Это сон. Всего лишь сон. Я просыпаюсь вся в поту, задыхаясь, во рту привкус пыли. Мне приснился клошар с его странным запахом — смесью пива и жасмина. В руке у него был пакет, и он ожидал меня перед воротами старинного дома. Когда я приблизилась к дому, он вошел в ворота, и я последовала за ним. Лестница была такая же, как в доме Раймона. Я поднялась по ней медленно и осторожно, дошла до зала со множеством дверей, не меньше сотни. Но только одна дверь была открыта. Передо мной был зал с огромным балконом, а на балконе стоял он, клошар. Он слегка вздрогнул, как будто почувствовал мое присутствие, но не повернулся. Я подошла к нему и в молчании остановилась. Страха не было. Рука клошара поднялась и указала на что-то. Перегнувшись через перила балкона, я увидела разноцветный шатер, похожий на цирковой тент.

— Там ты найдешь ответы на свои вопросы.

— Кто ты? — спросила я.

— Никто. Для тебя я никто до тех пор, пока не исполнится предсказание. Иди туда, в этот цирк, Жаклин.

Он протянул руку и ласково погладил меня по лицу. Затем сделал шаг к перилам балкона и прыгнул с него, чтобы затем взмыть в небо…

До сих пор ощущаю тепло на щеке, оно напоминает мне о матери, о ее голосе, взгляде. Вижу себя маленькой девочкой и ее — она нежно гладит меня по щеке. Моя мама. Каждый раз, когда я думаю о ней, меня охватывает глубокая грусть. Я закрываю глаза.

Стук в дверь, подхожу осторожно, слышу шепот:

— Открой, это Даниэль.

Она врывается как вихрь. Не замечает, что я только что проснулась. Она сама явно не ложилась.

— Я думала всю ночь. Слишком много вопросов и мало ответов в нашем случае.

Даниэль хочет ответов, но я не могу их дать. Картина Альдуса Сантея показала нам следы, приметы и маршруты, которые каким-то образом нужно соединить в ясный план моего спасения.

— Начнем с последнего персонажа картины, Моррисона. Ты говоришь, он был знаком с твоей матерью…

— Да, они были знакомы, моя бабушка подтвердила это.

— Может, через него мы сможем докопаться до сути?

— В этом доме я нашла дневник, который, скорее всего, принадлежал ему — на обложке инициалы «J. М.», и потом, ты говоришь, он умер здесь.

— Где ты нашла его?

— В ящике, вместе с другими вещами.

— Покажи.

Передаю блокнот Даниэль. Она с жадностью хватает его, как будто получила в руки орудие преступления. Листает и замирает, пораженная:

— Наездник с филином на плече!

— Что-что?

— Я должна пойти в цирк — в цирк Дзубини.

Цирк. Клошар во сне тоже сказал мне идти туда.

— Я пойду с тобой.

— Нет, нам нельзя вместе. Дочь Дзубини сразу узнает тебя. Я отправлюсь одна и постараюсь понять, есть ли там документы и свидетельства, проливающие свет на то, чем Жером Дзубини занимался здесь, в Париже, тридцать лет назад.

Каюсь, я не в состоянии подчиняться, когда мне запрещают делать то, что хочется. Поэтому через какое-то время после ухода Даниэль я тоже выхожу из дому, чтобы направиться в цирк Дзубини. Знаю, что это опасно, но я готова к риску.

Я сижу рядом с цирком, когда кто-то дотрагивается до моего плеча. Резко поворачиваюсь и вижу человека на лошади, одетого во все белое. Длинные волосы, собранные в самурайский пучок, на плече — филин. Человек улыбается мне:

— Наконец-то мы встретились, Жаклин.

— Меня зовут не Жаклин.

Я лгу, чтобы не рисковать.

— Можешь доверять мне. Я был знаком с твоим отцом.

— С моим отцом?

— Да, он приходил ко мне лет тридцать назад. Возможно, искал то же самое, что ты ищешь сейчас.

— Я не знаю, что ищу. Что-нибудь или кого-нибудь… Двигаюсь как в темноте. А сюда я пришла в надежде найти ключ к разгадке одной тайны.

