Альдус Сантей был обеспокоен: он знал, что Джим, друг Анн, вот уже несколько дней в Париже. Сантей оставил ему несколько сообщений в гостинице, но тот так и не объявился.

Джим привез книгу на древнегреческом, драгоценную книгу, которую Анн доверила ему доставить туда, откуда ее некогда забрали. В старину Лютеция означала топь, в которую уже много веков был погружен старый корабль, истерзанный бурями, войнами, эпидемиями и бедствиями, но так никогда и не затопленный. Теперь корабль был готов отчалить и пойти курсом на спасение человечества.

Итак, Джим не подавал признаков жизни, и Альдус решил, что настал момент самому отправиться в отель «Георг V» и поискать его. Он хотел предложить Джиму свой дом на улице Ботрейи и вместе наконец-то прочесть эту книгу.

Воздух Парижа в это утро был по-особому свеж. Весна уже заявляла о себе фрагментами прозрачного неба, проступающими между облаками, белыми как молоко, которые прорывались среди покрывала тяжелых, как водосточные трубы Нотр-Дам, серых туч.

Джим бродил по городу, инстинктивно выбирая улицы, которые ему нравились больше, чаще всего переулки, которые от бульвара Сен-Жермен вели к набережной Сены. У него не было какой-то цели, ему просто хотелось наслаждаться атмосферой города, вдыхать свежий воздух, садиться за столик кафе, едва почувствовав усталость, чтобы выпить пива или пастиса. Ему часто попадались такие же, как он, артисты или художники, наивно верившие, что достаточно побродить по улицам Парижа, чтобы их вновь посетило утерянное вдохновение.

Джим носил в холщовой сумке свой дневник и бобину «В кругу друзей» — один из фильмов, который он снял в Лос-Анджелесе и хотел показать своей хорошей знакомой, режиссеру Аньес Варда. Он чувствовал себя уютно с этой сумкой на плече, позволявшей ему всегда иметь при себе самые любимые вещи — его стихи и его фильмы.

Он остановился в маленьком скверике Сен-Жермен и раскрыл наугад дневник: Джим всегда поступал так, чтобы найти совпадения между уже написанным когда-то и тем, что чувствовал сейчас. Эта игра всегда его развлекала.

«Скажи мне, где твоя свобода».

Это был «Хрустальный корабль», песню на этот текст он написал много лет назад.

Да, быть может, именно в Париже он наконец-то обретет свободу. Джим предчувствовал это в благодатном воздухе города, который, казалось, улыбался ему, на этих улочках, где ему нравилось блуждать и где он надеялся встретить Пам, в лицах людей, совершенно не узнававших в нем знаменитую рок-звезду. Он предчувствовал в этой энергии молодости, в музыке, наполнявшей улицы около БульМиш или в Марэ, желание перемен, вовлекавшее и завораживавшее его.

Да, он должен измениться, чтобы стать свободным. Не нужно больше быть клоуном, иконой для идолопоклонников, потому что он, Джеймс Дуглас Моррисон, на самом деле — поэт. Американский поэт. И он докажет это всем, и прежде всего себе.

Наконец-то Альдус нашел его: Джим пополнел и отрастил бородку, но его нельзя было не узнать. Сантей вмиг оказался очарован.

Он понаблюдал за Джимом, прежде чем подойти. Будь у него с собой альбом для эскизов, он сразу бы набросал его портрет, чтобы запечатлеть ту жадность, с которой Джим вглядывался во все вокруг, это удивление американца, открывающего для себя невесомую тяжесть истории, красоту, проверенную временем.

Когда наконец Джим сел на скамейку в сквере на Вогезской площади, Альдус набрался смелости и подошел к нему.

— Ты Джим Моррисон, не правда ли? — спросил он на ломаном английском с сильным французским акцентом.

Джим с недоверием посмотрел на незнакомца, принимая за поклонника и не зная, сразу ли избавиться от непрошеного француза или отделаться автографом.

— Я Альдус, друг Анн Морсо.

— Анн Морсо? — повторил Джим в замешательстве.

— Да. Кажется, ты познакомился с ней в Новом Орлеане.

— Конечно! Извини. Да, Анн говорила мне о ее друге, с которым я должен был встретиться в Париже. Ты по поводу этой книги на греческом, правильно?

— Да. Именно так. Из-за книги.

— Она у меня в гостинице. Если хочешь, можешь взять ее хоть сейчас. Это не так далеко отсюда.

— К чему спешить? Я подумал, если тебя это устроит, ты мог бы переехать из отеля ко мне домой, вернее, в мою мастерскую, я художник. Сейчас она практически свободна.

— Было бы прекрасно, а как же ты?..

— О, я там теперь почти не появляюсь. Иногда предоставляю ее друзьям. Моя жена не хочет жить там, говорит, что все слишком старое и ветхое, а у нас четырехлетний ребенок, потому мы переехали на виллу под Парижем. Там у нас есть огромный сад и пристройка, где я устроил себе ателье, еще просторнее, чем на улице Ботрейи.

— Ты знаешь греческий, правда?

— Да, мать научила меня.

— И ты знаешь, что написано в той книге, которую Анн поручила тебе передать?

— Нет, но очень хочу прочитать ее.

— Может быть, мы могли бы сделать это вместе…

— Я был бы счастлив.

— Но есть еще одна проблема. Я не один…

— Дом очень большой. Можешь привести туда кого хочешь.

Джиму казалось, что Альдус послан ему небом, что он всегда знал его: у него был такой добрый, располагающий и открытый взгляд!

Он мог говорить с ним и хотел этого.

— Ее зовут Памела. И я люблю ее.