в дверь.

Однако ей не открыли. Она озадачилась — куда это он подевался? Вернувшись через час, снова постучала — Лаврова не было. А его телефона она не знала, вот напасть какая. Когда она пришла в третий раз, ее увидела Варя, проходившая мимо.

— Никита ушел! — доброжелательно сообщила Варя. — Мы с ним как раз на кухне пили чай, когда ему кто-то позвонил, и он убежал.

— Кто позвонил?

— Не знаю. Какая-то девушка.

— Какая девушка? — занервничала Фаня.

Варя пожала плечами и ушла.

Фаня с удивлением выяснила, что она, оказывается, ревнивая — страшное дело. Обида и ревность обвили ее, как ядовитые змеи. Мысли одна хуже другой не давали покоя. Что еще за девушка? Какие вообще у него могут быть девушки, когда она, бывшая дикая кошка, наконец приручилась, привязалась к кому-то! «Придет с девицей — убью обоих!» — решила Фаня. А вдруг к нему вернулась жена?! Мысль про жену была самой безжалостной и сразила Фаню наповал. Конечно, так всегда и бывает, стоит только влюбиться в сто лет назад разведенного мужчину, как про него вдруг вспомнит жена и непременно заявит на него свои права!

Весь день, поджидая Никиту, Фаня металась по комнате, как тигр в клетке. К вечеру появился Лавров. Она бросилась ему навстречу и за пару секунд успела оценить обстановку — на щеке след от помады, к тому же подлец пропах духами!

— Где ты был?!

— Встречался с хорошим человеком, — улыбнулся Никита.

Фаня впала в ярость:

— С женщиной?

— С женщиной!

Подумать только — он еще и ухмыляется! Каков голубчик!

— Она красивая?

— Красивая!

— Ну и сволочь же ты!

Она не могла больше подавлять гнев и от души — на здоровье! — ударила его по лицу.

— Ух ты! — усмехнулся Лавров, потирая щеку. — Тяжелая у тебя рука! Я смотрю — с тобой лучше не связываться!

— Да! — звенящим от отчаяния голосом проорала Фаня. — Со мной лучше не связываться!

— В следующий раз непременно познакомлю тебя с сестрой!

— Какой сестрой? — удивленно переспросила она.

— Сегодня из Москвы приехала моя двоюродная сестра Вера. Я встречался с нею, если это тебя интересует.

— Интересует, — растерянно кивнула Фаня. — А почему ты меня не предупредил, что у тебя встреча?

— Сам не знал. Вера приехала внезапно, позвонила, спросила, есть ли у меня время. А для Веры у меня всегда есть время — я сорвался и побежал.

Фаня пытливо смотрела на него, еще не веря:

— Значит, у тебя есть сестра?

— Ну да… Двоюродная. Она живет в Москве. Замужем за известным режиссером. А почему ты о ней спрашиваешь? — хихикнул Лавров.

Фаня, оскорбленная его хихиканьем и прозорливостью, делано равнодушно пожала плечами:

— Мне, в сущности, все равно!

— Ну да, понимаю! — Лавров уже не сдерживал смеха. Закатился так, что она покраснела. — Нет, мне даже приятно, что ты меня ревнуешь!

— Я тебя ревную? — возмутилась Фаня. — Да иди ты знаешь куда?!

— Куда ж мне идти, я только пришел!

Он схватил ее в охапку и закружил.

Новый год решили встречать дома. Фаня сказала, что не хочет идти в ресторан или клуб, а предпочитает остаться дома за столом.

«И не суть важно — в комнате Брони или у тебя, Ник, главное, чтобы мы были вместе!»

Никита пообещал, что завтра притащит елку и они ее нарядят — у Брони, кажется, есть игрушки. Фаня спросила, любит ли он этот праздник.

Лавров пожал плечами:

— Не знаю. У меня давно новогодние празднества выливаются в лучшем случае в веселую пьянку.

— А в худшем?

— В невеселую. Наутро помятая рожа и недоумение. Пару лет назад закралось подозрение, что все дело в том, что я всегда встречаю Новый год не там. И не с теми.

Фаня грустно кивнула:

— Ага, и у меня такое же подозрение, сильно похожее на правду.

Он подмигнул ей:

— Будем надеяться, что на этот раз нам повезет!

Было уже довольно поздно, когда он сказал, что пойдет спать, и пожелал ей спокойной ночи. Однако, уходя, он задержался на пороге ее комнаты. Смотрел и молчал. Наверное, надеялся, что она его остановит, он будет ночевать у нее и между ними произойдет то, к чему стремятся влюбленные мужчина и женщина.

Но она его не задержала. Напротив, мягко сказала:

— Иди, Ник. Спокойной ночи!

А почему так — она бы и самой себе не смогла объяснить. Может, испугалась, может, еще не была готова к близости, а может, мешало гнетущее чувство вины перед Петей, сыном, мамой…

Оставшись одна, она решила позвонить в Вологду. Поздравила маму с наступающим. После разговора с нею Фаня подумала о том, что Вася бы обрадовался, если бы у него появился отец. Такой, как Лавров. Бравый парень с гитарой. Но тут же осеклась — а вот в этом направлении мы думать не будем. Надо гнать от себя эти опасные мысли.

На мгновение у нее возникла идея позвонить Пете, и она стала набирать его номер, потом подумала — зачем? Что она ему скажет? Она ведь даже не сможет сыграть, что все в порядке, и выключить виноватые интонации. Петя наверняка что-то заподозрит, и ему будет больно.

А вот Броне, пожалуй, стоит позвонить, узнать, как там Москва приняла девушку. Фаня набрала номер ее мобильного, но ей никто не ответил. Интересно, чем сейчас занята Броня? Фаня подумала о девушке с нежностью, чувствуя благодарность, ведь это из-за нее они с Лавровым встретились.

Фаня улыбнулась и пожелала Броне удачи и новогоднего настроения.

Она забралась с ногами на широкий подоконник. Пила чай и смотрела, как Фонтанку засыпает снегом. Послезавтра Новый год… Говорят, что в последние дни уходящего года надо избавляться от старых долгов. А у нее есть такой неоплаченный долг.

«Была не была, позвоню, и будь что будет!» — вздохнула Фаня и набрала номер бывшего коллеги Куприянова, в отношении которого чувствовала вину.

— Сергей Константинович, с наступающим! Это Фаня… Не кладите трубку!

Куприянов усмехнулся:

— Что вам надобно, Стефания?

Фаня виновато засопела, даже слезу смахнула с глаз — хорошо собеседник не видит.

— Покаяться хочу! Прощения у вас попросить за ту статью! Распнуть себя, если вам угодно.

— Не угодно, — насмешливо ответил Куприянов. — Ладно, все нормально. Не бери в голову. Считай, проехали! С Новым годом, Фаня!

После разговора и полученной индульгенции Фане полегчало. Как будто выдернули гвоздь, который очень мешал. И от которого болело.

Засыпая, она улыбнулась — завтра начнем готовиться к Новому году!

И этот Новый год она встретит там и с тем, где и с кем хочет.