Филин взлетает с плеча всадника и опускается на ветку дерева, под которым я сижу на скамейке.

— Скажите, кто мой отец?

— Ты еще не поняла? Человек, который спас тебя в ту ночь, когда Жером Дзубини решил покончить с собой таким способом, чтобы вина пала на тебя. Человек с Вогезской площади.

— Он?!

Думаю о его американском акценте, о его запахе, о его доброте… и неожиданно приходит уверенность, что всадник говорит правду. Возможно, это мой отец и он жив. Я привыкла думать об отце как об умершем, как о потускневшей в памяти фигуре. После случайной связи он оставил мою мать одну решать свои проблемы. Фантом… И вдруг он превращается в реального человека. Мне хочется довериться ему. Он точно поможет мне выпутаться из сложившейся ситуации. Но почему, если он жив, он не сделал этого до сих пор? Почему его присутствие столь неявно?

Человек на черной лошади издает странный звук, обращенный к филину. Тот сразу же возвращается к хозяину на плечо.

— Я должен ехать. Мне не разрешено слишком отдаляться от цирка и забирать лошадь надолго.

Я протягиваю ему руку в знак благодарности.

— Удачи. Ты уже близка к истине, хотя кажется, что вокруг туман. Но то, что предначертано, сбудется. Жером этого не понял. Своим самоубийством он хотел остановить необратимый процесс, в котором тебе отведена главная роль.

— Если ты все знаешь, почему бы тебе не сказать мне правду? Почему ты уходишь, не объяснив мне, что происходит?

— Мне неизвестна вся правда. Ты ее знаешь лучше меня, хоть тебе пока и не ясно, как ее открыть. Я всего лишь циркач. Простой наездник, который был знаком с твоим отцом. В первый раз он пришел ко мне, потому что так было предначертано. Во второй — чтобы доверить на сохранение одну книгу. Но я отказался. В цирке книга не была бы в безопасности.

— Книгу написал он? Ты знаешь, где она сейчас?

— Это была очень старая книга, он привез ее из Нового Орлеана. Ему дала ее твоя мать. Но больше я ничего не знаю. Было слишком туманно в тот день.

— А при чем здесь туман?

— Когда приходит туман, мысли теряются, уносимые страхом. Джим боялся умереть. Боялся, что его поэзия умрет.

— Джим? Моего отца звали Джимом?

— Конечно.

— Как Джима Моррисона?

— Джим Моррисон был твоим отцом.

— Что за глупая шутка. Джим Моррисон умер! Как же я могла его видеть?

— Это тайна, которую я не могу открыть тебе. Знаю только, что твой отец вернулся из-за тебя.

— Хочешь сказать, он что-то вроде призрака?

— Да, вроде… Какая разница?

— Но я дотрагивалась до него, разговаривала с ним…

— Не спрашивай меня больше, Жаклин. Я не знаю, что тебе ответить. Опять много тумана… И сейчас я должен уйти.

Я вижу, как он исчезает.

Это невероятно. Я — дочь Джима Моррисона? Человека, воплотившегося в клошара, чтобы спасти меня? Или может, вполне живого, постаревшего и прожившего жизнь втайне от всех? Нелегко поверить ни в ту, ни в другую гипотезу, но многие вещи в рассказе всадника кажутся верными. Например, то, что сказала моя бабушка, или то, что я прочла о матери, о ее занятиях спиритизмом, и ее фото рядом с Джимом Моррисоном.

Мой отец — Джим Моррисон… На его могиле я нарисовала собственное лицо вместо его облика. Но правда ли, что тот клошар — Джим Моррисон? Да, Марсель говорил мне — многие считают, что Моррисон еще жив и разыграл всю эту сцену со своей смертью, чтобы затеряться в мире. Исчезнуть, не отчитываясь ни перед кем и ни за что. Как Рембо, поэт, перед которым он преклонялся. Который тоже в двадцать семь лет уехал в дальние земли и не написал больше ни одной строчки…

Я должна найти этого человека. Он один сможет открыть мне правду.